Щит и меч «Азбука-Аттикус» 1965 удк

 
19
 
На следующий день подразделение майора Штейнглица приступило наконец к своим
прямым обязанностям.
В большой, госпитального типа палатке за раскладным столом четыре солдата, в том
числе и Вайс, занимались сортировкой документов. Часто среди них попадались испорченные,
залитые кровью. Такие документы бросали в мусорные корзины из разноцветной проволоки.
Нумеровали печати и штампы после того, как с них был сделан оттиск на листе бумаги,
и складывали в большой сундук.
Карты, если на них не было никаких пометок, выбрасывали, если же имелись пометки
или нанесенные от руки обозначения, – передавали ефрейтору Вольфу. Тот тщательно изучал
каждую такую карту и некоторые из них, бережно сложив, прятал в портфель, в обыкновенный
гражданский портфель с ремнями и двумя плоскими замками.
Солдаты-канцеляристы работали с чиновничьим усердием, и разговоры они вели мир-
ные: о своем здоровье, о письмах из дому, о ценах на продукты, одежду, обувь. И, сортируя,
просматривая бумаги, они периодически вытирали пальцы резиновыми губками, смоченными
дезинфицирующей жидкостью, чтобы не подцепить инфекции. И если б не это обстоятельство,
не их мундиры да желтый свет в целлулоидовых окошках палатки, все походило бы на обычное
канцелярское заведение, и ни на что другое.
Вольф, обнаружив запятнанные кровью бумаги, говорил всем:
– Господа, напоминаю: будьте внимательны и выбрасывайте неопрятные бумаги, не пред-
ставляющие собой ценности.
За эти несколько суток лагерь на болоте превратился в аккуратный военный городок:
всюду проложены дорожки из бревен, стоят столбы с указателями, штабные палатки окопаны
траншеями, насосы день и ночь откачивают из траншей воду. Даже комаров стало меньше
после того, как в воздухе распылили какую-то едкую жидкость, приспособив для этого ранце-
вые огнеметы.
И не только офицеры, но и солдаты выглядели подчеркнуто опрятно, будто и не было у
них под ногами вонючей, грязной хляби, невылазной топи, трясины.
Мостики с перилами из белых березовых стволов, так отчетливо видные ночью, настилы
для транспорта, линии проводов связи, аккуратно уложенные на торфяные брусья или подня-
тые на бамбуковых шестах, – все это и многое другое свидетельствовало об опытности, мастер-
стве, армейском умении, дисциплине штабных команд, об их прекрасной материальной осна-
щенности. И только одно было нелепым – то, что эти тыловые службы разместились в болоте, а
не на сухом пригорке в нескольких километрах за пунктом, предназначенным для дислокации.
Мотомеханизированные соединения германской армии стремительно и глубоко клещами
вгрызались в тело страны, безбоязненно оставляя у себя в тылу окруженные, изолированные и
искромсанные в неравных сражениях островки советских гарнизонов: их оставляли на растер-
зание специальным частям, щедро снабженным всеми новейшими средствами уничтожения.
По сведениям немецкой разведки, в населенном пункте Кулички сначала заняли оборону
несколько танков и до полуроты пограничников, но постепенно количество советских солдат
увеличивалось. Каждую ночь к Куличкам с отчаянными боями прорывались все новые бойцы,
хотя каждый раз при прорыве к гарнизону Куличек почти половина их погибала.
Немецкое командование полагало такое истребление противника экономичным. Для
уничтожения гарнизона подошла артиллерийская часть, и все было подготовлено. Тщательно
рассчитали, сколько нужно боеприпасов на соответствующую площадь, из скольких стволов
они должны быть посланы, и орудия уже стояли в надлежащем порядке вокруг плацдарма. И

