Ольга Агурбаш Febris эротика

Ольга Агурбаш
Febris эротика
Febris эротика
Он прижал ее к стене настолько мощно, что она не могла дышать, не то что сопротивляться. Ей совсем и не хотелось сопротивляться. Скорее наоборот. Руки уже обвивали его шею, губы отвечали на страстный поцелуй. Он немного ослабил напор и в то же мгновение прижался к ней бедрами так, что она буквально обмякла в его объятиях.
Ему хотелось взять ее грубо, подавить напором и силой. Вот так, стоя. Или даже перевернув лицом к стене, войти сзади. Но она расслабленно повисла на нем, в какой-то момент перестав отвечать на поцелуи. Ему показалось, что если он сейчас отойдет, то она просто упадет на пол, настолько безвольным и обмякшим вдруг стало ее тело.
Пришлось брать ее на руки и нести в постель. Это явно было менее интересно и более привычно. Он отдавал себе отчет, что хочет испытать чего-то необыкновенного с этой женщиной, но, видимо, не в этот раз, не сейчас… К тому же желание нескольких дней настолько переполняло его, что мысли постепенно покинули его, уступив место всепоглощающему вожделению.
Он был в гостиничном халате на голое тело. Она — в пляжных шортах и в майке. Возня с одеждой заняла несколько минут. Поначалу он еще как-то контролировал ее состояние, а потом сам отключился…
Исходя из своего предыдущего опыта общения с женщинами, он никогда не ориентировался на первый контакт. Как правило, первый секс не приносил особенной радости, больше напоминая разведывательные действия и детальное знакомство, чем истинное наслаждение близостью. Некое стеснение с обеих сторон, приноравливание друг к другу, нахождение удобного положения… Здесь все сложилось иначе. Какое-то идеальное состояние… Ни неудобства, ни стыда, ни желания угодить… Сплошной восторг, экстаз, счастье! Это было удивительно, особенно для него: уж такой жизненный опыт! Уж такое количество женщин! Казалось бы, известны все законы жанра, изведаны все женские уловки и хитрости. Что его может удивить? Чем его можно поразить? А вот пожалуйста!
Он шумно дышал, раскинувшись на широкой кровати. Глаза не открывал, позволяя себе продлить невероятное наслаждение… А когда открыл, то увидел ее, сидящую у него в ногах, в какой-то неестественной и, как ему показалось, неудобной позе. Она сидела абсолютно не шевелясь, как будто и не дыша даже. Он встревожился и, приподнявшись, спросил:
— Ты как?
Она молчала. Тогда он дотронулся до нее. Тело не отвечало. То есть оно было теплым, живым — ее тело… Но молчало. Как будто тело здесь, а ее самой нет. Оболочка только.
— Эй! — он обнял ее спину. — Ты в порядке?
— Да, — спокойным, бесцветным голосом ответила она.
Он попытался заглянуть ей в глаза. Но взгляда не было. Глаза были, а взгляд отсутствовал.
— Послушай! Может, воды?!
Она покачала головой: нет!
Спустя несколько минут, сделав явное усилие над собой, она вернулась. Посмотрела на него все еще затуманенными глазами, вздохнула, наклонилась, поцеловала его пупок и, мирно положив голову к нему на живот, снова закрыла глаза.
Он спросил осторожно:
— Слушай, а что это с тобой было?
— А что?
— Ты как будто вышла куда-то… Тело осталось, а тебя не было. Ты как себя чувствуешь?
— Прекрасно! — Она все еще еле говорила. Казалось, что слова давались ей с трудом, и она разговаривала тихо, медленно и расслабленно.
— А раньше такое было?
— Я не помню… Кажется, нет…
— Что же это может быть? — спросил он в напряженном недоумении.
— Оргазм, наверное, — прошептала она.
Он довольно заулыбался.
— Знаешь, с таким видом оргазма я еще не встречался.
— С каким «таким»?
— Ну чтоб вот так отключаться… Чтоб ни взгляда, ни движения… Я, если честно, испугался. Думаю, может, сознание потеряла… Или обморок такой странный…
— Так это же одно и то же: потерять сознание и упасть в обморок.
— Да? Ну может быть… Просто я… никогда раньше…
— Я тоже…
Помолчали. Он блаженно улыбался. Она, мирно посапывая, продолжала лежать у него на животе. Неужели уснула? Он попытался пошевелиться. Она тут же открыла глаза.
— Тебе что, неудобно? — спросила чуть слышно.
— Мне очень удобно, — заверил он.
— О чем ты думаешь?
— О том, как остаться ночевать у тебя в номере.
— Ты хочешь остаться?
— Очень! А ты?
— Я и так у себя в номере.
Он рассмеялся. Она сказала:
— Оставайся, конечно. А кстати! Ты ведь зачем-то зашел ко мне.
— Ну да! Утюг хотел попросить.
— Утюг? Но у меня нет утюга.
— А я уже передумал. Обойдусь. Лучше скажи, ты уже пришла в себя?
— Вполне!
— И готова к новой порции оргазма?
— А не слишком ли ты самоуверен? — все еще расслабленно, но уже чуть громче спросила она.
— Вот сейчас и проверим…
И опять время остановилось для этих двоих… И опять они наслаждались друг другом, то ли проваливаясь в пропасть, то ли возносясь к облакам…

Когда Ирина собиралась в отпуск, главным вопросом был следующий: «C кем ехать?» Куда, она давно решила. В Африку, путешествовать по национальным паркам, а потом отдохнуть несколько дней на побережье Индийского океана. Вот это тур! Аж дух захватывало при одной мысли о столь заманчивом приключении. Одной, правда, ехать не хотелось. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет. Ведь едет целая группа. Значит, с кем-то познакомится. Тем более что общение обещает быть довольно насыщенным: долгий перелет с посадкой, потом по несколько человек на джипах… Наверняка найдутся близкие по духу люди. Так что решилась!

Обычно Ирина путешествовала с дочерьми: то с обеими, то с кем-то из них. Муж Михаил Алексеевич, как правило, отсиживался на даче и ни в какие поездки никогда не ездил. И вообще был скучен и стар. Создавалось впечатление, что ему не шестьдесят, а все восемьдесят лет — таким он казался уставшим от жизни, равнодушным и вечно больным. Да, он намного — на восемнадцать лет — был старше Ирины, и в этом возрасте разница в годах настолько явно бросалась в глаза, что он выглядел ее отцом. Ирина давно уже махнула на него рукой, устав бороться за его внешний вид, молодость, здоровье. Ему ничего не было нужно. Он ни к чему не стремился, ничего не хотел. Жить перебрался на дачу, обходился самыми скромными продуктами, радуясь, конечно, каким-то вкусностям, которые периодически привозили дочери или жена, но не претендуя на регулярное гурманство. В принципе в местном магазине всегда были в наличии крупы, масло, яйца, картошка. Через день возили сосиски, колбасу. А уж сыр и пельмени не переводились. Так что никаких проблем с едой у него не возникало. А уж когда дочери приезжали с готовыми салатами, голубцами или пловом, то жизнь казалась прекрасней во сто крат.
Он ушел на пенсию с явным удовольствием. Ждал это событие, высчитывал дни и совершенно не страдал в одиночестве. Он никак не мог понять престарелых мужчин, которые, отойдя от дел, скучали, мучались от безделья и горевали об утраченной работе. Михаил Алексеевич считал это глупостью, неумением правильно относиться к жизни и зацикленностью на собственных амбициях. Да, наверное, непросто какому-нибудь крупному начальнику оказаться в бездействии. Но не вдруг же, не неожиданно. Ведь ясно же, что пенсия не за горами, что когда-то придется оставить работу, что есть определенные законы жизни и ее угасания… Ну если уж ты не хочешь оставаться без работы, позаботься заранее о каком-то занятии для себя. Можно и на даче жить, наслаждаясь природой, покоем и уединением, как он, например. Можно найти себе другую работу. Сейчас с удовольствием берут пенсионеров и устроиться можно без проблем, было бы желание. Не начальником, понятное дело, не руководителем… Ах, именно начальником хочется… Ну вот она — зацикленность на собственном величии!
Был у Михаила Алексеевича приятель, с которым они долгое время проработали бок о бок. В разных отделах одного министерства. Вот он-то как раз начальником и был, причем довольно высокого ранга. Звали его Матвей Сергеевич. Был он постарше Михаила Алексеевича лет на семь-восемь. И естественно, на пенсию уходил раньше него. Вот уж для кого это было чуть ли не самой большой драмой в жизни. Сначала, сразу после проводов на пенсию, Матвей Сергеевич обратился к руководству с просьбой оставить его. Руководство предложило ему работу в его же отделе, но не начальником, а рядовым сотрудником. Тот было отказался, но сидеть дома было настолько мучительно и непривычно, что он скрепя сердце решил попробовать. Конечно, зря! Зря он принял такое решение. Столь явное понижение в должности сделало окружающих его людей абсолютно неузнаваемыми. Раньше ему смотрели в рот. Мужчины, здороваясь, спешили первыми протянуть руку, женщины мило улыбались и прихорашивались, идя к нему в кабинет. Уборщица заискивающе заглядывала в глаза и меняла воду в графине дважды в день. Секретарша умело сортировала посетителей, беря на себя большую часть нагрузки: звонки, письма, телефонограммы… Матвей Сергеевич позволял себе наслаждаться той властью, которой был наделен. Он, безусловно, был знающим специалистом в своей области, но с годами настолько обленился, что любую бумагу поручал исполнителям, ставя лишь свою подпись, подчас и не читая текст, не говоря уж о том, чтобы что-то скорректировать или изменить.
Теперь же ему самому приходилось составлять бумаги, которые прежде он с такой легкостью подписывал, не читая. Это оказалось непросто, поскольку любой документ требует определенного к себе отношения. У любой справки, у любого информационного письма и прочей бумаги есть свои законы написания. И эти законы, если и не были забыты им, то навык составления документов был утрачен. Так что работа, казалось бы такая знакомая и любимая, давалась теперь с трудом. Кроме того, теперь никто не торопился с ним первым поздороваться, заговорить. Подчас сотрудники, прежде буквально лебезившие перед ним, отворачивались при встрече, делая вид, что не замечают или не узнают. Женщин он перестал интересовать: ни как мужчина, ни как источник силы или власти — никак. Они запросто при нем красили губы, болтали по телефону с мужьями, давали указания детям и даже обсуждали покупки.
Матвей Сергеевич явно страдал. Дома было скучно, на работе невыносимо. Да, занятость, зарплата, общение, возможность быть среди людей, но все не так. Все не так… Он был вынужден уйти окончательно. Унижение, которое испытал Матвей Сергеевич, было настолько сильным, что не могло пройти даром. Он сидел теперь дома, изводил жену своими капризами, тупо смотрел подряд все телепередачи. Он опускался… Постепенно, но явно. Забывал побриться, ленился подстричь ногти, подолгу не менял белье… Жена пыталась как-то влиять на него, но не будет же она сама его брить или насильно стягивать трусы и майку. К тому же у Матвея Сергеевича нарушился сон. Легкодоступные препараты не помогали, а на более серьезные лекарства в аптеке требовали рецепт. Матвей Сергеевич был вынужден обратиться к врачу. Терапевт направил его к психотерапевту. Тот выписал снотворное, но небольшое количество. Мол, попейте, посмотрим, может, сон наладится… Ан нет. Матвей Сергеевич пристрастился к препаратам. Пил их и днем, и вечером. Спал теперь после обеда, а потом еще и всю ночь часов до десяти утра. Теперь его жизнь состояла из сна, капризов и визитов к психотерапевту. Тот, надо отдать ему должное, пытался работать с пациентом не медикаментозными средствами, но Матвей Сергеевич был настолько консервативен, инертен и незаинтересован в выздоровлении, что сеансы кончались, как правило, одним и тем же: новым рецептом.
Естественно, что в таком состоянии человек был потерян и для общества, и для семьи, и для самого себя. Михаил Алексеевич общался с ним крайне редко и только по телефону. Разговор был обычно скуп и скучен: о чем говорить с человеком, которого ничего не интересует?
Иногда трубку брала супруга, и тогда Михаил Алексеевич узнавал, что в походах к врачу есть единственная радость — Матвей в эти дни моется, бреется, меняет белье. Все остальное — болото. Сон, телевизор, глупые придирки, раздражение, злость.
Ну и к чему такая жизнь? Михаил Алексеевич считал свою старость гораздо более удачной. Он жил в свое удовольствие, никого не стесняя, ни о чем не жалея, гулял по саду, по лесу, выращивал незатейливые овощи в огороде. Летом ловил рыбу в пруду, собирал грибы, варил варенье. Зимой смотрел телевизор, перечитывал мировую и отечественную классику, раскладывал пасьянсы и был самодостаточен в своем одиночестве. Даже приезд дочерей или жены был несколько утомителен для него. Надо было о чем-то разговаривать, вникать в чьи-то проблемы, напрягаться, спорить. На это не было ни желания, ни сил.
Летом приезжали чаще. То за грибами пройтись, то пикник устроить с шашлыками. Он делал вид, что рад всех видеть, но облегченно вздыхал, лишь провожая их домой.
Ему вполне хватало общения с двумя соседями, которые так же, как и он, жили на даче круглогодично. Вот с ними у Михаила Алексеевича было полное взаимопонимание: никто никому не надоедал, никто никому излишне не навязывался. Так, изредка встречались то футбол посмотреть, то обменяться газетами, то обсудить политическую обстановку.
Что касается жены Ирины, то к ней у Михаила Алексеевича давно пропал интерес. Да, разница в возрасте — опасная штука. Поначалу ты к ней приспосабливаешься, потом миришься, затем вроде бы привыкаешь, но рано или поздно она наносит тебе свой беспощадный удар. Он понял это в пятьдесят. Ире тогда только-только тридцать два исполнилось. Совсем молодая женщина! Стройная, игривая, привлекательная! Ее тянуло в поездки, в гости, на природу. Она без конца тормошила его: пойдем на выставку, в кино, в поход. А он не хотел. Ничего из того, что она предлагала, ему не хотелось. Тогда она решила всюду бывать одна. Ей-то интересен и новый спектакль, и концерт любимых исполнителей… А ему отводилась роль домоседа: сиди с детьми, проверяй уроки, гуляй!
Но и это не доставляло радости, а лишь утомляло. Девочки шумели, ссорились, спорили, шалили, искали то ластик, то тетрадь, оттягивая момент выполнения домашнего задания. А у него не хватало сил терпеть все это. Он в сердцах хлопал дверью и уходил в другую комнату смотреть телевизор. В результате Ирина возвращалась к одному и тому же: уроки не сделаны, девочки в ссоре, прогулка не состоялась, никто толком не ел, вовремя спать не лег. Надутый супруг обиженно уткнулся в телевизор и с немым укором бросает взгляд на припозднившуюся жену.
Разговоры с мужем ни к какому конструктивному решению не приводили и только ставили Ирину в тупик.
— Миш, ну почему ты самоустраняешься от всего? — с недоумением спрашивала Ира.
— Я устал. Можешь ты это понять? — Михаил нервно вскидывал брови и повышал голос.
— От чего ты устал? Ты же ничего не делаешь!
— Как это не делаю?! Я работаю!
— Так и я работаю. Но кроме работы, есть еще другие интересы: семья, дети, какие-то обязанности.
— Слушай! Нет у меня сил ни на какие обязанности!
— Ты хочешь сказать, что даже погулять с детьми тебе трудно?
— Ну, может и не трудно… Но скучно… И вообще…
— Что «вообще»?
— Не хочу я ничего, Ир! Ну вот от всего устал. Тебя интересуют какие-то выставки, подруги, спектакли. Ради бога! А мне ничего этого не нужно. Устал я! Не знаю от чего, но устал.
— Так ты хочешь сказать, что мне одной надо справляться и с работой, и с домашним хозяйством, и с воспитанием детей?!
— Не знаю! Но на меня не рассчитывай! Уходи по своим делам в выходные, чтобы никого не напрягать. Девочек на субботу-воскресенье можно к родителям отправлять…
Тогда Ира поняла — семейная жизнь не удалась. Жизнь с мужем, который ничем не интересуется, была не просто скучна, она была бессмысленна. Тем не менее Ирина продолжала жить, ничего кардинально не меняя, но выстраивая свою личную жизнь так, как было нужно именно ей.
Девочки росли быстро и со временем справлялись со своими уроками без посторонней помощи. Тем более что Ирины родители с удовольствием занимались с внучками по воскресеньям. А Михаил все больше уходил в себя, отгораживаясь от окружающего мира дачей, телевизором и молчанием.
Со временем все к этому привыкли и организовывали свою жизнь так, как было удобно каждому. Как правило, в отпуск Ирина ездила либо с подругой, либо с дочерьми.
В этот раз Ирина понимала, что никто из дочерей с ней поехать не сможет. Старшая — Татьяна — всего полгода назад вышла замуж и находилась сейчас на четвертом месяце беременности. Не до поездок, тем более по таким опасным местам, где дикие животные живут на свободе, а машины с людьми для них — инородные объекты. Недаром же туристам не разрешают не то что выходить из автомобилей, а даже и особенно высовываться не рекомендуют.
Младшая Лидочка поехала бы с великим удовольствием, но поездка, как назло, выпала на период сессии. Можно было, конечно, Ире и отказаться от этого тура, подождать дочкиных каникул и рвануть в другое место вместе… Но во-первых, Ирина так давно мечтала об Африке, что отказываться не хотелось. А во-вторых, у Лидочки на каникулах предполагалось путешествие в Закарпатье. И ехать собирался тот мальчик, к которому Лида была очень неравнодушна… Так что все разрешилось само собой. Таня — дома в ожидании младенца, муж — на даче, Лида — за молодым человеком, а Ирина — в Африку!

Когда-то давно, в молодости, Ире тогда только восемнадцать исполнилось, поехала она на студенческие каникулы на море. Лишних денег в семье не было, пришлось ехать, что называется, дикарями. Вдвоем с подружкой они сняли в приморской деревушке убогую комнату со скрипучими кроватями, колченогим стулом между ними и одной вешалкой, кое-как прибитой к стене. Она то и дело норовила сорваться с гвоздя, сбросив на пол нехитрые девичьи наряды. Девчонки каждый день забивали гвоздь каблуками, и полка-вешалка с горем пополам продержалась до их отъезда.

Но зато у хозяйки была большая кухня-терасса, где размещались целые три плиты, два холодильника и огромный стол, за которым могли сидеть чуть ли не все отдыхающие разом. И сад был замечательный. Пусть не очень большой, зато ухоженный и плодоносящий. За определенную плату можно было не стесняясь обирать желтую черешню, черную шелковицу, розовую клубнику. Девчонки и не стеснялись. Каждое утро после завтрака они набирали ягод и шли на море. Целый день загорали, купались, лакомились фруктами, а вечером стругали салат из помидоров, огурцов, варили картошку и наслаждались этой незатейливой едой как самыми прекрасными деликатесами. За лук и укроп из хозяйского огорода денег можно было не платить, и подруги щедро посыпали салат зеленью, крупной солью, поливали ароматным маслом, купленным на базаре… Казалось, никогда не надоест им эта еда… Когда овощи заканчивались, на дне салатника оставалась жидкость из масла, соли, зелени, сока помидоров. Они макали хлеб в эту вкусноту… до самой последней капельки. Посуда блестела так, будто ее только что помыли…
Наутро, как правило, был творог с того же базара, обильно политый медом, и растворимый кофе, предусмотрительно захваченный из дома. Правда, от кофе они вскоре отказались, перейдя на молоко и ряженку.
От такой пищи девчонки были в восторге. Такого количества творога, меда и ягод они не ели никогда. Картошкой с овощами трудно удивить нашего человека, но все остальные гастрономические изыски оставили неизгладимое впечатление от отпуска.
После ужина ходили на танцы. Понятие «дискотека» еще не вошло в обиход советских граждан, а вот танцы были доступны и понятны всем и каждому. Там резвились ребятишки, организуя свой круг и подражая взрослым, исполняющим быстрые танцы. Там встречались и пожилые пары, с удовольствием наслаждающиеся медленными мелодиями. Молодежь одинаково бурно реагировала и на то, и на другое: сливаясь в объятиях при лирических песнях и лихо отплясывая под заводные мотивы.
Каждый вечер Ирина с Людой — так звали подругу — перебирали свои юбки и футболки, пытаясь сотворить из обычного гардероба что-то необыкновенно нарядное. Они менялись бусами, браслетами, а единственные босоножки на каблуках носили строго по очереди, благо размер был одинаков.
Как и любые девушки их возраста, они мечтали о любви, о свиданиях, признаниях, романтических приключениях и пении серенад под окном. Поэтому с мальчиками знакомились легко и бесстрашно. Ребята, видимо, мечтали о том же самом, правда у тех на первом месте стояли объятия, поцелуи и смелые мечты о доступном сближении… Поэтому серенады вряд ли волновали их воображение. Но в общем и целом интересы совпадали, и в это лето девчонки пережили немало забавных историй. Правда, истории эти пока никак не приблизили их к исполнению мечтаний, но тем не менее девочки не скучали.
С одними ребятами из Сибири они познакомились на пляже. Те назначили им встречу в кафе. Но когда Ира с Людой сели за столик, за которым находились их ухажеры, стало ясно, что ребята уже навеселе, причем навеселе прилично. Девчонки, посидев несколько минут, вышли якобы в туалет и не вернулись. Решили уйти от греха подальше.
Потом была группа студентов из Башкирии. Те вроде бы были вполне нормальные. Однажды, правда, предложили им ночное купание. Девчонки засомневались было, но потом согласились. Компания собралась большая. Среди студентов были две девушки, так что Ира с Людой решили: а почему бы и нет? Ночью, при свете луны, под небом, усыпанном звездами! Очень даже романтично! Но когда они приблизились к условленному месту, все их романтическое настроение как рукой сняло. Пришли только ребята, без девушек. Четыре человека.
— Привет! А где девчонки? — беспечно спросила Люда.
— Сейчас придут, — одновременно ответили двое.
— Давайте без них начнем, — предложил третий и потрогал воду ногой. — Ух ты! Вода сказочная! Теплая, мягкая… Раздевайтесь!
Ира с Людой напряглись. Одни на всем берегу. Куда ни глянь — темнота. Только лунная дорожка на воде да огоньки далеких кораблей.
— Надо уходить, — шепнула Люда подруге.
— А как? Догонят! — заволновалась Ира.
— Я знаю как! — И Люда решительно выступила вперед.
— Ребят! — сказала она, бросив полотенце на остывший песок. — Идите вперед, а то мы стесняемся при вас переодеваться.
— Да ладно вам, девчата! Чего стесняться-то?! Мы вообще с пацанами решили голышом! Это же здорово! И полезно, между прочим!
— Тогда тем более! — не сдавалась Люда. — Вы первые. Мы за вами.
— Ладно! — недовольно проворчали ребята и, сбросив с себя все, осторожно вошли в черную воду.
— Бежим! — Люда дернула Иру за руку, и они рванули.
Как же было тяжело бежать! Песок забивался в обувь, дыхание сбивалось, никакой дороги не было видно. Они бежали, пока не выбились из сил… Потом буквально рухнули на песок, отдышались немного и бросились к первой освещенной улице… Погони не было. Может, ребята и не думали ничего плохого, но кто знает? Береженого бог бережет.
Когда на следующий день они встретились на пляже, пацаны выглядели весьма агрессивно.
— Эй! Вы чего это? Обманули нас? Так не делается! Договорились же купаться!
Люда защебетала, приложив руки к груди:
— Ой, ребят! Вы нас извините! У меня вдруг так живот схватило… Я думала, не то что до дома, до кустов не добегу… Всю ночь потом носилась в туалет. Так что, честно говоря, не до купаний…
Короче, кое-как объяснились с ними, а на следующий день пацаны уезжали.
Так что и это приключение было не слишком удачным.
Знакомились они и на танцплощадке, и на базаре, и даже в очереди за сладкой ватой. Но все эти знакомства кончались примерно одинаково, пока, наконец, к девушкам на танцах не подошли двое молодых мужчин…

Поездка по Африке подходила к концу. Было ясно, что расставание неизбежно. Эти двое — Ирина и Иван — жили не просто в разных городах, а пожалуй, и в разных измерениях. Она — в Питере, он — в Казани. Она — замужняя дама, имеющая двоих взрослых дочерей и собирающаяся стать бабушкой в обозримом будущем. Он — никогда не имевший семью, живущий в свое удовольствие, не задумывающийся ни о продолжении рода, ни о домашнем очаге. Ей — за сорок, ему — тридцать восемь. Не бог весть какая разница, но они — люди одного поколения — настолько разнились и по восприятию происходящих событий, и по отношению к жизни, и по глубине мышления, что, казалось, между ними ничего общего быть не могло. А в сущности, ничего общего и не было! Ну подумаешь, отпуск! Отдых! Курортный роман! Не более. Вот разъедутся сейчас и даже имена друг друга забудут, не говоря уже об остальном.

