221
ствие, что кажется, будто сами постоянно ходите по улицам с
путеводителем в руках...
— Это
все оттого, что боюсь наврать или напутать. Бывают,
конечно, и у меня какие-то неточности и ошибки, но стараюсь
все проверять и перепроверять. Кругом столько вранья,
пошло-
сти и небрежности по отношению к нашей многострадальной
истории, к нашему городу, к нашим людям,
что хочется защитить
и сохранить то, что мне дорого. Поэтому с величайшим доверием
отношусь к жизни, которая существует сама по себе. Она содер-
жательна. И я пытаюсь сохранить по возможности те истории,
которые знаю, рассказать о тех людях, с которыми встречался, и
поневоле обращаюсь к деталям и подробностям.
Когда их описы-
ваю на бумаге, то возникает ощущение тверди под ногами. Мне
это ощущение необходимо, как мостовая, чтобы не вязнуть. Ведь
нынче выходят тысячи анемичных книжонок, где непонятно, где
и в какое время случается сюжет. Только
нынешнее время может
само о себе сказать. Я же в большинстве своем пишу о том, что
прошло. Потому что мне кажется, что наша литература по раз-
ным обстоятельствам еще не все описала в
жизни советских лю-
дей. По сути, мой «Капитан Дикштейн» — та же заплатка на этой
трагической истории.
— Поэтому вы и про сотрудников спецслужб стали писать?
— Их же были тысячи в те годы. И вдруг они куда-то испа-
рились и исчезли. Так появился мой «Ночной дозор» с расска-
зом о «вертухаях», «сексотах» и охранниках. В
девяностые годы
вдруг два поколения были объявлены как бы потерянными, а их
жизнь — сплошная ошибка советской власти и коммунистиче-
ской партии. Так появились «исчезнувшие люди», которым мне
захотелось «вернуть лицо».
Do'stlaringiz bilan baham: