Microsoft Word 2018 рж литер doc

---

2018.01.020 
129
2018.01.020. РОМАНЫ «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ», «ОБ-
ЛОМОВ», «ОБРЫВ» И.А. ГОНЧАРОВА В КОНТЕКСТЕ МИРО-
ВОЙ КУЛЬТУРЫ. (Обзор). 
Ключевые слова: И.А. Гончаров; трилогия; реминисценции; 
Библия; «Божественная комедия» Данте; мировая художествен-
ная литература. 
«Творческое наследие И.А. Гончарова и в ХХI в. остается 
одним из самых сложных для понимания, несмотря на богатую и 
долгую историю его изучения» (3, с. 6), – считает доктор филоло-
гич. наук И.А. Беляева. 
«Реминисценции в произведениях Гончарова почти всегда 
неявны, глубоко спрятаны, переплавлены в нечто органическое 
собственному стилю» (1, с. 4), – замечает доктор филологических 
наук В.И. Мельник. 
В.И. Мельник и И.А. Беляева настаивают на восприятии трех 
романов Гончарова («Обыкновенная история», «Обломов», «Об-
рыв») как единого целого, трилогии. Сам Гончаров признавался: 
«Только когда я закончил свои работы, отошел от них на некоторое 
расстояние и время, – тогда стал понятен мне вполне и скрытый в 
них смысл, их значение – идея. Напрасно я ждал, что кто-нибудь и 
кроме меня прочтет между строками и, полюбив образы, свяжет их 
в одно целое и увидит, что именно говорит это целое»
1
. 
В.И. Мельник соотносит проблематику трилогии с библей-
ской, прослеживает связи Гончарова с античной и фольклорной 
традициями, с творчеством классиков мировой (Ж.-Ж. Руссо,
И.-В. Гёте, И.Ф. Шиллер, Д. Байрон, Ч. Диккенс, В. Скотт) и рус-
ской (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоев-
ский, Л.Н. Толстой) литературы, И.А. Беляева предлагает исследо-
вание дантовского интертекста. 
По мнению В.И. Мельника, знатоки творчества Гончарова на 
протяжении двух столетий замечали только одну поставленную им 
проблему – цивилизационную – и совершенно не видели второй – 
религиозной. Интересно, что 1840-х годах романист не только соз-
дает и публикует «Обыкновенную историю» и «Сон Обломова» 
(как увертюру будущего романа), но и разрабатывает план «Обры-
1
Цит. по: 2, с. 121. 

---

2018.01.020 
130 
ва». Во всех трех гончаровских романах заметно противопоставле-
ние патриархального романтика (Александр Адуев, Илья Обломов, 
Райский) прагматичному буржуа (Петр Иванович, Штольц, Ту-
шин), однако мифологической и всеопределяющей, универсальной 
является оппозиция «ада» и «рая»: «Человек в гончаровских рома-
нах, несмотря на практически полное отсутствие в этих романах 
церковной лексики, получает как личность религиозную оценку» 
(2, с. 120). На единство религиозного плана романов указывают и 
фамилии главных героев (Адуевы в «Обыкновенной истории», 
Райский в «Обрыве»). 
Проблематика «Обыкновенной истории» восходит к Библии. 
Не случайно старшего Адуева зовут Петр, что в переводе с грече-
ского означает «камень». Это образ сливается с каменным Петер-
бургом, со статуей Медного всадника, с петербургской деловито-
стью и холодностью. В конечной точке этот ассоциативный ряд 
приводит к основателю города – Петру Великому. Слова Христа: 
«И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь 
Мою»
1
– ассоциируются с фактом построения города на Неве, из-
менившим историческую судьбу России, ознаменовавшим поворот 
к цивилизации и просвещению. Однако в этом процессе, как и в 
поведении Петра Адуева, есть и другая сторона. В финале романа 
обнаруживается связь с другим евангельским упоминанием: «Итак, 
всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю му-
жу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел 
дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом 
тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто 
слушает слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку без-
рассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, 
и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, 
и было падение его великое»
2
. Петр Адуев «слушал и не исполнял» 
слов Христа, имел каменное сердце и потерпел «падение великое». 
По Гончарову, нравственные истины не зависят от прогресса. Зер-
но живой «младенческой веры» должно сохраняться в любом соци-
альном сословии, на любом уровне социального развития. Возмож-
ность соединить «младенческие верования» с цивилизационными 
1
Мф., 7:24. 
2
Мф., 7: 24–27. 

