Особенности поэтики и стиля лирики Б

Счастлив дом, где голос скрипки
наставляет нас на путь
и вселяет в нас надежды...
Остальное как-нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый
к угловатому плечу,
по чьему благословению я по небу лечу [1, с.80].
С взрослением музы Б.Ш. Окуджавы образы музыкантов изменялись, развивались – так же, как и Надежда, и Арбат, и сам лирический герой: от романтического трубача до реального музыканта-гастролера, у больной трубы которого «простуженная глотка», а сам он «потеет в гамме», «хрипит свое и кашляет, хрипя». Вместе с тем и это ремесло способно превратиться в искусство, чаруя окружающих.
Любопытна художественная функция самого музыкального инструмента в поэтике Б.Ш. Окуджавы. Вот, например, образ барабана. В поэзии он традиционно символизирует военную поступь, чеканный, дробный шаг солдат. Если труба зовет в поход, то под барабанную дробь маршируют батальоны, готовые к бою. Барабан – символ состоявшегося военного похода («Посвящение Киплингу» Новеллы Матвеевой»). У Галича под барабан маршируют силы Зла, «гипсовые обрубки», бронзовые уроды. Таков же походный барабан в одной из первых песен Б.Ш. Окуджавы («Вы слышите: грохочет барабан?»). Позже, однако, он утрачивает роль самостоятельного военного атрибута: «у барабана швы разлезлись», он включен в тот самый «оркестрик». Барабанщики же, как правило, вместе с другими музыкантами, выступают носителями надежды, а не войны (Веселый Барабанщик, «символ веселого жизненного ритма», непутевые барабанщики из Барабанного переулка) [19, с.125].
Сюжеты Б.Ш. Окуджавы по преимуществу поэтические. Как пишет Ю.М. Лотман, «поэтические сюжеты отличаются значительно большей степенью обобщенности, чем сюжеты прозы. Поэтический сюжет претендует быть не повествованием об одном каком-либо событии, рядовом в числе многих, а рассказом о Событии – главном и единственном, о сущности лирического мира. В этом смысле поэзия ближе к мифу, чем к роману» [14, с.306].
Сюжеты Б.Ш. Окуджавы, поэтические и лиричные, отличаются в целом от преимущественно «прозаизованного» сюжета авторской песни (например, у Галича, Высоцкого, Анчарова). Как и принято в лирике, мир Б.Ш. Окуджавы подчеркнуто монофоничен. Все образы являются слепками с образа лирического характера самого поэта, будучи лишены конкретики и индивидуальности. Образы условны, обобщены, так же, как и сюжеты. Житейские ситуации, описываемые Б.Ш. Окуджавой, «берутся в подтверждение или в опровержение какой-либо исходной лирической модели, но никогда не вне соотношения с ней». В силу предельной обобщенности образы выступают как символы: не просто городской троллейбус, но полночный спасатель «всех потерпевших в ночи крушенье». Крайней степенью обобщенности отличается и написанная в притчевой манере песня «Голубой шарик» (по сюжетной схеме схожая со стихотворением Брюсова «Старик шел мимо башни...»). В восьми стихотворных строках укладывается история целой жизни, полной ожиданий и надежд, обид и сомнений. Шарик, вырвавшийся из рук девочки – как метафора детского счастья – возвращается только тогда, когда жизнь уже прошла.
Собственно говоря, поэтический лирический сюжет и держится у Б.Ш. Окуджавы на символах. В большинстве его песен, где нет внятной истории, любое действие, движение, жест, предмет принимает символическое, ритуальное звучание. Лирический сюжет – это «струение» символа по протяженности стиха; соответственно, это струение сопровождается наличием некоторого общего ритма, возникновением повторов и параллелизмов [25, с.3].
Как и полагается в песне, стихи Б.Ш. Окуджавы пронизаны рефренами: «Надежды маленький оркестрик // под управлением любви» (3 раза); «А иначе зачем на земле этой вечной живу» (3 раза); «постарайтесь вернуться назад»; «Не обещайте деве юной // любови вечной на земле»; «Возьмемся за руки, друзья, // чтоб не пропасть поодиночке!»; «Когда воротимся мы в Портленд» и др. [1, с.300]. Иногда рефренами становятся отдельные слова в начале предложений; это слова-«провокаторы», их функция – побуждение и развитие определенного участка стихотворения, часто строфы. Так, в «Песне о солдатских сапогах» в первой и второй строфе звучит вопросительное «Вы слышите?»; в третьей и четвертой строфе – «А где же наше (наши) мужество (женщины), солдат (дружок)?»; в пятой строфе декларируется авторская позиция; последняя строфа представляет собой усиленный повтор начальной: «И снова переулком – сапоги» и т.д. [1, с.169]. Внутри строфы встречаются повторы, призванные акцентировать внимание на каком-либо ударном слове, например: