Интервью с более чем тридцатью виднейшими биржевиками нашего времени и каждому из них задавал несколько одинаковых вопросов

[
Перевод Анны Гедымин.]
Уверяю вас, мне ни на миг даже не приходило в
голову, что мои друзья с Уолл-стрит могут попытаться
подставить мне ногу в операциях с акциями. Но общий
принцип требует, чтобы были приняты меры против
всех и всяческих случайностей. Этого требует здравый
смысл.
После того как Кейн, Вульф и Гордон сообщили мне,
что они создают синдикат и намерены внести в него
шесть миллионов долларов, мне оставалось только
ждать, пока деньги будут на месте. Я настаивал на том,
что промедление смерти подобно. Но деньги притекали
по капельке. Я не знаю, почему они пришли в четыре
или пять приемов, но помню, что посылал всем троим
участникам сигналы SOS.
Наконец в один из вечеров я получил несколько
крупных чеков примерно на четыре миллиона долларов
и обещание дослать остальное в ближайшие один или
два дня. Дело начинало выглядеть так, что синдикат еще
может что-то успеть, пока окончательно не закрылся
рынок быков. Ни в чем уверенности не было, но
следовало незамедлительно приниматься за дело.
Публика не была особенно расположена к новым
рыночным изменениям неактивных акций, но, если у
тебя есть четыре миллиона наличными, можно привлечь
интерес к любым акциям. Этого было довольно, чтобы
скупить все акции, предлагавшиеся к продаже.
Поскольку, как я уже сказал, время торопило, не было
смысла ждать, пока придут последние два миллиона.
Чем быстрее акции поднимутся до 50, тем лучше для
синдиката. Это было очевидно.
Когда на следующее утро рынок открылся, я был
поражен, обнаружив необычно серьезные сделки с
акциями «Объединенных печей». До этого эти акции
месяцами лежали как бревно. Цена застыла на 37. Джим

---

Э. Лефевр : Воспоминания биржевого спекулянта
96
Бернес следил, чтобы цена не упала ниже, потому что
банк дал большой кредит под залог цены в 35. Но в
перспективы повышения курса он верил меньше, чем в
то, что скала Гибралтар может двинуться через пролив.
Однако в то утро возник некий спрос на эти акции, и
цена поднялась до 39. В первые четыре часа работы
биржи было больше сделок с ними, чем за предыдущие
полгода. Это была сенсация, которая всколыхнула весь
рынок. Потом мне рассказывали, что в брокерских
конторах в тот день говорили только о взлете этих
акций.
Я не понимал, что это означает, но меня не
расстроило, что «Объединенные печи» сдвинулись с
места. Как правило, мне не приходится расспрашивать о
причинах необычных изменений котировок, потому что
мои друзья и коллеги с биржи держат меня в курсе дела.
Они предполагают, что меня это интересует, и поэтому
сразу же звонят и пересказывают все новости и сплетни.
В этот день я узнал только о том, что кто-то из
инсайдеров скупает акции. Никаких фальшивых сделок
не было. Все было по-настоящему. Брокеры исполняли
приказы о покупке всех акций по цене от 37 до 39, а
когда их спрашивали, что происходит, отказывались от
ответа. Это привело хитрых и наблюдательных
биржевиков к выводу, что происходит что-то серьезное.
Когда инсайдеры начинают скупать акции и при этом не
дают миру никаких объяснений, весь биржевой мир
начинает активно требовать официальных объяснений.
Сам я в события не вмешивался. Я наблюдал,
недоумевал и следил за сделками. На другой день
скупка акций стала еще более активной и
целеустремленной. Приказы о продажах по цене выше
37, которые висели в книгах специалистов месяцами,
были исполнены все до единого, а новых предложений о
продаже не возникло. В результате, естественно, цена
начала расти. Она пересекла границу 40, коснулась 42.
