Случалось участливо заглянуть в лицо беспомощного, подавленного горем бедняка

Глава VIII
Значение внешних и внутренних перемен, которые порою совершаются в нашей жизни, не всегда
сразу нам ясно.
Мы потрясены, испуганы — а потом как будто возвращаемся к прежнему существованию, но перемена
уже совершилась.
Никогда и нигде мы уже не будем прежними.
Думая о неожиданной развязке ночной встречи с сенатором, к которой ее привело желание выручить
брата, Дженни не могла разобраться в своих чувствах.
Она очень смутно представляла себе, какие перемены и в общественном и в физиологическом смысле
могут повлечь за собою ее новые взаимоотношения с Брэндером.
Она не сознавала еще, каким потрясением, даже при самых благоприятных условиях, является для
обыкновенной женщины материнство.
Она ощущала удивление, любопытство, неуверенность и в то же время была искренне счастлива и
безмятежна.
Брэндер — хороший человек, теперь он стал ей ближе, чем когда-либо.
Он ее любит.
Их новые отношения неминуемо изменят и ее положение в обществе.
Жизнь ее станет теперь совсем иной — уже стала иной.
Брэндер снова и снова уверял ее в своей вечной любви.
— Говорю тебе, Дженни, ни о чем не тревожься, — повторял он, когда она уходила.
— Страсть оказалась сильнее меня, но я на тебе женюсь.
Иди домой и никому ничего не говори.
Предупреди брата, если еще не поздно, сохрани все в тайне, и я женюсь на тебе и увезу тебя отсюда.
Я не могу сделать это сейчас же.
Мне не хочется делать это здесь.
Но я поеду в Вашингтон и вызову тебя.
И вот (он достал бумажник и вынул сто долларов — все, что у него было при себе) возьми это, Завтра я
пришлю тебе еще.
Ты теперь моя невеста, помни это. Ты — моя.
Он нежно обнял ее.

---

Дженни вышла в ночную тьму.
Без сомнения, он сдержит слово.
Мысленно она уже жила новой, восхитительной жизнью.
Конечно, он на ней женится.
Подумать только!
Она поедет в Вашингтон, в этот далекий, незнакомый город.
А отец и мать — им больше не придется так много работать.
А Басс, а Марта… она сияла от радости, думая о том, как много она сможет для них сделать.
Пройдя квартал, она замедлила шаг, и ее нагнал Брэндер; он проводил Дженни до калитки ее дома и
остановился, а она, осторожно осмотревшись, легко взбежала на крыльцо и потянула дверь.
Дверь была не заперта.
Дженни помедлила минуту, чтобы показать возлюбленному, что все в порядке, и вошла.
В доме было тихо.
Она пробралась в свою комнатку и услышала сонное дыхание Вероники.
Потом бесшумно прошла в комнату, где спал Басс и Джордж.
Басс лежал, вытянувшись на кровати и, казалось, спал.
Но когда она вошла, он шепнул:
— Это ты, Дженни?
— Я.
— Где ты была?
— Послушай, — прошептала она, ты видел папу и маму?
— Да.
— Они знают, что я уходила из дому?
— Мама знает.
Она не велела мне про тебя спрашивать.
Где ты была?
— Ходила к сенатору Брэндеру просить за тебя.
— А, вот оно что.
Мне ведь не сказали почему меня выпустили.
— Никому ничего не говори, — умоляюще сказала Дженни.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал.
Ты же знаешь, как папа к нему относится.

---

— Ладно, — сказал Басс.
Но ему любопытно было, что подумал бывший сенатор, что он сделал и как Дженни с ним говорила.
Она коротко отвечала, и тут за дверью послышались шаги матери.
— Дженни, — шепотом позвала миссис Герхардт.
Дженни вышла к ней.
— Ах, зачем ты уходила?
— Я не могла иначе, мама.
Должна же я была что-то сделать.
— Почему ты оставалась там так долго?
— Он хотел со мной поговорить, — уклончиво ответила Дженни.
Мать смотрела на нее полными тревоги, измученными глазами.
— Ай, я так боялась, так боялась!
Отец пошел было в твою комнату, но я сказала, что ты уже спишь.
Он запер входную дверь, но я опять ее отперла.
Когда Басс пришел, он тоже хотел тебя видеть, но я уговорила его подождать до утра.
И она опять грустно посмотрела на дочь.
— Все хорошо, мамочка, — ободряюще сказала Дженни.
— Завтра я тебе обо всем расскажу.
А сейчас иди спать.
Как папа думает, почему Басса выпустили?
— Он не знает.
Думает, может быть, просто потому, что Бассу все равно не уплатить штрафа.
Дженни ласково обняла мать за плечи.
— Иди спать, — сказала она.
Она уже думала и поступала так, словно стала на много лет старше.
Она чувствовала, что должна заботиться и о себе и о матери.
Следующие дни Дженни прожила как во сне.
Все снова и снова она перебирала в памяти необычайные события того вечера.
Не так уж трудно было рассказать матери, что сенатор опять говорил о свадьбе, что он хочет
жениться на ней, когда вернется из Вашингтона, что он дал ей сто долларов и обещал дать еще, но
совсем другое дело — то единственно важное, о чем она не могла заставить себя заговорить.
Это было слишком свято.

