Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок

 
2
Игры в науку
 
В 1940-х годах не предполагалось, что выпускники средней школы Нарбонна будут
получать высшее образование. Учебная программа вполне отражала такое положение дел.
В седьмом и восьмом классах, хотя я стремился осваивать научные дисциплины, мне при-
шлось ходить на практические занятия, в том числе по столярному делу, работе по металлу,
черчению, машинописи, типографскому делу и электротехнике.
Меня интересовали радиотехника и электроника – этот интерес возник на пару лет
раньше, когда я познакомился с простейшим детекторным приемником. Он состоял из куска
галенита, блестящего черного кристалла, работавшего в качестве детектора, в определенную
точку которого нужно было упереть тонкую проволочку (так называемый «кошачий ус»), и
проволочной катушки. Кроме того, там были наушники, проволочная антенна и переменный
конденсатор для настройки на разные станции. Когда все это собиралось вместе, происхо-
дило чудо: в наушниках можно было услышать голоса, пришедшие из эфира!
Механика – все эти колесики, шкивы, маятники и шестеренки – была делом обыден-
ным. Механическое устройство можно было рассмотреть, потрогать, увидеть, как оно рабо-
тает. Но радио таило в себе целый новый мир невидимых волн, пересекающих простран-
ство. В их существовании можно было убедиться на опыте, принцип их действия удавалось
постичь при помощи логики.
Поэтому неудивительно, что из всех обязательных занятий такого рода меня больше
всего заинтересовала электротехника – на этих уроках каждый из нас должен был собрать
маленький, но работающий электромотор. Все любили толстого добродушного учителя
мистера Карвера, которого другие учителя прозвали Кроликом. Я подозреваю, что Джек Чес-
сон поговорил с ним обо мне, потому что он откуда-то узнал о моем интересе к электронике
и рассказал о мире любительского радио. В это время уже существовала всемирная сеть
самодеятельных радиолюбителей, которые покупали или собирали свои собственные пере-
датчики и приемники и общались ночи напролет – голосом или морзянкой. Это был своего
рода первый интернет. Такая система позволяла общаться с людьми по всему миру, расходуя
при этом меньше электроэнергии, чем обычная лампочка. Я спросил мистера Карвера, как
можно стать участником этой сети. Он ответил, что для этого нужно всего лишь сдать экза-
мен, который, правда, в то время был довольно сложным.
Тогдашний экзамен начинался с нескольких письменных вопросов по теории радио-
дела. Потом нужно было сдать тест на владение азбукой Морзе. Это испытание, которое с тех
пор сделали менее трудным, было серьезным препятствием для большинства кандидатов, и
мистер Карвер предупредил меня, что достижение мастерства требует долгих и утомитель-
ных тренировок. Нужно было научиться копировать код и передавать его при помощи теле-
графного ключа без ошибок со скоростью тринадцати групп в минуту. «Группой» назывался
набор из пяти любых символов, то есть речь шла о скорости на уровне шестидесяти пяти
символов в минуту или чуть более одного символа в секунду. Я поразмыслил об этом и купил
подержанный «тикерный аппарат», заплатив за него огромную по тем временам сумму – 15
долларов, мой почти трехнедельный доход от развозки газет. Устройство было похоже на
широкую черную обувную коробку. Под запирающейся крышкой находились две катушки.
К аппарату прилагался набор рулонов бледно-желтой бумажной ленты, в которой были про-
деланы прорези – короткие, соответствовавшие «точкам», и длинные, соответствовавшие
«тире». Глядя на них и подставляя кодовые обозначения букв, ленту можно было «читать».
Она перематывалась с одной бобины на другую, как в старых катушечных или более новых

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
28
кассетных магнитофонах. Чтобы привести аппарат в действие, нужно было завести его при
помощи заводной ручки. Система была простая, низкотехнологичная и эффективная. Когда
очередная прорезь в ленте доходила до подпружиненного контакта, цепь замыкалась на
время, пропорциональное длине этой прорези. Длинные прорези выдавали тире, короткие
– точки. Аппарат был подсоединен к другому простому устройству – звуковому генератору,
способному вырабатывать звук постоянной частоты (например, ноту до первой октавы). По
мере перемотки ленты контакт, находящийся в коробке, то включал, то выключал генератор,
и он выдавал звуки, соответствовавшие точкам и тире.
Эта машина была прекрасным учебным пособием, так как скорость перемотки ленты
можно было регулировать от самой малой, на уровне одной группы в минуту, до высоких
скоростей порядка двадцати пяти групп в минуту. Я планировал начать с распознавания каж-
дой ленты на малой скорости, а потом постепенно увеличивать скорость, заново осваивая
все ленты. Чтобы стимулировать наше обучение и дать нам образец для подражания, мистер
Карвер показал нам графики обучения военных радистов во время Второй мировой войны.
Они были по меньшей мере на несколько лет старше нас, и их обучение проходило в уско-
ренном темпе в связи со срочными требованиями военного времени. Ученикам предыдущих
лет было трудно добиться соответствия этому стандарту. То же происходило и в моем классе,
но моя система тренировок себя оправдала. Я начертил график, на котором откладывал дли-
тельность тренировок и достигнутую скорость, и выяснил, что моя методика позволяла обу-
чаться в четыре раза быстрее армейских радистов.
На всякий случай я довел свою скорость кодирования до двадцати одной группы в
минуту. У нас были материалы для подготовки к теоретической части экзамена, выпущен-
ные Американской радиорелейной лигой
14
. Когда мне показалось, что я готов, я записался
на экзамен и одним летним утром, в субботу, поехал на автобусе в административное зда-
ние в центре Лос-Анджелеса, за тридцать километров от дома. Я был двенадцатилетним
мальчишкой во фланелевой рубашке и потертых джинсах, так что, когда я присоединился к
другим кандидатам – приблизительно пяти десяткам взрослых, – я нервничал. Мы вошли в
комнату с голыми окрашенными стенами и сели на жесткие стулья у длинных столов. Два
часа мы работали под пристальным наблюдением экзаменаторов в полной, как в библиотеке,
тишине, которую прерывал только писк морзянки во время проведения практической части
экзамена. Когда я возвращался на автобусе домой и ел принесенный с собой завтрак, мне
казалось, что я, наверное, сдал экзамен, но поскольку не знал, насколько строго его оцени-
вают, то не мог знать этого наверняка.
Несколько следующих недель я с нетерпением проверял почту, пока наконец, через
несколько дней после окончания войны, не получил официальное письмо с результатами
экзамена. Я стал радиооператором-любителем с позывным W6VVM. Я был одним из
самых молодых официально признанных радиолюбителей: возрастной рекорд на тот момент
составлял одиннадцать лет и сколько-то месяцев. В то время в Соединенных Штатах было
около двухсот тысяч радистов-любителей, и сравнимое количество было зарегистрировано
в остальном мире. Мысль о том, что я могу общаться по этой сети с людьми, которые могут
находиться в любой точке мира, приводила меня в восторг.
Тем временем американские войска освободили выживших маминых родственников
из японского концлагеря на Филиппинах. Моя бабушка, самый младший из маминых братьев
и две их сестры переехали к нам с Филиппин вместе со своими семьями. Они рассказали
нам, что японцы обезглавили тетю Нону и ее мужа прямо на глазах их детей, а мой дед умер
мучительной смертью от рака предстательной железы в лагере всего за неделю до освобож-
14
American Radio Relay League (ARRL) – общество радиолюбителей США, основанное в 1914 г. и существующее по
сей день. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
29
дения. Дядя Сэм, который до войны учился на начальных курсах медицинского института,
рассказал, что он ничего не мог сделать, чтобы облегчить страдания деда, потому что у них
не было ни лекарств, ни возможности сделать операцию
15
.
Чтобы разместить всех в нашем доме, отец в свободное от своей ночной работы время
перестроил чердак, устроив там две спальни и добавив лестницу. В одной из этих ком-
нат жили мы с моим братом Джеймсом (Джимми), другую отдали Сэму. Появление в доме
десяти новых жильцов в дополнение к нашей семье из четырех человек усложнило нашу
жизнь не только с точки зрения нехватки места и дополнительных расходов на их содержа-
ние. Одна из моих теток, ее муж и трехлетний сын заболели в японском лагере туберкуле-
зом. Чтобы не заразить остальных, они ели из отдельной посуды, и любая ошибка в выборе
столового прибора могла дорого нам обойтись. Разумеется, мы все дышали одним и тем же
воздухом, так что мы все равно могли заразиться от их кашля и чихания. Несколько деся-
тилетий спустя при первом же рентгене моих легких в них обнаружился небольшой очаг
поражения, который, однако, оставался устойчивым. Врач считал, что он мог возникнуть в
результате моих контактов с туберкулезными больными.