Иногда Иван ловил себя на мысли, что не может вспомнить имя той или иной женщины, с кем у него была связь. Обстановку помнит, год, место встречи, даже кое-какие подробности общения, а вот имя — нет! Он знал, что многие его приятели ведут нечто вроде интимных дневников. Кто записывает туда просто инициалы женщин, кто коллекционирует телефоны, кто ведет только количественный подсчет своих сексуальных побед. Лично он никогда этим не занимался. Не подсчитывал, не записывал, только фиксировал в памяти. Но иной раз всплывало перед глазами знакомое женское лицо, а как зовут — вспомнить не мог. Удивлялся сам себе, даже злился порой! Ну как же так?! Ведь были же отношения, признания, откровения, близость, доверие… Почему забывается имя? А впрочем, что теперь копошиться в прошлом? Зачем? Рядом с ним прекрасная женщина Ирина. Они вдвоем весело и беззаботно проводят время, так что нечего голову морочить самому себе и заниматься ненужным самокопанием.
В конце концов жизнь сейчас изменилась. Подумаешь, люди в разных городах живут! Встретиться можно в любом месте. Было бы желание. Лично он сам себе хозяин. Хоть на выходные, хоть в командировку сможет в Питер прилетать… Хотя глубоко над этим Иван не задумывался. Лежа под пальмой рядом с Ириной, он наслаждался легким шумом океана, нежностью песка и расслабляющим теплом. Мысли, если и приходили в голову, то надолго там не задерживались… Наслаждение возможно, видимо, только при отсутствии мыслительного процесса. А то, что он наслаждается близостью с Ириной, лично у Ивана никаких сомнений не вызывало.
Ирине тоже удалось расслабиться, как никогда раньше. Она даже не брала из номера мобильник, чтобы никто не выбивал ее из самозабвенного отдыха. С утра она созванивалась с дочерьми, убеждалась в том, что дома все в порядке, и позволяла себе целый день не вспоминать ни о ком и ни о чем.
Голова была занята незатейливыми, но очень важными на отдыхе проблемами: во сколько массаж, в каком ресторане ужинаем, ехать ли нам на экскурсию или остаться лежать на пляже… Иван с Ириной то ленились, то дурачились… Они фотографировались, брызгались в воде, беспечно веселились, хохоча то над анекдотами, то над смешными историями из жизни, и занимались любовью… Причем в любом удобном месте. А удобными им представлялись многие места: море, вечерний пляж, балкон в номере, ночная лужайка под окнами отеля, одинокая скамейка на тенистой террасе новомодного ресторана…

Когда двое молодых мужчин подошли к девчонкам на танцплощадке, Люда с Ириной недоуменно переглянулись. Они казались девушкам не просто старше… Они выглядели в глазах студенток чуть ли не стариками. И хотя глаза мужчин игриво сверкали, ни Люда, ни Ира не восприняли всерьез приглашение на танец. Застеснялись, стушевались, замялись, не зная, как сформулировать отказ.

Мужчины не отходили. Один из них галантно поклонился Люде и в эдаком полупоклоне протянул руку вперед. Столь элегантный жест не оставил Люду равнодушной, и она несмело, правда, но все же кивнула и направилась в центр площадки в сопровождении кавалера.
— Ну раз не хотите танцевать, позвольте хотя бы поговорить с вами? — мужчина и не ждал ответа от Ирины. Он говорил за двоих. — Позвольте представиться? Михаил. Просто Миша. А вы?
— Ирина. Можно Ира.
— Ирочка! Очень приятно! — Михаил поцеловал руку девушки. — Давно отдыхаете? Нравится? Скоро ли домой?
Он засыпал Иру вопросами, иронично комментировал ее ответы, смеялся сам, смешил ее… Ира и не заметила, как они разговорились…
Когда Люда с Игорем — новым знакомым — вернулись после танца, Ирина болтала с Михаилом как со старым знакомым и, казалось, не замечала ничего вокруг.
Мужчины пригласили девушек в кафе. Шампанское, мороженое, виноград! Как же хорошо! Приятные тосты, анекдоты, рассказы из жизни отдыхающих. Оказалось, что все они из Питера. Вот это да! Правда, в то время северная столица звалась Ленинградом, но сути это не меняло.
Кто где живет, учится, работает… У кого какой любимый пригород… Где чья дача… И по-шло-поехало… Засиделись за полночь… Расставаться не хотелось, но… благоразумная Люда предпочла осторожность и прибегла к уже испытанному приему:
— Ой, Ирочка! Пожалуйста, пойдем домой! Что-то живот схватывает!
— Да, да… — Ира была поглощена разговором. Похоже, Михаил начинал ей нравиться, и она не была настроена на расставание.
Люда, хоть и получила приятные впечатления от общения, решила не усугублять ситуацию, помня предыдущие не совсем приятные истории, и заныла вновь:
— Ой, ладно, Ир! Ты как хочешь, а я пойду. Игорь, Миша! Спасибо за чудесный вечер!
Игорь кинулся провожать Люду, но Ира не могла оставить подругу и тоже засобиралась. Вчетвером они быстрым шагом дошли до дома девушек. Мужчины условились встретиться с ними завтра на пляже. На том и расстались.
— Что ты вечно со своим животом? — набросилась Ира на подругу, когда они остались наедине.
— А ты не понимаешь? — Люда приняла боевую стойку.
— Не понимаю! — с вызовом парировала та. — Наконец-то встретили приличных парней, а ты все чего-то боишься!
— Ничего себе парни! Да они нам в отцы годятся! Мне, например, понятно, что у них на уме.
— А что у них на уме такого, чего бы ты не хотела?
— Ну я бы не хотела терять девственность только потому, что нас пригласили в кафе и приятно провели с нами вечер.
— А при чем тут… девственность?
— Да при том! Как ты думаешь, что нужно здоровым мужикам от молодых девчонок?
— Да в принципе то же самое, что и молодым пацанам.
— Да. Только с пацанами мы более-менее на равных, а здесь будто с отцом разговариваешь.
Короче, девчонки чуть не поссорились в тот вечер. Хорошо еще, что до отъезда оставалось всего два дня и нужно было собирать чемоданы, носиться по базару в поисках сувениров и решать, стоит ли покупать фрукты здесь или лучше взять по дороге. Вся эта суета отвлекла их от предмета спора и тема мужчин кое-как закрылась… Решили отложить разговор до дома. Вот если в Ленинграде они себя каким-то образом проявят, то тогда можно будет решать, насколько все серьезно. А всякие курортные знакомства — не показатель.
Ира и соглашалась, и не соглашалась с подругой. Действительно, странно: взрослые мужчины знакомятся с девчонками. Что за интерес? Зачем? Если просто переспать, то такой подход Ире совсем не нравился. С другой стороны, ей было приятно провести с ними время. Ей вполне импонировало уважительное отношение, умный разговор. Никакой пошлости, никаких намеков…
Через два дня девочки уезжали, мужчины провожали. Причем очень красиво. Помогли с чемоданами, усадили в вагон, переговорили с проводницей, чтобы поглядывала за девочками. А напоследок сбегали в здание вокзала, купили по букету цветов, фруктов в дорогу и горячих чебуреков.
Девчонки были сражены окончательно. Особенно Ира. Она смотрела на Михаила совершенно обалдевшими глазами, прижимала к себе букет и чуть не шмыгала облупленным носом. Михаил поцеловал девушку в щеку, прижал ее голову к своей груди и еле слышно выдохнул:
— Малыш! Не грусти! Скоро вернусь! Увидимся.

Расставание с Иваном далось Ирине легко. Она даже не грустила, хотя это было бы вполне объяснимо. В самолете сидели вместе, но уже как-то немного отстраненно. Все: отдых закончился, связь, скорее всего, тоже…

Пора возвращаться к привычному режиму жизни, к устоявшемуся распорядку. У каждого свои проблемы, свой микроклимат, свой круг общения. Иван листал журналы, которые предлагались в самолете, и явно не замечал, о чем в них идет речь. Так, картинки. Смотрел подолгу в окно. Там тоже не было ничего интересного. Принимался за кроссворды, но они быстро надоедали… Ирина дремала, прокручивая в уме предстоящие дома дела…
Да, отпуск получился прекрасным! Сбылась ее мечта побывать в Африке. Покупаться в океане. Да еще и любовника заполучить! Ну пусть он не очень молодой, всего-то на несколько лет моложе, но это же классно! Чувств, правда, особых он в ней не вызвал, но те ощущения, что она испытала в его объятиях, очень даже ей понравились.
Она, долгие годы общаясь со зрелым мужем, и не представляла себе того молодого задора, энергии, страсти, которыми наделены мужчины хотя бы ее возраста. Не говоря уже о более юном. Там все не торопясь, размеренно, бесстрастно, как физзарядка, когда надо каждое упражнение выполнять определенное количество раз в строго определенном порядке, с заданной скоростью и строго соблюдая ритм: вдох-выдох, вдох-выдох…
Поначалу в этой размеренности и ритмичности она видела особую прелесть, умела подстроиться под мужа и получить разрядку. Тогда ей казалось, что это и есть настоящий секс, когда четко знаешь, что за чем последует, какую позу лучше принять, чтобы ему было удобней, какое слово в какой момент сказать, чтобы возбудить его чуть больше…
А здесь она столкнулась с бесконтрольностью, необузданностью, с такой искренней горячностью, причем и своей, и Ивана, что даже поразилась самой себе: ой, а что это со мной такое? Правда, связь-то их длилась всего несколько дней и неизвестно еще, как бы их отношения складывались, общайся они годами.
Но Ирина не хотела ничего представлять, пусть даже в воображении. Она наслаждалась воспоминаниями этих нескольких дней, открывала саму себя с неизвестной доселе стороны, радовалась своим открытиям и была благодарна судьбе за такую прекрасную поездку.
Разлука ее не пугала. Она ведь не влюблена, не очарована своим спутником. Он просто приятен ей, просто мил… А это не повод для грусти. Совсем даже не повод…

Девчонки ехали домой, не замечая, казалось, ничего вокруг. Поезд был старый, грязный. Занавески отсутствовали. Белье выдали серое, влажное… По их плацкартному вагону постоянно ходили какие-то люди, хлопали двери. Кто пил водку, кто громко спорил, кто пытался уложить ребенка спать. Дорога обещала быть далеко не из приятных. Но Ира и Люда выглядели какими-то отрешенными, отстраненными от всей этой вагонной суеты. Как будто поезд отдельно, они — отдельно. Единственная забота, которая их несколько волновала, это фрукты. На станциях местные жители, кроме семечек, пирожков и домашнего вина предлагали персики, абрикосы, сливы. Причем все это в изобилии, ведрами… Все ароматное, спелое, душистое. Хотелось угостить родителей, закрутить на зиму компотов, наварить варенья. Единственный вопрос: как довезти? Не испортятся ли фрукты в дороге? Вдруг их не встретят? И как тогда быть со всей этой вкуснотой?

На свой страх и риск решились. Оставили на всякий случай денег на такси. Хотя родители обещали приехать встречать их на вокзале, но всякое в жизни бывает…
Содержимое ведер ловко пересыпалось в огромные пакеты, купленные здесь же, на перроне. Пакеты с трудом разместились в багажном отделении под нижними полками, и без того забитыми почти до отказа. И аромат абрикосов сопровождал пассажиров до самого Питера.
Купив фрукты, девочки успокоились и погрузились каждая в свои мысли. Люда уткнулась в книгу. Она училась в пединституте, и ей многое надо было успеть прочесть за лето. На отдыхе, понятное дело, не до того было. Зато в дороге она со рвением наверстывала упущенное. Страницы так и мелькали.
Люда периодически вздыхала, меняла местоположение, то ложилась, то садилась, то откидывалась на сомнительного вида подушку, но главное, не приставала к Ире ни с какими расспросами. Та сидела, тупо смотрела в окно, думая только о своем новом знакомом. Странное чувство он у нее вызывал. Вроде бы настороженности, недопонимания, недоверия. И в то же время интерес. Вспоминались его глаза глубокого серого цвета, морщины на загорелом лице, открытая улыбка… Вспоминались его прощальные слова, взгляд, когда он дарил ей букет, пожатие сильной руки… Рука сильная, а прикосновение получилось таким нежным, таким проникновенным… Ирина вздыхала, периодически смахивала слезы, печалилась, грустила, надеялась на встречу и не очень-то верила в нее.
На вокзале девчонок встретили родители. Фрукты благополучно довезли, поделили пополам, закатали компоты.
Ирина грусть не проходила. Она считала дни, оставшиеся до приезда Михаила. По ее подсчетам, он должен был приехать послезавтра… завтра… уже сегодня… неужели приехал? Но никаких звонков не было. Ира запретила себе ждать, специально уходила на целый день из дома, чтобы не зависеть от молчаливого телефона, загружала себя какими-то делами, лишь бы не сидеть в бесплодном ожидании…
Она уже была готова согласиться с Людой, что мужчины просто хотели развлечься с молоденькими девушками, ничего серьезного не имея в виду. И если бы им удался курортный роман, то и ладно. А так… Ничего интересного от девчонок мужчины не получили. За оставшиеся два-три дня нашли себе, наверное, кого-то посговорчивей и про них — малолеток — забыли.
— А как же цветы? Взгляды? — не унималась Ира.
— Ир, ну ты как ребенок, ей-Богу! — Люду раздражала детская доверчивость подруги, ее инфантильное отношение к миру. — Пора взрослеть!
Ира замыкалась в себе, Люда нервничала: ей и жаль было Иришку, и в то же время она недопонимала столь восторженного и оторванного от жизни взгляда на мужчин.
Сама Люда тоже была девственницей, но характером обладала более жестким. Была практична и приземлена в отличии от своей романтически настроенной подруги.

Самолет попал в зону турбулентности. Поначалу трясло слегка, а потом все сильнее и сильнее. Только стали предлагать напитки, как раздалась команда командира корабля:

— Внимание! Всем бортпроводникам прекратить обслуживание пассажиров! Занять свои места. Пассажирам пристегнуть ремни, убрать столики, спинки кресел привести в вертикальное положение!
Ирина заволновалась. Она спокойно воспринимала перелеты и особенного страха никогда не испытывала, а в этот раз начало трясти уж очень существенно… Самолет, казалось, проваливается куда-то. Он и в самом деле попадал в воздушную яму. Но одно дело, когда это происходит непродолжительное время. И совсем иначе, если самолет трясет постоянно на протяжении десяти минут. Кроме того, создавалось впечатление, что аэробус переваливается с боку на бок. Дети начали плакать, некоторые пассажиры судорожно проверяли наличие гигиенических пакетов в спинках впереди стоящих кресел. В глазах людей плескалась тревога, кто-то замирал от страха, широко раскрыв глаза. Кто-то, наоборот, зажмурился и тихо молился.
Ира нащупала руку Ивана и буквально вцепилась в нее.
— Не волнуйся! — Голос мужчины был спокоен.
— Ой! — на очередном провале вскрикивала Ира и еще сильнее сжимала руку своего спутника.
— Ничего страшного! Сейчас выйдем из этой зоны и полетим спокойно!
— Ты так уверен? Откуда ты знаешь? Ты что, совсем не боишься?
Иван спокойно улыбнулся:
— Не боюсь. Я в своей жизни столько полетал… Разве это болтанка?! Так, легкая разминка. Бывали испытания и пожестче. И то ничего. Вот сижу рядом с тобой живой, здоровый…
Его тихий голос, теплая рука, размеренный разговор каким-то странным образом, но понемногу успокоили Ирину. А Иван продолжал что-то говорить, рассказывать истории прошлых поездок. Даже анекдот смешной очень к месту вспомнил. А потом как-то перешел на тему их взаимоотношений. Причем говорил сам, не нуждаясь ни в ответах, ни в ее реакции. Ему достаточно было, что она его слушает и слышит.
— Знаешь, когда я тебя увидел первый раз… ну еще в аэропорту… когда мы всей группой собирались, то немного удивился даже. Неужели такая симпатичная женщина и одна?! Потом пригляделся: кольцо обручальное на правой руке. Думаю, вряд ли такую даму интересную муж одну отпустит отдыхать. Все искал глазами: где же тот мужчина, с кем ты летишь? А когда понял, что ты одна, так искренне обрадовался…
Он помолчал мгновенье, пережидая очередной провал самолета, потом сказал:
— Меня так удивила эта моя радость. Вот, думаю, дурак. С чего я так обрадовался? А взгляд уже только тебя искал, только тобой утешался, только в тебе видел интерес. Мне почему-то приятно было наблюдать за тобой: как прошла, как повернула голову, как смотришь на часы, листаешь журнал… Ты не замечала меня. Или делала вид, что не замечаешь… Это не важно. Уже в тот, в самый первый момент, я почувствовал: моя женщина. Потянуло… Зацепило…
Он задумался, подбирая слова:
— Черт его знает, как это происходит… Тяга какая-то, внутреннее возбуждение, волнение, трепет… И уже будто ниточка образовалась. Ты еще ничего не знаешь толком, ничего не чувствуешь, еще ничего не случилось… И в то же время случилось самое главное: возникло желание! И ты невольно уже попала в пространство моего желания. Мне не хватает слов объяснить тебе, но, по-моему, ты соглашаешься со мной…
— Да, пожалуй… — Ирина забыла про болтанку, про опасность, про свой недавний страх и всецело включилась в разговор. — Пожалуй… — повторила она. — Я помню какое-то неясное томление, радостное предчувствие, ожидание чего-то прекрасного. Конечно, надо признать, что я находилась в приподнятом настроении: отпуск, путешествие, Африка, преддверие приключений… Но ты прав: к этому примешивалось что-то энергетически наполненное… Какой-то эмоциональный импульс извне. Это, видимо, и было твое желание.
— Ну вот, видишь, значит, ты и вправду почувствовала мое стремление.
— А ты что, вот так сразу и захотел меня? — Ира лукаво заглянула ему в глаза.
— Ирочка! Боюсь показаться циничным, но если мужчине нравится женщина, значит, он ее хочет. Все эти романтические выдумки типа подержаться за ручку, проследить взмах ресниц — все это годится для пятиклассниц… А у взрослых мужчин все конкретно: понравилась баба? В койку!
Ира разочарованно вздохнула.
— Нет, нет! Ты подожди. Это я тебе говорю о первом впечатлении, о физиологической реакции мужчины на понравившуюся женщину. Кстати… Не думаю, что женщины принципиально иначе устроены.
— То есть?
— Ну что, ты хочешь сказать, что не задумываешься о сексе с приглянувшимся мужчиной? Наверняка задумываешься и представляешь себе какие-то подробности, и невольно пытаешься предугадать, а каков он в постели? А чем он может меня очаровать? Удовлетворит ли мои запросы? Оправдает ли мои ожидания? Нет? Я не прав?
— Интересно. Никогда не задумывалась… А вот ты сейчас сказал, и я, скорее всего, вынуждена согласиться. Пожалуй, что ты и прав.
— Это потом уже начинается наслаждение… Это потом уже хочется дотронуться, прикоснуться, ощутить тепло… Это потом ты ловишь взгляд, вздох, улыбку… А поначалу, конечно, желание все затмевает. Не знаю, может, я зря все обобщаю… И говорю так уверенно, словно я уверен, что весь мужской род именно так себя и ощущает… Может, процесс возникновения желания у всех по-разному протекает… У меня вот так…
Болтать перестало. Прозвучал голос командира:
— Уважаемые пассажиры! Мы вышли из зоны турбулентности. Можно отстегнуть ремни. Бортпроводникам — возобновить обслуживание пассажиров.
— То есть получается, что ты влюбился в меня с первого взгляда? — продолжала допытываться Ирина.
Иван задумчиво вздохнул:
— Мне кажется… А может, я и ошибаюсь… По-моему, именно первый взгляд всегда все определяет. Первое впечатление, первая реакция.
— Как? — удивилась Ира. — Ты хочешь сказать, что все влюбленности — с первого взгляда? И все люди в мире только так мгновенно и влюбляются? — Она недоверчиво улыбнулась и потянулась к соку.
— Звучит, конечно, сомнительно… Только, знаешь, где-то я слышал, что есть теория, согласно которой все происходит именно так… Просто человек очень часто не помнит своего истинного первого впечатления. А оно, как говорят психологи, не обманывает. Ну меня во всяком случае не обмануло.
— Слушай! Ты так интересуешься психологией взаимоотношений?
— А ты нет?
— Ну как? Я… мне интересно, конечно, отношение полов и все, что с этим связано, но на обывательском, я бы сказала, уровне. А ты, похоже, всерьез этим занимаешься?
— Да! Я пошел на психологический тренинг однажды. Меня так увлекло. Я буквально влюбился в науку эту, ну… в психологию… я имею в виду.
— И что?
— И решил получить второе высшее. Так… для себя. Не для диплома, не для работы. Это оказалось настолько интересно! Захватывающе даже!
— Правда?! Надо же, столько времени общались и ничего друг о друге не знаем.
— Так мы общались-то с тобой на другом уровне. Не до разговоров было!
— Это точно! — Ирина довольно заулыбалась. Вспомнились ей их сексуальные игры: то на пляже, то на ночном берегу, то на балконе… Она блаженно откинула голову, заулыбалась…
Иван почувствовал ее состояние моментально. Сказал тихо-тихо:
— Иди в туалет. Я за тобой.
— Что? — Губы вмиг пересохли, голос охрип.
— Ты все поняла правильно. Иди!

Бабушка у Иры была мировая. Ира ее обожала. Причем нельзя сказать, что бабушка уделяла внучке много времени. Скорее наоборот. Но те несколько часов, которые им удавалось провести вместе, Ирочка помнила долго-долго, настолько это время было заполнено душевностью и теплотой.