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
140
все же, несмотря даже на то, что советский гарнизон не давал своим огнем германским частям
продвигаться по шоссе, немцы медлили со штурмом, ожидая подхода танков.
Штейнглиц и Дитрих не сидели сложа руки. Они часто выезжали на огневые позиции,
чтобы наблюдать за поведением противника, но так как специальности у них были разные, то
и интересовали их разные стороны этого поведения.
Вайсу пришлось прервать труды в канцелярской палатке, чтобы сопровождать Штейн-
глица в его поездках.
Было известно, что советские танкисты в Куличках, когда у них иссякло горючее, зако-
пали свои машины в землю. И никто не опасался внезапного прорыва танков со стороны окру-
женного гарнизона.
Но однажды ночью, когда Штейнглиц и Дитрих, как обычно, просматривали в стерео-
трубы с наблюдательного пункта специально оставленное дефиле, к которому исступленно и
отчаянно пробивались сквозь пулеметный огонь разрозненные кучки советских солдат, вдруг
в сторону шоссе, стреляя из пушки и пулемета, рванулся одинокий советский танк.
Тут же раздались залпы, и точно пристрелянные по секторам батареи подбили танк.
Штейнглиц и Дитрих приказали солдатам взять у погибших танкистов документы. Они
правильно рассудили, что для этой машины, очевидно, были собраны последние остатки горю-
чего и экипаж получил задание пробиться к более крупному советскому соединению не столько
за помощью, сколько затем, чтобы получить приказ, как действовать гарнизону дальше: отсту-
пить или защищать этот плацдарм до конца.
Подобные приказы и запросы о них уже не однажды попадали в руки офицеров абвера.
К тому же немецкие радисты много раз перехватывали в эфире обращения окруженного гар-
низона к высшим штабам.
Солдаты, посланные к разбитому советскому танку, не смогли выполнить приказ: оса-
жденный гарнизон открыл такой огонь, что трое немцев были тут же убиты, а двое, раненные,
еле приползли обратно.
Из следующих пяти солдат не вернулся ни один.
Если осажденный гарнизон охраняет подбитый танк, не щадя даже драгоценных боепри-
пасов, значит в нем есть документы, которые ни в коем случае не должны попасть в руки врагу.
Новую пятерку солдат заставили ползти к танку только под угрозой расстрела. И снова
трое были сразу же убиты. Двое проползли не больше десятка метров и зарылись в болото,
лежали, не смея поднять головы.
Небо, светящееся, звездное, заболоченная равнина в блестках бочагов, серебрятся кусты
ивняка, тишина. А там, под пригорком, высится темная глыба двухбашенного советского танка
в стальных, рваных лохмотьях пробоин от немецких снарядов.
На НП, в чистеньком, аккуратном дзоте, обшитом светлым тесом, сидят на складных сту-
льях немецкие офицеры. Ярко горит электрическая лампа, на столике судки-термосы с горя-
чим ужином, на коленях у офицеров бумажные салфетки, они едят и разговаривают о еде.
Армейский офицер почтительно слушает Штейнглица. Майор рассказывает об особен-
ностях испанской, английской, французской, итальянской кухни. Рассказывает он подробно, с
полным знанием всех кулинарных тонкостей. Он хорошо знает эти страны, был там резиден-
том.
Дитрих изредка лениво вставляет свои замечания. Он тоже знаток европейской кухни,
даже более осведомлен, чем Штейнглиц: он много путешествовал и останавливался в лучших
отелях. Штейнглиц не мог себе этого позволять. Ведь он бывал за границей не ради удоволь-
ствия – выполнял агентурные задания, работал. И всегда, даже осуществляя самые ответствен-
ные операции, стремился сэкономить в свою пользу возможно большую сумму из отпущенных
ему на проведение той или иной операции средств. И когда готовился к операции, досконально
продумывая все ее детали, он с не меньшей тщательностью прикидывал, как бы побольше выга-