---

2018.01.020 
131
принципами, благодаря которой роман приобрел бы смысловые 
рамки притчи о блудном сыне, выпадает племяннику Петра Адуева 
Александру. Однако никакого синтеза «христианства» и «деятель-
ности» не происходит. У героя не оказывается должного мужества, 
чтобы выстроить личную жизненную философию, противостоять 
соблазнам окружающей среды: «“Обыкновенная история” потому и 
обыкновенна, что она повествует о человеке, выбравшем торную 
дорогу: от одних иллюзий к другим, от тезы к антитезе, минуя 
“синтез”» (2, с. 130). 
Считая «Обыкновенную историю» своеобразной модифика-
цией притчи о блудном сыне, «Обломова» В.И. Мельник связывает 
с евангельским сюжетом о зарытом таланте. Обломов – самый ода-
ренный из всех героев романа, однако свои таланты он закапывает 
в землю, духовно гибнет. Вместе с тем Гончаров оставляет Илье 
Ильичу надежду на спасение души, не случайно упоминая о «чис-
том сердце» героя (среди евангельских блаженств упомянуто и это: 
«Блажени чисти сердцем, яко тии Бога узрят»
1
), о его «детской» 
душе («… аще не обратитеся, и будете яко дети, не внидете в цар-
ство небесное…»
2
), голубиной кротости («Будьте мудры, как змеи, 
и просты, как голуби»
3
, «блаженны кротции, яко тии наследят зем-
лю»
4
), о том, что он тоскует о правде («Блажени алчущи и жажду-
щии правды, яко тии насытятся»
5
), а в самые патетические минуты 
своей жизни плачет («Блажени плачущие, яко тии утешатся»
6
). 
Жизнь Обломова только с первого взгляда не имеет никаких ре-
зультатов, однако он воздействует на окружающую жизнь самим 
фактом своего существования, «золотым сердцем», кротостью и 
душевностью. После его смерти Штольца, Ольгу и Агафью Матве-
евну «связывала одна общая симпатия, одна память о чистой, как 
хрусталь, душе покойника»
7
. Обломов и погибает иначе, чем Аду-
ев. Он не «человек-стереотип», «человек-толпа», как герой первого 
1
Мф., 5:8. 
2
Мф., 18: 1–4. 
3
Мф., 10: 16. 
4
Мф., 5: 5. 
5
Мф., 5:6. 
6
Мф., 5: 4. 
7
Цит. по: 2, с. 230. 

---

2018.01.020 
132 
романа, а «выдающийся чудак, Гамлет и Дон Кихот вместе»: «Об-
ломов еще не Райский, с его постоянной работой души, но уже и не 
Адуев, который спит гораздо более беспробудным нравственным 
сном, чем Илья Ильич» (2, с. 223). 
В.И. Мельник подчеркивает, что особенность художествен-
ного мышления Гончарова состоит в способности «переплавлять» 
и «уравновешивать» в своих текстах самые различные литератур-
ные традиции. 
Поэтому в его произведениях можно найти синтез идей и эс-
тетических принципов Античности, Возрождения, Просвещения. 
Большое значение имеет тема «Гончаров и античная литера-
тура», поскольку от начала и до конца своей творческой деятельно-
сти «писатель был несомненным “антиком”» (1, с. 34). Эллинизм 
Гончарова, наряду с христианством, был доминантой его эстетики. 
Это проявлялось в спокойном, неторопливом, «гомеровском» пове-
ствовании, исполненном эпического духа и объективности; во вни-
мании к мельчайшим деталям быта, преображающимся под его пе-
ром в символы бытия; в восприятии мировой цельности, 
одухотворенной пластичности и гармонии. 
У античных авторов (Саллюстий, Корнелий Непот, Плутарх, 
Тит Ливий, Гай Корнелий Тацит) Гончаров почерпнул не только 
представление о древней цивилизации, но и тяготение к жанру 
жизнеописания, стремление к исторической объективности. 
Если первые произведения Гончарова («Лихая бедность», 
«Иван Савич Поджабрин», «Обыкновенная история») внешним об-
разом не выдают в авторе приверженца Античности, то в романах 
«Обломов» и «Обрыв» она является постоянным историческим и 
нравственным фоном всего происходящего. «Сон Обломова» про-
никнут духом гомеровского эпоса. В «Обрыве» тема концентриро-
ванно выражена в образе Леонтия Козлова, с его абсолютизацией 
идеалов и исторического опыта античной эпохи. Об эстетизации 
жизни много размышляет и другой герой «Обрыва» – Райский. 
В сюжетной линии Бориса Райского и Софьи Беловодовой важное 
значение приобретает античный миф о Пигмалионе и Галатее, сво-
дящий основное содержание романа к идее духовного преображе-
ния. В.И. Мельник полагает, что «в конечном итоге целью “антич-
ных штудий” писателя была современность и идеал современного 
человека» (1, с. 72). 