Дело в том, что, когда родилась Ира, бабушке только-только тридцать восемь исполнилось. Сама она родила свою дочь Ольгу — Ирину мать — в девятнадцать. И та — также. В семье вечно гуляла шутка:
— Третьего раза не избежать. Глядишь, и Иришка рано замуж выскочит, пойдет по нашим стопам. В девках не засидится.
В Ирины восемнадцать бабушке было всего пятьдесят шесть. На пенсию она выходить не думала. Была бодра, динамична, практически всегда пребывала в приподнятом настроении и, что удивительно, сохраняла свою женскую привлекательность. Можно даже сказать, чрезвычайную привлекательность. Возле нее вечно вились мужчины. Кто-то звонил, кто-то провожал до дома. Кто подвозил до работы, кто помогал донести сумки…
При всем при этом бабушка недавно в очередной раз вышла замуж, то ли третий, то ли четвертый, уже толком никто и не помнил, включая саму бабушку, потому что в промежутках между официальными случались и гражданские браки. И что интересно: все бывшие бабушкины мужья-любовники-поклонники-воздыхатели сохраняли с ней чудные отношения долгие годы, продолжая общаться, поздравляя с праздниками и помогая в трудных жизненных ситуациях. Все, за исключением, пожалуй, первого мужа, но он — этот первый муж — был так давно и не очень долго, что о нем вообще как-то все со временем позабыли.
Нет, конечно, бабушка не была женщиной легкого поведения. И несерьезной особой ее тоже нельзя было назвать. Просто она была такой настоящей, такой искренней, милой… Истинной женщиной она была, одним словом!
За собой ухаживала с упоением! Никто ни разу не видел ее с облупившимся лаком на ногтях или с сединой в волосах. Всегда ухоженная, с легким ароматом духов, всегда с улыбкой!
А как она заботилась о своих мужчинах! Они буквально таяли рядом с ней. Они растворялись в ее участии, внимании, ласке! Как она готовила! Как эстетично украшала стол, приглашая к чаю. Любой перекус в ее исполнении превращался в красивый ритуал. Отсутствие изысканных угощений она с лихвой компенсировала богатой сервировкой: салфеточками, свечами, хорошей посудой. К тому же в арсенале у бабушки всегда было варенье из крыжовника. Оно у нее получалось поистине королевским: с прозрачными золотыми ягодами, незабываемым ароматом и долгим послевкусием. Так что врасплох ее застать было невозможно. Ничего себе «врасплох», когда и свечи, и фарфор, и королевское угощение.
А как она готовила ванну своим мужчинам?! Даже в то время, когда в магазинах не было ничего, бабушка умудрялась доставать пену для ванны, пахучие шампуни и нежные кремы. И вот она набирает воду, добавляя в нее ароматную пену, зовет мужчину… Тот ложится и блаженствует. Нежится, расслабляется. А бабушка все время рядом, но рядом не навязчиво, а почти незаметно. Однако, если спинку потереть, пожалуйста. Голову помыть? Без проблем. А уж помочь облачиться в махровый халат? Это святое! И все у нее с удовольствием, без напряжения. Как будто она и не устает вовсе и не раздражена никогда ничем.
Помнится, Иришка, будучи еще девчонкой, спросила у нее:
— Бабушка! Скажи… Только честно!
— Что, милая?
— Вот я смотрю на тебя: всегда-то ты веселая, всегда улыбчивая. Ну ведь бывает же, что ты себя плохо чувствуешь или настроение грустное.
— Ну, конечно, бывает. Я же живой человек.
— А никогда этого не видно. Такое впечатление, что ты всегда всем довольна, что ты всегда рада и своим мужьям, и нам…
Бабушка рассмеялась легко и искренне:
— Ирочка! Послушай меня… В двух словах не объяснить… Но если тебе интересно, мы поговорим с тобой… Чуть попозже… Вот замуж соберешься и поговорим. Так уметь себя вести — это целая наука… Искусство даже, я бы сказала.
— Ой, бабушка! А зачем чего-то ждать? Когда это еще я замуж соберусь? Расскажи сейчас…
— Девочка моя! Это не рассказ получится, а обучение. Готова ли ты к работе над собой?
— Да, конечно, готова! — беспечно и не задумываясь ответила Ира.
Бабушка недоверчиво посмотрела на внучку.
— Ну что ж, раз готова, давай учиться… Доставай тетрадь. Начнем первое занятие.

…Туалетная комната в самолетах настолько мала, что и один-то человек в ней не очень комфортно себя чувствует. А уж когда двое… Но Ира давно уже открыла для себя простую истину: было бы желание! Если человек чего-то по-настоящему хочет, то он к этому стремится и у него все получится.

В этом миниатюрном помещении они с Иваном молча, быстро и творчески нашли удобное положение и невзирая ни на что предались интимному процессу.
Это оказалось настолько захватывающе! Ирина даже не ожидала, что ее настолько возбудит обстановка… Кругом люди… Кто-то ждет своей очереди в туалет… Кто-то явно догадывается о цели их совместного посещения туалетной комнаты… Возможно, звуки из кабинки долетают до пассажиров. А звуки Ира издает очень даже красноречивые. С одной стороны, она понимает, что надо бы сдерживаться. А с другой — возникает вопрос: зачем? Всех этих людей она наверняка больше никогда не увидит. Она сомневается даже в том, встретятся ли они когда-нибудь с Иваном. Так чего ей стесняться? Зачем ограничивать себя в проявлении эмоций? Люди же позволяют себе плакать в общественных местах, повышать голос на детей, наказывать их, ссориться… То есть выражать негативные эмоции. А почему положительные импульсы она должна сдерживать? Нет, она, конечно, понимает, что есть какие-то правила поведения, этические нормы, есть понятия: прилично — не прилично. Но в этот раз ее так раззадорила ситуация, что она даже и не волновалась: услышать ли, осудят ли, сделают ли замечание… Плевать!
Иван, похоже, тоже завелся не на шутку. Полузапретная ситуация, в которой они оказались, возбуждала его чрезвычайно… Он готов был продолжать процесс еще и еще, не в силах ни остановиться, ни завершить любовный акт…
Ему вспомнилось, как буквально пару дней назад Ирина задала ему вопрос:
— Скажи, а тебе в любовном соитии что больше нравится: сам процесс или кульминация?
Он не задумываясь ответил:
— Конечно, процесс! Особенно это начинаешь ценить с годами! Это по молодости казалось, что слаще пика кульминации ничего нет. Что это самое яркое наслаждение, самое острое! А сейчас, когда способен управлять интимной игрой, когда можешь оценить и осознать всю прелесть момента… Сейчас я отвечу тебе однозначно: процесс!
Вот и здесь, в этой крошечной кабинке, в этих далеко не романтических условиях, он наслаждался процессом соития с любимой женщиной и готов был продолжать еще и еще…
…У бабушки был старенький диван. Лет ему, наверное, двадцать пять — тридцать было. Не старинный, нет, не антикварный, а просто старый. Но «старым» его никто не называл. «Старенький». Это и ласково, и очень точно.
А вообще-то правильное его имя — «сонный диванчик». В чем был секрет этого изделия, никто сказать не мог, но стоило только кому-то на него присесть или прилечь, как человек проваливался в полудрему, а потом и в сон. Легко, свободно, без усилий. Его и с места на место переставляли, чтобы проверить, в нем ли непосредственно дело или в его местоположении, и разными покрывалами накрывали, и обивку обновляли… Нет! Своих волшебных свойств он не утрачивал.
Бабушка и сама любила на нем отдыхать, и гостям частенько предлагала на него прилечь, чтобы расслабились после чая, подремать…
А если уж у кого в семье случалась бессонница, стресс или волнение какое чрезмерное, то все шли на сонный диванчик. Этот волшебный предмет мебели выручал всех. Стоило забраться на него с ногами или прилечь, как сладкая дрема утяжеляла веки, глаза сами собой закрывались, руки-ноги наливались приятным теплом, и… человек погружался в сладкий, оздоровительный, приятный сон. И сколько бы этот сон ни длился — от пятнадцати минут до нескольких часов — просыпались все всегда в хорошем настроении, по-настоящему отдохнувшие, бодрые, полные сил, энергии, желаний!
Поистине — волшебство!
Вот на этот самый диванчик бабушка усадила шестнадцатилетнюю внучку для проведения первого урока.
— Ой, бабушка, а на диванчик-то зачем? Я же засну сразу! — недоуменно воскликнула Ира.
— Заснешь, как только перестанешь воспринимать новую информацию. Зато то, что усвоишь, навсегда!
Ирина открыла тетрадку, написала число.
— Как назовем наш курс? Какая тема первой лекции?
Без тени улыбки бабушка ответила:
— Искусство жить. А тема сегодня: любовь к себе.
Ира фыркнула, однако старательно записала услышанное в тетрадь.
— Ой, ну что ж ты мне нового можешь рассказать о любви к себе? Это же элементарно!
— Правда? — Бабушка удивленно подняла брови. — А я-то всю жизнь учусь этому и никак не достигну совершенства. Может, ты мне тогда объяснишь, что есть любовь к себе? А?
— Ой, бабуль, — скривилась Ира. — Ладно, рассказывай! Только мне кажется, что я себя очень даже люблю, — Ирина сладко зевнула и, явно сопротивляясь сну, приготовилась писать.
— Сейчас, только чайник поставлю, — сказала бабушка, направляясь на кухню.
Когда через минуту она вернулась, внучка тихо посапывала на диване, зажав карандаш в руке. Страницы тетради то приподнимались, то опускались от мирного посапывания девочки.
— Первый урок закончен, — констатировала бабушка шепотом. — Ну что ж, неплохо! Пожалуй, самый важный урок! Девочка созрела для обучения искусству любви. Девочка сама обратилась за наукой. Очень даже неплохо!

Бабушка Надежда Николаевна, а в молодости просто Наденька, была человеком, как принято сейчас говорить, продвинутым. Кроме этого, она была счастливым человеком. Всегда! Наверное, можно оспорить такое утверждение. Мол, постоянного счастья не бывает! Ну не бывает абсолютного счастья! В человеческой жизни есть место и проблемам, и горю, и переживаниям, и страданиям… Где уж о постоянстве счастливого существования говорить? И тем не менее… Надежда Николаевна создала для себя настолько комфортную жизнь, что находилась в состоянии полнейшей гармонии с миром. Причем как внешним миром, так и своим внутренним. Как ей это удавалось? Вот удавалось как-то.

Любую проблему, с которой ей приходилось сталкиваться, Надежда рассматривала всесторонне и прежде всего искала в ней нечто положительное. Если уж положительные характеристики проблемы были крайне сомнительны (например, болезнь ребенка), то она старалась прежде всего понять причину, разобраться в ней, а потом, сделав выводы, спокойно приступить к созидательному осознанию. И причина ею рассматривалась не примитивная: типа «Растянула ногу, потому что упала. А упала, потому что поскользнулась. А поскользнулась, потому что было скользко». Нет. Вопрос ставился по-другому.
Нога, ноги — это олицетворение направления пути человека. Если повреждаются ноги — значит, что-то не так с направлением движения. Туда ли человек идет? Правильное ли решение принял? Видимо, нет, раз пространство его останавливает. И спасибо ему, пространству, что оно так милосердно. Можно было бы и перелом конечности получить или еще какую-нибудь серьезную травму, а уж растяжение — наименьшее из зол. С ним мы справимся. Главное понять, что не так, в чем ошибка, где источник нарушения гармонии.
Сама Надежда, конечно, додуматься до подобных тонкостей не могла. Но она оказалась способной ученицей, легко и радостно воспринимающей информацию.
А началось это ученичество очень давно.
Наденька после школы поступила в театральный институт. Шли послевоенные годы, и было даже немного странно, что в стране, первоочередной задачей которой было восстановление экономики, действовали театральные институты. Да еще и несколько. Наденька выбрала ВГИК, но не актерский и не режиссерский факультеты, что с ее внешностью и способностями было бы вполне логично, а экономический. В далекое постреволюционное время этот факультет был создан как административно-хозяйственный, а сразу после войны переоформился в экономический. Именно туда и попала Надя. Она, как и все население страны, была охвачена идеей послевоенного восстановления страны. Но поскольку ей очень нравился мир искусства, то пусть — решила она для себя — познание основ экономической науки будет происходить в рамках театрального учебного заведения. Ей казалось, что таким образом она убьет сразу двух зайцев: и экономику познает, и будет находиться в богемной среде. Правда, слово «богема» в ту пору не очень-то и звучало, но ощущение избранности тем не менее было и в стенах института, и в разговорах о выбранной Наденькой профессии.
Но, честно говоря, Наде было не до учебы. Поклонники одолевали юную красавицу, назначали свидания, предлагали руку и сердце. Самый настойчивый из них — Станислав — вскоре стал ее мужем, а через положенные девять месяцев отцом ее дочери Олечки. Станислав был совсем из другой среды, из рабочее-крестьянской, а отнюдь не из интеллигентской. Но чем-то он покорил ее. Надежностью, что ли, степенностью… Имел профессию, заработок и, что немаловажно, комнату в коммуналке.
Наденька, не успев насладиться студенчеством, окунулась в семейную жизнь, в материнские заботы. Помощи ждать было неоткуда. Станислав работал, она занималась ребенком и хозяйством. Институт пришлось временно оставить. Через год Олечку отдали в ясли. Причем не просто в ясли, а на пятидневку. Ну это когда ребенка в понедельник утром родители приводят в сад, а в пятницу вечером забирают. Молодых родителей такая организация дошкольного воспитания очень устраивала. И если поначалу им было как будто бы неловко перед ребенком, как будто тяготило чувство вины перед маленькой дочкой, то со временем все адаптировались к этой ситуации и так привыкли, что не замечали никаких моральных неудобств. Тем более что это было принято в обществе, никто никого за подобное отношение к детям не осуждал, не обсуждал…
Это сейчас может показаться диким: родить ребенка и отправить его с глаз долой на воспитание чужой тете. А тогда нет. Тогда все так жили, и лишь очень немногие женщины могли позволить себе не работать. О такой роскоши подавляющему большинству женского населения даже не мечталось…
Надя вернулась к учебе. Не на свой курс, а на курс младше. Здесь ей встретился Тимур. Кто он был по национальности, откуда он появился, каково его настоящее имя — похоже, этого не знал никто. Он мог быть казахом или корейцем, черкесом или ингушем. Или же метисом, что вполне соответствовало его внешности. Имя его иногда звучало как Тенгиз, иногда как Теймураз. Изредка ребята звали его Тиграном, еще реже Тамерланом. Он же всегда представлялся Тимуром. Ничего о себе не рассказывал. Но было ясно, что не просто так он появился в Москве и что с его появлением начнется что-то новое в жизни каждого, кто попадет в зону его влияния.
Тимур объявил себя учителем. Или мастером. Или гуру, что в принципе было не важно. Важно было другое: в воздухе зазвучали слова «карма», «реинкарнация», «космические законы»… Еще не говорилось ни о медитации, ни о концентрации, ни о просветлении… Еще не было практик выхода в астрал и посещения других миров, но уже было ясно: Тимур обладает тайным знанием. Пусть не во всем его объеме, что, видимо, невозможно в принципе, а лишь частицей его, но не просто обладает, а готов поделиться этим знанием с окружающими.
Ребят на его занятия поначалу собиралось великое множество. Он говорил пространно, порой едва понятно и добился того, чего, собственно, и добивался. А именно: половина слушателей сочли его лекции бредом и покинули странное сборище. Те из оставшихся, кто продолжал сомневаться, через пару-тройку занятий определились окончательно. И вот тогда, с самыми стойкими десятью — двенадцатью учениками он и начал истинный курс обучения.
Занимались вечерами в одном из залов института. Засиживались допоздна, не в силах разойтись, обсуждая услышанное, и удивляясь тому, что узнали.
Тимур рассказывал обо всем: о тайнах мироздания и о межличностных отношениях, о душе и о ее перемещении в пространстве, о космических законах и необходимости следования им в жизни, об энергиях и потоках, о вселенском разуме и дуальности мира, о задачах, которые стоят перед человечеством и о загадочных явлениях психики и природы.
Где, когда и каким образом он получил эти знания, Тимур никому не рассказывал, упоминая лишь имена учителей и книги великих посвященных.
После курса лекций перешли к практическим занятиям. Вот здесь начались и дыхательная гимнастика, и асаны, и многочисленные техники как расслабления, так и концентрации.
Бесконечные вопросы, которые задавали слушатели, не могли застать Тимура врасплох. Казалось, он знал все: почему люди болеют и отчего они несчастны, как полюбить самого себя и зачем это нужно… Можно ли понять законы взаимоотношений мужчины и женщины. И если можно, то как их использовать на практике. Что есть нирвана и стоит ли к ней стремиться… И прочее. И прочее…
Наверное, в его знаниях не было системы. Наверное, многое было перемешано, не до конца структурировано и им самим не совсем понято. И все же: какие-то крупицы сакрального знания с успехом были им переданы нескольким преданным ученикам, среди которых неотрывно находилась и Наденька.
Она настолько верила в то, что исходило от Тимура, что ни на минуту не усомнилась в истинности его учения.
На отношения с мужем Станиславом это, правда, никак не влияло. Поначалу не влияло. А со временем они почему-то стали все больше конфликтовать. Ему, естественно, не нравилось приходить вечером после тяжелой работы в холодный дом, где его никто не ждет. Дочь на пятидневке, жена непонятно где. На столе холодная похлебка или слипшиеся макароны. Это что — семейная жизнь? Это называется супружескими отношениями?! Он с ненавистью шел на общую кухню, под сочувствующие вздохи соседок ставил кастрюлю на газ, хлебал в одиночестве суп или жевал безвкусные макароны и ложился на кровать в ожидании жены.
Наденька прибегала восторженная. Не замечая недовольства мужа, кидалась к остаткам еды, мыла посуду, приглашала его пить чай.
За чаем муж остывал, рассказывал о работе, о планах предприятия, о том, какая смена получила переходящее Красное знамя, и об итогах соцсоревнования в текущем месяце.
Наденька делала вид, что вникает, но мысли ее витали очень далеко… Станислав чувствовал, что перестает быть интересен своей жене, но ни выразить это словами, ни сформулировать того, что происходит между ними, был не в силах. Ни интеллекта, ни духовного развития ему для этого не хватало. Он только понимал, что между ним и его любимой Наденькой остается все меньше и меньше общего. Пожалуй, только дочка. Да и то: суббота, как правило, рабочий день. Только в воскресенье они — семья. Но и тогда и он, и Надя все внимание сосредотачивали на дочери, а отнюдь не друг на друге. В парк погулять, на каруселях прокатиться, эскимо ребенку купить, почитать дочке книжку, искупать ее, подстричь ноготки, постирать одежду, собрать вновь в садик… Вот и все воскресенье… Вот и вся семейная жизнь…
Все это не нравилось Станиславу. Ладно бы хоть жена ждала по вечерам дома, а то ведь нет. Как бы не так. Где она пропадает? Какие такие занятия у них проводятся до позднего вечера?
— А ты встречай меня из института, — попросила его как-то Наденька.
К тому времени за ней стал ухаживать паренек из группы. Норовил вызваться в провожатые, но Наде он совсем не нравился. Это во-первых. А во-вторых, она замужем, между прочим. Так пусть муж и встречает-провожает. Незачем ей себя компрометировать в глазах соседок. И так косые взгляды бросают, да колкие реплики так и сыпятся со всех сторон:
— Не поздно ли возвращаешься? Смотри, мужа не проворонь!
Или:
— Ишь, гулена! Ребенок, муж — все нипочем! Каждый день затемно!
А то и того хуже:
— Ой, явилась не запылилась… Шляется где попало, а мужик один мается… Внимание, что ль, на него обратить?
Надя и слышала эти слова, и не слышала. Ну что к глупым бабам прислушиваться? Кроме своих сковородок, ничего знать не хотят. Разве им дано понять тайны мироздания? Им бы лишь сплетни разводить да в замочную скважину к соседям подглядывать… Но и совсем игнорировать мнение общества не получалось. Тем более что муж, невзирая на покладистый и спокойный характер, все чаще и чаще высказывал недовольство своим одиноким времяпрепровождением.
Вот тогда-то Надя и предложила ему встречать ее вечерами. Такое простое решение оказалось поистине спасительным. И почему оно ей раньше не пришло в голову?
Они шли вместе по пустынным московским улицам… К ним как будто возвращалось былое состояние влюбленности трехлетней давности… Но к сожалению, оно оказалось обманчивым и безнадежно ушедшим. Она ему — про кризис идентичности, он — про показатели соцсоревнования. Она — про ментальное самосознание, он — про пятилетку за четыре года. Она — про жизненную энергию и экзистенциальные потребности. Он — про задачи, выдвинутые собранием трудового коллектива.
И все же… как-то они сосуществовали. Как-то приспосабливались, находили общие точки соприкосновения. Так продолжалось два года. Лекции у Тимура продолжались. Занятия становились все более насыщенными, пока в какой-то момент Тимур не пропал. Правда, сказал перед этим:
— Меня позвал учитель. Я уезжаю. Как надолго, не знаю. Приеду, продолжим. Кому надо, меня найдут.
Слушатели приуныли. Однако Тимур сохранял оптимизм и дал своим ученикам задание:
— В мое отсутствие у вас будет возможность отработать на практике те законы, о которых мы с вами говорили, и окончательно понять, нужно вам это знание или нет. Легче вам с ним жить или сложнее. Вы поймите, что, если бы вы общались с людьми, обладающими теми же самыми знаниями, тогда другое дело. Но вы одиноки в своем стремлении к самопознанию и совершенству. И сможете ли вы ужиться с окружающим миром — вот главное. Пока я был рядом, мы с вами советовались, что-то решали вместе, корректировали различные ситуации, медитировали… Без меня будет сложнее… Намного сложнее… Но я верю в вас. Не сходите с нашего пути! Хотя… — тут он вздохнул и замолчал надолго.
Ребята не перебивали, переваривая внутри себя услышанное.
— Хотя, — продолжал Тимур, — идти по пути или нет — личное дело каждого. Я никого не вправе убеждать или агитировать. Увидимся, тогда будет ясно, кто что воспринял и насколько преуспел в саморазвитии.
Так он сказал и пропал. Надолго. А через полгода появилась Аля. Такая же загадочная, как и Тимур. Без возраста, без точного имени… Но Аля по-настоящему перевернула Надины представления о жизни…

Ира с Иваном расстались в аэропорту довольно сухо. И даже непонятно почему. Ира, видимо, очень устала. Ей было не до сантиментов, не до проявления чувств… Самолет приземлился в Москве, в Домодедово. Ей надо было переезжать в Шереметьево-1, чтобы лететь в свой Питер. Получение багажа, заказ такси, последние приветы всем тем, с кем вместе путешествовали… Конечно, несколько слов она и Ивану сказала, мол, звони, приезжай… Увидимся, наверное, когда-нибудь, если бог даст. А он расстроился. Ждал, видимо, от Ирины совсем другого настроения. Думал, кинется к нему на шею, начнет целовать, шептать слова благодарности за совместный прекрасно проведенный отпуск, будет просить его о новой встрече, может, даже заплачет, не желая расставаться… А она ограничилась безликими:

— Звони… Приезжай…
Что это за слова такие? Сам он приготовил целую прощальную речь для нее. Он был готов сказать:
— Я так благодарен тебе. Причем не только за отдых. Да и не за отдых даже. А за встречу. Я так рад нашему знакомству. Как не хочется расставаться… Я хочу тебя… Вот мы еще не расстались, а я уже скучаю по тебе. Давай договоримся, давай решим, когда мы увидимся снова. Хочешь, я прилечу? Через неделю? Через две? Хотя бы на выходные? Или прилетай ты! Я покажу тебе Казань, мы поедем на дачу! У меня там так красиво!
Многое хотелось ему сказать ей… Но не стал. Увидел усталые глаза, услышал ничего не значащие фразы и… не стал.
Расстроился. Прикоснулся губами к ее щеке, закрыл за Ириной дверцу такси и пошел регистрировать свой билет. Ему с вылетом повезло больше: тот же аэропорт и вылет, очень удобный по времени.
Ирина ехала в такси и всю долгую дорогу пыталась разобраться в причине своего раздражения. Она никогда не замечала за собой беспричинно плохого настроения и каких-то необъяснимых капризов. Как правило, если возникало недовольство, то причина была. Вот и сейчас она задумалась о том, что ей неприятно, почему вдруг после такого прекрасного отдыха, после приятного приключения в самолете она вместо того, чтобы порхать и наслаждаться жизнью, надула губы и пребывает в абсолютно безрадостном расположении духа.
Ответ оказался прост до банальности. Ей не нравится Иван. Казалось бы, ну и что? Не нравится и ладно… Но раз не нравится, нечего было вступать в интимные отношения. Незачем! Ну если еще на отдыхе этот курортный роман был более-менее оправдан, то самолет — это уже перебор! Конечно, она сама захотела. Никто не заставлял, не насиловал. Но видимо, не нужна была уже ей эта связь. Там, на отдыхе, поставили точку и хватит. Сама виновата…
Вспомнилась бабушка, которая всегда предостерегала от случайных контактов и беспорядочных связей. Ну беспорядочных-то у Ирины не было никогда, а вот курортные и случайные бывали. А бабушка говорила:
— Если нет чувств к мужчине, ничего хорошего не выйдет.
Ирина по молодости, помнится, пыталась спорить с ней:
— Да нет же, бабушка! Устарели твои понятия! Любовь — это одно, а секс — совершенно другое. Зачем смешивать два понятия?
Бабушка молча улыбалась и не ввязывалась в спор. Только повторяла:
— Если тебе своей энергетики не жалко, то пожалуйста!
Юная Ирина не понимала таких слов: «энергетика», «поток», «обмен энергиями». Почему ей должно быть жалко? И чего ей должно быть жалко? А теперь она прекрасно осознавала всю пустоту внутри себя. Отдать-то она отдала: тепло, порыв, импульс. А что осталось внутри? Чем заполнилось образовавшееся пространство? А ничем! Пустота — она и есть «ничто». Если бы она любила Ивана, если бы хотела взять частичку его душевного тепла, энергии любви, страсти, тогда другое дело. Она бы наполнилась всей этой красотой, обогатилась бы ею, расслабилась и наслаждалась бы жизнью. А так: себя опустошила, его опустошила. Вот о чем говорила прекрасная бабушка Надя. Она ведь еще тогда, много лет назад предупреждала:
— Умей взять у мужчины то, что он готов отдать. Умей отдать то, что необходимо мужчине. Только тогда вы будете единым целым, взаимодополняющим, взаимообогащающим друг друга… И только такая связь тебе будет интересна. А флирты, случайные связи останутся по ту сторону твоей жизни. Они не будут тебе нужны ни в каком виде. И именно потому, что, кроме опустошения, ничего не принесут.
Ирина всю дорогу теперь решала только одну задачу: как выйти из этого положения? Чем порадовать себя? Чем заполнить себя? Как? Какой энергией? Где ее взять?
Тогда, когда можно было спросить у бабушки, она не спросила. Раз бабушка сказала: «Не нужно себя растрачивать понапрасну», то Ира так и запомнила: не нужно. Ей бы, дурочке, спросить: «А что делать, если все же такое случится? Как тогда выйти из положения?» Наверняка у бабушки был ответ. Что же она не спросила?

Учебный процесс Надежды Николаевны с внучкой, к сожалению, проходил очень нерегулярно. Иришка не так часто бывала у бабушки. А бабушка далеко не всегда была в состоянии преподавать. То работа, то приглашение на премьеру, то очередной роман в разгаре… Обе буквально выкраивали время, чтобы хоть полчаса провести наедине. К тому же бабушка настаивала на диванчике, считая его не просто волшебным снотворным, но и дозатором знаний. Уж если что успела усвоить до тех пор, пока дрема не овладела сознанием, значит, достаточно.

Информацию выдавала дозированно, по крупицам, не скрывая особенно ничего, но и не стремясь рассказать все и сразу. Тем более что какие-то интимные вопросы нельзя было донести до внучки, пока та была девственницей. Бабушка так и говорила:
— Вот замуж соберешься, тогда новую дисциплину будем осваивать.
А поскольку с замужеством у внучки получилось все внезапно, то никаких новых знаний получить до свадьбы Ира не смогла.

Замужество свое Ирина всегда вспоминала с удивлением. Сколько лет прошло с того момента, а она все удивляется. Ей почему-то казалось, что в тот период, когда она принимала судьбоносное решение выйти замуж, какое-то наваждение случилось с ней. Будто это не она сама совершает поступки… Это какая-то другая девушка, пусть очень похожая на нее, но другая… А сама Ира со стороны наблюдает за перемещениями этой девушки, за ее действиями… Просто наблюдает, не желая ничего изменить… Да она как будто и не в силах ничего изменить…

Тогда, двадцать с лишним лет назад, вернувшись с побережья Черного моря, Ира горько переживала свое разочарование. Надо же, взрослый мужчина… Такой, казалось бы, положительный, надежный… А обманул. Но ведь никто его за язык не тянул! Ну и не обещал бы ничего! Не давал бы надежду. Так нет, заставил молодую девчонку скучать, волноваться, ждать…
Она уже пожалела, что не взяла у него телефон. Хотя вряд ли сама бы осмелилась позвонить. Что бы она ему сказала:
— Помните юную дурочку с пляжа?
Или:
— Почему вы не звоните? Я же так жду!
Или:
— Как вам не стыдно охмурять девушек и бросать их потом?
Все, что ни скажешь, прозвучит глупо и несерьезно…
Первые несколько дней Ирина кидалась на любой звонок в надежде услышать желанный голос. Потом желание сменилось апатией… Затем тоска навалилась невероятным грузом, затмив собой весь белый свет. В этом состоянии Ира написала свое первое стихотворение:

Телефонный звонок… Подбегаю,

Беру трубку, стою и жду…
А на том конце телефона
Кто-то нежно шепчет: «Люблю…»
Слышу, но боюсь ответить.
Что отвечу я, если там
Самый нужный стоит на свете,
Трубку мягко прижав к губам…
Что отвечу я, если скоро
Мы увидимся с ним опять.
Вот тогда и скажу те три слова,
Что заставят его трепетать.
А потом… Нет «потом» не надо,
Размечталась уж слишком я.
Что ответить ему, если в трубку
Он мне шепчет: «Люблю тебя»?

Как ни странно, ей стало легче. Она перечитывала сотни раз свое творение, рыдала над ним, но тоска и вправду чуть отступала. Наверное, правы те, кто советует свое настроение пытаться излить на бумаге: нарисовать или описать, или еще каким-то образом выразить. У Иры получилось. Она слегка успокоилась, немного пришла в себя, стала готовиться к занятиям, наряжаться, выходя из дома, встречаться с подругами.

Он позвонил через три недели.

— Привет! Узнаешь?
— Господи! — еле выдохнула Ира.
— Что «Господи»? Это не «Господи». Это Михаил.
— Михаил. — Ирина повторила как эхо его имя.
— Не забыла меня?
— Михаил. — По-прежнему тихо, мечтательно, с глупой улыбкой произнесла Ира.
— Ирочка! Девочка моя! Я вернулся!
— Да? Давно? — еще не веря своему счастью, смогла произнести Ира.
— Слушай! Тут целая история! Только вчера прилетел. Застрял на этом курорте дурацком на целых двадцать дней! Давай встретимся! Все тебе расскажу! Я так соскучился!
Они встретились. И как будто давние знакомые, бросились в объятия друг друга. Он закружил ее, подхватил и понес куда-то… Донес до какой-то скамейки, усадил, обнял… Она просто сияла от счастья… Ничего не спрашивала, ни о чем не говорила. Просто улыбалась и сияла.
А он рассказывал, как в последний день перед отъездом пошел купаться в море, как обжегся медузой, как получил сильнейшую аллергию… Друг отвез его в больницу, а сам поспешил на поезд. В тот момент Михаил, конечно, не догадался дать ему телефон Иры и попросить предупредить, что задерживается. Да он и не предполагал задерживаться. Ну день-два… Но вышло иначе.
Ожог оказался серьезным. Плюс лихорадка с высокой температурой, плюс какое-то высыпание на коже. Причем не только на ноге, куда его ужалила медуза, а на всем теле… Короче, провалялся он в этой больнице чуть ли не три недели. На ноги его все же поставили. Теперь вот он, здесь, перед Ириной: здоровый, красивый, счастливый!
Ира была, что называется, на седьмом небе от счастья. И стеснялась Михаила, и радовалась ему. И хотела обнять, и останавливала себя: удобно ли? И это сочетания желания и стеснения, порыва и робости, нежности и неловкости соединилось в ней в одно слово: влюбленность!
И когда Михаил без всяких торжественных речей, намеков и туманных объяснений просто назначил ей на следующий день свидание у загса, она, не задумываясь, согласилась.
— Паспорт не забудь! — сказал он ей, целуя на прощание.
Слова утонули в поцелуе. Она промычала что-то типа:
— Хорошо, не забуду! — Губы ее были заняты его губами. Руки обвивали шею. Сердце колотилось в бешеной пляске счастья.
Дома никому ничего не сказала. Молча разделась, легла. Не сомкнула глаз ни на минуту. Упивалась своим настроением, мечтала о свадьбе. Выдумывая себе платье, и фату, и туфли, и что-то еще. Потом возвращалась к воспоминаниям последних дней, улыбалась, шептала любимое имя и ждала рассвет.
…Аля появилась в институте так же неожиданно, как и Тимур. Так же, как и он, Аля ничего не рассказывала о себе, просто объявила, что она, по просьбе Тимура, будет продолжать преподавать в их группе. Группа к тому времени состояла из десяти человек — семи молодых мужчин и трех женщин, среди которых была и Надя.
Алю восприняли органично, тепло и сразу. Никто никогда не позволил себе никакого нелестного отзыва в ее адрес. Аля сразу заняла место учителя, никому ничего не доказывая, не объясняя… Да, она учитель. Тимур — учитель и Аля — учитель. Они разные, они, возможно, даже не похожи в плане преподавания, в стиле обучения. Но тем не менее оба они представители одного и того же направления, носители тайного знания. Поэтому у кого есть желание, те продолжают учиться, у кого нет, хозяин — барин, как говорится. Остались все. Единственное изменение было в том, что Аля разделила слушателей на две группы: женскую и мужскую.
Это поначалу удивило, а потом показалось вполне оправданным, поскольку преподавала Аля искусство любовных отношений, а состояло это искусство из очень многих нюансов, в том числе и из развития интимных мышц, что, понятное дело, принципиально отличается у мужчин и женщин. Собственно, подача материала, демонстрация техник владения мышцами, практические занятия — все это преподавалось раздельно и даже индивидуально. Неизвестно, как Аля справлялась с поставленной задачей в мужской группе, скорее Тимур должен был бы объяснять интимные вопросы мужчинам. Но видимо, справлялась. А с женской группой Аля творила поистине чудеса.
Начала она издалека. Сначала рассказала о строении тела: женского, мужского. Этот рассказ сам по себе вызвал смущение у женской группы.
В то время ни анатомии, ни физиологии в школах не преподавалось, никакой литературы на эту тему, кроме сугубо медицинской, не выпускалось. Поэтому все вопросы взаимоотношения полов были чуть ли не запретной темой. Но тем не менее или как раз поэтому вызывали жгучий интерес.
А дальше — больше. Строение женских половых органов, мужских половых органов. Различия в энергетичности, эмоциональности, сексуальности мужчин и женщин. Почему возникает интерес друг к другу? Что такое желание? Что такое страсть? Какие виды любви существуют? Каковы секреты взаимоотношений? И прочее, и прочее. А уже когда дошло до лекций о сексе, тут девчонки не просто смутились, а можно сказать, застыдились. Но только в первый момент. Деликатная Аля находила для описания процесса простые слова, не позволяя себе ни фривольности, ни вульгарности. Она, правда, и медицинских терминов избегала, чтобы не ставить девушек в неудобное положение, заставляя переспрашивать или уточнять что-то. А на доступном языке спокойно и без стеснения выкладывала перед слушательницами неисчерпаемый запас своих знаний. Секс традиционный, секс оральный, секс анальный. Каждая разновидность, казалось бы, известного процесса в действительности оборачивалась тонким мастерством, которое нужно было постигать и постигать.
Аля привезла с собой какие-то хитрые приспособления для развития интимных мышц. Зачем это нужно было делать, молодые женщины никак не могли взять в толк. Что там развивать? Для чего? Итак ведь все нормально! И Аля терпеливо объясняла, почему необходимо иметь сильное женское начало, насколько умение женщины владеть интимным процессом влияет не только на отношения мужчин к ней, но и на всю ее жизнь. И чем сексуальность отличается от сексапильности. Надя тогда и слов-то таких не слышала, не говоря уже о том, чтобы понять разницу. В общем, кладезь знаний был поистине неисчерпаем. И Надя с жаждой впитывала в себя Алину информацию: что-то запоминалось сразу и навсегда, что-то записывалось в толстую тетрадь. Техника упражнений, практические занятия тоже фиксировались в Надиных заметках.
Аля не устраивала никаких экзаменов, никаких проверочных контрольных. Брала за занятия деньги и все! А дальше — дело каждого! Если есть желание, значит, люди будут пользоваться знаниями! Нет — как хотите! И она повторяла слова Тимура:
— Личное дело каждого — идти по пути или нет. Похоже, вы на него встали. Вперед!
Для Нади открывался огромный мир, загадочный, притягательный, абсолютно неведомый ей ранее. Она даже не могла предположить, что существует искусство любовных отношений, что им — этим искусством — можно овладеть и применять на практике. Она как будто становилась другой после каждого занятия, как будто иначе взирала на мир с высоты своих новых познаний. Ей казалось, что меняется она только внутренне, внешне оставаясь сама собой. Но нет, с ее внутренними изменениями менялось и пространство вокруг. Соседи по коммуналке отчего-то вдруг все вместе стали уважительнее и серьезнее к ней относиться. Преподаватели в институте выделяли именно ее из всего потока, и создавалось впечатление, что лекцию они читают только для нее одной, обращаются только к ней и ответную реакцию ждут от нее же. Мужчины и до этого обращали на нее внимание, а теперь и вовсе прохода не давали. Она никогда не пребывала в одиночестве: вечно рядом вились молодые люди. Где бы она ни была: в институте, в транспорте, в театре — везде ее сопровождал кавалер, а то и двое.
С мужем вообще стали твориться чудеса. Он восхищался своей супругой все больше, хотя был довольно скуп на комплименты. Желание его к ней только усиливалось. Ему даже казалось, что с годами его жена возбуждает его все сильнее и сильнее, чему он и радовался, и удивлялся одновременно.
Но… Дочка росла. Коммунальная комната становилась мала. Ребенок иногда просыпался по ночам, когда родители расходились не на шутку: панцирная сетка нещадно скрипела, стоны становились все громче… Но так жили в то время все. Что можно было изменить?
В профсоюзном комитете завода мужа поставили на очередь. На получение жилья. Кроме того, что он был передовиком производства, он еще и общественной деятельностью активно занимался. Так что все шансы были. И шансы эти оказались отнюдь не призрачными.
Был период в послевоенной истории, когда пленные немцы строили дома москвичам. Добротно, умело, быстро. И пусть не в центре, зато качественно и красиво. И первый раз в первый класс Олечка пошла в новую школу в Филях. Семья переехала в новый дом, в зеленом сквере. Двухкомнатная квартира с высокими потолками, толстыми стенами, широкими лестничными пролетами казалась вершиной счастья. Свой санузел, своя кухня, своя жизнь, абсолютно обособленная от соседей, от посторонних глаз, от чужих любопытных носов и вездесущих ушей.
Однако, несмотря на внешнюю успешность, взаимоотношения между Надеждой и Станиславом складывались не очень. Все-таки невозможно было найти общий язык людям, не желающим его искать. Надежда, правда, кое-как пыталась продвинуть мужа, беседуя с ним, цитируя те теоретические выкладки из лекций, которые казались ей наиболее доступными его пониманию… Но Станислав отчаянно сопротивлялся, спорил с женой, считая все ее занятия чушью и безделицей. И вообще он хотел сына и все чаще заговаривал о втором ребенке.
Надежда чувствовала бесперспективность их взаимоотношений и искала повод рассориться с мужем. Он перестал ее интересовать. Особенно после того, как она закончила институт и вышла на работу в театр.
Станиславу очень не понравился выбор жены. Мало того что она устроилась работать в театр. Мало того что она перезнакомилась со всеми артистами, режиссерами и сценаристами. Так она еще и вечерами отсутствовала: то премьера, то приглашение на вечер, то ужин в ресторане.
Нет, семью Надя не забывала. Но при таком графике работы она, естественно, не могла много времени уделять дочери и мужу. Олечку пришлось отдать на продленку, а в помощницы по хозяйству позвать женщину из соседнего дома. Она забирала Олечку из школы, кормила, помогала с уроками, гуляла.
Станислав сидел вечерами дома, скучал, листал газету, играл с дочкой в домино… Надежда прибегала, как правило, возбужденная, переполненная эмоциями, под впечатлением то от нового спектакля, то от нового знакомства. Короче, обстановка в семье становилась напряженной.
Занятия с Алей Надежда вынуждена была прекратить, поскольку рабочая неделя не оставляла ей никакого времени на учебу. И все же однажды, сославшись на головную боль, она пораньше ушла с работы, чтобы забежать в свой бывший институт, где по-прежнему преподавала вечерами Аля.

Заявление в загс было подано. Ни одна подруга, даже Люда, ни родители — никто — не был поставлен в известность. Ира почему-то стремилась сохранить свое решение в секрете, хотя понимала, конечно, что без родительского участия в подготовке свадьбы не обойтись. Но все что-то тянула с объяснениями, боясь то ли сглазить, то ли потревожить внезапно обрушившуюся на нее радость.

До свадебного торжества оставалось всего пару недель, когда она осмелилась открыться бабушке.
— Ба!
— Да, Ирочка!
— Ба, я замуж выхожу!
— Да? Ну расскажи, кто он, твой избранник!
— Да что рассказывать? — с улыбкой начала внучка. — Зовут Миша. Он постарше. Мы уже и заявление подали.
— Как это? — насторожилась Надежда Николаевна. — А мама в курсе?
— Никто пока не в курсе. Я тебе первой говорю.
Неожиданно для Иры бабушка расстроилась.
— Баб Надь! Ты чего? Не рада за меня?! — изумилась Ира.
— Девочка моя! Как я могу быть рада или не рада. Я ничего не знаю. Я его никогда не видела. Я вас вместе ни разу не видела. Как я могу сказать, подходит ли он тебе? Как я могу хоть что-то посоветовать?
— Ну а что? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга? — с вызовом парировала внучка.
— Любим — это как? Это что? Сколько времени вы знакомы? Где вы познакомились? Какие у вас отношения? Представлена ли ты его родителям? — Бабушка заволновалась. Она настолько любила свою единственную внучку, настолько переживала за нее, что никак не могла представить, как это можно — вот так внезапно, тайно, скороспело принять наиважнейшее в жизни решение, ни с кем не посоветовавшись, ни с кем не познакомив своего избранника.
— Любовь! — Бабушка с каким-то сарказмом повторила это слово. — Febris erotica — вот что это такое!
Ирочка заморгала. Она и выражение такое впервые слышала и к тому же знать не знала, что бабушка владеет латынью.
— Что ты сказала? — переспросила Ира.
— Febris erotica! — повторила бабушка. И перевела: — Любовная лихорадка. Вот что это такое. А никакая не любовь!
— Ну да! — согласилась внучка. — Пусть так. А разве это плохо?!
— Лихорадка — это всегда плохо! — глубокомысленно произнесла Надежда Николаевна.
Ира пила бабушкин чай, ела знаменитое бабушкино варенье и впервые в жизни не чувствовала вкуса.
Она почему-то думала, что бабушка обрадуется, весело засуетится вокруг нее, станет обсуждать, какое платье лучше выбрать и кого из девочек пригласить на роль свидетельницы. Но все получилось не так. И бабушка расстроилась, и Ирина засомневалась. Не в женихе, нет, конечно, а в выбранной линии поведения. Оказалось, что нет уже никакого времени на подготовку, что заказать-то ресторан жених заказал, а количество гостей никто ни с кем не оговорил. Что поиск наряда займет гораздо больше времени, чем предполагала Ирина. Что денег у родителей может не хватить на столь грандиозное мероприятие. И самое главное, состояло в том, что будущего мужа Ирочки никто из близких не видел, не беседовал с ним и вообще не представляет ни избранника дочери, ни ее дальнейшей жизни с этим человеком. Девчонке восемнадцать всего. Ему… Кстати, а сколько ему лет? Ирочка сказала, что старше. Насколько? Был ли женат? Есть ли дети? Кем работает? Где молодые думают жить?
Вопросов было такое количество, что Ирина растерялась. Да, чего-то она не додумала в своем решении. И бабушка как-то странно реагирует. Не радуется, не поздравляет, не целует свою внучку.
— Бабуль! Ну не переживай ты так. Давай я вас познакомлю. Хочешь, прямо сегодня?
— Девонька моя! Не так это делается. Не так.
— А как? — вытаращила глаза Ира. — Не знакомлю — плохо. Хочу познакомить — опять не то.
— Скажи родителям. Это первое. Затем назначьте дату семейного ужина. Придите вдвоем, а еще лучше — с его родителями вместе. Вы должны познакомиться, договориться о торжестве. Времени совсем не остается. Ты же подводишь свою семью! Разве ты не понимаешь?
— Почему, бабуль? Как подвожу?
— А так! До свадьбы две недели. Ни у тебя платья нет, ни у матери соответствующего наряда. А ведь это важно, чтобы и одеты все были красиво, и настроены миролюбиво. А какое может быть настроение, когда сплошная нервотрепка впереди?
Ирина в недоумении поежилась. И правда: столько вопросов нерешенных. Причем таких, о которых она даже и не подозревала.
— Еще один момент, — продолжала бабушка, — гости. На какое количество человек вы заказали ресторан?
— Ой, а я даже и не знаю, — засмущалась Ирина, — этим Миша занимался, а я не спросила.
— Вот видишь! А ведь мало того что нужно определиться с приглашенными, их же надо успеть оповестить. И они, в свою очередь, тоже должны успеть подготовиться.
— Ба… А может, ну ее совсем, эту свадьбу, а? Раз такие сложности. Распишемся в загсе. Обменяемся кольцами, и все дела. — Ирина произнесла эти слова раздраженно и даже как будто с досадой. Мол, недовольны, ну и вообще тогда ничего не надо. И опять же в душе надеялась, что бабушка начнет уговаривать, будет стараться сломить внучкино сопротивление. Что они в конце концов придут к единому решению, удобному для всех, правильному, хорошему решению.
Но бабушка обиделась. Вот уж чего не ожидала Ирина, так это такой реакции своей любимой бабушки.
— Делай как хочешь, — только и сказала она. Сказала и убрала со стола чашки. Мол, все, разговор окончен, чаепитие окончено. Аудиенция завершена.
— Ну бабушка, ну бабулечка! Пожалуйста! Не надо так! — Ира бросилась было обниматься, но Надежда Николаевна строго посмотрела на внучку, и та осеклась в своем порыве.
Домой шла озадаченная, растревоженная и в ужасном настроении. Сразу позвонила Мише. Тот ответил на удивление резко:
— А я тебе давно говорил: пошли знакомиться, давай разговаривать. А ты все оттягивала. Ну и что теперь? С матерью говорила?
— Нет еще!
— Срочно рассказывай все своим. Пусть назначают встречу. Я лично не собираюсь начинать семейную жизнь с осложнений отношений с твоими близкими. И, честно говоря, жалею, что раньше не настоял на встрече.
— Миша… Мишенька-а-а-а… Ну что сегодня все так жестко со мной разговаривают? — заныла Ира как малый ребенок.
— Все, Ир! Не канючь! Мне работать надо. Вечером позвоню. Пока.
— Миш, подожди! Миш! Ты хоть любишь меня? — всхлипнула Ира.
— Конечно, люблю! Дурочка ты моя маленькая! Давай исправлять положение! Все, до вечера! — и он положил трубку.
Разговор с родителями у Иры тоже получился непростой. Мать почему-то расплакалась, отец растерялся. Ира сидела перед самыми близкими ей людьми и недоумевала: как же так? У нее радость, у нее любовь, счастье, свадьба! А они все какие-то странные: то обижаются, то плачут.
В конце концов свадьба прошла более-менее нормально. И платье купили, и гостей собрали, и торжество провели весело.
Однако отношения с бабушкой дали трещину. И это было самое неприятное. Это перебивало Ирочкину эйфорию. Она так искренно любовалась обручальным кольцом на безымянном пальце… Она так воодушевленно вживалась в роль жены… Она так восторженно любила своего мужа. И только печаль об утрате близости с бабушкой отравляла ее счастливое существование.
Попытки к сближению результата не принесли. И не то чтобы бабушка была какая-то обидчивая или высокомерная. Нет, такого за ней никогда не замечалось. Но видимо, то ли разочарование постигло ее, то ли какая-то действительно глубинная обида не отпускала ее изнутри, но Надежда Николаевна на контакт шла не очень охотно и, если и принимала молодых у себя в гостях, то формально: без задушевности, без откровений, а так: типа светский прием. С традиционным чаепитием и вареньем, с разговорами об учебе, об общих знакомых и приближающемся отпуске. И не более того.