Когда это случилось, я почувствовал, что пришло
время продавать акции, которые банк держал в качестве
обеспечения ссуды. При этом я, естественно, ожидал,
что в результате моих продаж цена пойдет вниз, но был
готов к этому, только чтобы средняя цена не упала ниже
37. Я знал, чего стоили эти акции, и представлял себе,
какова их продаваемость после нескольких месяцев
пассивности. Что ж, я аккуратненько скармливал акции
рынку и скормил их тридцать тысяч штук. Но рост
курса продолжался!
В тот вечер мне объяснили причину столь выгодного
для меня, но при этом загадочного роста курса.
Брокерам из торгового зала биржи шепнули вечерком, а
потом еще утром перед открытием торгов, что я
настроен чертовски решительно относительно
«Объединенных печей» и намерен по своему
обыкновению - как его представляют себе люди,
незнакомые с моими делами, - загнать курс вверх на
пятнадцать-двадцать пунктов. Главным источником
слухов был не кто иной, как лично Джошуа Вульф. И
это в ответ на его покупки позавчера утром курс начал
расти. Ему, естественно, начали подражать, потому что
не может же такой знающий человек дать своим
приятелям ложную наводку.
К счастью, оказалось, что на рынок давило не так уж
много акций, как я опасался. Все-таки я сумел связать
триста тысяч акций, а без этого все могло бы пойти
довольно скверно. Теперь оказывалось, что избавиться
от акций удастся намного проще. В конце концов
губернатор Флауер был прав. Когда, случалось, его
обвиняли, что он манипулирует своими излюбленными
акциями, такими, как «Чикаго газ», «Федеральная
сталь» или БРТ, он обычно возражал так: «Курс может
пойти вверх, только если я покупаю акции». У брокеров
из зала биржи тоже не было другого способа, и цены
поползли вверх.
На следующий день я прочитал за завтраком в
утренних газетах, которые доставлялись тысячам
подписчиков и рассылались в сотни провинциальных
отделений и брокерских контор, что Ларри Ливингстон
приступает к активным операциям по увеличению цены
на акции «Объединенных печей». Детали разнились. По
одной версии, я сформировал инсайдерский пул, чтобы
наказать зарвавшихся игроков на понижение. По
другой, в ближайшем будущем следовало ожидать
сообщения о небывалых дивидендах. Третья
напоминала миру, что когда я брался поднимать
котировку, то мало никому не казалось. Еще одна
обвиняла компанию в укрывании активов, имевшем
целью облегчить инсайдерам накопление акций. Но все
были согласны в том, что начало роста было нечестным.
К тому моменту, когда я добрался до своего офиса и
приступил в ожидании открытия рынка к чтению почты,
мне сообщили, что вся Уолл-стрит изготовилась скупать
акции «Объединенных печей». Телефон звонил
непрестанно, и секретарь раз за разом отвечал на сотни
одинаковых вопросов: «Правда ли, что „Объединенные
печи" пошли в рост?» Должен отметить, что Джошуа
Вульф, Кейн, Гордон, а может быть, и Джим Бернес
сумели отлично разогреть биржевиков.
Для меня это было совершенно неожиданно. В это
утро со всех концов страны приходили заказы на
покупку акций, которые еще пару дней назад никто не
хотел покупать ни по какой цене. И не стоит забывать,
что весь этот взрыв покупательского энтузиазма
держался только на созданной мне газетчиками
репутации удачливого игрока. Я навсегда останусь в
долгу перед буйным воображением наших репортеров.
Что ж, на третий день подъема я начал продавать
акции «Объединенных печей». Тем же я занимался на
четвертый день и на пятый, и я продал для Джима
Бернеса сто тысяч акций, которые лежали у «Маршалл
нейшнл бэнк» в качестве обеспечения ссуды, на три с
половиной миллиона долларов. Если об успешности
манипуляции судить по тому, что поставленные цели
достигаются с минимальными издержками, можно
сказать, что операция с акциями «Объединенных печей»
была самой яркой в моей карьере биржевого дельца.
Мне не пришлось купить ни одной акции. Мне не
пришлось начинать с покупок, чтобы облегчить
последующие продажи. Мне не пришлось загонять цены
вверх, чтобы потом продавать на откате котировок. Все
главные продажи я сумел сделать в ходе роста курса.