Вторая поселившаяся у нас тетка приехала с супругом и тремя детьми. Ее муж, солда-
фон с фашистскими замашками, требовал от жены и детей беспрекословного выполнения
всех его приказов. Возможно, именно это, а также все то, что эта семья перенесла во время
японской оккупации, превратило их старшего сына в настоящего, по моему мнению, соци-
опата. Он сказал моему брату, что хочет меня убить. Ни тогда, ни позже я не имел никакого
понятия о том, чем это было вызвано. Хотя Фрэнк – назовем его так – был старше и крупнее
меня, в случае столкновения с ним я не собирался отступать. В качестве меры предосторож-
ности я налил в бутылку с пульверизатором концентрированного нашатырного спирта – это
было самое безобидное средство из моего арсенала химического оружия. После того, как
их семья переехала, мы никогда больше не встречались, но другие родственники рассказали
мне, что впоследствии он воевал в Корее. Говорили, что ему так понравилось убивать, что
он остался там на второй срок. Еще один двоюродный брат, который несколько лет спустя
видел Фрэнка с семилетним сыном, был неприятно поражен тем, как он командовал маль-
чиком в военной манере.
После смерти Фрэнка в 2012 году в некрологе говорилось, что он стал широко извест-
ным мастером и преподавателем боевых искусств.
Видя, что Вторая мировая война сделала с моими родственниками и как Первая в соче-
тании с Великой депрессией ограничила возможности моего отца, я твердо решил добиться
лучшей судьбы для себя и детей, которые, как я надеялся, у меня когда-нибудь будут.
Несмотря на все ужасы, перенесенные моими родственниками, мне ни тогда, ни позже
не приходило в голову винить в этом или преследовать американцев японского происхож-
дения. Я узнал о том, как правительство США обращалось с ними, только после того, как
они были интернированы в специальные лагеря, их земли и дома были экспроприированы
и проданы властями, а их дети исчезли из моей школы. Нам с моими близкими друзьями
Диком Клером и Джимом Хартом, а также другим ученикам и учителям, рассказал о неспра-
ведливом обращении с американцами японского происхождения Джек Чессон. После войны,
когда некоторые из интернированных учеников вернулись в школу, Джек поведал мне об
одном из них: в тесте на IQ парень получил 71, попав в нижние 3 % шкалы. Но Чессон, у
которого был диплом по психологии, считал, что этот ученик необычайно умен, а его низкий
результат связан с плохим знанием английского. Не мог бы я позаниматься с ним на боль-
ших переменах? Конечно. В следующем полугодии он снова сдал тест и на этот раз получил
15
Ужасы существования в таком лагере красноречиво описаны в книге: Agnes Keith. Three Came Home: A Woman’s
Ordeal in a Japanese Prison Camp. L.: Eland Books, N. Y.: Hippocrene Books, 1949, paperback 1985. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
30
140, что соответствует категории «чрезвычайно одаренных», верхнему 1 % шкалы, и значи-
тельно превышает уровень, требуемый для вступления в общество «Менса» (организацию
для людей с высоким коэффициентом интеллекта).
Мой интерес к науке стремительно развивался: я тратил часть денег, заработанных на
развозке газет, на радиодетали для сборки любительского радиооборудования, на химикаты,
которые я покупал в местной аптеке или заказывал по почте, и на линзы, которые я исполь-
зовал для сооружения дешевого телескопа из картонных трубок.
В ноябре 1946 года, когда я учился во втором классе старшей школы, я увидел объявле-
ние о распродаже военных запасов метеозондов компании Edmund, которая занималась про-
изводством оборудования для научных исследований. Еще с тех пор, когда я собирал модели
самолетов, я вынашивал планы создания своей собственной летающей машины. Одна из
моих идей состояла в строительстве маленького самолета – миниатюрного, компактного, но
способного поднять меня в воздух. Я также думал о сооружении небольшого дирижабля,
одноместного вертолета или, как вариант, летающей платформы. Я собирался делать умень-
шенные в масштабе модели этих летательных аппаратов – это позволило бы упростить и
удешевить их изготовление, а также разрешить некоторые практические проблемы. Все это
лежало за пределами моих финансовых возможностей, однако полет на воздушных шарах
был мне по карману. Я тщательно продумал все шаги, необходимые для достижения успеха.
Воодушевленный идеей плавного полета в небеса, я заказал десять шаров диаметром
по два с половиной метра, что обошлось мне в 29,95 доллара – что-то около 360 долла-
ров в нынешних деньгах. Самостоятельное изучение химии позволило мне выяснить, что
каждый шар диаметром два с половиной метра, наполненный водородом, может поднять
шесть с небольшим килограммов груза. Поскольку я весил 43 килограмма, восьми таких
шаров должно было быть достаточно, чтобы поднять меня самого, обвязку и балласт: сум-
марная грузоподъемность составила бы около 50 килограммов. Поскольку я не знал, как
купить требуемый водород по доступной для меня цене, я решил использовать нашу домаш-
нюю газовую плиту. Она работала на природном газе, основной компонент которого – метан,
подъемная способность которого составляет чуть меньше половины подъемной способно-
сти водорода. Если бы мои первые испытания прошли успешно, я всегда мог купить еще
несколько шаров. Я воображал, как плавно поднимаюсь над нашим домом, привязанный
к шестнадцати воздушным шарам, как передо мной открывается сначала панорама нашего
района, а затем и раскинувшиеся на много километров во все стороны виды Южной Кали-
форнии. В качестве балласта я собирался взять с собой мешки с песком. Тогда я мог бы
подниматься выше, просто высыпая часть песка для уменьшения веса, причем можно было
не опасаться покалечить кого-нибудь внизу. Для снижения или приземления я планировал
использовать для каждого шара самодельную систему клапанов, которая позволяла выпус-
кать из них нужное количество газа.
После казавшегося бесконечным ожидания (на самом деле оно продолжалось всего
пару недель) я получил свои шары и взялся за дело. Одним тихим субботним днем, когда
родных не было дома, я присоединил газовый шланг от плиты к шару и надул его до метра с
небольшим в диаметре – это был максимальный размер, при котором я мог протиснуть шар
сквозь кухонную дверь, чтобы вынести его из дома. Как я и рассчитывал, шар был способен
поднять около половины килограмма. Я вышел в открытое поле и отпустил шар, привязан-
ный к прочной бечевке от воздушного змея; он поднялся на высоту около пятисот метров.
Все шло по плану, и я с восторгом наблюдал, как маленький самолет с местного аэродрома
обогнул мой шар на бреющем полете. Минут через сорок пять самолет вернулся, подлетел
к моему шару – и шар внезапно лопнул. По-видимому, самолет сбил его, но я не понимал,
как и почему он это сделал.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
31
Это заставило меня задуматься. Я представил себя привязанным к грозди шаров разме-
ром по два с половиной метра – идеальная мишень для окрестных ребят с пневматическими
винтовками. Я решил, что эта затея была слишком опасной. Однако объявление о продаже
шаров, которое я тогда нашел, видимо, принесло их продавцам потрясающий успех: не про-
тяжении многих лет оно не раз попадалось мне на глаза, и даже пятьдесят четыре года спустя
его заголовок практически не изменился: «Профессиональные метеозонды»
16
. Почти через
сорок лет после моего эксперимента Ларри Уолтерс
17
привязал к своему шезлонгу гроздь
полутораметровых шаров, наполненных гелием, и поднялся на несколько тысяч метров
18
.
Я был разочарован и не знал, что делать с остальными шарами. Первая идея появилась
у меня однажды, когда отец принес домой осветительные ракеты со списанных спасатель-
ных шлюпок. Они были в металлических футлярах, похожих на артиллерийские гильзы, и
при помощи специального пистолета их можно было запускать высоко в небо. Пока ракета
медленно опускалась на своем парашюте, ее ослепительный факел освещал большое про-
странство. Как-то вечером я приделал к одной из этих ракет самодельный медленно горя-
щий запальный шнур
19
. Потом я подвесил ракету с запалом к одному из своих огромных
воздушных шаров и вышел на тихий перекресток рядом с нашим домом. Я поджег фитиль
и отпустил шар, привязанный к веревке длиной в несколько сотен метров, в полет. Другой
конец троса я обвязал свободной петлей вокруг телефонного столба, так что по мере подъ-
ема шара петля поднялась вверх по столбу, и шар оказался привязан к его верхушке, где его
невозможно было достать. После этого я отошел приблизительно на квартал и стал ждать.