Иван звонил Ирине непрерывно. Не просто каждый день, а по нескольку раз на дню. «Боже мой! Сколько же он тратит на переговоры?» — иной раз ужасалась про себя Ирина. Но Иван, видимо, настолько нуждался в общении с этой женщиной, что не жалел ни времени, ни средств на телефонные разговоры.

Интересная мысль посетила его как-то. Пребывая на многочасовых психологических тренингах, он слышал массу информации. Кое-что записывал, что-то запоминал. Одна фраза особенно врезалась ему в память. Мол, если мужчина хочет строить с женщиной серьезные отношения, то он тратит на нее время, а если хочет быстро добиться ее близости, то деньги. Так или примерно так высказался кто-то из психологов, а Иван зацепился за эту фразу и часто вспоминал ее, примеряя то на одну свою знакомую, то на другую.
С Ириной он растерялся. Он готов был тратить на эту женщину и время, и деньги. Он готов приехать к ней, позвать ее в гости. Он готов разговаривать с ней часами. Он хочет баловать ее и потакать ее капризам, вкусно кормить, красиво наряжать. Что это значит? Что он и время, и деньги готов тратить на нее! Да что там деньги! Он огромный кусок своей жизни, своей души, своего внутреннего мира готов не просто потратить, а подарить ей, лишь бы приняла. Как быть с тем высказыванием психолога? Да и прав ли вообще он в своем довольно сомнительном афоризме? И самое неприятное: из всего перечисленного Ирине, похоже, ничего не было нужно от Ивана. К нему она не собиралась. К себе тоже не приглашала. Разговаривать разговаривала, но беседы столь длительные стали постепенно тяготить ее.
Часто она ловила себя на мысли: к чему все это? Кто он ей, этот Иван? Бывший любовник? Приятель? Друг? И что? Кем бы она его не считала, они все равно оставались, что называется, в разных весовых категориях. Он-то ее любил. И хотел. И мечтал возобновить и встречи, и отношения, и всестороннее общение. Не только по телефону, но и вживую. И не просто вживую, а очень-очень близко… То, что для Иры явилось тривиальным курортным романом, для Ивана оказалось чуть ли не роковой встречей. Он не мыслил уже своей жизни без Ирины. Он даже готов был отказаться от своего статуса холостяка и сделать ей предложение. Но она неоднократно повторяла, что замужем, и пресекала подобные разговоры на корню.
Однажды он все же приехал. Ире сказал, что в командировку, а на самом деле кто его знает. Позвонил ей ни свет ни заря:
— Ириш! Привет! Я в твоем прекрасном городе!
— Ну и молодец! — хриплым спросонок голосом отреагировала она.
— Ты что, приболела? — встревожился Иван.
— Нет. Просто еще не проснулась.
— Я разбудил тебя? Извини. Перезвоню позже.
Ира поняла, что встречи не избежать. И в то же время не хотела встречаться. Нет, ну можно, конечно, в кино сходить, в кафе посидеть… Главное, не вести душеспасительных разговоров и устраниться от близости. Он обидится, конечно. Ну и что?! А ей-то не все равно? Себя насиловать и заставлять Ира не собиралась. Хотя понимала, что некое сопротивление преодолеть придется. Так и случилось.
Иван весь искрился. Увидев Иру, он был счастлив, как ребенок, которого обещали повести кататься на аттракционах. И вот стоит этот ребеночек в парке, выбирает, на чем бы ему прокатиться в первую очередь. Качели, карусели, горки — все доступно! И так хочется все испробовать. И настолько радость рвется наружу, что кажется — вот он, самый счастливый день в жизни! Яркое солнце, синее небо и сбывшаяся мечта!
Так и Иван. Стоял, ждал Ирину и ощущал эйфорию. Еще не видел ее, еще было только предвкушение встречи, только преддверие свидания, а восторг оттого, что сейчас перед ним появится сама лучшая женщина, самая очаровательная, самая желанная — уже переполнял его. Он привез ей целую сумку подарков. Оставил, правда, в гостинице. Они же пойдут к нему в номер. Обязательно! Он уже и стол накрыл: вино, фрукты, орехи, шоколад. С букетом долго сомневался: то ли подарить при встрече, то ли украсить цветами номер в гостинице. Потом решил: и то, и другое!
А Ира появилась перед ним спокойная, с легкой улыбкой. Он кинулся целоваться. Но она приняла букет и ловко увернулась от страстного поцелуя. Получилось смазанно: губы его коснулись ее щеки, оставив влажный след. Она украдкой вытерла лицо. Он заметил. Но расстроиться еще не успел. Еще не поверил, что это конец. У него же столько новостей! Столько эмоций! Он так ждал этой встречи, так готовился!
Услышав про гостиницу, Ира сникла.
— У-у-у-у… — разочарованно протянула она. — Я думала, мы в кино сходим, по парку прогуляемся.
Он не поверил своим ушам:
— В кино?
— Ну да! А ты что, против?
— Нет, я не против, конечно… Если ты хочешь, можно и в кино. Просто я думал…
— Что?
— Ну думал, что ты тоже соскучилась. Захочешь побыть наедине со мной. Про кино я не предполагал даже.
— Ну ладно! — легко согласилась Ира. — Тогда, может, в кафешке посидим. Вина выпьем, шашлык закажем! А?
— Ир! Ну что нам кафе какое-то. Когда у меня в номере такой красивый стол накрыт.
Ира замкнулась. Поджала губы:
— Я не хочу в гостиницу.
— Ну почему? — с каждой минутой он все больше и больше осознавал, какая пропасть между их желаниями, между их отношением друг к другу.
— Иван! — Ира посмотрела ему в глаза. Прямо, твердо и очень спокойно. Никаких эмоций не увидел он в ее взгляде. — Я думаю прервать с тобой отношения. Они меня тяготят. Они уже не нужны мне. Возможно, мои слова сейчас обижают тебя, но зато это правда.
Он был ошеломлен. Предполагал что угодно от их встречи, но только не таких откровений.
— А почему, Ир? Что не так?! — Сердце упало куда-то в живот… Иван впервые в жизни так ужасно себя чувствовал: тяжесть в грудной клетке и ухающее в животе раненое сердце…
— Даже не знаю. Все так. И все не так! Ну нет у меня к тебе чувств. Как еще сказать? Какими словами объяснить? Я не знаю.
Он недоуменно развел руками и задал глупейший вопрос:
— Ну а куда я теперь подарки? Вино? Цветы там еще… в номере? Кому все это? Я же готовился, старался. Может, все же пойдем в номер? Выпьем по бокалу? Пусть прощальный вечер. Я очень тебя прошу…
Прощание получилось грустным. Сумку с подарками Ира рассматривала с преувеличенным интересом. Подолгу держала в руках каждую вещь, разворачивала, разглядывала, комментировала:
— Духи. Ой, спасибо! Надо же, мне давно хотелось такие. У меня не было. Я даже сама себе собиралась купить, а ты опередил. Вот молодец! Спасибо!
— Косыночка какая милая! Посмотри, мне к лицу? Интересно, а состав какой? А страна-производитель? Классно! И расцветка мне очень нравится. По-моему, мой цвет. Идет? Как ты считаешь?
— А это что? Альбом для фотографий? Такой огромный! На сколько же он снимков рассчитан? Это мне очень нужно. Столько фото скопилось. Тем более что я еще африканские наши снимки никак не оформлю в альбом. Но теперь непременно.
— И еще мед, орехи, конфеты. Большое спасибо!
Иван молча наблюдал, смотрел с тоской, понимая, что видит эту женщину, скорее всего, последний раз в жизни. Он предпринял было попытку к сближению:
— Ир, а помнишь, как мы отдыхали с тобой?
— Ну конечно!
— А на пляже ночью помнишь?
— Иван! — Она досадливо поморщилась. — Давай не будем об этом. Хорошо?
Он не унимался:
— А в самолете? Ир!
— Послушай, Иван! Мне пора.
Он схватил ее за руку. Сильно, страстно, с надеждой. Но ее холодный взгляд был красноречивей любого высказанного вслух отказа.
Он отпустил ее запястье.
— Тебя проводить?
— Нет, спасибо!
— Ир! — Он потянулся к ней и вновь крепко сжал ее руку. — Ир! Ну пожалуйста, не бросай меня…
— Да ты пойми! — Ирина осторожно высвободила руку. — Тебе же нужна ответная реакция, чувство, правильно? Тебя же не устроит равнодушие!
— Конечно, не устроит. Но я хочу тебя! Что же мне делать? — В глазах металось отчаянье.
— Febris erotica? — Ире показалось, что она произнесла эти слова про себя, а выяснилось, что вслух.
— Что? — переспросил он. — Что ты сказала?
— В переводе с латыни «любовная лихорадка».
— Ну и что! Ну и пусть! — В его голосе появились истеричные нотки. — Это плохо? Разве любовь — это плохо?
— Любовь — хорошо! Лихорадка — плохо.
Он как-то сник. Совсем.
— Пожалуй, ты права. Ладно. Иди. Позволь только звонить тебе. Хоть изредка. Пока я не справлюсь со своим чувством. Можно?
— Звони, — безразлично разрешила она.
Чернота внутри Ивана сгущалась. Казалось, не только грудная клетка, но и желудок, и живот, и все органы, какие только есть в его теле, все куда-то делись, уступив место болезненной, непроглядной черноте. И только сердце продолжало колотиться как бешеное. Непонятно, правда, было, где, в каком месте оно колотится? В голове? В горле? Или в дрожащей руке, которая никак не могла чиркнуть спичкой.

Аля встретила Надежду с радостью, расспросила о новостях, рассказала, что скоро возвращается Тимур, и они будут набирать новый курс. Тимур, оказывается, был в высокогорной экспедиции, общался с монахами, постигал шаманские практики и теперь, обогащенный новыми знаниями, приезжает снова в Москву.

Надежде очень хотелось заниматься. Она и так жалела, что вынуждена была оставить занятия. Ну как ей быть? Где выкроить время хоть раз в неделю? Целыми днями работа. Вечерами — светская жизнь, от которой ей совсем не хочется отказываться. Воскресенье? Единственный выходной. Нереально. К тому же занятий по воскресеньям не бывает. Муж и без того злится, что Надя вечно занята, домом и семьей практически не занимается. Да, кстати, о муже. Она же, собственно, с этим вопросом и пришла.
— А что за вопрос? — поинтересовалась Аля.
— Понимаешь… — заволновалась Надежда, — остыла я. Ничего не чувствую к нему.
— В постели ты имеешь в виду?
— Не только! Ни в обыденной жизни, ни в общении, ни в постели. Интерес пропал. И как к человеку. И как к мужчине.
— Подожди, подожди! — Аля остановила собеседницу. — Мы же столько занимались. Говорили о том, как строить гармоничные взаимоотношения с партнером, как правильно себя вести. Разве не так? Или ты ничего не применяешь на практике?
— Ну как не применяю?! Конечно, я старалась. Ведь мы с ним уже восемь лет вместе. А занимаюсь я пять, да нет, пожалуй, больше пяти лет. И все эти годы я только и пытаюсь усовершенствовать, преобразить… — Надежда с трудом подбирала слова. Было видно, с каким усилием она произносит эти незамысловатые фразы.
— И что?
— А то, что в какой-то момент поняла: не хочу! Больше не хочу! Ведь согласись: это если два человека стремятся что-то изменить в себе, продвинуться, развиться. Тогда да! Тогда у них что-то получается. Они, что называется, идут в одной упряжке: вместе работают, вместе отдыхают…
— Согласна.
— А не так, как у нас. Я одна постигаю высоты, я одна стремлюсь донести что-то до него, а у него, кроме соцсоревнования, на уме ничего нет.
— Так, стоп! — Аля решительно прервала собеседницу. — Материальную основу существования никто не отменял. Подумай сама, как бы ты смогла учиться, постигать, расти над собой, если бы не было в твоей семье определенного материального достатка? И квартиру ты получила, и дочка растет. Кто это обеспечивает? Кто зарабатывает на жизнь?
— Алечка, так-то оно так, и я понимаю всю твою правоту. Но и ты меня пойми: не искрит, не загорается. Домой иду без настроения, из дома улетаю с радостью. Дочка — да, с той полное взаимопонимание. Она у меня послушная, спокойная, никаких проблем. А с мужем — никакого интереса. Все остыло внутри.
— И что ты надумала?
— Помнишь, Алечка, ты обещала нам показать какую-то технику, как правильно расстаться с надоевшим партнером.
— Помню, конечно! Я ее показала девочкам. Ты просто уже перестала ходить к тому времени. Поэтому ты и не в курсе.
— Да? А мне? Мне можешь рассказать?
— Могу. Но только ты должна понимать, что Станислав — это не просто надоевший партнер, это еще и муж, и отец твоего ребенка, и кормилец твоей семьи. Работать надо деликатно, грамотно, с большой ответственностью.
— Долго?
— Нет, техника быстрая. И очень действенная. Просто повторяю, в твоем случае есть масса нюансов. Но мы их учтем.

У Станислава появилась женщина. Надежда заметила это практически сразу и очень обрадовалась. Теперь в ее арсенале был беспроигрышный вариант завершения их отношений. Козырь находился в ее руках, и она им умело воспользовалась. Станислав чувствовал себя виноватым, просил прощения, обещал прекратить внебрачную связь, но не это нужно было Надежде, совсем не это.

Она разыграла партию по-своему. В итоге Станислав ушел жить к своей новой избраннице, оставив Надежде с Олечкой квартиру в новом доме и положенные алименты. По выходным бывший муж наведывался в гости, гулял с Олей, даже однажды умудрился билеты в цирк приобрести. А уж про зоопарк и говорить нечего. Это было любимое место отдыха обоих. И хотя зоопарк только возрождался, оба они — и дочь, и отец — подолгу и с удовольствием замирали возле каждой клетки и наблюдали за любимыми животными. Отец почему-то очень любил птиц, а Олечку привлекали крупные животные. Они полдня могли гулять в зоологическом саду, не уставая, не замечая течения времени. Потом шли обедать то домой, а то и к Клавдии — новой жене отца. Та оказалась доброй женщиной, и пусть не сразу, но приняла. Олечка видела в Клавдии не просто разлучницу родителей и соперницу матери, но скорее, даже врага, который беспощадно разрушил их семью. И Олечка вынуждена теперь жить без отца и довольствоваться лишь одним свиданием в неделю. Но со временем, когда страсти поулеглись и все стороны смирились с существующим положением дел, Клавдия вполне искренне радовалась визитам девочки, и та отвечала взаимностью.
А вскоре у папы с Клавдией родился маленький Сенька, и девочка все выходные с удовольствием занималась сводным братиком. Могла простирнуть пеленки, прогладить их, поиграться-посюсюкать с младенцем и даже постоять у подъезда с коляской, пока тетя Клава готовила нехитрый обед.
Надежда пребывала в счастье. Все случилось так, как хотела она. И муж не страдает. Наоборот даже: обрел новую семью и взаимную любовь. И Олечка вполне освоилась в новой ситуации. И она — Надежда — полностью удовлетворена. Жизнь улыбалась ей всеми своими самыми приятными улыбками, и она благодарила небо за свою счастливую судьбу и Алю за то, что та вовремя появилась в ее жизни.
С тех пор любой мужчина, встречающийся на пути Надежды, был с ней ровно столько, сколько той было необходимо. О том, чтобы самим оставить такую женщину, у мужчин не то что желания, мысли-то никогда не возникало. А она наслаждалась новым чувством до поры до времени, а потом спокойно расставалась. При этом мужчины оставались ее друзьями долгие годы, и отношения с ними у Нади складывались так, как задумывала именно она.
…Семейная жизнь доставляла такое наслаждение юной Ирине, что она закрывала глаза на многие очевидные минусы. Вернее, просто не замечала их. Лень своего мужа считала усталостью. Равнодушие ко многим ее мелким вопросам объясняла мудростью. Ну действительно, не будет же он выбирать ей заколку. Ему все равно: с блестками или без. Ему неважно: голубую или белую. Ему кажется, что ей вообще не нужна заколка. Что, у нее их разве мало?
Иришка заметила некое охлаждение к ней подруг после свадьбы. Девочки стали реже звонить, перестали ее приглашать в гости. Она пыталась поговорить с мужем, мол, помоги найти причину. Давай проанализируем ситуацию. Но тот считал подобные вопросы настолько несерьезными, что в буквальном смысле слова отмахивался от них. Иришка пребывала в недоумении. Переговоры с подругами тоже особенной ясности не внесли. Девочки в один голос твердили, что раз ты теперь замужняя дама, то и интересы у нас разные, и муж твой к нам относится свысока, и видимо, мы его только раздражаем. А раз так, то незачем и видеться. Ира возражала:
— Как же так? Я-то осталась прежней. И я по-прежнему вас люблю. Почему вы не хотите общаться со мной?!
В ответ звучало:
— Это тебе только так кажется, что ты осталась такой же. Ты очень изменилась. Что, впрочем, вполне объяснимо.
А Люда, самая верная и лучшая подружка, как-то постепенно, без объяснений, становилась все дальше, все холоднее, все равнодушнее. Будто бы без причины, но как-то высказалась Ире:
— Знаешь, жаль, конечно, но что-то не очень приятно стало к тебе приходить…
— Почему это? — искренне удивилась подруга.
— Ну не знаю, как и объяснить. Напряжение какое-то чувствуется. Миша как будто только и ждет той минуты, когда я уйду. Да и ты как-то скованна, неискренна. Разговоры только на общие темы, ничего личного. Не очень-то на дружбу похоже.
«Ага, значит, дело в муже», — поняла про себя Ира и успокоилась. Раз так, то и пусть! Лично она выбирает мужа. И коль он девчонкам не нравится, то и не надо. Главное, что Михаил нравится ей, и она его целиком и полностью его поддерживает. А что подруги уходят, так в этом нет ничего страшного. Еще наживем!
Пожалуй, именно в этом скрывалась одна из основных ошибок Ирины. Она готова была отказаться от своих девичьих предпочтений, от целого куска своей юношеской жизни, от милых дружеских взаимоотношений с подругами. Во имя чего? Во имя мужа! Но он не противопоставлял себя никому. Он просто не проявлял заинтересованности. И никто не мешал Ирине выстроить со своими друзьями ту линию поведения, которую она считала нужной. Но она почему-то предпочла отойти. Молча, смиренно отойти в сторону. Потом то же самое случилось и с бабушкой. То первоначальное отчуждение, возникшее еще до свадьбы, постепенно усугублялось. Михаила раздражали бессмысленные посиделки с чаем и опостылевшим вареньем. Мелочи, привычные для Ирины и принятые в ее семье, вызывали в нем приступы непонятной агрессии. Дело дошло до откровенного конфликта, когда Михаил возмутился по поводу бабушкиных взаимоотношений с мужчинами.
— Чему она может тебя научить? — кричал он, когда они в очередной раз покинули гостеприимный дом Надежды Николаевны. — Чему? Мужиков менять как перчатки?
Ирина тогда грустно усмехнулась и ни к месту удивленно произнесла:
— Почему «как перчатки»? У меня, например, всего одна пара. Несколько лет. Я их редко надеваю, и нет никакой необходимости их менять вообще, не то что часто.
Лучше бы она этого не говорила. Потому что Михаил взорвался так, что у них случилась первая настоящая ссора.
Михаил повысил голос до визга:
— Ты что, совсем не соображаешь? Считаешь меня идиотом? Я пытаюсь найти приличные слова, как-то поинтеллигентней высказаться, чтобы не обидеть твою родню, а ты меня на место ставишь?! Слово «перчатки» ей не понравилось, видите ли!
— Тише, Миша! Ну пожалуйста! Что ты так раскричался? Вон люди оборачиваются… — тщетно пыталась она успокоить мужа.
Но тот и не думал останавливаться. Кричал, размахивая руками, брызгая слюной. Ира даже испугалась его такого. Он представился ей каким-то лесным чудовищем — агрессивным, злым, исторгающим проклятия, но при всем при этом не очень серьезным почему-то. Страшным в своей злобе, причем на Ирин взгляд, совершенно неоправданной, но несерьезным. Потому что не верилось Ире, что ее муж, такой взрослый и самостоятельный, может ругаться и не реагировать на призывы жены успокоиться.
Короче, договорились до того, что если уж Михаилу все не нравится в доме Надежды Николаевны и так все раздражает в ее поведении, то они могут вообще не ходить к бабушке в гости. А по необходимости Ирина может запросто общаться с ней по телефону. Общесемейные встречи по праздникам и важным мероприятиям остаются неприкосновенными, а все остальное общение можно свести до минимума.
Ирине казалось в тот период времени, что если она идет навстречу своему любимому мужчине, то он оценит это и будет благодарен ей — своей супруге — за понимание и внимание к его личности. Но видимо, по-разному супруги воспринимали одни и те же события совместной жизни, потому что Михаил принимал все как должное, не задумываясь над тем, что его жена отказывается от своей неповторимой молодости. Ему было бы удивительно, если бы он узнал, что Ирина скучает по подругам. Он не поверил бы в то, что Ира переживает разрыв с бабушкой. Вот он, например, развелся с первой женой и не вспоминает о ней. И о ребенке не вспоминает. Он просто забыл о нем. Алименты платит исправно, и ладно. Родители его, правда, чего-то там дарят внуку на новый год и на день рождения. Но это их дело. Лично он не собирается никаких знаков внимания оказывать ни ребенку, ни бывшей супруге. С глаз долой — из сердца вон! Правильная поговорка! Или пословица? Он никогда не понимал разницы между этими филологическими понятиями. Короче, правильное высказывание. А у него теперь новая семья, молодая жена. Ему нужно совершенно другие взаимоотношения выстраивать.
Вот бывшей супруге доверял, разрешал и с подругами встречаться, и отдыхать ездить без него. И что хорошего из этого получилось? Ничего! Слишком вольной себя почувствовала! Слишком свободной! То не хочу! Это не буду! То санаторий ей подавай. То день рождения в ресторане отметь. Барыня, видите ли! Нет, не стал Михаил терпеть такого потребительского отношения к жизни! Выгнал ее с ребенком! Иди к своим родителям! Раз они тебя воспитали наглым потребителем, то пусть сами с тобой и занимаются. И нечего ни на площадь претендовать, ни на материальное обеспечение. Ишь, чего захотела: одно удовольствие от жизни получать!
В общем, выгнал, развелся и забыл. Кроме обиды и злости, ничего не осталось. Может, и не было между ними и любви никакой, коль так запросто мог забыть о ней.
Узнав о том, что ее Михаил был женат и что он имеет ребенка, Ирина впала в шок. Сначала с ней случилась истерика, которая впоследствии вылилась в длительную депрессию. Стресс был колоссальный. Ира долгое время не могла прийти в себя. Потом, чуть позже, анализируя ситуацию, она задумалась: а почему Михаил ничего не рассказал ей перед свадьбой? А почему она сама не спросила его ни о чем? Ведь взрослый же человек ей предложение делал. Имелся же у него определенный опыт отношений с женщинами. Почему не поинтересовалась? Паспорт не посмотрела?
Стресс усугублялся внезапно образовавшейся изоляцией: с подругами — охлаждение, с бабушкой — отдаление, с родителями Ирина, хоть и имела ровные, спокойные отношения, близкой никогда не была. А еще и беременность каким-то образом случилась. Вернее, каким образом, вполне понятно. Непонятно было, зачем она сейчас. Учеба в разгаре. Сама Ирина еще не успела насладиться своим новым статусом жены, как сразу еще один статус возник — будущая мать! Да, с таким грузом эмоций справиться никак не удавалось. Она то плакала, то грустила, то разрывалась между любовью к мужу и тоской по подругам и бабушке.
В общем, как это ни грустно, семейная жизнь как-то сразу не задалась. Вернее, даже не так. Семейная-то будто бы складывалась нормально: официальный брак, ребенок… Но душевно Ирине было очень не по себе. Что-то не складывалось в ее жизги. Почему нужно выбирать между мужем и девчонками? Почему обязательно нужно жертвовать отношениями с бабушкой ради спокойствия мужа? И отчего это так больно — узнавать о прошлой жизни своего любимого? И зачем он это скрыл? Вопросы множились, ответов не находилось.
Однажды Михаил вернулся домой с работы и увидел супругу лежащей на диване. Чуть ли не впервые Ира не кинулась его встречать. Ей было плохо, подташнивало, и любое телодвижение приводило к тому, что к горлу подкатывал очередной приступ дурноты. Хотелось заснуть и спать долго-долго, ровно столько, сколько осталось до родов… Но и заснуть не получалось. Ее то знобило, то бросало в жар. Ира мучилась от бесконечно меняющихся состояний своего организма.
Михаил поприветствовал супругу из коридора, переоделся, помыл руки и как ни в чем не бывало спросил:
— Что на ужин? Чем любимого мужа встречаем?
Воспоминание о еде отозвались очередным спазмом беременного организма, и Ира через усилия ответила:
— Миш, свари сосиски! Мне плохо. Я не могу.
Михаил удивился и… расстроился. И совсем не оттого, что жене плохо. Скорее, это вызвало раздражение. Расстроился он из-за невнимания к себе. Как это: «Свари!»? Что значит: «Я не могу»?
Он удивленно подошел к Ирине, присел на диван:
— Почему тебе плохо? Где плохо?
— Да везде. Все тело изнемогает. И тошнит, и знобит…
— Слушай, ну ведь это только начало беременности! Что ж ты и дальше будешь мучиться?! И меня мучить заодно?
— А тебя-то как я мучаю? — не поняла Ирина.
— Ну как? Я не для того женился, чтобы самому себе сосиски варить! Что непонятного?
— То есть… как? — в Иринах глазах заметалось недоумение. — Ну чем же я виновата, что у меня токсикоз?! Мне же самой противно!
— Ну раз противно, делай аборт!
— Как? — Глаза Иры моментально наполнились слезами. — Почему? Разве ты не хочешь ребенка?
— Такой ценой — нет! И вообще… У меня уже есть ребенок. И ты знаешь, как я к нему отношусь.
— Но ведь ты же мне ничего не говорил. Не предохранялся, — Ирина ничего не понимала. Ее любимый, ее муж, ее самый близкий человек говорит ей слова, которые она понять была не в состоянии.
— А разве тебя не учили твои любимые мама и бабушка, что предохранение — это целиком и полностью женская проблема? Разве тебя не учили, как надо встречать мужа с работы? Как кормить его ужином? И что плакать перед мужчиной безнравственно? Это тебе тоже никто не объяснял?!
В голове Ирины все перемешалось. Она никак не могла взять в толк, почему она — живой человек — не имеет права на боль, на неважное самочувствие, на плохое настроение. Почему она не может быть самой собой дома, рядом с любимым? Она понимала только одно: что муж недоволен, раздражен, голоден. И что никакие разговоры, уговоры и взывание к совести ему сейчас абсолютно не нужны.
Она нашла в себе силы подняться, пошла в ванную, умылась и уныло побрела на кухню.
С тех пор она знала, что не имеет права показывать мужу ничего, что может вызвать его недовольство. Что если уж у нее возникают переживания, то только по поводу него, любимого мужа… Что если ее и переполняют какие-то чувства, то только к нему…
Она должна скрывать свои сомнения, волнения, должна всегда хорошо выглядеть, иметь на лице улыбку и искренне восторгаться своим мужем.
По молодости лет, по глупости, по неопытности, по отсутствию рядом старшего друга Ирина была уверена, что так, видимо, и должно быть. Вышла замуж, тем более за человека намного старше себя, значит, слушайся мужа, надейся на него, доверься ему, положись на него во всем — и будет тебе семейное счастье!
Но не получалось. Получалось постоянное уговаривание себя, нескончаемый внутренний диалог и… самое страшное — исчезновение любви. Через три-четыре года Ирина поняла, что живет с равнодушным человеком, с полнейшим эгоистом, который занимается только собой и интересуется только собой… К этому времени, правда, она имела уже двоих дочерей и незаконченное высшее образование.
Ира кинулась к бабушке.