---

2018.01.020 
133
Огромное влияние оказали на Гончарова идеи европейского 
Просвещения XVIII в., которые не сводились для него к борьбе с 
религией и «политическими авторитетами»: «Ведь автор “Обломо-
ва” строит свои романы не на противопоставлении небесного и 
земного, а на их сочетании. Религия и высокие религиозные уст-
ремления, упование на действие Промысла Божиего в истории че-
ловечества органично (предвосхищая русскую религиозную фило-
софию Серебряного века) сочетаются у него с размышлениями о 
построении культуры и цивилизации» (1, с. 91). Идеи европейского 
просвещения Гончаров усваивает в основном через французскую 
литературу XVIII в. (Вольтер, Ж.-Ж. Руссо). 
Немецкая литература для Гончарова – это прежде всего 
И.Ф. Шиллер и И.В. Гёте с их органичной тягой к античности. Гёте 
стремился перенести в современность идеал благородной патриар-
хальной простоты, Шиллера более интересовали идеалы свободы и 
права. Близок русскому романисту шиллеровский мотив красоты 
как универсального средства оценки и преобразования человека. 
В «Письмах об эстетическом воспитании человека» Шиллер про-
тивопоставил античного и современного ему человека как «целое» 
и «обломок». У Гончарова «человек-обломок» – не только Обло-
мов, но и Волков, Судьбинский, Тарантьев, Алексеев и даже 
Штольц. Писатель показывает «лишь раздробленность человека (не 
социальную, так нравственную), лишь “обломки” еще не приобре-
тенного, не выработанного жизнью и уже утраченного на ином 
уровне исторического развития человеческого целого» (1, с. 119). 
Еще дореволюционной критикой отмечались черты, сбли-
жающие Гончарова и Гёте. В «Обыкновенной истории» прослежива-
ется связь с воспитательным романом Гёте «Вильгельм Мейстер», в 
«Обломове» актуализирован «Фауст». Версию В.И. Кулешова, по-
лагающего, что роли Фауста и Мефистофеля распределены между 
Обломовым и «искушающим» его Штольцем, В.И. Мельник при-
нимает, но не считает ее исчерпывающей для понимания причин 
прямого упоминания Фауста в романе. Штольц, «в итоге отбираю-
щий Ольгу у созерцательно-неподвижного Ильи Обломова, являет-
ся тем Фаустом, который получает жизненные блага, но лишь в ре-
зультате некоей нравственной потери, как бы некоего “договора”. 
Но с кем? С “духом времени”» (1, с. 121). 

---

2018.01.020 
134 
В романе «Обрыв» звучит фаустовский мотив скуки. Если в 
«Фаусте» он носит концептуально-философский и абсолютный ха-
рактер, то скука Райского иного рода. Как и Фауст, Райский отрав-
лен «ядом познания», его тяготит разочарование в конкретной дея-
тельности. Однако войдя в провинциальный мир бабушки 
Бережковой, Веры, Марфиньки, он приобретает некий «евангель-
ский» навык смирения: «Его духовные и душевные порывы в эпи-
логе романа – это совсем не та “скука”, которая вела его на первых 
страницах романа. В мечтах и стремлениях Райского появляются 
человеческая теплота, мудрое осознание ограниченности своих 
возможностей. Из его духовного облика уходят резкость, отчаяние, 
бесплодный сплин» (1, с. 128). 
Второй, после России, любовью Гончарова была Англия. 
Наибольшее впечатление из новейших английских авторов произ-
вел на Гончарова близкий ему по духу Ч. Диккенс, из поэтов – 
Д. Байрон. Как романист Гончаров многому учился у Вальтера 
Скотта: постигал азы архитектоники романа, искусство повество-
вания, порою заимствовал мотивы и образы, перерабатывая их в 
своей творческой лаборатории. Следы влияния В. Скотта обнару-
живаются уже в замысле первого, несостоявшегося романа «Стари-
ки», заметны они и в «Обыкновенной истории», и в «Обломове». 
Изображая обломовского слугу Захара, Гончаров проводит неви-
димую параллель с образом Калеба Бальдерстона из «Ламмермур-
ской невесты». Финал романа В. Скотта, как и финал «Обломова», 
посвящен судьбе слуги после кончины господина. Подобно Обло-
мову Захару нет места в новой социальной действительности, од-
нако в его судьбе «обломовщина» выражается еще более гипертро-
фированно и с оттенком пародийности, что отличает его от Калеба 
Бальдерстона. 
Вершина мирового искусства для Гончарова – А.С. Пушкин: 
«Известно, что он наизусть знал практически всего Пушкина, бес-
престанно цитировал его в своих письмах, статьях, очерках, рома-
нах» (1, с. 150). В «Обыкновенной истории» вся духовная эволю-
ция Адуева сопровождается ссылками на Пушкина и цитированием 
его стихов. Адуев ведет свою родословную от Ленского: «Психо-
логический рисунок Пушкина лаконичен и точен, Гончаров же как 
бы “вышивает” по пушкинской канве» (1, с. 187). 