Это было как во сне. Мне не пришлось даже пальцем
двинуть, чтобы создать нужную покупательную
способность публики. Как-то приятель губернатора
Флауера рассказывал, что в одной из крупнейших
операций по взвинчиванию цен для пула акций БРТ пул
продал с прибылью пятьдесят тысяч акций, но компания
«Флауер и К°» получила комиссионные за операции с
двумястами пятьюдесятью тысячами акций. А У. П.

---

Э. Лефевр : Воспоминания биржевого спекулянта
97
Гамильтон рассказывал, что для того, чтобы разместить
на рынке двести двадцать тысяч акций «Объединенной
меди», Джеймсу Р. Кину пришлось пропустить через
свои руки почти семьсот тысяч этих акций. Вот это был
счет за комиссионные! А мне пришлось выплатить
комиссионные только за ту сотню тысяч акций, которые
я действительно продал для Джима Бернеса. Ничего
себе экономия!
Продав то, что я подрядился продать для моего друга
Джима, притом что синдикат так и не сумел прислать
все деньги, которые были запланированы для моих
операций, я обнаружил, что у меня нет ни малейшего
желания скупать уже проданные мною акции, и решил,
что имею право на маленькие каникулы. Не помню
точно подробностей, но хорошо помню, что стоило мне
оставить эти акции без присмотра, как их курс начал
проседать. В один прекрасный день, когда весь рынок
был очень вялым, какой-то разочарованный бык
пожелал срочно избавиться от купленных им акций
«Объединенных печей», и в результате его предложения
о продаже цена опустилась ниже 40. Их никто не хотел.
Тут я преисполнился еще большей благодарности за
чудо: мне удалось сбыть сто тысяч акций без того,
чтобы перед этим загнать их курс вверх на двадцать-
тридцать пунктов, как предполагали мои «компаньоны».
Лишившись поддержки, цена начала регулярно
падать и однажды коснулась уровня 32. Это был
рекордно низкий уровень для этих акций. До этого
Джим Бернес с компаньонами не позволял курсу
опускаться ниже 37, то есть ниже залоговой цены,
чтобы не спровоцировать банк на сброс своих ста тысяч
акций.
Как-то днем я мирно сидел у себя в кабинете, изучая
телеграфные сводки, когда сообщили о приходе
Джошуа Вульфа. Я согласился его принять. Он
буквально вломился в комнату. Он не очень крупный
мужчина, но его буквально распирало от гнева.Я стоял
рядом с телеграфным аппаратом, когда он влетел в
кабинет и завопил:
- Послушайте! Что, черт подери, происходит?
- Садитесь, пожалуйста, мистер Вульф, - вежливо
сказал я и уселся сам, чтобы слегка сбить напряжение.
- Не хочу я никуда садиться! Я желаю знать, что все
это означает! - Он орал изо всех сил.
- А что - что означает?
- Какого лешего вы все это делаете?
- Что именно я делаю?
- С этими дерьмовыми акциями!
- С какими акциями? - спросил я.
Видимо, мое спокойствие окончательно его взорвало,
потому что он прямо взвыл:
- «Объединенные печи»! Что вы с ними делаете?
- Ничего! Совершенно ничего! А в чем проблемы?
Он несколько секунд пытался справиться с
дыханием, а потом опять заорал:
- Посмотрите на их цену! На цену!
Пришлось мне встать и посмотреть на ленту
телеграфа.
- Сейчас их цена тридцать один с четвертью.
- Да, тридцать один с четвертью, а у меня на руках
куча этих акций!
- Я знаю, что у вас на руках было шестьдесят тысяч.
И они были у вас очень долго, потому что, когда вы
вложились в «Грей стоув»...
Но он не дал мне закончить фразу. Он сказал:
- Но я после этого купил еще уйму. И за некоторые
выложил по сорок. И все это теперь висит на мне!
Он смотрел на меня с такой враждебностью, что я не
нашел лучшего ответа:
- Но я не давал вам совета их покупать.
- Чего вы мне не давали?
- Я не давал вам совета загружаться этими акциями.