— Ир! — Голос Ивана в телефонной трубке был нарочито весел. — Привет!

— Привет! — несколько удивленно ответила Ира. Они же вроде договорились, что расстаются, что отношения закончены… Нет, поболтать, конечно, можно изредка, но сегодня Ира, честно говоря, не была настроена на пустую болтовню. Старшую дочь на седьмом месяце беременности положили на сохранение, и Ирина ждала от нее звонка, был ли обход, что сказал врач, как долго ее там продержат и прочее, прочее…
Поэтому звонок Ивана раздался совершенно не вовремя, и Ира не скрывала своей досады.
— Есть минутка поговорить? — почувствовав неловкость, спросил Иван.
— Ну если только минутка… Что ты хотел?
— Ир… я понимаю, что невольно напоминаю о себе, но… помнишь, я тебя фотографировал в поездке? Помнишь, в стиле ню?
— Это голую, что ли? — раздраженно переспросила Ира.
— Ну да!
— Так и говори! А то «стиль ню» выдумал какой-то! — Ира не скрывала своего неудовольствия.
— Да это не я выдумал. Это направление такое… Оно давно существует в искусстве. Причем как в живописи, так и в фотографии.
— Ой, ну хватит мне лекции читать! — на полуслове осекла его Ирина. — Ты же просил минутку, а уже больше двух прошло.
— Ладно, не заводись! Я просто хотел узнать: что мне со снимками делать?
— А что с ними нужно делать?
— Да ничего не нужно! Просто я интересуюсь: нужны ли они тебе? Или я могу их себе оставить?
— Слушай, Иван! Ты меня правда дурой считаешь или как?
— Почему, Ир? Почему дурой?
— Да потому! Конечно, я хочу, чтобы этих снимков у тебя не было! Конечно, я предпочла бы иметь эти фото только у себя! И фото, и пленку. Но как я могу запретить тебе иметь такие же? Во-первых, это твой фотоаппарат, и пленка принадлежит тебе. К тому же там запечатлен кусок как твоей, так и моей жизни, который мы прожили вместе. Просто мы вместе прожили тот кусок времени. И во-вторых, даже если я запрещу тебе их иметь и прикажу вернуть мне и пленку, и готовые снимки, где гарантия, что ты не сделаешь второй экземпляр? — Ира не просто волновалась. Она кричала.
Она разнервничалась и пребывала в неопределенном состоянии: ей и вправду хотелось посмотреть на себя в стиле ню и не очень-то хотелось оставлять такого рода фотографии мужчине, отношения с которым закончены…
— Ир! Да не волнуйся ты так! Если уж ты так совсем против, я не собираюсь тебя обманывать. Не хочешь — не надо! Я тебе все отправлю! И обещаю: ничего не оставлю у себя! Ни одного снимка! Хотя мне очень хочется. Ты такая красивая! — Его голос сбился. С подчеркнуто радостного вначале разговора он постепенно съезжал на грустные ноты, чтобы в конце диалога включить еще и ностальгически-эротические оттенки…
— Как — отправлю?! — Ира заволновалась еще больше. — По почте, что ли? А не дай бог, не дойдет?! Или по дороге вскроют?! А потом еще опубликуют где-то?! — продолжала заводиться она.
— Хорошо. Я привезу. — Казалось, Иван ждал именно такого логического движения их разговора и спокойно высказал самое желанное для него решение. — Тем более мне в командировку предстоит ехать на следующей неделе. Не в Питер, правда, но недалеко… В ваши края. Я заеду.
На том и порешили. Ира поторопилась закончить разговор и тут же о нем забыла. Волнение за дочь перебило все другие эмоции, и она окунулась в это волнение целиком и полностью, задвинув воспоминание о курортном романе в дальний ящик своей памяти.

Тогда, много лет назад, когда Ирина начала огорчаться по поводу столь быстро уходящего семейного счастья, ее спасла бабушка. Вернее, даже не спасла, а как-то настроила грамотно, поддержала… Причем так поддержала, что Ирина, до сих пор пребывая в состоянии странного замужества, чувствовала себя более-менее неплохо.

Тогда, много лет назад, Ира просто пришла к бабушке и расплакалась. Та ничего не стала спрашивать. Она и без расспросов прекрасно все понимала и предчувствовала.
— Бабушка, бабулечка! Я не хочу так жить! Мне не нравится так жить!
— А по-другому ты не можешь!
— Как? Почему?
— А как по-другому? Что ты хочешь изменить?
— Ну как что? Как что? — Ира заливалась слезами, жалела себя и действительно не понимала, что именно ей хотелось бы поменять в своей жизни.
— Вот сейчас ты поплачешь, — спокойно говорила бабушка, — мы попьем чаю, и ты мне буквально по полочкам разложишь, что тебя не устраивает. Хорошо?
Ирина шмыгала носом, утирала слезы, пила чай, заедала свою боль шоколадом, которым бабушка в изобилии угощала внучку, и… не могла связать и двух слов.
— Ну… как? Что меня не устраивает? Даже не знаю, как и сказать!
— Вот видишь! Может, все хорошо? Может, и менять ничего не надо?!
— Как не надо?! Бабушка, милая! Еще как надо!
— А что бы ты хотела изменить? — продолжала допытываться Надежда Николаевна.
— Я бы хотела, чтобы Миша занимался детьми, чтобы уделял мне больше внимания, чтобы проявлял чувства ко мне более красноречиво, чтобы помогал мне по дому, чтобы…
— Стоп! Остановись! — Бабушка уверенно положила свою ладонь на стол, как будто печать поставила под Ирочкиными претензиями. — Все не то!
— Что не то?! То! Я именно этого хочу!
— Ирочка! Послушай, что ты говоришь?! «Я хочу, чтобы он делал то-то… Чтобы он изменился, чтобы он преобразился…»
— Да! Правильно!
— Это абсурд!
— Ну почему?! Это же честный ответ!
— Да честный-то он честный, — бабушка грустно улыбнулась, — только нереальный и неправильный!
— Да объясни же! — взмолилась заплаканная Ира.
— Если ты мне скажешь, что хочешь измениться сама, я поверю. Если ты захочешь перестроить что-то в своем отношении к твоему мужу, я поверю. Но переделать человека?! Заставить другого измениться?! Тем более если он сам того не хочет… Нереально!
— А… как же тогда?
— Только один путь! Меняться самой!
— И что?
— А то, что, изменившись, ты невольно вызовешь изменения вокруг себя. Ситуация будет меняться сообразно твоему поведению, твоим усилиям… А как мы можем заставить жить по-другому кого-то?! Сама подумай!
— Да… Пожалуй… Наверное, ты права… А что делать?
— Ты помнишь наш разговор? Давно… В тот самый первый раз, когда ты пришла ко мне с вопросом… ну или с просьбой?
— Помню, конечно! Я тогда даже тетрадку, по-моему, завела и тему записала, что-то типа «искусство жить» или «наука любить»… Точно уже и не вспомню.
— Именно! Тот случай я и имею в виду. Мы только начали обучение…
— И я отдыхать уехала, — закончила Ира начатую бабушкой фразу. — Потом началось: замужество, беременности одна за другой…
— Вот-вот, — поддержала Надежда Николаевна. — Не до учебы!
— Баб, ну правда, не до учебы было! Не иронизируй!
— Что ты, Ирочка?! Мне совсем не до иронии! Я же видела, что из себя твой Миша представляет, и понимала, что поторопилась ты со свадьбой… Но не смела сказать…
— Может, и напрасно! Могла бы на правах старейшего члена семьи высказать свое мнение! — с некоторым вызовом возразила Ирина.
— И стала бы твоим врагом! — уныло констатировала бабушка.
— Почему это врагом? Зачем ты так?
— А разве не так? Я ведь и так им почти стала. Но если не врагом, то недругом уж точно.
Ира опустила глаза, тем самым внутренне соглашаясь со словами бабушки.
А та продолжала:
— Думаешь, я не видела, что Михаил злится на меня? Думаешь, не понимала, что он настраивает тебя против?
— Ну нет! Не так! — пыталась возразить Ирина.
— Так, внученька, так! Но я не могла идти поперек твоей воли. Было ясно, что ты выбрала мужа. Ну не получилось у тебя гармоничного сосуществования с твоим привычным окружением. Тебе пришлось выбирать. К сожалению, так бывает. И довольно часто. А особенно в начале семейной жизни. Как я могла вмешаться? Ты строила свой очаг, как считала нужным. Ты полностью растворилась в своем муже. Ты же не знала тогда, каким он окажется…
— Вот именно, именно! Бабушка, ты все правильно понимаешь! — воскликнула Ирина. — Я-то думала: он — моя опора, стена, плечо! Не знаю, какие еще слова говорят, когда хотят подчеркнуть надежность?
— Ну, наверное, эти и говорят. Еще говорят: как за каменной стеной, как у Христа за пазухой…
— Ну вот… Мне казался он таким самостоятельным, ответственным, заботливым… А оказалось: эгоист, лентяй! Равнодушный, скучный человек!
И после паузы:
— Что делать, бабушка?!
— А что делать? — глубокомысленно переспросила та. — Любить себя!
— Что-о-о?
— Да-да! Именно то, над чем мы начали работать с тобой несколько лет назад…
— Ну, бабушка! При чем тут любовь к себе?! Ну почему ты меня никак не поймешь?! — занервничала вновь Ира. — Я хочу простого, самого обыкновенного семейного счастья! Сейчас! Сразу и навсегда! А ты мне опять про какую-то любовь к себе! — Ира раздраженно заходила по кухне, зашумела чашками, задвигала стульями в каком-то псевдохозяйственном порыве.
— Ты знаешь рецепт? — спросила Надежда Николаевна у мечущейся Ирины.
— Какой рецепт? Рецепт чего?
— Рецепт счастливой жизни! Знаешь?
— Я? Нет…
— А я знаю… По-моему, ты за ним ко мне пришла. Разве нет?
— Да, наверное, за ним!
— Тогда возьми свою тетрадь… она, кстати, у меня осталась… Вон там… на книжной полке… посмотри между Монтенем и Бальтасаром… Нашла?
— Да! — удивилась Ира. — Надо же! Я уж и забыла, как моя тетрадь выглядит. А она у тебя оказалась.
— Садись. Слушай. Запоминай! А лучше — записывай!

Иван никогда не был женат. И детей у него, по его мнению, не было. Во всяком случае, он о них не знал, потому что ни одна из женщин ни разу в жизни не предъявляла ему претензии об отцовстве. Поэтому к своему сорокалетию Иван подходил, что называется, один-одинешенек. Ни семьи, ни жены, ни ребенка, ни котенка. Его абсолютно не угнетала такая ситуация. Он считал свою жизнь удавшейся, интересной, насыщенной и никоим образом не страдал от своего холостяцкого существования.

Встреча с Ириной выбила его из колеи. Он прислушивался к себе и наблюдал за собой со стороны, применял все известные ему психологические тесты и пришел к выводу: он не влюблен. Уже не влюблен. Это в прошлом. Да, поначалу он заинтересовался этой женщиной, потом потянулся, зажегся, а теперь — он уже по-настоящему погряз в своем чувстве. «Влип», как говорят иной раз мужики, чтобы за нарочитой грубостью спрятать свою истинную боль…
Он думал о ней непрестанно… Хотел позвонить, но каждый раз с усилием останавливал себя, понимая, что его назойливость может раздражать. Ну что он сделал не так? Почему она остыла к нему? Ведь он же ей нравился! Нравился! Он уверен в этом! Она испытывала с ним истинное наслаждение и не скрывала своего восторга… Она бурно и страстно предавалась любовным ласкам в его объятиях… Она вела себя с ним в постели откровенно, если не сказать развязно. И именно это возбуждало его неимоверно! Но не только это, не только. Постель постелью. Секс сексом. Эти понятия очень важны для него. Очень! Но оказалось, что они не главные в их отношениях.
Главной примой в этой драме выступила душа. Вот она-то как раз была, скорее всего, равнодушна к плоти. Ее интересовало нечто более эфемерное, неуловимое, неосязаемое… Душу Ивана интересовала душа Ирины. Вполне логично, между прочим. Плоть ищет отклика плоти партнера. Диалог ведь возможен при разговоре двоих. А вот взаимность душевного тепла обеспечивают только сердца. Все их отношения свелись к физиологии. И странно: это уж скорее его, мужика, могла устроить подобная ситуация. Переспали, отдохнули, пережили несколько приятных дней вместе, наигрались… и забыли! Это, скорее, женщинам свойственно перебирать в памяти нюансы взглядов, касаний, признаний. Это они готовы принять эротическое желание за влюбленность, а настойчивость — за заинтересованность. Это женщины более глубоко переживают разлуку, скучают, плачут, перебирают фотографии, вспоминают, вздыхают… Это они могут ждать продолжения романа, звонков, писем, повторных признаний, подтверждения своей неотразимости, благодарности и прочих вещей…
А тут все в точности до наоборот. Он, матерый бабник, холостяк с большим стажем, независимый, самодостаточный мужчина — влип! Он даже не влюбился! А именно полюбил! И страдает теперь от неразделенного чувства!
Сдаваться не хотелось. И бороться не было сил! Но чувство съедало изнутри, отравляя существование. Все меркло: радость от встреч с друзьями, успешность очередной сделки на работе… Да и само по себе ежедневное существование его, которое приносило обычно только положительные эмоции… Он не хотел так жить. Ему хотелось вернуться в свое былое состояние безмятежности, покоя, гармонии. В то время, когда он встречался с женщинами тогда, когда это было ему удобно… Когда именно он являлся инициатором и начала романа, и его завершения… Когда только он определял ту меру душевной нагрузки, которую он может себе позволить… А здесь — какая-то вечная тревога, тоска, лихорадочное возбуждение. Как это Ира высказалась однажды? «Любовная лихорадка»? Точно! Так и есть! Ведь трясет его, бросает то в жар, то в холод… Никак не может успокоиться…
Вот и сейчас, вместо того чтобы уговорить себя, утешить чем-то, дать себе возможность забыться, расслабиться, он ищет вариант новой встречи, он продумывает реальные пути общения, пытаясь возобновить утраченную связь.
Он сделает еще одну попытку. Ему никак не хочется терять эту женщину, которая оставила след в его сердце…
Вот ведь что странно: в сердце! Обычно его интересовала постель, секс, игра, процесс соития. А все остальные романтические изыски были вторичны. Да и к женщине, как к личности, как к персоне, его особенно никогда не тянуло. Может, только давно-давно, в молодости… Но то первая любовь. Ей положено быть и романтичной, и драматичной, и обостренной до предела.
А во взрослой жизни, пожалуй, и не было у него особенно серьезных отношений с дамами. В основном все основывалось на сексе. Развиваться, правда, чисто сексуальные отношения могли до поры до времени, поскольку если в них отсутствует любовь, то они очень быстро себя исчерпывают, надоедают, приедаются… Голая физиология, даже если она технически грамотно поддерживается партнерами, остается лишь механическими телодвижениями, не приносящими истинного, глубинного наслаждения.
Короче говоря, Иван хотел Ирину. Хотел, если выразиться поточнее, всесторонне! И как собеседника, и как друга, и как любимую женщину, и как интересную личность.
Фокус с фотографиями на самом деле никаким фокусом не являлся, просто Иван воспринял факт наличия снимков голой Ирины как знак к сближению. Тем более она сама сказала, что пересылать подобного рода фотоматериалы небезопасно! Естественно, он привезет ей все сам. Лично в руки.
Сердце Ивана, озаренное надеждой на новую встречу и возможное свидание, вновь ожило. Впервые за долгие-долгие дни тоскливого ожидания…

Учеба Ирины с бабушкой возобновилась, но занятия носили характер спонтанный и нерегулярный. Вечно Ирина торопилась то к девочкам, то к мужу. Вечно должна была оправдываться перед Михаилом за долгое отсутствие. А поскольку посещение Надежды Николаевны муж Ирины по-прежнему не приветствовал, то она вынуждена была что-то придумывать, чтобы не обострять внутрисемейные отношения.