---

2018.01.020 
135
Не менее, а может быть, и более, чем в «Обыкновенной исто-
рии», ощутимо влияние Пушкина в «Обломове», просматривается 
общая схема «Евгения Онегина». Это принцип «парности» героев 
(Онегин – Ленский, Татьяна – Ольга; Обломов – Штольц, Агафья 
Пшеницына – Ольга Ильинская), оформление романа, в центре ко-
торого – любовь как поиск жизненной истины: «Гончаров, пишу-
щий художественное капитальное аналитическое исследование об 
“обломовщине”, в своем романе не только широко разворачивает 
пушкинский “конспект”, но и, главное, аналитически “дробит” его, 
акцентируя причинно-следственные связи и выражая определенные 
дидактические намерения» (1, с. 206). 
На пушкинских героинь сознательно ориентировано изобра-
жение женских характеров в «Обрыве», «причем не всегда это обу-
словленная опора на Пушкина, порою это и культурный диалог с 
ним» (1, с. 215). 
М.Ю. Лермонтов и Н.В. Гоголь влияли на Гончарова, когда 
он «уже созревал…»: «Лермонтов и Гоголь не были соответственно 
моими учителями: я уже сам созревал тогда!»
1
«Обрыв» показывает устойчивое и все более возрастающее 
внимание Гончарова к Лермонтову. Этот роман проникнут гораздо 
более тонким и драматическим психологизмом, чем прежние, в ко-
торых писатель изображал постепенные процессы изменения жиз-
ни: в «Обыкновенной истории» – постепенное опошление провин-
циального идеалиста, в «Обломове» – незаметное для глаза 
умирание человеческой души. И только в «Обрыве» Гончаров го-
ворит о «катастрофе». Изображение «катастрофических» состояний 
привлекло внимание романиста к опыту Лермонтова, к его поэме 
«Демон»: «Лермонтовские мотивы вошли в роман Гончарова не в 
разрозненном виде, а как цельный библейский мифологический 
сюжет, воспроизводящий отношения Демона и Тамары. Задумав 
многоплановый роман, проникнутый мифологией Ветхого и Ново-
го Заветов, Гончаров почувствовал близость к творческим поискам 
Лермонтова, исключительно глубоко и целеустремленно вводяще-
го современную жизнь в рамки библейской мифологии» (1, с. 238). 
Безусловным литературным авторитетом, «гигантом» был 
для Гончарова Н.В. Гоголь. Находясь под многосторонним и раз-
1
Гончаров И.А. Собр. соч: В 8 т. – М., 1952. – Т. 8. – С. 470. 