Через несколько минут небо залил ослепительно яркий свет. Собралась толпа, к телефон-
ному столбу съехались полицейские машины. Еще несколько минут спустя небесный свет
погас. Полиция уехала, толпа разошлась, все стало как раньше. После этого второй запал
пережег веревку, и зонд, вещественное доказательство моей проделки, улетел в небо, в неиз-
вестном мне направлении.
Розыгрыши и эксперименты были частью моего метода изучения наук. Поняв какую-то
теорию, я проверял ее на самостоятельно придуманных опытах, многие из которых доста-
вили мне массу удовольствия. Я учился самостоятельно разбираться в различных вопросах,
не ограничивая себя тем, чего требовали учителя, родители или школьная программа. Я вос-
хищался возможностями чистой мысли в сочетании с логикой и предсказуемостью науки.
Мне нравилось представить себе какую-нибудь идею, а потом реализовать ее на практике.
Я установил в нашей с братом спальне на чердаке, на месте, оставшемся свободным
от наших кроватей, любительскую радиостанцию двухметрового диапазона с поворачиваю-
щейся направленной антенной. В дальнем конце узкой комнаты для стирки, примыкавшей
к гаражу, я устроил лабораторное пространство. Именно там я занимался многими из своих
химических исследований, которые не всегда заканчивались успешно. Например, прочитав,
что газообразный водород горит в воздухе бледно-голубым пламенем, я решил увидеть это
собственными глазами. Чтобы получить водород, я налил соляной кислоты в стеклянную
пробирку с кусками металлического цинка и заткнул ее резиновой пробкой, сквозь которую
проходила трубка для отвода газа наружу. Я надеялся, что водорода получится достаточно,
чтобы «вытолкнуть» из системы весь воздух, прежде чем я попытаюсь поджечь водород,
выходящий из трубки. Иначе все взорвется. Я надел защитные очки и защитную одежду
16
Edmund Scientifi c. Scientifi cs 2000 Catalog for Science and Engineering Enthusiasts. P. 3 1. (прим. автора)
17
Ларри Уолтерс, получивший прозвище «Ларри-шезлонг» (Lawnchair Larry), совершил свой полет 2 июля 1982 г.,
используя 45 наполненных гелием метеозондов. Он поднялся на высоту около 4,5 или 5 тысяч метров и провел в воздухе
чуть менее часа. (прим. переводчика)
18
См.: Wendy Northcutt. The Darwin Awards, Evolution in Action, «Lawnchair Larry». N. Y.: Plume (Penguin), 2002. P. 280,
281. (прим. автора)
19
Это была веревка, вымоченная в растворе калийной селитры и высушенная после этого. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
32
и как раз пытался зажечь водород, когда в комнату ворвался мой брат. Мне было уже не
остановить движения руки с зажженной спичкой, я крикнул: «ЛОЖИСЬ!», брат бросился
на пол, и мой аппарат взорвался. После этого я нарисовал на полу белую полосу, отмечаю-
щую границу моей запретной зоны, метра два в ширину и метра четыре в длину, по краям
которой стояли мои самодельные стеллажи с химикатами и лабораторной посудой. Частые
испарения и взрывы способствовали тому, что мои родные с готовностью следовали таким
ограничениям.
Меня живо интересовали и многие другие предметы. Например, в тринадцать лет я
серьезно занимался исследованием взрывчатых веществ. Мои опыты начались за пару лет
до того, когда я нашел в старой энциклопедии издательства Funk & Wagnalls рецепт пороха.
Нужно было смешать нитрат калия (так называемую селитру), уголь и серу (которую нам
посоветовали добавлять в корм нашей собаки, чтобы придать блеск ее шерсти). Когда я рабо-
тал с очередной партией пороха, она случайно загорелась, и вся моя левая рука обгорела до
хрупкой черно-серой корки. Отец замочил мою руку в холодном чае, и следующую неделю
я носил на ней пропитанную чаем повязку. Это чудесное средство помогло: когда мы сняли
бинты и счистили сгоревший слой кожи, я с восторгом увидел, что рука полностью зажила.
Я изготавливал в своей самодельной домашней лаборатории большое количество
пороха, который использовал либо для запуска самодельных ракет, либо в качестве топлива
для моделей ракетных автомобилей, которые я гонял по улице перед нашим домом. У этих
машинок были корпуса из бальсового дерева, легкие колеса, купленные в магазине товаров
для хобби, и «двигатели», сделанные из баллончика для углекислого газа (CO
2
), – такие
баллончики до сих пор используют в сифонах для газированных напитков или в пневмати-
ческих винтовках. Мои баллончики были из списанных военных запасов – отец приносил
их домой со своей судоверфи. Но мои машинки ездили не на углекислом газе. Я просвер-
ливал пробку, расположенную на конце баллончика, и газ с шипением выходил из него. По
мере расширения и охлаждения газа образовывался холодный белый порошок твердой угле-
кислоты. Я засыпал в баллончик самодельный порох, вставлял фитиль и устанавливал свой
новый супердвигатель в паз, преду смотренный в задней части машинки. Поскольку двига-
тели иногда взрывались, разлетаясь металлическими осколками, я надевал защитные очки
и держался вместе с соседскими ребятами на почтительном расстоянии. Когда все получа-
лось как надо, машинки ездили поразительно быстро. Только что она была здесь – и вдруг
исчезла, а через секунду-другую оказалась за пару кварталов от нас. Заметив, что такие дви-
гатели часто взрываются, я стал делать и испытывать их в увеличенном виде – настоящие
бомбы из коротких отрезков стальных водопроводных труб, которые оставляли воронки в
скалах близлежащего и не застроенного тогда полуострова Палос Вердес.
Следующим этапом было изготовление пироксилина, или нитроцеллюлозы. На его
основе делают так называемый бездымный порох. Его рецепт также нашелся в энциклопе-
дии: «Медленно добавьте одну часть холодной концентрированной серной кислоты к двум
частям холодной концентрированной азотной кислоты. Когда смесь начнет нагреваться,
охладите ее, затем продолжайте процесс». Затем я добавлял в полученную жидкость обыч-
ную медицинскую вату и снова охлаждал смесь, когда она начинала нагреваться. После этого
я оставлял ее настаиваться в холодильнике, снабдив этикеткой: «Не трогать!». К этому вре-
мени мои родные уже знали, что такие предупреждения следует воспринимать всерьез, так
что я мог быть уверен, что они будут держаться подальше от моих материалов. Через сутки
я вынимал вату, промывал и высушивал ее. Растворив кусочек в ацетоне, я мог убедиться в
том, что это уже не просто вата. Продолжая изготовление пироксилина на своей «фабрике»
в холодильнике, я начал экспериментировать с ним. Пироксилин взрывается, но добиться
этого не очень легко – обычно требуется детонатор. Поскольку детонатора у меня не было,
я положил маленький клочок на тротуар и ударил по нему кувалдой. Раздался грохот, и

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
33
кувалда, рукоятка которой по-прежнему оставалась в моей руке, отлетела вверх и назад, за
мое плечо. На тротуаре появилась воронка величиной с ладонь. Проделав еще несколько
воронок в мостовой, я стал использовать пироксилин в своих ракетах и сделанных из труб
бомбах: его действие было более эффективно и предсказуемо, чем у пороха.
Наконец я решил, что готов заняться «настоящим делом» – нитроглицерином. Его
рецепт и процедура изготовления
20
были теми же, что для пироксилина, лишь с одним, на
первый взгляд незначительным, изменением: вместо ваты нужно было использовать обыч-
ный глицерин. В результате получался плававший сверху слой бледной, почти бесцветной
жидкости, которую я собрал с большой осторожностью, зная, что нитроглицерин – сильное
и опасное взрывчатое вещество, уже унесшее много жизней.
Однажды, тихим субботним днем, я собрался с духом, надел защитную маску и обмак-
нул в нитроглицерин кончик стеклянной трубки. Я считал, что такое малое количество –
меньше капли – должно быть совершенно безопасным. Я стал нагревать его над пламе-
нем газовой горелки, и внезапно раздался треск, гораздо более короткий и сильный, чем
тот, что получался с моими предыдущими, более медленными взрывчатыми веществами.
Вся моя рука покрылась мельчайшими осколками стекла, из бесчисленных ранок сочилась
кровь. Следующие несколько дней я находил все новые осколки, которые извлекал при
помощи иголки. После этого я налил нитроглицерина на тротуар и проделал в нем очеред-
ную воронку при помощи кувалды. Однако опасная неустойчивость нитроглицерина меня
беспокоила, и я избавился от остальных запасов этого вещества.