С одной стороны, она понимала, что на настоящую семью они с Михаилом и детьми вряд ли похожи. С другой — разрушить эти отношения она не решалась. Слишком важен был для нее сам статус жены. Жизнь детей она также не представляла без Мишиного присутствия в семье. Так он хоть находится с ними, беседует, и иногда они хоть что-то делают сообща. Пусть только ужинают, смотрят телевизор или выходят из дома по утрам: он на работу, они в школу. Пусть даже такая малость, но вместе… А уж если разъехаться, развестись, то совсем девочки не увидят отца. А он погрязнет в своей лени, усталости, бездействии, апатии…
И потом, при всей его самоотстраненности, зарплату в дом он приносит исправно. И неплохую, надо признать, зарплату. Ей одной двоих дочерей не потянуть. Тем более что теперь появилась надежда на бабушкины уроки. Уж ее-то успехи в отношении с мужчинами трудно отрицать. Ирина наблюдает их на протяжении всей своей жизни. У бабушки и вправду есть чему поучиться.
И Ирина упорно пыталась взять хоть крупицу тех знаний, которые с удовольствием пыталась ей преподнести Надежда Николаевна.
Но… эффекта не было. Впрочем, Надежду Николаевну это не удивляло, потому что многие неписаные законы восприятия информации нарушались Ириной то и дело. Она то отвлекалась на телефонные разговоры, то забывала взять тетрадь с записями, то торопилась быстрее закончить занятие, то витала мыслями совсем не там, где надо бы…
А потом — одно дело выслушать или даже записать. И совсем другое — воплотить в жизнь! Ведь чтобы какое-то знание реально применить, надо сделать его своим, пропустить через себя, осознать, принять и лишь затем начинать жить по вновь открытым законам. А Ирина, хоть и была настроена учиться, видимо, на самом деле ничего не хотела менять кардинально в своей жизни. А самое главное — не хотела меняться сама.
Она предпочитала синицу в руках. Для Надежды Николаевны такое положение вещей стало вдруг очевидным, и она медленно и безболезненно свела на нет все попытки обучения внучки. Хотя она искренне жалела Ирину. С высоты своего опыта Надежда Николаевна прекрасно понимала, что с таким отношением внучки к себе та вряд ли сможет стать счастливой…

Ирина и в самом деле смирилась с ситуацией. Дочери особых огорчений не доставляли. Росли себе и росли, взрослели, становились то своевольнее, то романтичнее… Все в рамках нормы, по возрасту. Сама для себя Ира решила: раз не получилось из них с Михаилом гармоничной супружеской пары, то она будет ориентироваться на себя, на свои потребности и интересы. А Михаил… Пусть живет как знает. Да, получается, что каждый сам по себе и что семьи как таковой нет. Есть видимость: проживание под одной крышей, якобы общее ведение хозяйства, но… не более того. Душевная близость отсутствовала, эмоциональная — была крайне слаба, а сексуальная — и вовсе прекратилась со временем.

Михаил вышел на пенсию, уехал на дачу, жил там обособленно и непритязательно. Всех все устраивало. И только одна Надежда Николаевна нет-нет да и вспоминала о своем неудачном опыте обучения Ирины. Она почему-то чувствовала свою вину за ее несложившуюся жизнь. Хотя она-то в чем виновата? Своя жизнь ей удалась вполне. Вон скоро восемьдесят, а она еще молодцом! Глаза живые, энергии хватает, мужчина рядом есть. Внешний вид, правда, немного стал подводить: шея сморщилась, руки покрылись пигментными пятнами, пальцы сделались узловатыми и не столь подвижными, как прежде. Но маникюр по-прежнему идеален, помада — только перламутровая, обувь — пусть на небольшом, но каблуке. Конечно, походка не такая энергичная, движения уже менее ловкие и не столь красивые, как раньше. Но чай она по-прежнему заваривает самый ароматный. И на варенье королевское, слава богу, сил еще хватает. Жить можно!
Ирочке опять же спасибо! Закрепила за Надеждой Николаевной доктора из ближайшей поликлиники. Чуть что, та зайдет, давление измерит, осмотрит, назначит лечение, поддержит. Так что все у нее нормально. Можно даже сказать, хорошо.

Иван почувствовал, что в этот раз позвонил вовремя. Ирина говорила с ним в очень располагающем тоне и вообще была неожиданно мягка. Он даже воспрял духом и опять ощутил надежду:

— Ириш! Я фотографии привез. Как договаривались.
— Да? Вот здорово! Спасибо!
— Надо бы увидеться!
— Да…
— А ты свободна вечером?
— Вечером? Если только после работы…
— Хорошо.
Образовалась пауза. Иван боялся форсировать события, понимая, что очень хочет ее увидеть, и одновременно опасался назначить свидание. Кто ее знает, как она среагирует. Ведь в прошлый раз не вышло ничего.
А Ирина молчала, потому что вдруг осознала, что соскучилась… Не хотела показывать своего состояния и не могла не показать. Во-первых, ей было ясно, что он и так уже почувствовал ее тон… А во-вторых, ей и вправду захотелось увидеть его… Кто знает, почему так происходит? Сегодня нет — завтра да. И наоборот. Почему? Что за законы такие у человеческих взаимоотношений? И можно ли их проследить, проанализировать, понять? Лично сейчас Ира не понимала саму себя, не то что всеобщие закономерности любви. Да и любви ли? Так, взгрустнулось… Бывает.
Иван не торопился. Сказал просто:
— Я перезвоню тебе днем. Договоримся о встрече.
— Ладно. Звони. — Он почувствовал легкое разочарование в ее голосе и обрадовался. Она ждала от него другого предложения! Она ждала напора, страстного порыва! А вместо этого «я перезвоню». Ура! Значит, еще не все потеряно. Значит, у него есть шанс. Надо посмотреть, какие кафе или рестораны есть неподалеку от его гостиницы. А вдруг? А чем черт не шутит?! А почему бы и нет?!
И Иван, окрыленный и полный надежды на вечер, засуетился, забегал в поисках места встречи и озадачился покупкой пусть небольшого, но подарка своей возлюбленной. И хорошо бы успеть подстричься. Она любит короткие мужские стрижки. Он помнит об этом. Ему, правда, еще в пару мест надо успеть забежать по работе, но ничего: он успеет! Он все успеет сегодня!
Ирина сама себе удивлялась. Никаких чувств к Ивану у нее вроде бы не было. И все же… все же… Она обрадовалась звонку. Непонятно почему, но обрадовалась. И ждала более эмоциональной реакции со стороны Ивана. А он как-то на удивление был краток и даже сух. И как будто бы холоден. Она даже немного расстроилась. Неужели она его больше не волнует как женщина?
А с другой стороны, что в этом удивительного? Она же сама прервала их связь. Она отказала ему в близости тогда, в их прошлую встречу. Подарки приняла, а в близости отказала. Хотя если бы она и от подарков отказалась, было бы еще хуже. Куда бы он их дел? Раздал горничным? Увез обратно? В любом случае такая ситуация была бы унизительна для него вдвойне…
Так, ладно! Что было, то прошло. А сегодня-то что делать? Похоже, никакого свидания Иван назначать не собирается. Встретит ее где-нибудь возле метро, передаст пакет с фотографиями, перекинутся они парой дежурных фраз и все…
А ей захотелось романтического ужина, неспешной беседы, блеска глаз, неожиданной слезы, невесть откуда оказавшейся на нижних ресницах… Ей захотелось тепла его ладоней, жаркого шепота у самой мочки уха, прерывистого дыхания… Ей привиделась широкая постель, сброшенное покрывало, испарина тел… Бокал вина на полу, одна долька апельсина на двоих, когда сок льется между соприкасающимися губами и стекает несколькими капельками ей на грудь… А Иван нежно слизывает их с ее трепетной кожи… Ей вспомнились жар их первой страсти, ее необузданность.
Ей целый день было не до работы. Она была рассеяна, задумчива и абсолютно неадекватна на своем рабочем месте. Кидалась на каждый телефонный звонок, расстраивалась, продолжала ждать. И мечтала, мечтала…

Иван выдерживал паузу. Не звонил. Он уже определился с рестораном. Вдруг она не откажется поужинать… Он заканчивал свой очередной деловой визит. Ему оставалось всего ничего: стрижка и букет. Фотографии были с ним. И все! Он практически готов к встрече!

Звонок раздался ближе к вечеру, когда Ирина уже истомилась окончательно. Она пыталась сохранить официальный тон в разговоре с ним, но голос выдал ее… Иван услышал. И желание ее, и нетерпение, и то, что ждала, и то, что соскучилась. Услышал, вспыхнул, но от избранной им тактики поведения не отступил. В том же несколько холодном тоне произнес:
— Ириш! Извини, что беспокою в рабочее время! Ты можешь уделить мне минутку?
— Конечно! — гораздо более эмоционально, чем этого требовала ситуация, ответила Ира.
— В котором часу ты освободишься?
Ей хотелось крикнуть: «Да хоть сейчас!», но она сдержалась:
— Через час. Да, наверное, так. В лучшем случае, минут через сорок.
— Хорошо. Давай я тебя встречу у метро. Там решим, куда пойдем.
— А ты что, еще не решил?! — Опять она себя выдала.
Он ликовал. Но смог сдержаться и не подал вида:
— Я могу предложить тебе на выбор: кафе, кино, парк. Выбирай!
У Иры упало сердце. Какое кино? Какой парк? Он что, совсем ее не хочет?! Ах да! Она же в прошлый раз ранила его своим отказом. Ну и что?! Мало ли что было в прошлый раз? Тогда она его не хотела. А сейчас хочет.
— Знаешь, честно говоря, в кино что-то не хочется…
— Да? Странно… Я помню в прошлый раз ты настаивала, — в его голосе не было издевки, но легкая ирония все же угадывалась.
— Ну… то в прошлый, — неопределенно протянула Ира.
— А что? Сейчас что-то изменилось? — Он потихоньку начал разведку.
— Изменилось… — голос сел. У Иры пересохло в горле.
— Ладно! — весело согласился он. — Значит, кино отменяется! А парк?
В другой раз она бы рассмеялась, а сейчас ответила тихо и очень серьезно:
— И парк тоже.
— Что же нам остается? — Он смелел с каждым мгновением.
— Из твоего списка только кафе, — обреченно вздохнула Ира.
— Похоже, тебя и это не устраивает, — его уже несло на волнах сладостного предвкушения. — Есть другие предложения?!
Она замялась. Приглашать его к себе в гости она не готова. Предложить встретиться в гостинице — скомпрометировать себя. Хотя, похоже, она и так вся как на ладони.
— Даже не знаю…
— Хорошо, Ириш! Я все понял! — Он по-прежнему пребывал в своем образе, не срываясь ни на интимный шепот, ни на эротические намеки… — Давай так. В семь встречаемся у выхода из метро. Там определимся.
Она повесила трубку и чуть не застонала. Рядом сидящая сотрудница подняла на нее глаза:
— Ир, ты чего? Тебе плохо?!
— Нет, все нормально, — Ира жалко улыбнулась. — Просто устала, а еще вечером встреча назначена. Не знаю, когда домой доберусь.

Скромный букет, легкое прикосновение губами к щеке, банальное: «Привет!» У Иры совсем испортилось настроение.

Господи! Да что же это такое? В кои-то веки захотелось ей мужской ласки и на тебе! Похоже, все срывается. В последнее время постоянного любовника у Иры не было. Она вроде бы и не страдала от этого, поскольку повышенным либидо не отличалась. Курортный роман ее вполне устроил… А в каждодневной своей жизни она будто бы и не нуждалась в постоянном присутствии мужчины рядом. И надо же, именно сегодня, когда она так охвачена желанием, так готова к близости… он, мужчина, который рядом, кажется абсолютно равнодушным. Сейчас отдаст фотографии и уйдет. Это будет ужасно.
Иван взял ее под руку и предложил на выбор несколько мест, куда они могли бы направиться… Но Иру все эти места не интересовали.
— Слушай! Я подумала… Сейчас все кафе-рестораны забиты. Людей полно, после работы кругом все занято… Мы толком ни поговорить, ни снимки посмотреть не сможем.
— Пожалуй!
Оба замолчали. Стояли на улице, смотрели друг на друга и молчали.
— В гостиницу мне приглашать тебя неловко… — начал было Иван.
— Почему это?! — У Иры вырвался вопрос с такой детской непосредственность, что Иван не счел нужным скрыть улыбку.
— В прошлый раз ты отказывалась… Тебе почему-то было неприятно.
— То в прошлый… — Она второй раз за день повторила эту фразу.
— Ну раз так, то пошли…
Гостиничный номер на сей раз был пуст. Никаких фруктов на столе, никаких цветов в вазах. Не то что в прошлый раз. Но это было уже совершенно не важно.
Бутылка вина и шоколад были куплены по дороге. Иван энергично складывал покупки в пакеты. Так же энергично распаковывал их в номере. Потом кинулся было накрывать на стол, доставать бокалы.
Но Ира не выдержала. Просто подошла сзади, прижалась к его спине… Руки обвили живот, стали гладить… Как хорошо, что на Иване была водолазка на голое тело. Ни пуговиц тебе, никаких других препятствий.
Он и верил и не верил своей удаче. По крайней мере, до этого момента. Чувствовал, конечно, что она взволнованна, но еще боялся поверить в это ее состояние.
Когда она сказала о гостинице, душа его запела. Но сомнения все равно оставались. И сейчас, в этот момент, когда она гладила его живот, расстегивала ремень, дергала за молнию на джинсах, он вдруг ощутил… почти физически ощутил свое счастье… Оно, это счастье, билось у него внутри огромным золотым пульсирующим шаром. Оно обвалакивало все его тело, со всех сторон. Оно шло от нее, от любимой женщины, желанной, трепетной, волнующей… Самой-самой прекрасной…

— А что тебе стоит развестись? — уже не в первый раз Иван задавал этот вопрос Ирине.

И она совершенно искренне отвечала ему:
— Даже не знаю.
Она и вправду не знала, зачем ей нужен Михаил. Но она настолько привыкла к такой жизни, что ничего ее не напрягало, ничего не смущало. Да, у нее есть муж… Ну и что, что он живет на даче. Такая у них семья. Странная? Ну и что. Вы на других посмотрите: в каждой семье скелет в шкафу. Одна только видимость благополучия.
Хотя, если честно, ничего не мешало ей развестись. Более того, ничего бы не изменилось в ее жизни. Абсолютно! Они с Михаилом уже давным-давно чужие люди. Настолько давно, что у Иры иногда возникал вопрос: а были ли они близки когда-нибудь? Не в примитивно-сексуальном смысле, а в человеческом? Ну а если и были, то какие-то краткие мгновенья. За всю совместную жизнь немного таких моментов наберется…
Дети выросли. У них с отцом свои отношения, независимые и от Иры, и от кого-либо другого. Поэтому развод если что-то и изменит, то только Ирин статус. Ничего больше. Но Ира то ли держалась именно за статус, то ли просто никогда всерьез не задумывалась об этом… Короче, она искренно отвечала: «Не знаю», а Иван так же искренно возмущался:
— Ну почему? Почему? Ты разве не видишь, как нам хорошо вместе?! Зачем тебе нужен этот Михаил? Зачем? Задумайся наконец над своей жизнью, и ты поймешь, что он уже давно не нужен тебе…
Ира вроде бы соглашалась, качала головой, но молчала. Она поняла вдруг, в какой-то момент, остро и ярко почувствовала: Михаил — ее защита, ее крепость… Если бы не он, ей надо было бы сейчас принимать решение изменить свою жизнь… Ей надо либо переезжать в другой город к Ивану, либо по-новому устраиваться здесь… А ничего менять не хотелось… Скорей всего, никаких глубоких чувств у нее к Ивану все же не было. А раз так, то стоит ли менять что-то? Тем более кардинально. Вряд ли. Но как объяснить это Ивану? Он никогда не имел семью. Он мечтает о ней. И вот она, мечта, рядом, совсем близко… Вот — он может дотронуться, погладить, поцеловать, обнять… Мечта у него в руках. И только. Не в жизни, не в обязательствах, не в каждодневном ритме судеб… Она не внутри, она рядом. Пока она — праздник, надежда. Сбудется ли?
Ирине совсем не хотелось расстраивать Ивана, но и обнадеживать его было бы нечестно. И Ира очень деликатно ответила:
— Давай отложим этот разговор. Скоро дочка должна родить. Сам понимаешь — заботы, волнения. Вот все уляжется, тогда посмотрим. Ладно?
Что ему оставалось? Он уныло выслушал, мрачно кивнул. Мол, отложим так отложим.
А Ирина сразу успокоилась. Все остается по-прежнему. Ничего не меняется. Вот и славно.
Она прекрасно понимала, что нет смысла связывать свою жизнь с Иваном. Была страсть. Сегодня оно есть, это желание, завтра нет. Вряд ли сиюминутный сексуальный интерес можно ставить во главу угла и принимать судьбоносное решение, опираясь на него?! Иван может устраивать ее как любовник. И то в разумных пределах. А уж развод, новая семья, свадьба, брак… Нет. Это ей совсем не нужно.
Она нежно погладила грудь Ивана. Потом дотронулась губами до шеи. Потом зашептала на ушко:
— Я тебя опять хочу. Сильно-сильно…
И чем жарче шептала, тем более страстно его руки обнимали ее тело, тем большее желание охватывало его, тем ярче и мощнее он овладевал ею…

Приближалось бабушкино восьмидесятилетие.

Основные заботы по организации вечера Ира взяла на себя. Подключила других родственников, поручила каждому свою часть подготовки. Один отвечает за оформление пригласительных билетов и доставку их гостям. Другой заказывает ресторан, выбирает блюда и оформляет зал. Третий организовывает культурную программу: музыканты, встреча гостей, ведущий и прочее…
Ирина курировала все вопросы, являясь идеологом вечера, главным администратором и финансовым директором в одном лице. Кроме того, она вместе с Надеждой Николаевной подбирала ей наряд, туфли и украшения. Плюс заказ фотографа. Плюс автомобиль для пожилых гостей…
Дел было много. Все суетились, волновались, но в общем и целом процесс шел, организаторы укладывались в сроки, дата торжества неумолимо приближалась… И только бабушка была спокойна.
— Все же, бабуль, что тебе хочется получить в подарок? — в который раз спрашивала Ирина.
— Честно говоря, не знаю! Ты и так такой праздник затеяла, что лучшего подарка и не придумаешь.
— Ну праздник — это понятно. А лично тебе что хочется?
Надежда Николаевна задумывалась над этим вопросом не в первый раз. Она жила самодостаточно. Помимо пенсии ее поддерживала дочь Оля, и кроме того рядом по-прежнему был мужчина. Моложе ее и вполне состоятельный. Так что с финансами проблем не было, и все необходимое Надежда Николаевна покупала себе сама.
Была у нее относительно подарка совершенно другая мысль. Ее-то и решилась она высказать Ирине.
— Послушай, Ирочка! Просьба у меня есть к тебе…
— Да, бабушка, говори!
— Надо бы найти все мои конспекты… Несколько тетрадей… Помнишь, мы с тобой занимались?
— Ну, конечно. Я, кстати, жалею, что тогда забросила…
— Ну вот. Заодно у тебя будет шанс еще раз прикоснуться к этому знанию. Так что посмотри… по-моему, в шкафу, в большой комнате. То ли на верхней полке, то ли на второй сверху…
Ира полезла искать. Тетради были старые, пыльные, но вполне крепкие. Их оказалось много.
— Эти, бабушка?
— Да. Они. Дай-ка я пролистаю.
Надежда Николаевна взяла в руки тетради и бережно перелистала их. Попросила внучку принести влажную тряпку, протерла запыленные обложки.
— Вот что, Ирочка! Записи эти поистине бесценны!
Ира недоуменно подняла брови:
— Что значит бесценны? Теперь, бабушка, время изменилось. Все уже изведано, издано, перечитано, познано…
Бабушка бесстрастно выслушала внучкино высказывание и спокойно парировала:
— Ну, во-первых, Ирочка, даже то, что прочитано, не значит познано. Далее… Далеко не все, что мы услышали, воспринято нами правильно. И во-вторых, даже если нами что-то понято и воспринято правильно, совсем не факт, что оно применяется в жизни. Знать и уметь — это же не одно и то же. Ты не согласна?
— Бабушка, согласна, конечно. Только, мне кажется, что ничего принципиально нового эти записи не содержат. Наверняка уже вышла не одна книжка на эту тему.
Надежда Николаевна, казалось, не слушала. Она продолжала листать тетради, то и дело задерживаясь взглядом то на одной, то на другой странице. Ирин сарказм абсолютно не тронул ее. Она прекрасно знала цену своим записям.
— Вот о чем я тебя попрошу… Найди типографию. И закажи брошюру. А может, даже и книжка небольшая из всего этого получится.
— Зачем, бабушка?! — Ира не скрывала своего раздражения. — Ну к чему все это?
— Ты же спрашивала о подарке… Я и говорю тебе свое пожелание.
— Ну хорошо! — Ира вздохнула. — Только это же потребует времени. И почерк разобрать, и материал систематизировать. То ли по темам печатать, то как лекции оформить… А может, ты сможешь переработать эти записи и создать на их базе художественное произведение… Повесть, к примеру, или даже роман.
— Заманчиво, конечно! — откликнулась бабушка. — Но, боюсь, мне не осилить. А вот, что касается систематизации, согласна. Только придется вместе поработать. Ты не против?
— Не против, бабушка! Если ты просишь, то, конечно, я сделаю. Лишь бы не бесполезная это была работа.
В ответ Надежда Николаевна глубокомысленно улыбнулась.
— Сделаем несколько экземпляров. Тебе, дочерям твоим. Пусть девочки твои тоже приобщаются.
— Бабуль, а вот скажи… Можно, я тебе вопрос «на засыпку» задам? — несколько смущенно спросила Ира.
— Ну попробуй! — бодро парировала Надежда Николаевна.
— Вот если ты все знаешь… если уж твои знания настолько волшебные… то посоветуй, как мне быть…
— Ты о чем? О ком? Об Иване? Или с Михаилом что-то не так?
— Ой, ну, конечно, об Иване! С Михаилом уже давно полная определенность.
— Так какой вопрос?
— Помнишь, я тебе рассказывала о поездке в Африку?
— Да, естественно…
— И о том, что случился там у меня роман.
— Да, я помню. И как ты чувствовала опустошение по возвращении, и как вы с ним встречались потом, и ты ему сказала, что ничего у вас больше не будет. Ты про это?
Ира кивнула.
— Правда, потом еще была встреча, я тебе, по-моему, не говорила. — Ира вопросительно посмотрела на бабушку. — Понимаешь, мне захотелось близости с ним и я воспользовалась тем, что он рядом.
— И что?
— А то, что он принял мое желание за любовь! А раз любовь, да еще взаимная, то почему бы нам, по его мнению, не быть вместе. И теперь он атакует меня звонками. Настаивает на моем разводе с Михаилом и на браке с ним…
— Так, а тебя что не устраивает в этой ситуации? — Надежда Николаевна прекрасно все поняла сама, и никакие наводящие вопросы ей были не нужны в принципе. Просто она давала внучке возможность высказаться, рассказать о своих переживаниях, сомнениях. Иногда, озвучивая собственные мысли, человек приходит к каким-то важным для себя выводам, а порой и к открытиям.
Так что монолог Иры Надежда Николаевна не прерывала, а дополнительными вопросами подводила ее к тому решению, которое та сама уже приняла, и только искала у бабушки подтверждения правильности своих умозаключений.
— Понимаешь, меня ничего не устраивает. Я бы в принципе ограничилась только курортным романом. Но человек влюбился и мечтает о продолжении.
— Его-то как раз я могу понять.
— А мне не нужно никаких продолжений, никакого развития отношений с ним. Даже если я воспользовалась им как мужчиной, это же не повод к браку…
— В твоем случае, видимо, не повод.
— В общем, я хочу прервать с ним отношения. Они меня уже тяготят: непрерывные звонки, нудные объяснения, бесконечное «пережевывание» одного и того же. Я устала. И резко оборвать его не могу… Видимо, потому, что сама дала надежду. А продолжать нет ни сил, ни желания.
— И в чем вопрос, Ириша?
— Я хочу знать: можно ли безболезненно для мужчины прервать такие отношения?
— Элементарно! — с победоносным видом произнесла Надежда Николаевна.
— Правда? — Ирины глаза излучали и надежду, и радость, и недоверие одновременно. — И ты можешь мне рассказать? — от нетерпения Ира заерзала в кресле.
— И рассказать, и показать.
— Что, прямо сейчас? Вот так запросто?
— Смотри! — и Надежда Николаевна показала внучке очень простую технику, заставив проделать ее вслед за собой.
— И это все?! — разочарованно протянула Ира. — Вот эти незамысловатые движения, которые ты мне продемонстрировала, помогут?
В ответ бабушка лишь довольно рассмеялась.
— А ты попробуй еще пару раз проделать самостоятельно. Потом расскажешь. Может, он после этого позвонит еще разок-другой, но скорее по инерции…
— Не может быть! Я попробую! Я даже несколько раз повторю дома сама, чтоб уж наверняка!
— Давай, внучечка, повтори! Хотя того, что мы сейчас с тобой сделали, вполне достаточно… Но для самоуспокоения повтори…
— Спасибо, бабушка! Не верится даже, что так просто. А почему это так? Почему такое простое движение работает?
— А для того, чтобы это понять, нужно все это, — бабушка указала на тетради, лежащие перед ней на столе, — изучить и применять. Там всему есть объяснения. К тому же лично я на собственном опыте данную технику использовала неоднократно, начиная с первого мужа… И неудач никогда не было!
— Все, бабушка, ты меня убедила! Иду в типографию, узнаю все условия, и начинаем с тобой работать!

