Исследование о природе и причинах богатства народов

Глава VI О ТОРГОВЫХ ДОГОВОРАХ

Когда какая-нибудь нация обязуется договором разрешать ввоз определенных товаров другой страны, ввоз которых из всех остальных стран она воспрещает, или освобождать товары одной страны от уплаты пошлин, которыми она облагает товары всех остальных стран, страна или по крайней мере купцы и владельцы мануфактурной страны, торговля которой получает такое преимущество, должны необходимым образом извлекать большую выгоду из подобного договора. Эти купцы и владельцы мануфактур пользуются своего рода монополией в стране, которая так предупредительна к ним. Она становится и более обширным и более выгодным рынком сбыта для их товаров: более обширным, потому, что ввиду устранения или обложения тяжелыми пошлинами товаров других наций она поглощает большее количество их товаров; более выгодным рынком потому, что купцы благоприятствуемой страны, пользуясь на нем своего рода монополией, могут часто продавать свои товары по лучшей цене, чем если бы им приходилось иметь дело со свободной конкуренцией всех других наций.

Однако такие договоры, хотя они и могут быть выгодны торговцам и владельцам мануфактур благоприятствуемой страны, обязательно невыгодны купцам и владельцам мануфактур страны, оказывающей такое предпочтение. Таким образом, чужой нации предоставляется монополия против них, и им часто приходится покупать нужные им иностранные товары по более дорогой цене, чем это было бы при допущении свободной конкуренции других наций. Та часть собственного продукта такой нации, в обмен на которую она приобретает иностранные товары, должна ввиду этого продаваться дешевле потому, что, когда два предмета обмениваются один на другой, дешевизна одного является необходимым следствием или, точнее, равносильна дороговизне другого. Поэтому меновая стоимость годового продукта этой нации должна уменьшаться в результате каждого такого договора. Впрочем, это уменьшение вряд ли может представлять собой положительный убыток, оно лишь ведет к уменьшению прибыли, которая в противном случае могла бы быть получена. Хотя эта нация продает свои товары дешевле, чем могла бы делать это при других условиях, она, наверное, не будет продавать их дешевле того, что они стоят, или, как при существовании премий, по цене, не возмещающей капитал, затра ченный на изготовление и доставку их на рынок, вместе с обычной прибылью на капитал. Торговля в противном случае не могла бы долго продолжаться. Следовательно, даже благоприятствующая страна может все же извлекать пользу из торговли, хотя и меньшую, чем это было бы при свободной конкуренции.
Впрочем, некоторые торговые договоры считались выгодными в силу совершенно иных соображений, и торговая страна иногда давала чужой стране против самой себя монополию этого рода на определенные товары, потому что ожидала, что в общем торговом обороте между ними она в течение года будет продавать больше, чем покупать, и что баланс в золоте и серебре будет ежегодно в ее пользу. Именно с этой точки зрения так много восхваляли торговый договор между Англией и Португалией, заключенный в 1703 г. Метуеном. Вот точный перевод этого договора, который состоит всего лишь из трех статей:
Статья I. Его священное величество король Португалии обещает от имени своего и своих преемников навсегда отныне допускать в Португалию сукно и другие шерстяные изделия Великобритании, как это практиковалось до запрещения законом их ввоза; это делается на том условии, что:
Статья II. Ее священное величество королева Великобритании [Анна] обязуется от имени своего и своих преемников отныне и навсегда допускать в Британию вина португальского происхождения так, что никогда, будет ли между королевствами Британии и Франции мир или война, с этих вин под видом пошлин, или сборов, или под какимлибо иным названием, прямо или косвенно, будут ли они ввозиться в Великобританию в бочках, или малых бочонках, или в какой-либо другой посуде, не будет взиматься больше того, что взимается за такое же количество или такую же меру французского вина со скидкой одной трети пошлины или сбора. Если же когда-либо будет нарушена или отменена вышеупомянутая скидка пошлины, будет правомерно и законно со стороны его священного величества короля Португалии снова воспретить ввоз сукна и других британских шерстяных изделий.
