Щит и меч «Азбука-Аттикус» 1965 удк

 
13
 
Бедная фрау Дитмар! Как засуетилась, как горестно заметалась она, когда узнала об отъ-
езде Вайса. Казалось, это известие расстроило ее не меньше, чем разлука с Фридрихом. Глаза
ее были влажны от слез.
Иоганн невольно вспомнил, как суетилась, металась, провожая сына, мать Саши Белова,
укладывала в чемодан теплое белье, шерстяные носки, уговаривала взять чуть ли не две
дюжины носовых платков, совала авоську с продуктами. И сын не мог сказать ей, что должен
все свои вещи оставить в специальной комнате на аэродроме, где ему предстоит переодеться
и получить на дорогу совсем другой чемодан.
Иоганн вспомнил, как держался при расставании со своей матерью, которую нельзя было
волновать. Она и без того была донельзя встревожена таинственной разлукой. И он бодрился,
шутил, уверял ее, что теперь будет работать на засекреченном предприятии. Но мать знала,
что он обманывает ее, хотя и делала вид, будто верит каждому слову сына.
Отец не мог скрыть от нее, какую гордую дорогу избрал их Саша. И она поклялась мол-
чать, у нее хватило сил притворяться перед сыном в час разлуки. И он знал, что она будет даже
лгать, уверять всех, что ее Шурику живется хорошо, рассказывать, как он там работает, на
своем засекреченном оборонном заводе, придумывать письма от него. И что она будет плакать
тайком от мужа, в который раз разглядывая фотографии сына…
А отец? Казалось, в тот вечер навсегда залегли у него на лице глубокие морщины. И
хотя он бодрится, бормочет о том, как воевал в Гражданскую войну, о том, что он тоже парень
был хват, глаза у него тоскливые и сразу понятно: не умеет старик лицемерить, притворяться
для него всего страшнее. И он не верит, что его Саша, его мальчик, такой чистый, правдивый,
беспредельно искренний, сможет обманывать, притворяться…
Днем Иоганн успел заскочить в контору «Пакет-аукцион» и, памятуя слова майора о мар-
гарине, которые еще тогда подействовали на Герберта угнетающе, развязно заявил, что он при-
ехал не за маргариновыми изделиями, а за хорошей дамской вязаной кофтой. Но тут же, успо-
каивая Герберта, показал бумажник.
Можно ли при отчете отнести эту сумму в рубрику «Специальные расходы», Вайс твердо
не знал. Но он решился на это, полагая, что в крайнем случае, ну что ж, бухгалтер вычтет
из заработной платы в десятикратном размере за неоправданный перерасход иностранной
валюты.
Но не отблагодарить фрау Дитмар за все ее заботы он не мог. Она была искренне вни-
мательна к нему. Кроме того, знакомство с ней принесло ему немало пользы, и кто знает, что
еще понадобится от нее впоследствии.
И когда фрау Дитмар примеряла теплую вязаную кофту и говорила, что не решается
принять такой ценный подарок, по румянцу на щеках и красным пятнам на шее видно было,
как она счастлива.
Но как бы ни были трогательны эти минуты прощания, Иоганн не забыл спросить у
фрау Дитмар позволения написать письмо Фридриху и поблагодарить его за гостеприимство.
И фрау Дитмар дала Иоганну номер полевой почты сына, предупредив, что Фридрих не очень-
то любит сам писать письма. И пообещала, что она снова напишет Фридриху, какой хороший
человек жил в его комнате…
В точно назначенное время Вайс подъехал к гостинице. Вынес чемоданы майора, уложил
в багажник.
– Варшава, – процедил Штейнглиц, откинулся на спинку сиденья, вытянул ноги, закрыл
глаза и приказал себе заснуть. Он был горд тем, что может заставить себя спать: ведь на это
способна только волевая сверхличность, каковой самонадеянно и считал себя майор.

