Настоятельницы древнерусских монастырей: положение и полномочия

---

 ROSSICA ANTIQUA. 2015 (2)
47 
П. И. Гайденко 
Настоятельницы древнерусских монастырей:
положение и полномочия 
Важнейшим социальным и политическим институтом древнерусского 
государства и его общества выступали монастыри. Ключевой фигурой лю-
бой обители считаются личности настоятеля и донатора. В представленной 
статье предпринята попытка предварительного анализа прав и социального 
статуса игумений женских иноческих общин Киевской Руси. К сожалению, 
институт настоятельниц один из наименее изученных элементов церковной 
организации XI-XIII вв. Предложенные в работе наблюдения и выводы ос-
новываются на сообщениях древнерусских источников.
Несмотря на краткость летописных и агиографических сообщений, от-
разивших жизнь древнерусского женского монашества, можно заключить, 
что социальное положение игумений XI-XIII вв. зависело от множества 
факторов и, прежде всего, знатности происхождения настоятельницы. Ка-
нонический статус женщин-монахинь значительно уступал иерархическому 
положению древнерусских игуменов. Тем не менее, женские монастыри 
пользовались княжеской и городской защитой, а также получали суще-
ственную поддержку со стороны ктиторов, влияние которых на жизнь ино-
кинь существенно превосходило власть настоятельниц. 
Ключевые слова: древнерусское монашество, игуменьи домонгольской 
Руси, древнерусское каноническое право, женское монашество Киевской 
Руси, ктиторы древнерусских женских монастырей. 
Образы настоятельниц, как и сам институт игумений 
древнерусских женских обителей, крайне редко привлекали 
внимание исследователей. Чаще в поле зрения учѐных оказы-
вались знатные инокини, главным образом княжны-монахини: 
Евфросиния Полоцкая (Воронова 1987: 147-148; Вороно-
ва 1991; Алексеев 1993: 70-78; Пушкарѐва 2013: 36-37; Моро-
зова 2009: 342-378; Семененко-Басин 2002: 1770-1771; Э 2008: 
502-504; Клосс 2008: 507-510; Мыслiвец 2015), Анна Всеволо-
довна (Васильевский 2010; Морозова 2009: 282-289; Пушкарѐ-
ва 2013: 27-32; Назаренко 2001: 453), или же знатные вдовы, 
такие как сестра Янки Евпраксия Адельгейда (Назарен-

---

 ROSSICA ANTIQUA. 2015 (2)
48 
ко 2002: 505-558; Назаренко 2008: 194-195; Пушкарѐва 2013: 
27-32; Морозова 2009: 282-289) или пережившая своего су-
пруга княгиня Евфросиния Галицкая (Майоров 2010; Майо-
ров 2013). Впрочем, летописание и агиография сохранили об-
разы и имена ещѐ целой череды настоятельниц и инокинь вы-
сокого происхождения. На каком-то этапе уход в монастырь 
вдовствующих княгинь, не имевших в условиях Руси возмож-
ности повторно выйти замуж (Литвина 2014), или не нашед-
ших себе супругов княжеских дочерей стал своего рода нор-
мой. О том, как, порой, основательно в народном и обыденном 
церковном сознании укреплялась мысль о том, что знатная 
вдова или бывшая княжеская жена должна была непременно 
принять постриг, можно судить уже по постоянному увеличе-
нию числа женских постригов и по тому, как позднее церков-
ное предание приписало иноческий образ супруге Ярослава 
Мудрого (Назаренко 2001). Не менее интересен и показателен 
пример насильственно постриженной жены князя Рюрика 
(ПСРЛ. Т. 1: Стб. 420-421, 425-426; Литвина 2012). Удиви-
тельно, но, получив свободу и имея возможность сложить 
насильственно возложенные на неѐ монашеские одежды, 
несчастная не только не вернулась к мужу, но и приняла ещѐ 
более суровые обеты, повелев облечь себя в великую схиму 
(ПСРЛ. Т. 1: Стб. 425-426). Очевидно, что обеты, принятые ею 
под давлением обстоятельств, княгиня восприняла искренне и 
твѐрдо. 
Так или иначе, исследование древнерусского женского 
монашества и история становления женского игуменства на 
Руси находятся только в начале своего пути. Сложившееся 
положение дел объясняется состоянием источников и специ-
фичностью самой проблемы. Действительно, деятельность 
женщин, а особенно инокинь в системе церковного управле-
ния почти никак не отмечена ни в древнерусском летописа-
нии, ни в каких-либо иных письменных памятниках. Упоми-
нания о тех или иных инокинях не только редки, но и крайне 
скупы. На этом фоне настойчивого молчания или, в лучшем 
случае, немногословия письменных памятников летописные 
записи о трудах Янки (Анны Всеволодовны) (ПСРЛ. Т. 2: 