Cтатья III. Их высокие превосходительства уполномоченные обещают и обязуются, что их вышеназванные государи ратифицируют этот договор и что обмен ратификациями должен произойти не позже двух месяцев.
Согласно этому договору, Португалия обязуется допускать ввоз английских шерстяных тканей на тех же основаниях, как и до запрещения, т. е. не повышать пошлин, которые взимались до того. Но она не обязалась допускать их на лучших условиях, чем предоставленные другим нациям условия, например Франции или Голландии. Великобритания, напротив, обязуется допускать ввоз португальских вин с уплатой только двух третей пошлины, уплачиваемой с французских вин, т. е. тех вин, которые больше всего могут конкурировать с ними. Этот договор, очевидно, выгоден Португалии и невыгоден Великобритании.
Тем не менее его прославляли как лучший образец торговой политики Англии. Португалия получает ежегодно из Бразилии большее количество золота, чем может быть употреблено в ее внутренней торговле, в виде монеты или драгоценных изделий. Излишек весьма ценен, чтобы можно было его оставлять без употребления и хранить в сундуках; так как он не может найти выгодного рынка внутри страны, он должен, несмотря на все запрещения, вывозиться за границу и обмениваться на что-нибудь такое, для чего имеется внутри страны более выгодный рынок. Значительная часть его попадает ежегодно в Англию в оплату или английских товаров, или товаров других европейских наций, получающих свою оплату через Англию. Г-ну Баретти сообщили, что еженедельный почтовый пароход из Лиссабона привозит в Англию каждый раз более 50 тыс. ф. золота. Сумма эта, вероятно, преувеличена. Это составит более 2600 тыс. ф. в год, что превышает всю предполагаемую добычу Великобритании.
Наши торговцы несколько лет тому назад были недовольны португальским правительством. Некоторые преимущества, предоставленные им не договором, а по доброй воле правительства, — вероятно, по специальной просьбе и в обмен на гораздо большие льготы, защиту и покровительство со стороны правительства Великобритании — были ограничены или совсем отменены. Поэтому люди, обычно наиболее заинтересованные в восхвалении торговли с Португалией, в ту пору были скорее склонны изображать ее менее выгодной, чем это всеми предполагалось. Они заявляли, что значительно большая часть, если не весь этот годовой ввоз золота производится не за счет Великобритании, а за счет других европейских наций, что фрукты и вина Португалии, ежегодно ввозимые в Великобританию, почти покрывают стоимость британских товаров, отправляемых в Португалию.
Но допустим, однако, что весь ввоз золота производится за счет Великобритании и что он достигает даже еще большей суммы, чем это, по-видимому, предполагает Баретти. И все же такой факт не сделает эту торговлю более выгодной, чем всякая иная, при которой за определенную вывезенную стоимость мы получаем в обмен предметы потребления на такую же стоимость.
Как можно предполагать, только очень небольшая часть этого ввозимого золота употребляется ежегодно на добавление к уже существующим в королевстве изделиям из этого металла или к монете. Весь остаток должен отсылаться за границу и вымениваться на предметы потребления того или иного рода. Но если бы эти предметы потребления покупались непосредственно в обмен на продукты английской промышленности, это было бы для Англии более выгодно, чем сперва приобретать на этот продукт португальское золото, а потом покупать на это золото эти предметы потребления. Торговля для нужд непосредственного потребления всегда выгоднее, чем торговля, ведущаяся обходным путем, и, для того чтобы доставить на внутренний рынок иностранные товары определенной стоимости, требуется гораздо меньший капитал при торговле первого рода, чем при торговле второго рода. Поэтому для Англии было бы выгоднее, если бы меньшая часть ее промышленности была занята производством товаров, пригодных для португальского рынка, а большая часть — производством товаров, пригодных для других рынков, где можно получать те предметы потребления, на которые существует спрос в Великобритании. Тогда требовалась бы гораздо меньшая затрата капитала, чем теперь, чтобы получить золото, в котором она нуждается для собственного употребления, и вместе с тем предметы потребления. Оставался бы свободный капитал, который мог бы затрачиваться на другие цели: на расширение промышленности и на увеличение годового продукта.