- Я и не говорю, что вы советовали. Но вы сказали,
что намерены взвинтить цену...
- Зачем мне это было нужно? - перебил я.
Он был настолько взбешен, что лишился дара речи.
Когда к нему опять вернулся голос, он продолжил:
- Вы собирались поднять их курс. У вас были деньги
для этого.
- Деньги были. Но я не купил ни одной акции.
Это был последний удар.
- У вас было больше четырех миллионов на это и вы
не купили ни одной акции? Ни одной?
- Ни единой! - повторил я.
К этому моменту он был уже настолько взбешен, что
утратил дар членораздельной речи. Потом он, наконец,
сумел произнести:
- Ну и как бы ты назвал эту свою игру?
Он явно готов был обвинить меня во всех мыслимых
и немыслимых преступлениях. Глядя ему в глаза, я мог
бы тогда прочесть целый перечень их. Поэтому мне
пришлось заявить следующее:
- Я знаю, в чем ты меня хочешь обвинить. В том, что
я не купил у тебя по пятьдесят с хвостиком акции,
которые ты сам купил ниже сорока. Так ведь?
- Нет, не так. У тебя был колл-опцион на сорок и
четыре миллиона, чтобы задрать цену.
- Да, но я не тронул денег, и синдикат от моих
операций не потерял ни цента.
- Слушай сюда, Ливингстон... - начал он.
Но я не дал ему сказать ни единого слова.
- Нет, слушай сюда ты, Вульф. Ты знал, что двести
тысяч акций, принадлежавших тебе, Кейну и Гордону,
были связаны и что на рынок не выбросят большое
число акций, если я задеру цены, а это я должен был
сделать по двум причинам: чтобы создать рынок для
этих акций, раз, и чтобы получить прибыль от колл-
опциона на сорок. Но тебе было мало получить сорок за
шестьдесят тысяч акций, которые у тебя месяцами
лежали без движения, и тебе было мало твоей доли в
прибыли синдиката, если бы она случилась. Поэтому ты
решил закупить уйму акций по цене ниже сорока, чтобы
потом, когда я на деньги синдиката подниму цену, а ты
был уверен, что я так и сделаю, разгрузить их на меня.
Тебе достаточно было купить акции раньше меня и
сбросить их раньше меня, и, вероятнее всего, ты бы

---

Э. Лефевр : Воспоминания биржевого спекулянта
98
разгрузил их именно на меня. Подозреваю, что ты
рассчитывал, что я подниму цену до шестидесяти. Все
было так: ты, скорее всего, купил десять тысяч акций,
как раз чтобы их сбросить, а чтобы все было наверняка,
ты успел нашептать каждому в США, Канаде и
Мексике, и тебя совсем не тревожили мои
дополнительные трудности. Все твои приятели были в
курсе того, что я намерен сделать. А ты собирался
славировать между ними и мною и сыграть лучше всех.
Твои личные друзья по твоей наводке закупили акции и
поделились подсказкой со своими друзьями, а те со
своими и так далее. Так что если бы я наконец
приступил к продаже, то выяснил бы, что меня успели
опередить тысячи хитрозадых спекулянтов. Ты, Вульф,
повел себя как настоящий друг. Ты себе не
представляешь, как меня поразило, когда
«Объединенные печи» пошли вверх еще до того, как я
успел подумать о покупке акций. Но ты уж точно не в
силах представить, как я благодарю судьбу, что сумел
от лица синдиката продать сто тысяч акций примерно
по сорок людям, которые собирались их же разгрузить
на меня по пятьдесят или шестьдесят. Я действительно
повел себя как идиот, когда не использовал четыре
миллиона, чтобы дать им заработать? Деньги были мне
даны, чтобы покупать на них акции, да, но только если
бы я счел это нужным. Мне это не понадобилось.
Джошуа был ветераном Уолл-стрит, а потому не стал
путать дело с эмоциями. Выслушав меня, он мгновенно
остыл и, дав мне закончить, дружелюбно спросил:
- Послушай сюда, Ларри, дружище, а что же нам
делать?
- Делайте, что хотите.