---

 ROSSICA ANTIQUA. 2015 (2)
49 
Стб. 197; Татищев 2005: 97-98), житийные сказания о деятель-
ной полоцкой княжны-инокини Евпраксии (Месяца мая 2002: 
153-169; Степенная книга 2007: 433-447) и пространное опи-
сание обстоятельств пострига и смерти владимирской княги-
ни-инокини Марии († 1206) (ПСРЛ. Т. 1: Стб. 424) обладают 
чертами исключительности. 
Роль и даже возможности монахинь в организации цер-
ковной жизни существенно различались с теми ресурсами, 
какими обладали принимавшие постриг знатные горожане и 
дружинники. Всѐ же не стоит идеализировать христианскую 
доктрину в отношении женского пола. Положение женщины 
как в языческом, так в христианизированном и даже «глубо-
ко» церковном обществах уступало тому статусу, каким был 
наделѐн мужчина. Далеко не во всѐм совпадали возлагавшиеся 
на насельников женских и мужских монастырей обязанности 
и миссии. В отличие от монахинь представителям «сильной 
половины» иночества доверялось многое: посредничество в 
политических конфликтах (Житие Феодосия Печерского 1978: 
342, 243; ПСРЛ. Т. 2: Стб. 220, 234, 291, 488, 535; ПСРЛ Т. 3: 
208; Присѐлков 2003: 117; Бабилунга 2009: 34-35; Кот-
ляр 2010: 44; Литвин 2012: 54), ведение епископской канцеля-
рии (Гайденко 2012), летописание, создание агиографических 
и литургических текстов (Присѐлков 2009). Но и женским мо-
настырям порой отводились специфические функции, не так 
часто встречавшиеся в истории мужских сообществ, напри-
мер, служить местом заточения или удержания в своих стенах 
представительниц знати и уличѐнных в блуде горожанок. 
Например, женская обитель св. Варвары в Новгороде служила 
местом заточения княжеских жѐн в период городских перево-
ротов. Под еѐ кровом пребывала супруга Святослава Рости-
славича (1160) (ПСРЛ. Т. 3: 218). Скорее всего, и церковные 
дома, в которых согласно Русской Правде надлежало нахо-
диться провинившимся женщинам, также могли быть связаны 
с женским монастырским строем (Устав князя Ярослава о 
церковных судах 1976: 85-91). Впрочем, и мужским монасты-
рям могли отводиться подобные обязанности (Киево-

---

 ROSSICA ANTIQUA. 2015 (2)
50 
Печерский Патерик 2004: 352-355; Устав князя Ярослава о 
церковных судах 1976: 89). 
При том, что проблемы изучения организации древнерус-
ских женских монастырей во многом сходны с теми, что воз-
никают при исследовании мужских иноческих общин, в от-
ношении женского монашества существует значительно 
большее число стереотипических представлений, нуждаю-
щихся в принципиальном пересмотре. Прежде всего, это каса-
ется вопросов организации управления женскими монастыря-
ми. Существенные различия обнаруживаются уже в статусе 
игуменов мужских иноческих поселений и настоятельниц 
женских обителей. Если главы мужских монастырей могли 
обладать священным саном и в некоторых случаях при благо-
приятно складывавшихся обстоятельствах даже претендовать 
на занятие епископской вакансии (ПСРЛ. Т. 2: Стб. 177, 202; 
ПСРЛ. Т 3: С. 216, 232; Киево-Печерский Патерик 2004: 
С. 360, 361), то подобное восхождение игуменьи на вершину 
церковной власти немыслимо. К тому же, принимая во внима-
ние то, что мир средневековья — это мир мужчин, положение 
инокини, вероятно, оказывалось более уязвимым, прочно свя-
зывая женщину с обителью, в которой она принимала постриг. 
Скорее всего, данным обстоятельством можно объяснить тот 
факт, что в древнерусских источниках в отношении домон-
гольской Руси не отмечено феномена странствующих ино-
кинь. Но именно в эти столетия образы скитавшихся монахов 
или калугеров, отправлявшихся либо в вынужденное, либо в 
добровольное скитание, не были чем-то необычным, пред-
ставляя существенную проблему для высшей церковной 
иерархии (Неведомы(х) словесъ 2004: С. 254; Канонические 
ответы митрополита Иоанна 1880: Стб. 14). Пример паломни-
чества Евфросинии Полоцкой, отправившейся в Иерусалим и 
скончавшейся на Святой Земле, в известной мере обладает 
исключительным характером (Месяца мая 2002: С. 164-168; 
Степенная книга 2007: 164-168; Житнѐв 2007: С. 119-121). 
Успех еѐ начинания во многом объяснялся высоким социаль-
ным статусом, княжеским происхождением, и материальным 
достатком. Для обычной монахини подобное странствие гро-

---

 ROSSICA ANTIQUA. 2015 (2)
51 
зило бы бедствиями и искушениями. Отмеченная в Правде 
Ярослава и в ранних русских епитимейниках XIV – XVI вв. 
ответственность монахинь, виновных в прелюбодеянии, и лиц, 
уличѐнных в порочной связи с инокинями (Въпросъ моужемъ 
1894: 145; А се вопросъ моужемъ о гресехъ 1894: 146-147; Во-
просъ в мужахъ 1894: 148; Въпрос моужемъ 1894: 149; 
Въспрос инокинамъ 1894: 178-179) недвусмысленно даѐт по-
нять, что положение инокини вне стен обители было уязви-
мым и даже опасным (Мазуринская Кормчая 2002: 252). По 
крайней мере, сомнительно, чтобы описанные в Уставе Яро-
слава правонарушения в форме блуда инокинь с мужчинами 
(Устав князя Ярослава о церковных судах 1976: 89) могли 
свободно происходить внутри стен монастырей. 
Разнилась и степень интереса, который проявляли совре-
менники и составители различного рода письменных источни-
ков к мужским и женским монастырям. Если мужские обители 
и их игумены постоянно находились в поле зрения летопис-
цев, то жизнь инокинь и женских монастырей крайне редко 
привлекали внимание книжников.