Если бы даже Британия была совсем отстранена от торговли с Португалией, для нее не составило бы никакого труда ежегодно добывать все количество золота, нужное ей для драгоценных изделий, для монеты или для внешней торговли. Золото, как и всякий другой товар, всегда могут достать в том или другом месте за его стоимость те, кто имеет в обмен соответствующую стоимость. К тому же ежегодный излишек золота в Португалии будет по-прежнему отсылаться за границу, и если его будет вывозить не Великобритания, то это будет делать какая-нибудь другая нация, которая будет рада перепродавать его по надлежащей цене, как это в настоящее время делает Великобритания. Правда, покупая золото в Португалии, мы покупаем его из первых рук, тогда как при покупке его у другой нации, исключая Испанию, мы покупали бы его из вторых рук и должны были бы платить несколько дороже. Но эта разница в цене была бы, несомненно, настолько незна чительна, что совсем не заслуживала бы общественного внимания.
Как сказано, почти все наше золото получается из Португалии. С другими нациями торговый баланс или против нас, или не намного склоняется в нашу пользу. Но мы должны помнить, что чем больше золота мы ввозим из одной страны, тем меньше должны мы по необходимости ввозить из всех других стран. Действительный спрос на золото, как и на всякий другой товар, ограничен в каждой стране определенным количеством. Если девять десятых этого количества ввозят из одной страны, для ввоза из всех остальных остается всего только одна десятая. Кроме того, чем больше золота ввозится ежегодно из определенных стран сверх того, что необходимо для драгоценных изделий и монеты, тем больше должно вывозиться в другие страны; и чем больше торговый баланс, этот не имеющий никакого значения объект современной политики, оказывается в нашу пользу в торговле с определенными странами, тем больше он должен оборачиваться против нас в торговле с некоторыми другими странами.
Однако это нелепое представление, что Англия не может существовать без торговли с Португалией, повело к тому, что к концу последней войны Франция и Испания, не ссылаясь даже на какие-нибудь обиды или провокацию, потребовали от португальского короля недопущения в его порты всех британских судов, а для гарантии полного недопущения — принятия в них французских и испанских гарнизонов. Если бы португальский король подчинился этим унизительным требованиям, поставленным ему его зятем, королем испанским, то Британия с потерей торговли с Португалией избавилась бы от гораздо большего неудобства, а именно от обузы поддерживать очень слабого союзника, столь плохо снабженного всем необходимым для его собственной защиты, что все могущество Англии, если бы оно целиком было направлено на эту цель, вряд ли могло бы защитить его в течение его одной кампании. Потеря торговли с Португалией причинила бы, без сомнения, значительные затруднения купцам, в данный момент занимающимся ею, которые, может быть, не были бы в состояния в течение года или двух найти другое, столь же выгодное применение своим капиталам; в этом, вероятно, состоял бы весь ущерб, который был бы причинен Англии этим замечательным образчиком торговой политики.
Большой ввоз золота и серебра имеет место не в целях использования их для драгоценных изделий или монеты, а для нужд внешней торговли. Внешняя торговля предметами потребления, ведущаяся обходным путем, может вестись с большей выгодой посредством этих металлов, чем при посредстве почти всех других товаров. Так как они являются всеобщим орудием торговли, их охотнее принимают, чем какиелибо другие товары, в обмен на все решительно товары; а ввиду их незначительного объема и большой стоимости перевозка их из одного места в другое обходится дешевле, чем перевозка любого другого товара, и при этом они меньше теряют в своей стоимости. Поэтому из всех товаров, докупаемых за границей с единственной целью перепродажи их или обмена на какие-нибудь иные товары в другой стране, нет других, столь же удобных, как золото и серебро. Главная выгода от торговли с Португалией в том и состоит, что она поощряет все разли чные отрасли ведущейся обходным путем внешней торговли, которыми занимается Великобритания; и хотя эта выгода не первостепенная, она все же, без сомнения, имеет большое значение.