Откуда у четырнадцатилетнего школьника могли взяться все эти мощные и опасные
химикаты? От местного аптекаря, который продавал их мне частным образом с неплохой
наценкой. Мои родители проводили много времени на работе, а когда они были дома, помо-
гали десятку родственников, поселившихся с нами на правах беженцев, занимались домаш-
ним хозяйством или спали, обессиленные всеми этими заботами. Мы с братом были предо-
ставлены самим себе. Когда меня никто не спрашивал, я особо не распространялся о своих
экспериментах. Если бы родители осознавали масштабы моей деятельности, они, несо-
мненно, положили бы ей конец.
К тому времени, когда я начал учить химию в одиннадцатом классе, я уже несколько
лет экспериментировал. Школьный учебник по химии я прочитал от корки до корки – тео-
рия была мне интересна, а опыты служили источником развлечений. По вечерам, засыпая, я
повторял про себя пройденный материал, и эта привычка оказалась чрезвычайно действен-
ным средством, помогавшим мне и тогда, и позже понимать и прочно запоминать все, что
я выучил. Учителю химии, невысокому, очкастому мистеру Стампу, было за пятьдесят. Он
любил свой предмет и хотел, чтобы мы досконально его изучили. Более того, он всегда меч-
тал вырастить ученика, которой смог бы стать одним из пятнадцати победителей ежегодной
олимпиады по химии Американского химического общества Южной Калифорнии для стар-
ших школ. Эта олимпиада, проводившаяся весной, представляла собой трехчасовой экза-
мен, на который обычно собирались около двухсот лучших по химии учеников из всех школ
Южной Калифорнии. Однако, проработав около двадцати лет в нашей убогой с академиче-
ской точки зрения школе для детей рабочих – в том году она заняла 31-е место среди трид-
цати двух школ региона Лос-Анджелеса по результатам единых экзаменов, – учитель поте-
рял надежду на то, что его мечта когда-нибудь сможет осуществиться.
Среди приблизительно тридцати учеников, пришедших к нему в этом году, мистер
Стамп увидел одного худого мальчика, младше остальных, с темными кудрявыми волосами,
20
Лет пятьдесят спустя, слушая запись романа Кена Фоллетта «Человек из Санкт-Петербурга», я заметил, что рецепт
и методика, которые применял действовавший в нем террорист, были сходны с теми, что я использовал в детстве для
изготовления нитроглицерина в мамином холодильнике. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
34
который вызывался отвечать на все вопросы. Химик уже слышал об этом ученике от других
учителей – умных, которым он нравился, и бестолковых, которые его попросту боялись. Ну,
ладно, этот мальчишка где-то узнал кое-что о химии и первые несколько недель мог отвечать
на простые вопросы, однако мистер Стамп уже встречал учеников, которые хорошо начи-
нали, но быстро теряли запал. Он предупредил нас о первой контрольной работе и подчерк-
нул, что она будет очень трудной. Когда мы получили проверенные работы, у других учени-
ков было от нуля до тридцати трех баллов из ста возможных. Я получил девяносто девять.
Вот теперь я его заинтересовал.
Я зашел к нему поговорить об олимпиаде по химии. У мистера Стампа хранились экза-
менационные задания за последние двадцать лет. Я хотел взять их, чтобы подготовиться к
олимпиаде. Стамп не очень хотел давать их мне и перечислил причины, по которым я ока-
зывался в чрезвычайно невыгодном положении: я собирался участвовать в олимпиаде на
первом году старшей школы, в то время как большинство остальных участников были уче-
никами последнего года. В свое время я пропустил один класс, то есть на олимпиаде я, пят-
надцатилетний, должен был соревноваться с семнадцати- и восемнадцатилетними сопер-
никами. На подготовку у меня было всего пять месяцев. Кроме того, возможности нашей
школы были невелики, и у меня не было товарищей, которые могли бы готовиться вместе со
мной или стимулировать мой переход на следующий уровень. Лишь немногие из учеников
нашей школы дерзали участвовать в олимпиаде, и никто из них никогда не попадал в число
победителей. «Почему бы не подождать до следующего года?» – предложил мистер Стамп.
Но я упорствовал. Победители олимпиады обычно получали стипендию для обучения
в любом колледже или университете Калифорнии на свой выбор, а я мечтал о жизни уче-
ного. Меня приводили в восторг все те научные опыты, которые я ставил, и те знания, кото-
рые можно было из них получить. Если бы продолжение этих игр можно было превратить
во взрослую карьеру, я был бы совершенно счастлив. Чтобы жить этой жизнью, надо было
попасть в мир профессиональной науки, в котором существовали исследовательские лабо-
ратории, такие эксперименты и проекты, которые мне нравились, и возможность работать
вместе с другими похожими на меня людьми. Но образование, необходимое для получения
ученой степени, было мне не по карману, а здесь представлялась возможность его получить.
После того как мистер Стамп поговорил с учителем английского Джеком Чессоном,
я получил десять наборов заданий экзаменов прошлых лет, по которым мог бы понять их
диапазон и сложность, а также оценить направление изменений от года к году. Материалы
остальных десяти экзаменов мистер Стамп оставил себе, чтобы проверять по ним уровень
моей подготовки.
Помимо школьного учебника химии, я изучил еще два пособия университетского
уровня. Если какая-нибудь концепция была неясно изложена в одном из них, ее обычно
можно было прояснить по другому. Благодаря моему опыту экспериментатора и тому, что
читал раньше, наука легко раскрывала мне свои секреты. Каждый вечер я посвящал час
теоретическим занятиям, а потом, засыпая, повторял в уме все, что касается периодиче-
ской системы, валентностей, возможных химических реакций, закона Гей-Люссака, закона
Шарля, числа Авогадро и так далее. Кроме того, я продолжал экспериментировать – и устра-
ивать розыгрыши.
Один из самых замечательных фокусов зародился, когда я прочитал о красном анили-
новом красителе. Он придает воде замечательный густо-кровавый цвет, причем на шесть
миллионов граммов воды
21
требуется всего один грамм красителя! Я раздобыл для своих
опытов двадцать граммов.
21
Прибл. 6000 л. (Примеч. ред.)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
35
Как я уже говорил, моя домашняя лаборатория находилась в домашней прачечной, при-
строенной к задней стенке гаража, который, в свою очередь, выходил на задний двор. В сере-
дине этого двора был изогнутый пруд размером приблизительно три на полтора метра и сан-
тиметров тридцать глубиной, с золотыми рыбками. Получается, его объем был чуть меньше
полутора кубометров. Поскольку один грамм красителя может окрасить шесть кубометров
воды, для этого пруда хватило бы маленькой щепотки, около четверти грамма.
На всякий случай я высыпал в воду в четыре раза больше красителя, целый грамм,
интенсивно перемешивая при этом воду, и пруд стал, к моему полному удовлетворению, кро-
ваво-красным. Цвет был таким интенсивным, что водоросли совершенно исчезли из виду, за
исключением тех, которые выходили на поверхность воды. Рыбки были видны, только когда
они поднимались к поверхности за плавающим на ней кормом.
Я вернулся в лабораторию и продолжил свою работу. Через несколько минут я услышал
мамин крик: она кричала и не могла остановиться. Она подумала, что кто-то – скорее всего
я – лежит в пруду, истекая кровью. Успокоить ее удалось не скоро.
Я не хотел пугать маму, но этот случай навел меня на мысль. В двенадцати километрах
от нас, в городе Лонг-Бич, был огромный общедоступный плавательный бассейн. Он вхо-
дил в состав старого развлекательного центра Лонг-Бич-Пайк. Я, «военный сирота», росший
более или менее сам по себе, пока мои родители трудились на оборонных заводах, много раз
ездил туда на автобусе и плавал в бассейне.
Это был самый большой закрытый бассейн Южной Калифорнии – 36 метров в длину и
18 метров в ширину, со средней глубиной около полутора метров
22
. Таким образом, его объем
составлял порядка тысячи кубометров. Оставшихся у меня девятнадцати граммов красного
анилинового красителя хватило бы, чтобы окрасить в интенсивный цвет приблизительно
одну восьмую этого объема. Но я все равно решил действовать. В помощь себе я взял одного
своего худого, бледного, стеснительного одноклассника в очках с толстыми стеклами и с
копной прямых белесых волос, который любил присутствовать при моих опытах. Я сделал
конверт из вощеной бумаги, высыпал в него весь оставшийся краситель, запечатал свечным
воском и прикрепил к нему две нитки. Если потянуть за нити в противоположные стороны,
конверт должен был развернуться так, чтобы весь краситель вывалился наружу.