---

2018.01.020 
136 
нообразным влиянием Гоголя (от образов, мотивов, стиля, юмора до 
концептуального воздействия во взгляде на человека, на националь-
ный менталитет, на Россию). Начиная с «Лихой болести» и «Счаст-
ливой ошибки», Гончаров ни в одном произведении не обходился 
без реминисценций из Гоголя, однако пережил в отношении гого-
левского влияния определенную эволюцию, освобождаясь от него 
(особенно в изображении отрицательных явлений). Будучи глубоко 
религиозным человеком, Гончаров жестко оценивал попытки Гоголя 
соединить отрицание и морализм. Уже в «Обыкновенной истории» 
он умеренно пользуется гоголевскими приемами и стилистикой. 
Этот роман по духу пушкинский, в нем намечается отход от Гоголя. 
«Фрегат “Паллада”» и «Обломов» связаны с именем Гоголя 
не только многочисленными внешними отсылками, но и на более 
глубоком уровне. «Сон Обломова» имеет множество сходных черт 
со «Старосветскими помещиками». Например, актуализация про-
блемы «природа и цивилизация», вопрос о гармонической челове-
ческой личности, о его «живой» или «омертвелой» душе. В центре 
этой этической проблемы для обоих писателей оказываются поня-
тия «покоя» и «страсти». 
В «Обрыве» Гончаров использовал отдельные гоголевские 
темы и мотивы, в нем эпизодически мелькают фигурки «старосвет-
ских помещиков», черты Чичикова узнаются в Аянове, встречаются 
«чудовища»: гоголевский Вий, злой волшебник Марк. Между тем 
очевидно, что все эти параллели – всего лишь частности: «В самом 
деле, чем далее, тем более Гончаров размышлял о положительных 
поэтических фигурах русской жизни, и тем более он внутренно от-
ходил от Гоголя, преклоняясь перед ним как перед великим худож-
ником с иной, чем у него самого, художнической задачей» (1, с. 265). 
И.А. Беляева, исследуя дантовские параллели Гончарова, 
считает необходимым обратиться к «Мертвым душам» как к тек-
сту-предшественнику в плане присутствия в нем основных мотив-
но-образных элементов, восходящих к «Божественной комедии» 
Данте, отмечает также и то, что и Гоголь, и Гончаров независимо 
друг от друга испытывали серьезное влияние дантовских размыш-
лений С.П. Шевырёва
1
. 
1
Гончарова С.П. Шевырёв учил в Московском университете, а Гоголя знал 
лично, был его критиком, рецензентом и собеседником. 

---

2018.01.020 
137
По мысли Шевырёва, Данте движим «религиозно-нравствен-
ной идеей» показать «спасение и апофеоз человека», «его гряду-
щее»
1
в аллегорических картинах, представляющих собой три со-
стояния: ад, чистилище и рай. 
Однако если Гоголь, задумавший «всеобъемлющую книгу о 
восстановлении падшего человека, где должна была явиться “вся 
Русь” именно в будущем своем великолепии, фактически отказался 
от Беатриче как спасительницы и путеводительницы героя… и в 
итоге не справился со своим грандиозным созданием, то Гончаров 
в полной мере реализовал этот мотив и создал разные образы-
вариации “на тему” Беатриче» (3, с. 89). 
Например, в «Обломове» – современной аллегории, созвуч-
ной дантовскому Чистилищу, – это образ Ольги Ильинской. 
Штольц, подобно Вергилию, вверяющему Данте в руки Беатриче, 
для пробуждения Обломова передает героя Ольге, которая должна 
вывести его к свету. Вместе с тем надмирность Ольги находится в 
гармонической соотнесенности с ее жизненностью, «телесностью». 
В этом, как отмечает И.А. Беляева, великое достижение Гончарова-
романиста. Писатель полагал, что идеализация в художественном 
произведении должна идти рука об руку с иронией и со свойствен-
ной жизни противоречивостью. В противном случае с автором про-
изойдет то, что произошло с Гоголем, когда он задумал написать 
образ, слишком идеальный для того, чтобы быть художественно 
убедительным. 
В полной мере мотив Беатриче реализуется в заключитель-
ном романе трилогии, соотносимом с третьей кантикой «Божест-
венной комедии». Вера оказывается центральной фигурой «Обры-
ва». Его стержнем, «ключом» и «смыслом». Оговариваясь, что 
образ совершенной Женщины не сводим к одному персонажу, ис-
следовательница утверждает: «Все же именно Вере писатель дове-
ряет быть его вершиной» (3, с. 105). 
Таким образом, от романа к роману оформлялся и укрупнял-
ся у Гончарова образ русской Беатриче. В «Обыкновенной исто-
рии» он еще слабо намечен и «фактически приглушен современ-
ным бездуховным веком»: «Да и вообще в аду – нет места 
1
Шевырёв С.П. Дант и его век: Исследование о Божественной комедии // 
Ученые записки Императорского Московского университета. – М., 1834. – Ч. 3, 
№ 7–9. – С. 346. 

---

2018.01.020 
138 
Беатриче» (3, с. 110). Наибольшей определенности он достигает в 
чертах Ильинской в «Обломове». А в «Обрыве» дан «мощно и ши-
роко в многогранной палитре современных красок» (там же). 
В архитектонике гончаровской трилогии – Обыкновенная