Кажется достаточно очевидным, что любое добавление, которое, как это можно разумно предполагать, делается ежегодно к уже существующим в королевстве драгоценным изделиям или монете, может требовать лишь совершенно незначительного ввоза золота и серебра. И если бы даже мы не вели непосредственной торговли с Португалией, это незначительное количество всегда могло бы быть получено в том или другом месте.
Хотя промысел золотых дел мастеров имеет в Великобритании очень значительные размеры, большая часть новых драгоценностей, ежегодно продаваемых ими, сделана из старых драгоценностей, переплавленных для этой цели, так что ежегодное добавление к уже имеющимся в ко- ролевстве драгоценным изделиям не может быть очень велико и может требовать лишь весьма незначительного ежегодного ввоза.
Точно так же обстоит дело и с монетой. Никто, я думаю, не воображает, что большая часть вновь начеканенной монеты, составлявшей ежегодно в среднем за десять лет до последней перечеканки золотой монеты свыше 800 000 фунтов золотом, фактически добавлялась к монете, уже находящейся в обращении в королевстве. В стране, где расходы по чеканке оплачиваются правительством, стоимость монеты, даже когда она содержит по весу установленное законом количество золота и серебра, никогда не может намного превышать стоимость такого же количества этих металлов в слитках, потому что достаточно дать себе труд отправиться на монетный двор и подождать, может быть, несколько недель, чтобы получить за любое количество золота и серебра в слитках равное количество этих металлов в монете. Но во всех странах большая часть находящейся в обращении монеты почти всегда более или менее стерта и вообще отступает от установленной нормы. В Великобритании до последней перечеканки это несоответствие было очень значительно: золотой монете до установленной нормы не хватало 2 % с лишним, серебряной — 8 % с лишним. Но если за 44 1/2 гинеи, имеющие полностью установленный вес, т. е. фунт золота, можно было получить чуть-чуть больше фунта золота в слитках, то за 441/2 гинеи, весящие несколько меньше установленной нормы, нельзя было получить фунт золота и надо было к ним добавлять некоторую сумму, чтобы компенсировать разницу. Ввиду этого обычная цена на рынке золотых слитков, вместо того чтобы равняться их монетной цене, или 46 ф. 14 шилл. 6 п. за фунт, достигала тогда 47 ф. 14 шилл., а иногда и около 48 ф. Но когда большая часть обращающейся монеты настолько испорчена, то за 44 1/2 гинеи, только что выпущенные из монетного двора, можно получить на рынке не больше товаров, чем за все другие гинеи, ранее выпущенные, потому что после того, как они попадут в кассу купца и будут перемешаны с другими деньгами, их уже нельзя отличить от последних без труда, который стоит больше, чем сама разница в цене. Поэтому, подобно старым гинеям, они стоят уже не более 46 ф. 14 шилл. 6. п., а между тем, будучи сплавлены, они дают без особых потерь фунт стандартного золота, который можно продать в любое время за 47 ф. 14 шилл. — 48 ф. в золотых или серебряных монетах, которые выполняют все функции денег не хуже, чем переплавленные монеты. Таким образом, была очевидная выгода переплавлять вновь отчеканенную монету в слитки, и это делалось так упорно, что никакие предупредительные меры правительства не могли этому помешать. Ввиду этого работа монетного двора уподобилась работе Пенелопы: сработанное днем уничтожалось ночью. Монетный двор был занят не столько ежедневным увеличением количества обращающейся монеты, сколько возмещением наиболее доброкачественной ее части, ежедневно переплавляемой в слитки.