Одним прекрасным субботним утром мы сели в автобус, идущий в Лонг-Бич. Приехав
на место, мы купили входные билеты, зашли в раздевалку, переоделись и вышли к бассейну;
конверт с красителем был спрятан в моих плавках. В бассейне и вокруг него уже было около
сотни купальщиков.
Я опустил конверт в воду, каждый из нас взялся за одну из ниток. Мы разошлись в раз-
ные концы бассейна и натянули свои нитки, но не настолько сильно, чтобы выпустить кра-
ситель. Мне вдруг захотелось, чтобы это сделал за нас какой-нибудь пловец. Вскоре такой
пловец нашелся. Сам того не замечая, он дернул за нитку. Конверт раскрылся, и краситель
высыпался в воду, образовав маленькое красное облачко «величиною в ладонь человече-
скую»
23
.
Все было тихо. Мы бегом вернулись в раздевалку и переоделись. Мой «ассистент»
запаниковал было, обнаружив, что на его плавках каким-то образом появилось красное
пятно, – это была улика! Я заверил его, что беспокоиться не о чем, и мы поспешили на смот-
ровую площадку, расположенную над бассейном.
К этому моменту густое красное облако достигло размеров баскетбольного мяча. В
бассейне все еще было тихо. Затем другой пловец взболтал наше облако, и оно выросло при-
близительно до метра в диаметре. Оно было кроваво-красного цвета, неправильной формы
22
 
www.digitalcollections.lmu.edu/cmd/ref/collection/chgface/id/294
. (прим. автора)
23
3 Цар. 18: 44. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
36
и все еще такое густое, что сквозь него ничего не было видно. Потом раздался первый вопль,
тревожные крики и новые вопли. Какой-то герой нырнул прямо в облако, в результате чего
оно взболталось и еще сильнее увеличилось в размерах.
В возникшей панике бассейн стремительно опустел. Всего за несколько минут в нем
не осталось ни одного человека. Всем купальщикам выдали купоны на бесплатное посеще-
ние бассейна. Мы были настолько захвачены видом этой суеты, что так и не получили свои
купоны. Пока работники бассейна исследовали багровое пятно, оно в конце концов разрос-
лось настолько, что стало полупрозрачным. Тем временем кто-то вытащил из воды вощеную
бумагу и нитки, озадаченно на них посмотрел и выбросил их как бессмысленный мусор.
С удовольствием проведя день в развлекательном центре, мы снова зашли посмотреть
на бассейн со смотровой площадки. Примерно половина воды была окрашена в цвет клуб-
ничного лимонада. Некоторые пловцы вернулись в бассейн, и все было тихо – даже тише,
чем обычно, так как желающих поплавать в красной воде нашлось немного.
На следующий день в городской газете Лонг-Бич появилась маленькая заметка: «Неиз-
вестные шутники окрасили бассейн Лонг-Бич в красный цвет». Шестьдесят лет спустя мой
зять, судья Ричард Гоул, разговаривал о местной истории с одним отставным судьей, кото-
рый упомянул, что читал в то время об этом случае, не подозревая о нынешних связях Рича
со «злоумышленником».
Я продолжал решать старые экзаменационные задания и, когда до олимпиады Амери-
канского химического общества оставалось десять недель, набирал уже 990 или более бал-
лов из 1000. Я сказал мистеру Стампу, что готов попробовать задания других десяти лет,
которые он мне не давал. Первые два из этих наборов я тоже решил более чем на 99 %,
поэтому мы сразу перешли к заданиям предыдущего года – их я тоже выполнил не хуже. Я
был готов.
В день олимпиады отец отвез меня за тридцать километров в колледж Эль-Камино, и
я пошел вслед за толпой между одноэтажных, похожих на казармы зданий в экзаменацион-
ный зал. Нам сказали, что в этом году было впервые разрешено, но не обязательно исполь-
зовать логарифмические линейки. В последний момент я купил себе игрушечную логариф-
мическую линейку за десять центов – мне казалось, что тратить на нее больше мне не по
карману, – считая, что, если у меня останется время, я всегда смогу быстро оценить пра-
вильность своих расчетов.
Я отвечал на один вопрос за другим – все ответы я знал. Но потом нам раздали
последнюю часть задания. В ней требовалось произвести гораздо больше вычислений,
чем можно было сделать «вручную» в оставшееся время. Моя дешевая логарифмическая
линейка была бесполезна. Окружающие стали доставать полноразмерные, качественно сде-
ланные линейки. Этого я не ожидал. Логарифмическая линейка вовсе не была необязатель-
ным дополнением – без нее было невозможно победить. За описание правильного метода
решения баллов не начисляли – только за численный результат, рассчитанный с указанной
точностью, которая требовала применения логарифмической линейки. Я с ужасом понял,
что, скорее всего, не смогу занять место, достаточно высокое для получения стипендии,
которая была мне необходима, и разозлился на себя за то, что не подготовился, не обза-
велся более дорогой, самой совершенной линейкой. Такое превращение олимпиады по
химии в соревнование по арифметическим вычислениям с использованием логарифмиче-
ской линейки казалось мне нечестным.
Как бы то ни было, я принялся считать вручную со всей доступной мне скоростью.
В результате я смог сделать заданий на 873 балла из 1000 возможных на этом экзамене,
поэтому мой результат не мог быть выше этого значения. Я знал, что победители обычно
набирали от 925 до 935 баллов, так что надежды на первое место у меня не было.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
37
Когда отец приехал за мной, я старался не расплакаться и почти не мог говорить. Когда
я пришел в школу, мистер Стамп увидел мое мрачное настроение и догадался, что я, видимо,
не слишком преуспел. Мы не стали говорить об олимпиаде. Я отнес этот случай на счет
своего простодушия. Однако я пошел в магазин и купил самую лучшую логарифмическую
линейку, какую мог себе позволить. Через пару недель после олимпиады мистер Стамп ото-
звал меня в сторону и сообщил мне результаты. Я набрал 869 баллов из 873 возможных
на тех заданиях, которые я сделал. Победитель получил гораздо больше – 930 баллов, – но
занявшие второе и третье места обогнали меня всего на несколько баллов; я занял четвертое
место. Будь у меня хорошая логарифмическая линейка, я был бы на первом месте. Я был
так уверен в успехе, что не заготовил никакого запасного плана, никакого другого способа
получить недостающие деньги для обучения в университете. Несмотря на полученное под-
тверждение того, что мои способности действительно соответствуют моей оценке, я был
безутешен.
Мистер Стамп, напротив, был в восторге. После двадцати беспросветных лет препо-
давания химии в одной из самых отсталых школ Лос-Анджелеса у него наконец-то появился
победитель. Стыдясь своего неудачного результата, я попытался отказаться от участия в
церемонии вручения наград, отговариваясь тем, что мне не на чем ехать в Лос-Анджелес,
но мистер Стамп настоятельно предложил отвезти меня. На торжественном банкете побе-
дители выбирали в порядке занятых мест стипендии из списка различных колледжей и уни-
верситетов. Как я и ожидал, обладатели первого и второго мест выбрали Калтех и Беркли
24
.
Поскольку я считал, что эти два института были в то время лучшими в Калифорнии местами
для занятий наукой, никакие другие меня не интересовали. Мне бы следовало заготовить
запасной вариант, который я мог бы выбрать, когда до меня дошла очередь, но я слишком
мало знал о других заведениях и не смог выбрать ничего. Победители олимпиады учились
в тех же школах узкого элитарного круга, которые побеждали каждый год: Беверли-Хиллз,
Фэйрфакс, Голливуд и так далее. Единственное, что слегка скрасило для меня этот вечер, –
это удивление, вызванное упоминанием моей «никакой» средней школы Нарбонна. Но меня
расстроило известие о том, что повторно участвовать в олимпиаде на следующий год мне
будет нельзя.
Приблизительно в это же время меня заинтересовало измерение интеллекта, и я захо-
тел узнать, какую оценку могут получить мои собственные способности. Как-то в субботу
утром я поехал на автобусе за тридцать километров из Ломиты в Публичную библиотеку
Лос-Анджелеса почитать и узнать что-нибудь интересное (приблизительно так же, как сей-
час делают с сайтами Google или Wikipedia). Я нашел несколько тестов на определение IQ
вместе с системами оценок и попытался оценить свой интеллект: каждую субботу я прохо-
дил один из девяти тестов и выставлял себе оценки.