- Ну, не кипятись. Что бы ты сделал, будучи на
нашем месте?
- А знаешь, что бы я сделал, - задумчиво ответил я, -
если бы был на вашем месте?
- Что?
- Продал бы все до последней паршивой акции, -
ответил я.
Он взглянул на меня и, не говоря больше ни слова,
развернулся и вышел из моего кабинета.
Больше он здесь не появлялся.
Вскоре после этого появился и сенатор Гордон. Он
тоже был очень раздражен и во всем винил меня. Потом
к этому хору обиженных присоединился и Кейн. Ни
один из них уже не помнил, что, когда они создали
синдикат, их акции просто невозможно было продать. В
памяти у них осталось только то, что, когда я
распоряжался миллионами синдиката, я не помог им
избавиться от их акций по 44, а сейчас они шли по 30 и
перспектив не было никаких. Они почему-то считали,
что у меня была возможность продать все и с хорошей
прибылью.
Со временем они, естественно, тоже остыли. Деньги
синдиката были на месте, и главная проблема
оставалась прежней - как избавиться от акций. Через
пару дней они вернулись и попросили меня о помощи.
Особенно настойчивым был Гордон, и в конце концов
мы сошлись на том, что хорошей ценой для акций пула
сейчас будет 25 1/2. Гонорар за мои услуги должен был
составить ровно половину от всего, что я смогу
выручить сверх этой суммы. Последние акции были
проданы по 30.
Теперь мне следовало заняться ликвидацией их
акций. Учитывая общие условия рынка, а также
поведение акций «Объединенных печей», был
единственный способ их продать- на падении цены, и к
тому же без попытки эту цену поднять, потому что на
пути вверх мне пришлось бы взять на себя кучу акций.
Но зато на пути вниз я смогу достать тех покупателей,
которые считают любые акции дешевыми, если те
продаются на пятнадцать-двадцать пунктов ниже
высшей цены, особенно если рекорд недавний. По их
мнению, подъем котировок неизбежен. А поскольку
недавно еще «Объединенные печи» шли по 44, цена
чуть ниже 30 будет выглядеть для них очень
привлекательной. И это сработало, как всегда. Охотники
за дешевыми акциями скупили все в таких количествах,
что пул был ликвидирован. Но если кто-нибудь решит,
что Гордон, Кейн или Вульф чувствовали ко мне
благодарность, он ошибется. Ни на йоту. Они до сих
пор, по слухам, сердиты на меня и рассказывают всем
желающим послушать, как я их сделал. Они не могут
простить мне того, что я обманул их ожидания и не
принял цену на себя.
На самом-то деле мне бы никогда не удалось продать
принадлежавших банку ста тысяч акций, если бы Вульф
и остальные не распустили слухи о непременном росте
курса. Если бы я действовал как всегда, то есть в
соответствии с логикой процесса, мне бы пришлось
принять любую цену. Ведь тогда уже рынок падал. А на
таком рынке продать можно, только если ты
принимаешь любую цену. Действовать иначе было
невозможно, но они, кажется, так в это и не поверили.
Они до сих пор злятся. Я - нет. Сердиться бесполезно. Я
много раз убеждался, что спекулянт, поддавшийся
чувствам, - человек пропащий. Но в нашем случае
потеря духа прошла без последствий. У этой истории
было забавное продолжение. Как-то миссис Ливингстон
рекомендовали новую портниху. Это оказалась очень
приятная, умелая и обязательная женщина. На третий
или четвертый визит, когда дамы уже немного
привыкли друг к другу, эта портниха вдруг говорит во
время примерки: «Я надеюсь, что мистер Ливингстон
скоро поднимет курс „Объединенных печей". Нам
посоветовали купить эти акции в расчете на то, что он
поднимет их курс, а мы слышали, что он всегда очень
удачлив в таких делах».
Нет ничего приятного в сознании, что невинные
люди теряют деньги из-за такого рода слухов и советов.
Отчасти поэтому я никому никогда не даю
рекомендаций. Из-за этой портнихи я действительно
почувствовал обиду на одного человека - на Вульфа.