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
94
Падал мокрый снег, земля обнажилась на проталинах, в низинах стоял туман. Холодно,
зябко, уныло. Бесконечно тянулась дорога, изъязвленная воронками от авиабомб. Гулко гудели
под колесами настилы недавно восстановленных мостов. В канун разбойничьего нападения
на Польшу 1 сентября 1939 года большинство мостов было взорвано германскими диверси-
онными группами. Мелькали черные развалины зданий в уездных городишках. Через опре-
деленные промежутки времени машина останавливалась у контрольных пунктов. Штейнглиц
просыпался, небрежно предъявлял свои документы, а чаще металлический жетон на цепочке,
который производил на начальника патрулей весьма сильное впечатление.
Порой надписи указывали, что нужно ехать в объезд, так как дорога закрыта для всех
видов транспорта. Вайс, как будто не замечая этих указателей, вскоре догонял моторизованную
колонну или проезжал мимо армейского расположения, аэродрома, строительства, складских
сооружений. И хотя по всему шоссе имелись дорожные знаки, обозначающие путь на Варшаву,
Вайс почему-то находил повод часто сверяться с картой, особенно когда встречались объекты,
привлекавшие его внимание.
Но каждый раз, прежде чем достать карту, он поглядывал в зеркало над ветровым стек-
лом, в котором отражалась физиономия спящего Штейнглица. Никаких пометок на карте Вайс
не делал, полагаясь на свою память.
Когда подъехали к лесистой местности, патруль задержал машину. Майор показал свои
документы, вытащил жетон – не помогло. Унтер-офицер почтительно доложил, что проезд
одиночным машинам запрещен, так как в лесу укрылись польские террористы.
– Позор! – проворчал Штейнглиц.
Вышел из машины на обочину и потом, застегиваясь, сказал унтер-офицеру:
– Их надо вешать на деревьях, как собак. Сколько у них деревьев, столько их и вешать.
– Вы правы, господин майор. Надо вешать.
– Так что же вы стоите? Идите в лес и вешайте! – Тут он заметил, что обрызгал сапог, и
приказал патрульному солдату: – Вытереть! – А когда тот склонился, сказал брезгливо: – Трус!
У тебя даже руки дрожат – так ты боишься этих лесных свиней.
Но сам Штейнглиц только тогда разрешил патрульному офицеру открыть шлагбаум,
когда собралось больше десятка армейских машин. И свою машину приказал Вайсу вести в
середине колонны, позади бронетранспортера, и положил себе на колени пистолет. И выругал
Вайса за то, что тот не сразу вынул из брезентовой сумки гранату.
Черные деревья вплотную подступили к дороге. Пахло сыростью, хвоей, и лес казался
Иоганну родным. Такие же леса были у него на родине, а в этом притаились польские парти-
заны, не побоявшиеся вступить в мужественное единоборство с железными лавинами гитле-
ровских полчищ.
Как хотел Вайс услышать сейчас выстрелы, разрывы гранат, трескотню ручных пулеметов
– он ждал их, как голоса друзей. Но лес молчал. Непроницаемый, темный и такой плотный,
будто деревья срослись ветвями. И когда машина вновь выехала на голую равнину, Иоганну
показалось, что здесь темнее, чем в лесу. Наверное, потому, что задние колеса транспортера
забрызгали грязью ветровое стекло. Он хотел остановиться, чтобы вытереть грязь, но майор не
позволил: боялся оторваться от бронетранспортера.
Глубокой ночью, когда до Варшавы оставалось не больше тридцати километров, Штейн-
глиц приказал Иоганну свернуть с шоссе. Подъехали к каким-то зданиям – очевидно, раньше
это было поместье, – обнесенным высоким забором и двойным рядом колючей проволоки.
Прожекторы на сторожевых вышках, установленных по углам забора, заливали все вокруг осле-
пительным мертвенным светом. У ворот их задержали. Охрана очень тщательно проверила
документы майора и пропустила машину только после того, как караульный офицер по теле-
фону получил на это разрешение. Во дворе Штейнглица встретили люди в штатском. Он почти-

