Есть, молиться, любить

 
15
 
Интересные у меня подобрались одногруппники: никому из них итальянский, в сущно-
сти, не нужен. В группе нас двенадцать человек разных возрастов, со всех концов света, но
все приехали в Рим по одной причине – учить итальянский, потому что так нам захотелось.
Никто не смог назвать хотя бы одну практическую причину нашего пребывания здесь. Мы тут
не по приказанию начальника: «Ты должен выучить итальянский, чтобы мы могли успешно
вести дела за рубежом!» У всех, даже у чопорного инженера из Германии, одинаковый мотив
– а я-то думала, что одна такая: мы хотим выучить итальянский просто потому, что этот язык
нам нравится. Русская девушка с грустным лицом говорит, что уроки итальянского для нее
– способ побаловать себя, потому что ей кажется, что она «заслуживает в жизни чего-то пре-
красного». Инженер из Германии заявляет: «Хочу учить итальянский, потому что люблю dolce
vita 
– сладкую жизнь». (Только он произносит это с немецким акцентом, и получается «дойче
вита» – немецкая жизнь. Боюсь, такой жизни он хватил уже с лишком.)
Как мне предстоит узнать в следующие несколько месяцев, есть вполне оправданные при-
чины, почему итальянский является самым красивым и эротичным языком в мире – и почему
так кажется не только мне. Чтобы понять их, нужно сперва представить, что когда-то в Европе
говорили на многочисленных диалектах латыни, которые по прошествии веков превратились в
разные языки – французский, португальский, испанский и итальянский. Во Франции, Порту-
галии и Испании этот процесс носил характер органичной эволюции: диалект столицы посте-
пенно становился общепринятым для всего региона. Поэтому сегодняшний французский – не
что иное, как разновидность средневекового парижского диалекта; на нынешнем португаль-
ском некогда говорили в Лисабоне; испанский же родом из Мадрида. Победа была за столицей
– на языке крупнейшего города заговорила вся страна.
Но не Италия. Здесь было одно существенное отличие: Италия, по сути, и страной-то
не была. Объединение Италии случилось очень поздно, в тысяча восемьсот шестьдесят пер-
вом году, а прежде это был полуостров воюющих между собой городов-государств, где пра-
вили гордые князья или правительства других европейских стран. Италия была частично соб-
ственностью Франции, частично – Испании, а частично – церкви; были и области, которые и
вовсе принадлежали всем кому не лень – лишь бы силенок хватило оккупировать крепость
или замок. Что до итальянцев, кому-то такая ситуация, безусловно, казалась унизительной, а
кому-то было глубоко наплевать. Большинству, конечно, было не по душе присутствие евро-
пейских колонизаторов, но были и апатичные личности, заявлявшие: «Franza o Spagna, purche
se magna
» – что на диалекте означает: «Франция, Испания – какая разница, лишь бы желудок
не пустовал».
Такая внутренняя разрозненность привела к тому, что Италия так никогда и не стала
единым целым – и итальянский язык тоже. Неудивительно, что итальянцы веками писали и
читали на местных диалектах, совершенно не понимая друг друга. Ученый из Флоренции едва
ли смог бы вести беседу с сицилийским поэтом или венецианским купцом (только на латыни, а
латынь национальным языком не считалась). В шестнадцатом веке группа итальянских ученых
собралась и решила, что такая ситуация абсурдна. На итальянском полуострове должен быть
итальянский язык, хотя бы письменный, одинаковый для всех. И вот эта группка интеллектуа-
лов совершила беспрецедентный поступок в европейской истории: они просто выбрали самый
красивый из местных диалектов и окрестили его новым итальянским языком.
А чтобы найти самый красивый диалект, когда-либо звучавший на территории Италии,
ученым пришлось вернуться на двести лет назад, во Флоренцию образца четырнадцатого века.
Собрание ученых умов решило, что итальянским следует сделать тот язык, на котором говорил
великий флорентийский поэт Данте Алигьери. Автор «Божественной комедии», повествую-

---

Э. Гилберт. «Есть, молиться, любить»
38
щей о путешествии через Ад, Чистилище и Рай, шокировал литературный мир, написав свое
произведение не на латыни. Латынь виделась Данте гниющим языком элиты, а использование
латыни в серьезной прозе, по его словам, «превратило литературу в продажную девку». Уни-
версальное ремесло писателя становилось уделом богачей, обладающих привилегией аристо-
кратического образования. Данте же вышел на улицы, послушал живой флорентийский язык,
бывший в ходу у городских жителей (среди них были столь блестящие его современники, как
Боккаччо и Петрарка), и использовал этот язык в своей поэме.
Его шедевр был написан на просторечии, которое он окрестил «сладкоречивым новым
стилем» (dolce stil nuovo), и непосредственно во время написания этот язык менялся – так
же, как предстояло измениться английскому эпохи Елизаветы I под влиянием Шекспира. И
группа ученых-националистов, которые намного позже взяли и постановили, что итальянский
Данте станет официальным языком, в этом отношении очень напоминала собрание оксфорд-
ских шишек, в начале девятнадцатого века решивших, что отныне все в Англии будут говорить
на языке Шекспира. И самое удивительное – их решение претворилось в жизнь.
Выходит, что современный итальянский – вовсе не диалект Рима или Венеции, хотя оба
города были могущественными в военном и торговом отношении. Это даже не флорентий-
ский диалект в чистом виде. Грубо говоря, это язык Данте. Ни одному европейскому языку
не свойственна такая поэтичность. И ни один из них не может быть более идеальным сред-
ством выражения человеческих эмоций, чем флорентийский диалект четырнадцатого века,
увековеченный одним из величайших поэтов западной цивилизации. «Божественная комедия»
Данте написана терцинами – цепочкой рифм, повторяющихся трижды каждые пять строчек,
из-за чего образное флорентийское просторечие сложилось в «каскадный ритм», как его назы-
вают ученые. Этот ритм до сих пор слышен в ступенчатых поэтичных каденциях, которыми в
Италии изъясняются таксисты, мясники и чиновники даже сегодня. Последняя строка «Боже-
ственной комедии», в которой Данте предстает перед ликом самого Бога, отражает чувство,
хорошо знакомое любому, кто имеет представление о так называемом современном итальян-
ском языке. Данте пишет, что Бог – это не просто ослепительный образ яркого света, но прежде
всего l’amor che move il sole e l’altre stelle…
Любовь, которая движет солнце и прочие звезды.
Ничего удивительного, что мне так хочется выучить именно этот язык.

---

Э. Гилберт. «Есть, молиться, любить»
39