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
141
дать для себя, хотя заранее был известен размер денежного вознаграждения, которое ожидает
его по возвращении, и он всегда получал его от начальника второго отдела «Ц» либо налич-
ными, либо в виде чека.
Армейский офицер сказал, что часа через два подойдет вызванный им танк и тогда можно
будет приблизиться к подбитой советской машине, чтобы взять у мертвых танкистов доку-
менты. А пока остается только терпеливо ждать.
Вайс, как это стало теперь обычным, молча прислуживал офицерам. Менял тарелки, рас-
кладывал мясо, наливал вино в походные пластмассовые стаканчики, резал хлеб, подогревал
на электрической плитке галеты с тмином и консервированную, залитую салом колбасу в плос-
ких банках. И, сноровисто делая все это, размышлял, как ему следует сейчас поступить. Пол-
тора десятка немецких солдат не достигли цели, и мало шансов достичь ее. Риск очень велик.
Имеет ли он право рисковать?
Ему говорили дома: твоя жизнь теперь не будет принадлежать тебе. Это не твоя жизнь,
раз от нее может зависеть жизнь других. И если ты опрометчиво, необдуманно пойдешь
навстречу гибели, то погибнешь не только ты, а, возможно, и еще множество советских людей:
они станут жертвами фашистских диверсий, коварных замыслов, которые ты мог бы предот-
вратить. Жизнь хорошего разведчика порой равняется иксу, умноженному на большое число,
а за ним – человеческие и материальные ценности. Но если этот разведчик только и делает,
что играет собственной жизнью, кичась своей личной храбростью, он ничего, кроме вреда, не
принесет. Ведь сам по себе он ничего не значит, что бы там о себе ни воображал, какой бы
эффектной, героической ни казалась ему собственная гибель. Разведчиком должен руководить
глубоко и дальновидно оправданный расчет. И умная бездейственность в иных обстоятель-
ствах несоизмеримо ценнее какого-нибудь поспешного и необдуманного действия, пусть даже
весьма отважного на первый взгляд, но направленного на решение лишь ближайшей, частной
задачи. И, необдуманно решившись на это действие, позабыв о главном, он перестает быть для
противника опасным. Он становится мертвым советским разведчиком, а если попадет в руки
врага живым, его будут пытать, чтобы узнать обо всем, что связано с его прежними делами.
Как же должен в данной ситуации поступить Иоганн? Конечно, он может погибнуть,
вызвавшись добраться до советского танка. Но не обязательно ведь он погибнет; скорее всего,
доползет, заберется в танк и уничтожит пакет, который, несомненно, передали одному из тан-
кистов. Если гарнизон счел необходимым собрать все горючее, чтобы танк попробовал про-
рваться, если к нему, рискуя остаться без боеприпасов, не дают подойти, значит пакет очень
важный, от него зависит жизнь многих, наверное, не меньше чем тысячи советских солдат и
офицеров. Значит, пропорции сейчас такие: один к тысяче.
И хотя Иоганну запрещено рисковать собой, при таком соотношении он, пожалуй, имеет
право на риск. Есть еще одно обстоятельство, с которым он не может не считаться. Долготер-
пение его не безгранично. Сколько же можно созерцать с безучастным видом окровавленную,
обожженную землю Родины, смотреть, как убивают советских людей, и угодливо прислужи-
вать убийцам, так, будто ни о чем другом он и не помышляет! Он должен дать себе передышку,
хоть на несколько минут вырваться из этого мучительного бездеятельного, медленного суще-
ствования. Только несколько минут действия – и он снова обретет силу воли, спокойствие,
способность к притворству. Несколько минут – это так немного, и потом он опять, как прежде,
будет выжидать, выжидать бесконечно. Ну может он себе это позволить? И ничего с ним не
случится, он будет очень осторожен и сумеет доползти до танка. И не о себе одном он думает:
он хочет уничтожить пакет, чтобы спасти людей. Ну что тут плохого? Он уничтожит пакет и
тут же вернется, и опять все пойдет по-прежнему. Нет, даже не по-прежнему: он станет еще
изворотливее, еще хитрее, еще осторожнее и терпеливее.

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
142
Иоганн разложил на тарелки аккуратные кусочки горячей ветчинной колбасы и дымя-
щийся картофель, разлил в пластмассовые стаканчики остатки коричневого рома, снял фар-
тук, поправил пилотку.
– Господин майор, если я сейчас больше не нужен, разрешите мне взять документы из
подбитого советского танка. – Все это он сказал таким тоном, каким спрашивал: «Вы позволите
добавить соуса?»
Штейнглиц, по одному ему известным соображениям, не пожелал показать, как важна
для него эта просьба. Что ж, солдат желает совершить подвиг – это естественно и даже обяза-
тельно для немецкого солдата. И майор, не поднимая глаз от тарелки, молча кивнул.
Иоганн снял со стены брезентовую сумку, из которой торчали длинные деревянные ручки
гранат, каску и автомат армейского офицера, надел все это на себя и, козырнув, вышел из
блиндажа.

---

В. М. Кожевников. «Щит и меч»
143