— Бабушка! — Ира влетела в квартиру к Надежде Николаевне с букетом цветов. — Бабулечка! Это тебе!

Ира обнимала бабушку, кружилась по комнате и чуть ли не прыгала на одной ноге, как девчонка.
— Да что случилось-то? Рассказывай!
Ирина продолжала попеременно кружиться, напевать, пританцовывать и обнимать Надежду Николаевну.
Та уселась в кресло, наслаждалась ароматом и красотой букета и с улыбкой наблюдала за своей внучкой.
Когда та наконец остановилась и отдышалась, то Надежда Николаевна услышала:
— Бабуль! Ты волшебница! Спасибо! Все! Как отрезало! Ты представляешь? Случилось именно так, как ты и говорила… Он позвонил… Был как-то на удивление вял, скучен. Чувствуешь разницу? Не грустен, а именно скучен. А еще раз позвонил вообще непонятно зачем. Буквально несколько слов, равнодушный тон…
— Ну вот видишь?! А ты не верила. — Надежда Николаевна довольно улыбнулась.
— Бабушка! Прости меня! Я, правда, как-то недооценивала… Недопонимала… Теперь все! Теперь верю. Обещаю: буду читать, изучать…
И она опять закружилась по комнате, то и дело подходя к бабушке и целуя ее.
— Бабуля! Сиди! Давай цветы. Я поставлю в вазу. И вообще поухаживаю за тобой… Сейчас чайку… Я зефир твой любимый принесла.
— Крем-брюле?
— Ну да!
— Ну что ж, ухаживай! Не возражаю!
За чаем Ирина призналась:
— Бабушка, на твоем юбилее будут сюрпризы. Так что ты морально готовься к неожиданностям… Они, надеюсь, приятные.
— Ой, заинтриговала!
— Ну немножко! Ты просто постарайся заранее успокоиться и ничего особенно близко к сердцу не воспринимать.
— Постараюсь… Хотя, знаешь, в моем возрасте… слезы так близко… И воля совсем уже не та, что раньше. Духом-то я, конечно, гораздо моложе своих лет. А вот тело, организм иной раз подводит. Ты мне, кстати, витамины какие-то хорошие обещала. Забыла?
— Ой! Нет-нет! Не забыла. Они у меня с собой. Хорошо, что напомнила.
И Ирина направилась в коридор. Вернулась с сумкой, вынула витамины:
— Вот, будешь принимать по две штуки два раза в день. Да, и вот еще тебе! — Ира протянула бабушке две баночки с кремом.
— Что это?
— Бабуль, крем дневной и ночной. Я знаю, что у тебя есть, что ты все время пользуешься… Но это какие-то новые разработки французских медиков. Обещают обновление кожи, омоложение, разглаживание морщин. У нас сотрудница была в командировке. Я ей заказала для себя и для тебя. Так что начинай пользоваться. До торжества еще почти две недели. Думаю, что первый эффект будет через несколько дней…
— Спасибо, внученька моя милая! Спасибо тебе, дорогая!
— Это тебе, бабушка, спасибо! И прости меня…
— За что, милая?!
— За все прости… Ладно?

Торжественное мероприятие, посвященное восьмидесятилетию Надежды Николаевны, прошло вполне успешно. Главным сюрпризом стало появление на вечере первого мужа именинницы Станислава Петровича. Очень давно они не виделись. Да и с дочерью Олей связь со временем почему-то ослабла. Поздравить друг друга с Новым годом и с днем рождения — разве это связь? Поэтому никто и не ожидал его увидеть. А уж Надежда Николаевна меньше всех. Казалось, его образ давно стерся в ее памяти… А Ирина разыскала деда… Тот откликнулся живо и сразу.

— Да, да! — бодрым и очень даже моложавым голосом ответил он ей по телефону. — Конечно, я приеду с удовольствием! Как? Еще и машина подъедет? Ну совсем прекрасно! Какой день, время? Буду обязательно!
Среди множества гостей Надежда Николаевна его не сразу узнала. Еще бы, сколько лет не встречались.
Станислав Петрович выглядел на удивление молодо. Он был на несколько лет старше своей первой супруги, но сохранил прямую осанку и быструю походку. Не сутулился, не шаркал, не шепелявил. То ли так следил за собой, то ли генетически природа наградила его здоровьем, но смотрелся он очень даже выигрышно на фоне пожилых гостей.
— Дорогие гости! — открыла вечер Ирина. — Сегодня у нас прекрасный праздник! Мы отмечаем юбилей Надежды Николаевны!
Гости зааплодировали.
— Я специально не заказывала тамаду. Только музыканты… Причем мы пригласили таких, которые споют для вас любые песни, в том числе любимые мелодии вашей молодости. А кроме музыки хотелось бы, чтобы каждый желающий сказал Надежде Николаевне какие-то особенные, приготовленные только для нее слова. Мне кажется, что такие даты в жизни человека говорят сами за себя. Восемьдесят лет — это даже не возраст! Это подвиг! Давайте будем искренни сегодня! Давайте не стесняться в проявлении любви и уважения к нашей прекрасной юбилярше!
Желающих говорить оказалось много. И это приятно удивило Надежду Николаевну. На многочисленных торжествах, где она бывала, ей часто приходилось наблюдать, как люди пытаются избежать публичных выступлений, как они стесняются, не могут сформулировать свои мысли… А может, боятся обнаружить примитив своего мышления… Ведь если мысль не оформлена, то и высказать ее невозможно… Словом, частенько приходилось людей буквально заставлять говорить, чуть ли не насильно толкать к микрофону, а это всегда выглядело некрасиво.
А здесь гости рвались высказаться, чуть ли не в очередь выстраивались, чтобы поздравить Надежду Николаевну.
Первым, как ни странно, опередив дочь, зятя, подруг и внучек, выступил Станислав Петрович.
— Надежда, — волнуясь, начал он, — Дорогая Надя! Наденька! — голос сорвался.
Станислав Петрович откашлялся, выпил воды:
— Я шел на твой праздник и думал: «Посмотрю на тебя, полюбопытствую. Дочку увижу, внучку, правнучек. Не планировал никаких речей, никаких тостов. А когда Ирина открывала вечер, я согласился с ней. Ведь и вправду, если не сейчас, то когда говорить? Увидимся ли еще?!» — Он опять поперхнулся, отпил воды. — Мы с Надей знакомы больше шестидесяти лет. Наверное, никто из гостей такими цифрами похвалиться не может.
— Да, правда, — подхватила Надежда Николаевна, — мне ведь только восемнадцать исполнилось, когда мы познакомились. Так что, считай, что шестьдесят два уже.
— И знаете… — он медленно обвел глазами гостей, — пусть не сложилась у нас семейная жизнь… Но те девять лет, что мы прожили вместе, — он засуетился, полез в карман в поисках платка, высморкался, извинился и продолжил: — это были мои лучшие годы. Лучшие, — сквозь слезы повторил он. — Самые счастливые, самые… — он попытался подыскать слово, которое соответствовало бы его ощущениям, но не смог. Опять засморкался, вытер глаза.
Гости замерли. Повисла не просто пауза, а истинная тишина. И хотя ресторан жил своей жизнью — музыканты настраивали свои инструменты, официанты суетились по своим делам, где-то хлопали двери, у кого-то звонил телефон — здесь, за столом, было по-настоящему тихо.
Станислав Петрович пережил очередной спазм, глубоко вздохнул и продолжал:
— После Надежды я так и не обрел счастья. Трижды был женат. Еще двоих детей народил. Но нет. Сожалел о своей первой супруге. Можно даже сказать, мечтал о ней.
Надежда Николаевна слушала своего бывшего мужа, чуть наклонив голову, уйдя взором куда-то вглубь себя, задумчиво, грустно и несколько отстраненно.
Ирина в какой-то момент даже заволновалась: с какой-то минорной ноты начался вечер… Но Станислав Петрович, похоже, уже заканчивал свою речь.
— Это может показаться странным, но чувство к первой супруге освещает всю мою жизнь, — он вздохнул. — А знаете, я не жалею! Надежда — поистине удивительная женщина! И я хочу, чтобы ты знала, Надя: ты покорила меня когда-то в молодости. И через всю жизнь я пронес свое чувство к тебе!
Вдруг он резко прервал свою речь, нашел глазами Ирину и обратился к ней:
— Внучка моя дорогая! Спасибо тебе! Ты одной своей фразой перенаправила ход моих мыслей… И благодаря тебе я решился сказать то, что сказал. Наверное, я виноват перед тобой, Ирина! Перед тобой, Оля! — Он посмотрел в сторону дочери. — Простите меня! И ты, Надежда, прости!
Надежда Николаевна удивленно вскинула глаза на Станислава Петровича. Он ответил на ее немой вопрос:
— Не смог я сделать тебя счастливой. Не сумел…
Он опять вздохнул. На это раз облегченно, словно сбросив с себя тяжкий груз:
— Долгих лет тебе, Надежда! Радости, здоровья, гармонии! Живи счастливо и знай: ты прекрасна!
Гости зааплодировали столь эмоционально насыщенному выступлению…
Вечер продолжался своим чередом. Гости пели песни их далекой молодости, выпивали, танцевали. Надежда Николаевна принимала участие во всем: напевала любимые мелодии, кружилась в вальсе, наслаждалась вкусными блюдами.
И вправду, жизнь удалась! Без иронии! И этот вечер, и содружество гостей, и сам повод — все подтверждало победоносный вывод об удавшейся жизни.
В разгар веселья она подошла к Ирине и попросила:
— Ирочка! Если возможно, пусть меня отвезут домой.
— Что такое, бабушка? Почему? Ты устала? — Ира недоумевала и волновалась одновременно. — Такой классный вечер! Так все хорошо!
— Да, да! Вечер отличный! Но я что-то устала… Знаешь, положительные эмоции в большом количестве тоже бывают утомительны. Да еще натанцевалась. Даже голова закружилась.
— Ну хорошо! Пойдем, я тебя провожу.
— Я возьму подарки. Не все, конечно, а сколько унесу… А оставшиеся вы привезете. И цветы не забудьте!
— Бабуль, и мужа своего забираешь?
— Нет. Пусть он с гостями пообщается. А потом поможет тебе все подарки забрать. Приедете позже. А я отдохну, пожалуй.
Она распрощалась с гостями и отправилась восвояси. Уставшая, но спокойная и вполне удовлетворенная.

Михаил приехал с дачи поздним вечером. В принципе он в Москву почти не ездил. Так, изредка: то раз в год нотариально заверить заявление на получение Ириной его пенсии, то купить новую куртку или ботинки, то на большие общесемейные торжества типа свадьбы или сегодняшнего мероприятия.

Но что-то не так он, видимо, понял или недопонял, но Михаил пребывал в полной уверенности, что торжество завтра. Если бы он пользовался мобильной связью, то никаких проблем бы не было. Но он почему-то принципиально игнорировал мобильные телефоны, считая, что ему вполне достаточно обычного телефонного аппарата на даче. Сколько бы дочери ему телефонов ни покупали, он их вечно терял, забывал заряжать и вообще не любил и не пользовался. Сколько уже недоразумений случалось за все эти годы именно из-за несовершенства связи! Сколько раз его уговаривали носить с собой телефон. Все было бесполезно.
Вот и на этот раз. Созванивались же, договаривались, ждали… Но потом Ирина решила, что Михаил передумал ехать, что случалось с ним достаточно часто, и успокоилась. Ну мало ли: забыл, приболел, не было настроения… Откровенно говоря, никто особенно и не расстроился. Все уже давно отвыкли от общения с ним.
Но он приехал. Пришел к себе домой. По дороге поднял голову, его еще удивили темные окна. «Странно… — подумал он и полез в карман пальто в поисках ключа. — Тьфу ты! Неужели ключ забыл?!» Ну конечно, ключ лежал себе спокойненько на подоконнике на террасе. Выходя с дачи, Михаил попросту не вспомнил о нем. И вот стоял теперь перед дверью собственной квартиры беспомощный и растерянный. Звонить соседям? Бесполезно. «Наверное, они у Надежды Николаевны все, готовятся к празднику», — решил Михаил и направился в сторону ее дома. Пешком далековато, конечно, а автобуса ждать тоже не хотелось. Он почему-то заволновался. Отвык уже от городской жизни. Расстояния большие, суета, дискомфорт. То ли дело его дача, его загородная крепость… Там он привык быть один целыми днями, жить не торопясь, никуда не спеша, ни от кого не завися. А здесь растерялся от чего-то, заволновался, заторопился. И даже поднял руку, чтобы остановить машину, доехать побыстрее… А то идти и прохладно, и боязно. И телефона нет под рукой. Мог ведь взять. Но нет, не привык он к телефону, не умел ни заряжать, ни кнопки нажимать. Раздражение одно только. А позвонить всегда можно и с городского. Хотя сейчас он пожалел об отсутствии аппарата под рукой. Мог бы с кем-то из своих связаться, поговорить.
Одиночество накатило душной волной. Вот уж от чего он никогда не страдал, так это от одиночества. Скорее, стремился к нему. Поэтому последние годы и жил в уединении на даче. Но там он успокоился. Пусть даже один, но наедине с природой, со своим садом, с домом. Там он окружен знакомыми предметами, растениями, звуками. Там его жизнь обустроена, гармонично налажена, и он по-настоящему отдыхает.
И черт его дернул приехать?! Мог хотя бы завтра с утра. Или вообще бы пропустил это мероприятие. Ничего страшного не произошло бы, никто бы и не заметил. Ирине, похоже, давно уже все равно. Она холодна с ним, и никаких общих дел, интересов, планов на жизнь у них нет. Друзей он растерял давным-давно. Остались только те двое, да и то соседи по даче. Хотя какие они друзья? Приятели. Дочерям тоже не до него. Одна вот-вот должна родить, чуть ли не со дня на день. Другая — вся в своей студенческой жизни… Никому нет дела до престарелого отца.
Да он, собственно, ни от кого ничего не ждет. Его вполне устраивает его жизнь. Только город пугает. Ночь страшит. Пешком далеко придется идти.
Первая попавшаяся машина везет его до места. Слава богу, есть свет в окнах у Надежды Николаевны. Хоть она дома. А может, и Ирина у нее.
— Здравствуйте, Надежда Николаевна! — облегченно вздохнул Михаил, переступив порог.
— Миша? — удивленно вскинула брови Надежда Николаевна. — Ты что так поздно?
— Так завтра же юбилей. Я так и планировал накануне приехать…
— Ой, Миша! Юбилей-то сегодня! Ирочка тебя вчера ждала, все утро в окно выглядывала…
— Да? Это я, выходит, перепутал.
— Ну ничего, бывает. Проходи, раздевайся.
Михаил снял куртку, прошел в комнату. Только тут заметил и красивый наряд хозяйки, и букеты.
— Подождите! А где же Ирина? Где все?
— А они еще гуляют в ресторане. Это я пораньше решила уйти. Устала. Да и сердце щемит что-то. Даже переодеться сил нет.
Михаил присел в кресло, огляделся. Давно он здесь не был. Вспомнился почему-то их с Ирой первый визит к бабушке, ее варенье из крыжовника, ароматный чай. Как давно это было! Как быстро пролетела жизнь!
— Миша, чаю хочешь?
— Можно.
— И варенье есть. Только покормить не смогу. Ничего не готовила. Ресторан, сам понимаешь.
— Да и не надо ничего. Я вечером много не ем. Просто по чаю вашему соскучился. Сколько живу, ни у кого такого чая вкусного не пил. Секрет, наверное, знаете.
Надежда Николаевна тихонько рассмеялась:
— Конечно, знаю.
И вдруг схватилась за сердце и неловко повалилась на диван, благо, что стояла рядом.
Михаил в своей жизни избегал экстремальных ситуаций, насколько это было возможно. То ли слишком ценил свое здоровье, то ли трусоват был по натуре. А может, просто берег силы, не собираясь их попусту растрачивать.
Он никогда не водил машину, не ходил в походы. Избегал места массового скопления людей. Не любил быть на улице в темное время суток. И вообще всячески себя любил, щадил и оберегал. Если какое-то мероприятие представлялось ему хоть в чем-то рискованным, он отказывался от него или предпринимал всевозможные меры, чтобы как-то себя обезопасить.
То, что случилось с Надеждой Николаевной прямо на его глазах, естественно относилось к разряду экстремальных и, более того, требовало его активного вмешательства. Что делают в подобных случаях, он не знал. Он в принципе не умел ухаживать, не привык заботиться, не хотел свои силы растрачивать на посторонних.
Но и сидеть, бездеятельно наблюдая, как пожилая женщина хватает ртом воздух, он тоже не мог. Одно дело не попадать в такую ситуацию, не видеть, не знать. Другое дело — оказаться в ней.
Он несмело приблизился к Надежде Николаевне, кое-как уложил ее на диван. Спросил почему-то шепотом:
— Чем помочь? Где лекарства?
Она одним только взглядом указала на сервант. Михаил начал открывать подряд все дверцы, выдвигать все ящики. В одном из них оказалась коробка с медикаментами. Сверху лежал нитроглицерин. Не долго думая, он положил таблетку пожилой женщине под язык. Та, продолжая держаться за сердце, облегченно вздохнула.
Михаил подошел к телефону. Звонить Ире на мобильный? Или врачу? Решил, что лучше вызвать «скорую». Не дай бог, что случится. Нет, надо «скорую».
Хватило ума на вопрос о возрасте больного ответить «шестьдесят», а не «восемьдесят». А то сколько он уже историй слышал, когда престарелых пациентов просто игнорируют, не принимая вызов. Или вызов примут, а ехать не торопятся.
Врач приехал быстро. Сделал укол. Даже посидел минут пятнадцать после этого рядом с Надеждой Николаевной, наблюдая ее состояние, проверяя пульс и меряя давление.
«Надо же, какие врачи бывают внимательные!» — удивился про себя Михаил. Потом он удивился самому себе, когда в совершенно не свойственной ему манере он вдруг предложил врачу чай. Тот не отказался. Нахваливал варенье и давал рекомендации по лечению. Михаил, не надеясь на память, все записал.
Когда Ирина вместе с бабушкиным мужем, возбужденные праздником и нагруженные подарками, поднялись в квартиру, то перед ними предстала следующая картина: пожилая женщина мирно спала на диване, почему-то одетая в свой праздничный наряд… Сверху она была аккуратно укрыта пледом.
Из кухни раздавался шум воды. Кто-то мыл посуду.
— Миша? — изумилась Ира. — А мы тебя вчера ждали. И телефон у тебя не отвечал.
— Я перепутал. Думал, что юбилей завтра.
— Миша! А что ты тут хозяйничаешь?
— Бабушке плохо стало. «Скорую» пришлось вызывать.
— Да ты что?! Господи! Какое счастье, что ты оказался рядом!
— Там, на столе, в комнате, я записал… то, что врач посоветовал. Какие-то лекарства, процедуры. Сказал, что в принципе ничего страшного. Состояние по возрасту. Просто волнения излишние… А так ничего.
— Миша! Мишенька! — Ирина так и стояла перед ним с охапкой цветов, не в силах сообразить, что ей дальше делать.
— Ладно! Пойдем домой, что ли! Поздно уже, — сказал он.
— Да, да! Только цветы в воду поставлю.
Михаил оделся и ждал ее у двери.
Как хорошо, что Ира не отпустила машину, и та ждала их у подъезда. Буквально через несколько минут они были дома.
— И почему ты отказываешься от мобильного телефона? — Не в первый раз Ирина заводила этот разговор.
— А зачем он мне?
— Ну как зачем? Вчера бы созвонились, и ты бы приехал вовремя! А так праздник пропустил.
— Если бы я приехал вовремя, то кто бы спас бабушку?! — глубокомысленно заметил Михаил и в который раз за вечер удивился сам себе.
— Ой! А ведь правда! Миша! Какое же тебе спасибо!
— Видишь, и я чем-то тебе пригодился! А то ты всю жизнь меня мучила своими вопросами: «Зачем ты мне нужен?», «Что хорошего ты сделал для меня?». А выходит, что нужен…
«Правда, странно! — подумала про себя Ирина. — Это, наверное, как телохранитель, которому платят зарплату непонятно за что. Причем долгие годы. А потом случается покушение, нападение, звучит выстрел. И охранник своим телом закрывает босса. Берет удар или пулю на себя. И этим единственным моментом оправдана вся его многолетняя деятельность, кажущаяся такой бесполезной…»
— Спасибо, Миша! — повторила Ира. — Спасибо тебе!
— Ладно! Давай спать!
— А ты когда думаешь возвращаться на дачу?
— Завтра с утра и поеду.
— Да побудь хоть денек! Бабушку навестим, подарки рассмотрим, поможем ей порядок навести…
— Знаешь, Ир! У каждого из нас своя жизнь. И как она сложилась, так, наверное, и правильно. И то, что я оказался в нужном месте в нужное время тоже, наверное, правильно. Так что ты оставайся, а я поеду. Каждому свое! И вообще: хватит разговоров. Спать пора! А то я и так с вами весь свой режим нарушил! — На этой фразе Михаил узнал себя и, найдя удобную позу, быстро уснул.
Ире не спалось. Она встала, прошла на кухню, сделала себе чай. Пила его медленно, с чувством, выбирая из вазы самые любимые свои конфеты. Потом подошла к спящему мужу, поправила одеяло и ласково погладила его по плечу.