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
95
тельно откозырял, и они все вместе ушли. Иоганну отвели койку в общежитии невдалеке от
гаража, где стояло множество новых машин лучших немецких марок.
Это расположение, загадочное, уединенное, внешне напоминавшее и тюрьму и лагерь,
не было ни тюрьмой, ни концлагерем. Но здесь были сконцентрированы самые совершенные
технические средства охраны: ток высокого напряжения, включенный в ограду из колючей
проволоки, трубчатые спирали Бруно, система металлических мачт с прожекторами, позволя-
ющая в любое мгновение залить беспощадным светом всю бывшую помещичью усадьбу или
осветить любой ее уголок, и незримые лучевые барьеры, отмечающие с помощью вспышек
сигнальных ламп каждого, кто входил в здание или выходил из него, и все собранные здесь
достижения человеческой мысли точно и слаженно служили одной цели: намертво отрезать
этот кусок земли от внешнего мира.
Только солдаты охранного подразделения носили военную форму. Те, кому они подчи-
нялись, кто властвовал здесь, были в штатском, и только по степени почтительности, проявля-
емой к этим штатским, можно было определить, как высока должность, которую они занимают.
Ни один из них не скрывал своей военной выправки и права командовать другими, такими же
штатскими, отличавшимися лишь более щегольской выправкой. Подчиненные штатские напо-
минали узников, добровольно заточивших себя в каменных флигелях. Они были заняты весь
день и лишь после обеда, а некоторые только после ужина, прогуливались по каменным плитам
внутреннего дворика, отделяющего эти флигели от хозяйственных зданий.
Те же из штатских, кто имел право общаться с внешним миром, подвергались при выез-
дах проверке нескольких патрульных постов. Эти посты обслуживало специальное подразде-
ление СС, которому, по-видимому, и была поручена внешняя охрана.
Очевидно, эсэсовцы не подчинялись властям расположения, так как бесцеремонно осве-
щали фонарями лица пассажиров любой выезжающей или въезжающей машины, забирали
документы, уносили в комендатуру для проверки и не торопились их вернуть. А когда воз-
вращали, даже если проверенный оказывался весьма высокопоставленным лицом, козыряли
небрежно и независимо.
Свободное передвижение Вайса по территории было крайне ограниченно: хозяйственные
постройки, плац, вымощенный булыжником, – и все. Он не имел права переступать за пределы
этой черты. Незримые границы сторожила внутренняя охрана; у каждого пистолет, граната в
брезентовом мешочке, автомат.
Для чего все это, Иоганн пока не мог выяснить.
Все тут держались нелюдимо. Иоганну казалось, что его окружают глухонемые. Даже
общаясь между собой, эти люди, приученные к молчанию, охотнее прибегали к мимике и
жестикуляции, чем к простым человеческим словам.
В гараже лежала целая стопа железных номерных знаков – после каждого длительного
выезда номер на машине меняли. Несколько раз Иоганн видел, как перекрашивали почти
новые машины. У трех легковых стекла были пуленепроницаемые, у двух – такие, что сквозь
них не рассмотришь внутренность кузова, за исключением, конечно, ветрового стекла.
Ел Вайс в столовой, вместе с теми, кто, как и он, не имел права выходить за пределы
незримой границы. Система питания построена была на самообслуживании. Ели подолгу и
много, молча, не проявляя никакого интереса друг к другу. Несколько девиц с мужскими
повадками из подразделения вспомогательной службы, такие же вымуштрованные, как и все
здесь, с сытыми, равнодушными лицами не оживляли общей унылой картины. Когда какую-
нибудь из них тискали за столом, девица, не меняясь в лице, спокойно, как лошадь в стойле,
продолжала есть. А если это мешало поглощать пищу, она так же молча, с силой отталкивала
ухажера.