Если бы частные лица, приносящие на монетный двор свое золото и серебро, сами оплачивали стоимость чеканки, это увеличивало бы стоимость этих металлов точно таким же образом, как увеличивает стоимость фасон и рисунок сделанной из них посуды. Золото и серебро в монете стоили бы больше, чем в слитках. Пошлина за чеканку, если бы она не была чрезмерна, увеличивала бы стоимость слитков на всю стоимость взимаемой суммы, потому что при повсеместной исключительной монополии правительства на чеканку монеты ни одна монета не может появиться на рынке по более дешевой цене, чем оно сочтет это нужным. При чрезмерности этой пошлины, т. е. если бы она на очень много превышала действительную стоимость труда и расходов, необходимых при чеканке, фальшивомонетчики как внутри страны, так и за границей поощрялись бы значительной разницей между стоимостью слитков и монеты выпускать в обращение такое большое количество фальшивой монеты, что это привело бы к понижению стоимости правительственных денег. Между тем, хотя во Франции пошлина за чеканку достигает 8 %, там не обнаружили сколько-нибудь значительных неудобств от этого. Опасности, которым везде подвергается фальшивомонетчик, если он живет в той самой стране, чьи деньги он подделывает, и которым подвергаются его агенты и корреспонденты, если он живет за ее пределами, слишком велики, чтобы рисковать ради прибыли в 6 или 7 %.
Пошлина за чеканку, установленная во Франции, повышает стоимость монеты больше, чем это соответствует содержимому ею количеству чистого золота. Так, законом, изданным в январе 1726 г., монетная цена 24 каратов золота была установлена в 740 ливров 9 су 1/11 денье за марку в 8 парижских унций* [* См. сочинение Або-де-Базингена, советника Парижского монетного двора. Dictionnaire des Monnoies. Том III, слово Seigneurage, стр. 489]. Золотая монета Франции, считая оплату издержек по чеканке, содержит 21 3/4 карата чистого золота и 2 1/4 карата лигатуры. Поэтому марка золота установленной пробы стоит не более 671 ливра 10 денье. Но во Франции из этой марки стандартного золота чеканится 30 луидоров по 24 ливра в каждом, или 720 ливров. Таким образом, при превращении в монету стоимость слитка в марку золотом установленной пробы увеличивается на всю разность между 671 ливром 10 денье и 720 ливрами, или на 48 ливров 19 су 2 денье.
Пошлина за чеканку во многих случаях совсем уничтожает и всегда уменьшает прибыль от превращений новой монеты в слитки. Эта прибыль всегда получается от разности между тем количеством металла, которое должна содержать находящаяся в обращении монета, и тем количеством, которое она фактически содержит. Если эта разность меньше пошлины, взимаемой за чеканку, получается вместо прибыли убыток. Если она равняется пошлине, не будет ни прибыли, ни убытка. Если она превышает пошлину, получается действительно некоторая прибыль, но меньше той, которая была бы, если бы пошлина не существовала. Если бы, например, перед последней перечеканкой золотой монеты существовала пошлина за чеканку в 5 %, то при превращении золотой монеты в слитки получался бы убыток в 3 %. При пошлине в 2 % не было бы ни прибыли, ни убытка. При пошлине в 1 % получалась бы прибыль, но только в 1 % вместо двух. Поэтому всюду, где монета принимается счетом, а не по весу, пошлина за чеканку представляет собой самое действительное средство против превращения монеты в слитки, а следовательно, и вывоза ее за границу. Превращаются в слитки и вывозятся за границу обычно лучшие и самые тяжелые монеты, потому что на них получается наибольшая прибыль.