Результаты меня порадовали, и мне захотелось узнать, сколько баллов я набрал за
несколько лет до этого, когда сдавал экзамен, позволивший мне избежать повторения
шестого класса, – я уже знал, что это тоже был тест на определение IQ. Поскольку школа
отказалась предоставить мне эту информацию, я решил действовать своими силами. Я заме-
тил, что L-образный металлический угольник, который я использовал дома для своих изме-
рений, позволяет открыть любые запертые двери в здании школы. Как-то поздним вечером
я подъехал к школе, спрятал велосипед в кустах и опасливо подошел к запертой входной
двери. Просунув плоский угольник в щель между дверью и косяком, я подцепил им сзади
изогнутый язычок замка и потянул на себя. Замок открылся, и я оказался в непривычно тем-
24
Калтех (Caltech) – сокращенное название Калифорнийского технологического института (California Institute of
Technology); Беркли – Калифорнийский университет в Беркли (University of California, Berkeley). Оба входят в число самых
престижных высших учебных заведений в США и во всем мире. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
38
ных и пустынных коридорах школы. Пугаясь зловещих скрипов, раздававшихся где-то в зда-
нии, и рискуя столкнуться с ночным сторожем, я все же прокрался на цыпочках вверх по
лестнице на второй этаж, к кабинету школьного психолога. Все попадавшиеся на моем пути
замки легко открывались тем же способом, и вскоре я уже перебирал результаты тестов IQ,
пройденных мной самим и моими одноклассниками, подсвечивая себе фонариком. Я потра-
тил несколько часов на просмотр сотен таких тестов. Они по большей части подтверждали
то, о чем я и сам уже догадывался, в том числе, что IQ той девочки, которую я считал самой
талантливой и интересной в нашей школе, был равен 148.
В то время в средней школе Нарбонна было около восьмисот учеников с седьмого по
двенадцатый класс. В ней также существовала система социальных классов, становившаяся
более выраженной по мере перехода от младших классов к старшим. Около 20 % учеников
составляли «сливки», которые занимали все должности в классах и в школьном самоуправ-
лении и организовывали все танцы и выпускные вечера так, как им хотелось. В их число
входило большинство лучших спортсменов, самые красивые девочки из клубов поддержки
спортивных команд школы, а также ученики из наиболее состоятельных семей. Поскольку
в близлежащих городах, Ломите и Харбор-Сити, жили в основном рабочие, «состоятель-
ными» считались владельцы мелких предприятий и лавок. «Свои» могли себе позволить
тратить деньги на совместные обеды в школьной столовой. Такие, как я, приносившие свои
завтраки из дома в бумажных пакетах, были «чужими» и ели где придется. У «своих» были
машины, которые они начинали водить с шестнадцати лет; многие из них ездили самосто-
ятельно уже в десятом классе. Я должен был дорасти до возраста получения прав только
в выпускном классе, но все равно у меня не было денег на покупку автомобиля. Наличие
доступной машины было непременным условием для свиданий, участия в вечеринках на
пляже и поездок на спортивные соревнования.
Мы с моей небольшой компанией «чужих» организовали шахматный клуб, и неиз-
менно готовый помочь нам мистер Чессон нашел комнату, в которой мы могли играть на
большой перемене. Кроме того, я организовал научный клуб, который привлек несколько
учеников, интересовавшихся наукой. Часть перемен я проводил, играя в гандбол, бросая ста-
рые теннисные мячи в установленные во дворе баскетбольные щиты или играя в «собачку».
Когда мяч оказывался у меня в руках и меня преследовала толпа старших ребят, поймать
меня было трудно – отчасти потому, что мои ноги были хорошо натренированы постоянной
ездой на велосипеде, а отчасти потому, что я боялся того, что со мной случится, если меня
поймают.
Я считал всех, с кем имел дело, равными мне и заслуживающими того же уважитель-
ного отношения, которого я хотел бы для себя, если их поведение не предполагало иного.
Однако многие из «своих» считали, что с ними и членами их клики все должны обращаться
по-особому. С их привилегированной точки зрения, «чужих» следовало держать подальше,
не обращая на них особого внимания.
Мой конфликт со «своими» начался в девятом классе, когда я получил по физкультуре
годовую оценку «В»
25
. К своему удивлению, я выяснил, что оценки по этому предмету, не
имеющему никакого отношения к наукам, учитываются при поступлении в институт. Даль-
нейшие исследования показали, что ученики, выбирающие такие виды спорта, как амери-
канский футбол или бег, автоматически получают «А» по физкультуре. При этом они исчер-
пывают квоту высших баллов по этому предмету, в результате чего остальные – в том числе
и я – могут получить только «В» или «С», если не хуже. Я бегал довольно быстро для своего
25
Во многих американских школах и вузах использовалась (и используется до сих пор) пятибалльная система оценок,
в которой отметки обозначаются не цифрами, а буквами: А, В, С, D и F (в порядке убывания). Таким образом, оценка «А»
приблизительно соответствует пятерке, «В» – четверке, «С» – тройке и т. д. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
39
возраста, но отставал от одноклассников по физическому развитию просто потому, что был
на полтора года младше. Успехи на беговой дорожке представлялись сомнительными, про
американский футбол нечего было и думать. Что же делать?
По совету Джека Чессона я выбрал в качестве спортивной специализации теннис –
таким образом я автоматически стал кандидатом в команду школы. Так называемым трене-
ром был учитель истории: он ничего не знал о теннисе и мог только организовывать нас и
следить за поведением. Никакого обучения не было – я учился на практике. Каким-то обра-
зом меня сначала взяли в запасной состав школьной команды, а потом, в предпоследнем и
последнем классах старшей школы, перевели и в основную команду.
Один из лучших в школе футболистов, «свой» разумеется, высказал вслух то, что мно-
гие из «сливок» думали о такой наглости: «Теннис – это спорт для хлюпиков». Я пригласил
этого героя сразиться со мной на корте после уроков. Он оказался сильнее, чем я предпо-
лагал, и вполне стабильно отбивал мячи, которые я ему посылал. Поэтому я начал гонять
его по корту из стороны в сторону, и минут через двадцать он вышел из игры, совершенно
обессилев.
Вскоре после этого, весной начального года старшей школы и уже после злополуч-
ной химической олимпиады, из того раздражения, которое я испытывал по отношению к
«своим», у меня родился план, на который меня навели проходившие в острой борьбе прези-
дентские выборы 1948 года (в которых Трумэн соперничал с Дьюи и Уоллесом). Я завербо-
вал около дюжины ребят, в том числе своих приятелей Дика Клера и Джима Харта, вместе с
которыми мы создали «Комитет совершенствования учеников». Мы хотели превратить уче-
ническое самоуправление в нечто большее, чем простая декорация, – действовать в интере-
сах учеников и изменить организацию разнообразных мероприятий так, чтобы они были для
всех учеников, не только для «своих». Мы планировали выставить своих кандидатов на все
выборные должности самоуправления. Семья одного из членов нашего комитета, японца,
владела фермой, на которой выращивали салат; там был однокомнатный домик, в котором
мы собирались по вечерам и обсуждали организационные вопросы и стратегию своих дей-
ствий.
Вечером накануне выборов мы вывесили над школой два огромных транспаранта,
призывающих голосовать за «Комитет совершенствования учеников». Плакаты были подве-
шены в воздухе на моих метеозондах, зацепленных, в свою очередь, за недосягаемо высо-
кие ветви деревьев, – мы использовали тот же прием с телефонным столбом, который так
хорошо сработал, когда я запускал свою осветительную ракету. За ночь воздушные шары
несколько сдвинуло ветром, и транспаранты немного провисли, но на следующий день их
все еще вполне можно было прочитать.
Мы раздавали ученикам, входившим в аудиторию, чтобы послушать выступления кан-
дидатов, листовки с разъяснениями нашей программы и образцы бюллетеней, показыва-
ющие, как нужно голосовать за наших кандидатов. За всю двадцатипятилетнюю историю
школы, насколько кто-нибудь мог припомнить, это был первый случай организации учени-
ков в политическую партию. «Свои» были захвачены врасплох и не успели ничего нам про-
тивопоставить. Некоторые их кандидаты сообразили, что за всей этой историей наверняка
стоял я, и посвятили свои предвыборные речи личным нападкам на меня. Их клика всегда
задавала тон в студенческом самоуправлении. Они считали это своим безусловным правом.
Перемены означали, что я – смутьян, радикал, угроза существующему положению вещей.