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
96
За ужином давали шнапс, иногда пиво, и можно было сыграть в кости на свою порцию.
И если кто-нибудь уступал выпивку девице и та принимала ее, вокруг начинали хихикать и
поздравлять расщедрившегося со свадебным удовольствием.
Но и этого развлечения хватало на минуту, не больше, а потом все снова смолкали и не
обращали уже никакого внимания на пару, которую только что грубо вышучивали.
Прошло много дней, а майор Штейнглиц не давал о себе знать. Жизнь в этом странном
заточении изнуряла Иоганна своим тупым, бессмысленным однообразием. Он даже не мог
выяснить, что это за соединение, кто его обслуживает, чем здесь занимаются люди.
Как-то в кухне испортился электромотор, вращающий мясорубку. Иоганн вызвался почи-
нить его и починил. Повар кивнул головой – и все. Ни одного слова ни от одного из окружав-
ших не услышал Иоганн, хотя работал на кухне больше трех часов, а народу здесь было доста-
точно. И когда он помогал механику гаража, тот охотно принимал его услуги, но благодарил
тем же молчаливым кивком.
Одиночество, бездеятельность, бессмысленность пребывания тут делали его жизнь все
невыносимей.
А Штейнглиц то ли забыл о существовании Вайса, то ли навечно сдал его в эту часть –
ни у кого нельзя было ничего выведать.
Каждое утро в отгороженный колючей проволокой загон приходил дрессировщик собак
со своим подручным.
Толстый, коротконогий, с мясистыми плечами, дрессировщик в одной руке держал плеть,
а в другой – палку с кожаной петлей на конце. Одет он был в белый свитер, кожаную корич-
невую жилетку, замшевые залоснившиеся шорты, толстые шерстяные носки, бутсы на шипах
и тирольскую шляпу со множеством значков. Лицо холеное, профессорское, всегда чисто
выбрито.
Что за человек подручный, понять трудно. Настоящее живое чучело. Стеганый брезен-
товый комбинезон с проволочной маской фехтовальщика на лице. Шея, словно колбасными
кругами, обмотана брезентовым шлангом, набитым опилками. Низ живота защищен фарту-
ком, выкроенным из автомобильного баллона, поверх фартука – брезентовый плоский мешок.
Дрессировка была незамысловатой. Пока подручный шел по ровной линии, собаки
покорно сидели у ног дрессировщика. Стоило подручному сделать резкое движение в сторону,
как собаки бросались на это живое чучело и начинали рвать круги шланга, набитые опилками,
и висящий на фартуке, защищающем низ живота, брезентовый мешок.
Если собаки сбивали подручного с ног и, не обращая внимания на команду, продолжали
рвать, дрессировщик разгонял их ударами плети, а самому свирепому псу накидывал на голову
кожаную петлю, прикрепленную к палке, и оттаскивал в сторону.
Дрессировщик и его подручный никогда не разговаривали. Команда подавалась собакам
не словами, а свистком.
Однажды, когда подручный завизжал от боли, дрессировщик, против обыкновения, не
сразу разогнал озверевших псов, а выждал некоторое время и, после того как они разбежались,
ударил, тщательно примерившись, поваленного на землю окровавленного человека тупым нос-
ком бутсы.
Заметив, что Вайс наблюдает за ним, дрессировщик начал вежливо здороваться и всегда
первый говорил: «Доброе утро» или «Добрый день».
Как-то он подошел к проволочному забору, спросил:
– Красиво? – Похвастал: – Эти животные послушны, как дети. Нужно только иметь
талант, волю к власти. – Пожаловался: – Сейчас стало трудно доставать хорошие экземпляры.
Во всех ведомствах по делам военнопленных при ОКВ и штабах округов завели теперь соб-
ственные питомники. И это похвально. Хороший пес может так же нести службу, как хороший
солдат.

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
97
Вайс показал глазами на собак:
– В таких шубах им русский мороз не страшен! Как вы думаете?
– Конечно, – согласился дрессировщик. Осведомился: – Вы не любите холода? – Уте-
шил: – Фюрер обещал молниеносно разделаться с Россией. Надо полагать, Рождество там будут
праздновать только наши гарнизоны…
– О да, безусловно, – поддакнул Вайс.
Вот еще одно подтверждение опасности, нависшей над его страной. Что ж, можно было
бы информировать Центр и о том, что военное министерство Германии даже собак уже моби-
лизовало для Восточного фронта.
Инструктор-наставник как-то сказал Александру Белову:
– Ну что ж, если начнется война – долг чекиста спасать армию, народ от подлых уда-
ров в спину. А для того чтобы предотвратить такие удары, нужна всеведущая зоркость наших
людей, работающих на той стороне. Вот тебе вся твоя долговременно действующая директива.
Простая и ясная как день. А приложение к ней – разумная инициатива, смекалка и твердое
сознание того, что за каждую каплю крови, пролитую советскими людьми, мы несем особую
ответственность – каждый из нас лично, где бы он ни находился…

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
98