Закон о поощрении чеканки монеты объявлением ее бесплатной был сперва установлен при Карле II на определенный срок, а затем действие его несколько раз было продолжено вплоть до 1769 г., когда он получил постоянный характер. Английский банк часто вынужден для пополнения своих касс деньгами отправлять слитки на монетный двор, и интересам банка — как его директора, вероятно, воображали — больше соответствовало, чтобы чеканка производилась за счет правительства, а не за его собственный счет. Вероятно, из внимания к этой большой компании правительство согласилось сделать этот закон постоянным. Но если будет покинут обычай взвешивать золото, как это, вероятно, случится ввиду неудобства его, если в Англии золотую монету станут принимать счетом, как это было до последней перечеканки, то эта большая компания, пожалуй, найдет, что в этом случае, как и в некоторых других, она неправильно поняла свои собственные интересы.
Перед последней перечеканкой, когда золотая монета была на 2 % ниже своего стандартного веса, она стоила, ввиду того что не существовало пошлины за чеканку, на 2 % меньше того количества стандартного золота в слитке, которое должна была содержать. Поэтому, когда эта компания покупала золотые слитки для перечеканки их в монету, она вынуждена была платить за них на 2 % больше того, что они стоили после превращения в монету. Но если бы существовала пошлина в 2 % за чеканку, то находящаяся в обращении монета, хотя и весящая на 2 % меньше установленного, имела бы тем не менее такую же стоимость, как и то количество стандартного золота, которое она должна была содержать; стоимость работы в этом случае компенсировала бы уменьшение в весе. Правда, пришлось бы платить пошлину за чеканку, но, поскольку она равняется 2 %, потеря на всей операции также была бы в точности равной 2 %, т. е. не превышала бы ту, которая наличествует в действительности.
Если бы пошлина за чеканку была 5 %, а золотая монета, находящаяся в обращении, только на 2 % не достигала стандартного веса, то банк в таком случае выгадывал бы 3 % на цене слитков; но так как ему приходилось бы платить за чеканку 5 %, то его потеря на всей операции точно так же равнялась бы ровно 2 %.
Если бы пошлина за чеканку была только 1 %, а золотая монета на 2 % не достигала стандартного веса, то банк в таком случае терял бы всего 1 % на цене слитков; но так как ему приходилось бы платить за чеканку тоже 1 %, его потеря на всех операциях достигала бы тоже 2 %, ровно столько же, сколько во всех других случаях.
Если бы была установлена умеренная пошлина за чеканку при содержании в монете ее полного стандартного веса, как это было со времени последней перечеканки, то все, что банк мог терять благодаря пошлине, он должен был бы выгадывать на цене слитков; а все, что он мог выигрывать на цене слитков, он должен был бы терять благодаря пошлине. Поэтому вся операция не сопровождалась бы для него ни убытком, ни прибылью, и в данном случае, как и во всех предыдущих, для него ничего не изменилось бы сравнительно с тем положением, когда пошлина за чеканку совсем отсутствовала бы.
Когда пошлина на какой-нибудь товар настолько умеренна, что не поощряет контрабанды, купец, торгующий им, хотя и уплачивает вперед пошлину, но, собственно, оплачивает ее не из своего кармана, так как получает ее обратно в цене товара. Пошлина оплачивается в коне чном счете последним покупателем или потребителем. Но деньги представляют собой товар, по отношению к которому каждый человек является купцом. Все покупают их только для того, чтобы снова продать, и по отношению к ним не существует в обычных случаях последнего покупателя или потребителя. Поэтому, когда пошлина за чеканку настолько умеренна, что не поощряет выделывания фальшивой монеты, то, хотя каждый уплачивает эту пошлину, никто не платит ее из своего кармана, потому что каждый получает ее обратно в повышенной стоимости монеты.