Хотя сам я не попал в ученический совет – мне не хватило всего нескольких голосов, – после
подсчета оказалось, что мы захватили тринадцать из пятнадцати мест в нем. Мой друг Дик
Клер был избран председателем ученического комитета.
Сорок шесть лет спустя, когда я заехал на пару часов на встречу выпускников нашей
школы, мне показалось, что «свои» совершенно не изменились с тех далеких времен, разве

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
40
что постарели и размякли. Старшие классы школы остались вершиной их жизни. Многие
из них переженились между собою и так и прожили всю жизнь на том же месте. Для меня
школа была всего лишь стартовой площадкой на пути к великим приключениям жизни.
Лето 1948 года, после моего первого года в школе Нарбонна, я провел на пляже и про-
читал за это время по списку около шестидесяти великих романов, в основном из амери-
канской литературы – среди их авторов были Томас Вулф, Джон Стейнбек, Теодор Драйзер,
Джон Дос Пассос, Аптон Синклер, Синклер Льюис, Эрнест Хемингуэй и Френсис Скотт
Фитцджеральд. Были и иностранные писатели, например Достоевский и Стендаль. Список
я получил от Джека Чессона; он же одолжил мне книги из своей личной библиотеки. Я про-
водил за чтением целые часы, прерываясь на купание в волнах и на размышления о том, кто
я такой и что меня ждет впереди.
Это лето, три года спустя после окончания войны, было для меня особенно трудным.
Мои родители подали на развод. В то время я думал, что его причиной были тяготы домаш-
ней жизни нескольких предыдущих лет. Во время войны родители работали в разные смены
– вероятно, для того, чтобы по меньшей мере кто-то из них хотя бы символически был дома,
даже если он в это время спал, – и постепенно отдалились друг от друга. Кроме того, в те три
года, которые прошли, прежде чем наконец съехал последний из наших десяти постояльцев,
в маленькой деревне, в которую превратился наш дом, то и дело вспыхивали конфликты.
Отец переехал в Лос-Анджелес. В выпускном классе школы я видел его только по вос-
кресеньям. Он приезжал из Лос-Анджелеса за тридцать километров и оставлял машину при-
близительно в квартале от дома, там, где я мог увидеть его из окна своей комнаты на втором
этаже. Я выходил из дома и проводил с ним несколько часов: я учился водить машину, мы
шли куда-нибудь обедать, разговаривали, занимались еще чем-нибудь. Тем временем, хотя
я тогда этого не знал, мама готовилась продать наш дом после моего отъезда в университет.
История с разводом оставалась непонятной, и никто из родителей ничего не объяснял. Все
прояснилось лишь несколько лет спустя. У мамы был роман с мужем из той семьи, в которой
мы останавливались, когда в первый раз приезжали в Калифорнию летом, предшествовав-
шим нападению на Перл-Харбор. Брат лишь недавно рассказал мне, что их связь началась
именно тогда и что, когда отец в конце концов узнал о ней, это-то и привело к разводу.
К началу последнего учебного года я все еще не знал, где взять деньги, необходимые
для обучения в университете. Стипендии, которую я рассчитывал выиграть в олимпиаде по
химии, я не получил, а на финансовую поддержку семьи рассчитывать не приходилось. Я
узнал, что Ассоциация учителей физики устраивает для учеников всех средних школ Южной
Калифорнии конкурс, аналогичный той химической олимпиаде. Но я никогда особо не зани-
мался физикой, а на подготовку оставалось всего несколько месяцев. Должность учителя
физики в нашей школе занимал тренер по легкой атлетике: он только следил за поведением в
классе, но ничего не знал по этому предмету. Я стал учиться самостоятельно. Старых экза-
менационных заданий у меня не было, и оценить предстоящий экзамен я мог только по крат-
кому печатному объявлению. Однако все те опыты по электричеству, механике, магнетизму
и электронике, которые я проводил на протяжении многих лет, помогали мне разобраться
с теорией. Разумеется, изучая эти предметы по своей методике, я выдумывал новые розыг-
рыши.
Когда я стал заниматься оптикой и астрономией, я заказал по почте несколько дешевых
линз, которые продавала компания Edmund Scientific (та же, у которой я покупал воздушные
шары), и построил телескоп-рефрактор. Помимо наблюдений за звездами я заметил, что из
моего окна на втором этаже открывается прямой вид на вершину расположенного прибли-
зительно в километре холма, на который часто по ночам приезжали парочки подростков. По
счастливой случайности я в это же время купил старую двенадцативольтовую автомобиль-
ную фару, из которой вышел компактный, но мощный прожектор.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
41
Мне сразу пришла в голову идея: установить прожектор на телескоп, чтобы можно
было освещать то, на что он направлен. Я нацелил телескоп на «горку влюбленных»
и дождался темноты. Когда на холме накопилось сразу несколько машин, остававшихся там
некоторое время, я заглянул в окуляр телескопа и повернул выключатель. Бам! Машины
оказались в пятне яркого света, и ошеломленные подростки, застигнутые в разнообразных
переплетенных положениях, в панике разъехались. Чтобы меня не поймали, я включал свет
всего на несколько секунд. Я повторил этот фокус еще пару раз и прекратил, когда осознал,
какой шок должны были испытывать влюбленные парочки.
Наконец наступил день большого экзамена по физике, но по сравнению с химической
олимпиадой он оказался разочаровывающе несложным. Я знал ответы на вопросы, позво-
лявшие набрать около 860 из 1000 возможных баллов, и легко справился с вычислениями
при помощи своей новой, роскошной логарифмической линейки. Однако два задания, сто-
ившие в сумме около 140 баллов, касались материала, которого я не проходил. Неужели
я опять был обречен занять четвертое место? «Что я могу с этим сделать?» – подумал я.
За оставшееся время, опираясь на концепцию так называемого анализа размерностей
26
, я
вывел, как я надеялся, правильную формулу для решения одной из этих задач и начал решать
вторую. Как и после олимпиады по химии, пятнадцать участников, набравших больше всего
баллов, пригласили на банкет с вручением призов. Как и в прошлый раз, финалисты были
в основном из нескольких лучших школ городской школьной системы Лос-Анджелеса. И
вдруг, ко всеобщему удивлению, оказалось, что победитель конкурса учится… где-где? В
средней школе Нарбонна? В каком-то деревенском ремесленном училище? Результаты рас-
пределились приблизительно так же, как на экзамене по химии, но на этот раз я набрал 931
балл и занял первое место. Обладатель второго места отставал от меня баллов на пятьде-
сят или шестьдесят. Я обошел всех самоуверенных привилегированных учеников и получил
право выбирать первым из предложенного списка стипендий. Я колебался между Калтехом
и Беркли. Калтех, который казался мне наилучшим выбором, полностью оплачивал расходы
на обучение, но у меня не было 2000 долларов в год на оплату общежития и накладные рас-
ходы. Жилье в Пасадине было дорогим, и моих средств не хватало на то, чтобы поселиться
где-нибудь поблизости от института. Калтех мне был попросту не по карману.
Стипендия, которую предлагал мне Калифорнийский университет в Беркли, состав-
ляла 300 долларов в год. Плату за мое обучение, еще 70 долларов в год, отдельно покрывал
фонд для детей ветеранов Первой мировой войны. Кроме того, в Беркли имелось недоро-
гое жилье с пансионом, расположенное рядом с университетом. Еще дешевле можно было
устроиться в студенческом жилищном кооперативе: он предоставлял жилье с пансионом за
35 долларов в месяц и четыре часа общественных работ в неделю. Я выбрал Беркли, утешая
себя тем, что там, по крайней мере, будет много девушек и я, возможно, смогу найти себе
массу развлечений.
За несколько лет до этого мой интерес к радио и электронике привлек ко мне внима-
ние нашего соседа мистера Ходжа, вышедшего на пенсию инженера-электротехника. Его
по-калифорнийски просторный участок с субтропическим садом, пальмами, отделкой из
лепнины и керамической плитки в испанском стиле и замысловатыми бассейнами с золо-
тыми рыбками примыкал к нашему заднему двору. У меня был устроен шалаш на дереве,
широкая платформа, которую я прибил к развилке толстой горизонтальной ветки на высоте
восьми метров; заглядывая из него сквозь заросли бамбука, я видел таинственную башню.