Таким образом, умеренная пошлина за чеканку не во всех случаях увеличивает издержки банка или любого частного лица, которое приносит свой слиток на монетный двор для перечеканки его в монету, а отсутствие умеренной пошлины не во всех случаях уменьшает эти издержки. Независимо от того, существует или нет пошлина за чеканку, если только монета содержит свой полный стандартный вес, чеканка ничего никому не стоит, а если в ней не хватает полного веса, она всегда должна обходиться в размере разности между количеством металла, которое должна была содержать монета, и тем количеством, которое фактически содержится в ней.
Поэтому правительство, когда оно само покрывает расходы по чеканке, не только берет на себя некоторый небольшой расход, но и теряет небольшой доход, который оно могло бы извлекать при надлежа- щей пошлине; и при этом ни банк, ни частные лица ни в малейшей мере не выгадывают от такого бесцельного проявления государственной щедрости.
Впрочем, директора банка, вероятно, не захотели бы согласиться на установление пошлины за чеканку, ссылаясь на теорию, которая не обещает им прибыли, но только претендует гарантировать их от всякой потери. При теперешнем качестве золотой монеты и до тех пор, пока монета будет приниматься по весу, они, безусловно, ничего не выиграют от такой перемены. Но если даже обычай взвешивать золотую монету когда-либо исчезнет, как это весьма вероятно, и если золотая монета окажется в такой степени испорченной, в какой была до последней перечеканки, то прибыль, или, точнее, экономия банка, в результате установления пошлины будет весьма значительной. Английский банк является единственной компанией, отправляющей сколько-нибудь значительное количество слитков на монетный двор, и расход по ежегодной чеканке монеты производится поэтому целиком или почти целиком ради него. Если бы вновь выпускаемая ежегодно монета должна была лишь восполнять неизбежную убыль и неизбежное снашивание монеты, она редко в своей сумме превышала бы 50 тыс. или самое большее 100 тыс. фунтов.
Ежегодно выпускаемая монета должна, кроме того, заполнять те большие опустошения, которые вывоз и плавильный тигль производят постоянно в обращающейся монете. Именно по этой причине в течение десяти или двенадцати лет, непосредственно предшествовавших последней перечеканке золотой монеты, ежегодно чеканилось новой монеты в среднем более чем на 850 тыс. ф. Но если бы существовала пошлина в 4 или 5 % за чеканку золотой монеты, то, вероятно, даже при существовавшем тогда положении вещей это положило бы действительный конец промыслу по вывозу золота и работе плавильного тигля. Банк, вместо того чтобы терять ежегодно около 2 1/2 % на слитках, из которых приходится чеканить монету более чем на 850 тыс. ф., т. е. терпеть ежегодный убыток свыше 21 250 ф., не имел бы и десятой части этой потери.
Парламент ассигнует на покрытие издержек по чеканке монеты всего только 14 тыс. ф. в год, а действительный расход правительства на это дело, или жалованье служащим монетного двора, при нормальных условиях, как уверяли меня, не превышает половины этой суммы. Можно подумать, что сбережение столь ничтожной суммы или даже получение другой суммы, которая не может быть много больше, — дело слишком незначительное, чтобы заслуживать серьезного внимания правительства. Но сбережение 18 или 20 тыс. ф. в год в случае наступления обстоятельств, которые не представляются невероятными, которые часто бывали раньше и, весьма вероятно, повторятся, — дело, безусловно, заслуживающее серьезного внимания такой крупной компании, как Английский банк.
Некоторые из вышеизложенных соображений и замечаний, может быть, было бы уместнее поместить в тех главах первой книги, которые говорят о возникновении и употреблении денег и о различии между действительной и номинальной ценой товаров. Но так как закон о поощрении чеканки монеты своим возникновением обязан тем вульгарным предрассудкам, которые были пущены в оборот меркантилистической системой, то я счел более целесообразным отнести их к этой главе. Ничто не могло бы так соответствовать духу этой системы, как своего рода премия за производство денег, того именно предмета, который, по ее предположению, составляет богатство всякой нации. Это представляет собой одно из ее многочисленных чудесных средств для обогащения страны.