Это стройное коническое здание, покрытое зеленоватым кровельным материалом, некогда
было ветряной мельницей. Однажды мистер Ходж пригласил меня внутрь: узкая винтовая
26
Я читал книгу Percy W. Bridgeman. Dimensional Analysis. New Haven, CT: Yale University Press, 1922. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
42
лестница, расположенная в центре башни, поднималась на десяток метров. Шагая по ней,
я встречал на каждом уровне все новые залежи радиотехнических сокровищ. Мистер Ходж
поступил мудро: он позволил мне выбрать в подарок всего один предмет, который мог бы мне
пригодиться, и я получил великолепно сделанный подстроечный конденсатор с воздушным
диэлектриком. Эта деталь была важным элементом радиоприемников и передатчиков того
времени. В ней был набор неподвижных металлических пластин и механизм, позволявший
поворачивать другой набор пластин, увеличивая или уменьшая площадь их пересечения,
в результате чего изменялась частота настройки радио. Вставив конденсатор в свой само-
дельный радиоприемник, я смог точно настраивать его на разные станции. Каждую неделю
мистер Ходж подпитывал мою страсть очередным сокровищем из своих запасов. По мере
того как росло мое мастерство в области радиотехники, а вместе с ним рос и интерес к ней,
я начал размышлять о возможных, на мой взгляд, технологических чудесах будущего.
Одна из моих идей касалась возможности открывать и закрывать двери силой мысли.
Для этого можно было бы использовать то обстоятельство, что мышление, как известно,
порождает электрические явления внутри мозга и создает слабые, но вполне регистриру-
емые электрические токи в коже головы. Я собирался обрить себе голову и прикрепить к
ней провода, по которым могли бы течь эти токи. Я считал, что смогу регулировать эти
токи, изменяя свои мысли. Если направить их в портативный радиопередатчик, можно было
бы формировать соответствующие сигналы и передавать их на приемник, установленный
на двери; приемник, в свою очередь, приводил бы в действие электромоторы, которые бы
открывали и закрывали дверь. В принципе, передавая таким образом информацию в форме,
аналогичной точкам и тире азбуки Морзе (или, в более современном варианте, нулям и еди-
ницам двоичного кода), можно было бы осуществить передачу инструкций любой степени
сложности. Я так и не построил такого аппарата, но сохранил идею портативного электрон-
ного устройства для беспроводного управления различными объектами.
Кроме того, мистер Ходж подарил мне подписку на журнал Science News-Letter (теперь
он называется Science News
27
) и рассказал мне о ежегодном конкурсе научных талантов
28
компании Westinghouse (впоследствии эта программа спонсировалась компанией Intel, а еще
позднее – компанией Regeneron). В моей школе никто, в том числе и из учителей, даже не
слышал об этом конкурсе. В 1949 году, когда я учился в выпускном классе, я подал заявку
на участие в восьмом ежегодном конкурсе – в числе более чем шестнадцати тысяч старше-
классников со всех концов Соединенных Штатов. Каждый из нас должен был сдать пись-
менный экзамен по естественным наукам, и знания, которые я почерпнул из Science News-
Letter, очень помогли в подготовке.
Кроме того, нужно было представить рекомендательные письма учителей и свою соб-
ственную работу на научную тему. Поскольку руководить моей работой было некому, я
пошел в библиотеку и начал было сочинять научный обзор про бериллий. Он выходил очень
нудным. Тогда я остановился и стал вспоминать о тех интересных вещах, которые приду-
мал сам. Выбрав кое-что из их числа, я написал работу под названием «Некоторые ориги-
нальные вычисления». В первой ее части я показал, как можно приблизительно определить
положение планет в небе, считая их орбиты окружностями вместо более точных Кеплеро-
вых эллипсов. Мое второе вычисление касалось простого способа определения коэффици-
ента преломления стеклянной призмы (и, следовательно, скорости света в ней): нужно было
просто двигать призму по столу до той точки, в которой ее нижняя сторона отражала ровно
27
Соответственно, «Вестник науки» и «Новости науки». (прим. переводчика)
28
Science Talent Search – букв. «Поиск научных талантов». (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
43
половину света и пропускала другую половину. Ответ можно было получить при помощи
нескольких простых измерений линейкой и тригонометрических формул.
Мне казалось, что письменный экзамен я сдал хорошо, но очень важны были рекомен-
дательные письма учителей и самостоятельная работа, а я совершенно не понимал, какие
оценки я мог заслужить за них. За следующие несколько недель я не получил никаких изве-
стий, так что я решил, что никаких призов я не получу, – оставалось только убедиться в этом,
когда будут объявлены победители.
Я практически выкинул конкурс талантов из головы, и тем большим было мое удивле-
ние, когда одним весенним утром я нашел на пороге нашего дома телеграмму. Не увидев,
что она была адресована именно мне, я принес ее в дом. Мы никогда не получали телеграмм,
и я вскрыл ее, думая, что в ней могут быть какие-то срочные новости.
Телеграмма была из компании Westinghouse. С удивлением и восторгом я прочитал:
«Поздравляем вас, вы вошли в число сорока финалистов конкурса». Через несколько недель
после этого я впервые отправился в путь на поезде вместе с двумя другими финалистами из
Калифорнии: нам предоставили полностью оплаченную пятидневную поездку в Вашингтон,
где мы встретились с другими участниками финала
29
. Нам организовали встречу с нобелев-
ским лауреатом по физике Исидором Айзеком Раби и экскурсию на местный полуторамет-
ровый циклотрон. В циклотронный зал нельзя было входить, имея на себе что-либо, сделан-
ное из намагничиваемых материалов: в ускорителе стоял настолько мощный электромагнит,
что часы, пуговицы, пряжки отрывались и летели к нему, превращаясь в смертельно опас-
ные снаряды.
Вечером была устроена открытая для публики выставка, на которой каждый из нас дол-
жен был представить какие-то аспекты своей научной работы. Эти экспонаты имели боль-
шое значение для распределения сорока денежных призов конкурса. Я выставил изготовлен-
ную своими руками маленькую радиостанцию с вращающейся антенной с дистанционным
управлением. К сожалению, к выставочным стендам не было подведено электричество, и
вместо работающей установки, которую я собирался показать, мне пришлось демонстриро-
вать простой набор безжизненных предметов. Финалисты, занявшие первые десять мест,
получили призы от 10 000 до 1000 долларов – размер приза зависел от оценки, поставлен-
ной судейской комиссией. Остальные тридцать участников финала получили по 100 долла-
ров. Тем не менее всех нас активно зазывали к себе естественнонаучные факультеты веду-
щих университетов. Ключевым моментом программы стало посещение Овального кабинета
Белого дома и встреча с президентом Гарри Трумэном. Я запомнил ощущение от его руко-
пожатия: оно было уверенным и сильным, а его рука напоминала на ощупь кожаное кресло,
слегка присыпанное тальком.
Поскольку в моей школе никто, кроме меня, не проявлял большого интереса к физике, я
изучал ее самостоятельно: сам ставил опыты, сам занимался своим образованием. Однако у
меня были и другие интересы, которые разделяли мои друзья. Мы с Диком Клером и Джимом
Хартом особенно сблизились, начиная с восьмого класса. Мы разговаривали о школьной
политической жизни и обсуждали мировые проблемы – выборы, холодную войну, восста-
новление Западной Европы и расовую дискриминацию. Мы читали художественную лите-
ратуру и размышляли о нравственности и этике. Джим был поэтом, писателем и талантли-
вым карикатуристом, Дик – писателем и философом. Хотя в дальнейшем наши судьбы были
очень разными, мы поддерживали связь друг с другом на протяжении всей жизни.
29
В 2015 г. моя внучка Клер Гоул стала одной из трехсот полуфиналистов того же конкурса. Теперь он стал называться
«Intel Science Talent Search», и конкуренция была более острой, причем вместо одного первого приза 10 000 долларов,
который присуждали в 1949 г., теперь первых призов было три, и каждый из них составлял 150 тысяч. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
44
Единственной игрой, в которую я играл, были шахматы. В то время ни карты, ни азарт-
ные игры меня не интересовали, и никакого опыта в этой области у меня не было. Однако
одна из физических идей, о которых я мимоходом думал в том году, касалась аналогии между
катящимся по кругу шариком рулетки и планетой, движущейся по орбите. Поскольку поло-
жение планет может быть точно предсказано, я считал, что должна существовать и возмож-
ность предсказания результата вращения рулеточного колеса. Однажды я пришел на ужин к
Джеку Чессону как раз после того, как они с женой вернулись из поездки в Лас-Вегас. Когда
Джек сказал, что обыграть казино невозможно, я заявил со всей своей подростковой само-
уверенностью, подкрепленной моей идеей о рулетке, что когда-нибудь я смогу это сделать.
«Да брось, Эдди», – сказал Джек, и я оставил эту тему.
Однако эта идея осталась у меня в голове, ожидая своего часа.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
45