---

Обещанные деньги он прислал ей на другой же день с нарочным — четыреста долларов, которые он
советовал положить на текущий счет в банк.
Бывший сенатор сообщил, что он уже находится на пути в Вашингтон, но вернется или вызовет ее к
себе.
«Будь мужественна, — писал он. — Тебя ждут лучшие дни».
Брэндер уехал, и судьба Дженни поистине повисла на волоске.
Но она сохранила еще всю наивность и простодушие юности; внешне она была совсем прежней,
только появилась в ней какая-то мягкая задумчивость.
Конечно, он вызовет ее к себе.
Ей уже мерещились далекие края, удивительная, чудесная жизнь.
У нее есть в банке немного денег, она никогда и не мечтала о таком богатстве, теперь она сможет
помочь матери.
Как всегда бывает с молодыми девушками, она все еще ждала только хорошего; иначе, быть может,
ею скоро бы овладели тревожные предчувствия.
Все ее существо, ее жизнь, будущее — все висело на волоске.
Это могло кончиться и хорошо и плохо, но для такого неискушенного создания зло становится
очевидным лишь тогда, когда оно уже свершилось.
Как можно среди такой неопределенности сохранить душевное спокойствие — это одно из чудес,
разгадка которых в прирожденной доверчивости всякого юного существа.
Не часто бывает, чтобы зрелый человек сохранил свои юношеские представления.
И ведь чудо не в том, что кто-то их сохранил, а в том, что все их утрачивают. Обойди весь мир — что
останется в нем, когда отойдут в прошлое нежность и наивность юности, на все смотрящей широко
раскрытыми, изумленными глазами?
Несколько зеленых побегов, что порою появляются в пустыне наших будничных интересов, несколько
видений солнечного лета, мелькнувших перед взором охладелой души, краткие минуты досуга среди
непрестанного тяжкого труда — все это приоткрывает перед усталым путником вселенную, которая
всегда открыта молодой душе.
Ни страха, ни корысти; просторы полей и озаренные светом холмы; утро, полдень, ночь; звезды,
птичьи голоса, журчанье воды — все это дается в дар душе ребенка.
Одни называют это поэзией, другие, черствые души, — пустой выдумкой.
В дни юности все это было понятно и им, но чуткость юности исчезла — и они уже неспособны видеть.
Новые переживания Дженни проявлялись лишь в задумчивой грусти, сквозившей во всем, что бы она
ни делала.
Порою она удивлялась, что письма от Брэндера все нет, но тут же вспоминала, что он говорил о
нескольких неделях, и потому полтора месяца, уже прошедшие со дня их разлуки, не казались такими
долгими.
Тем временем достопочтенный экс-сенатор весело отправился на свидание с президентом, потом
окунулся в приятную светскую жизнь, — и как раз собирался навестить своих друзей в Мэриленде, но
тут легкая простуда вынудила его просидеть несколько дней взаперти.

---

Он был, раздосадован, что именно теперь ему пришлось слечь в постель, но вовсе не подозревал в
своем недомоганий ничего серьезного.
Потом врач обнаружил у него тяжелую форму брюшного тифа, некоторое время он был без сознания и
очнулся сильно ослабевшим.
Казалось, он выздоравливает, но ровно через полтора месяца после его разлуки с Дженни с ним
случился внезапный паралич сердца, и все было кончено.
Дженни оставалась в счастливом неведении, не подозревая о его болезни, и даже не видела
напечатанного жирным шрифтом сообщения о его смерти, пока вечером Басс не принес домой газету.
— Смотри-ка, Дженни, — громко сказал он.
— Брэндер умер!
Он протянул ей газету, на первой странице которой было напечатано:
СМЕРТЬ БЫВШЕГО СЕНАТОРА БРЭНДЕРА
Внезапная кончина славного сына штата Огайо.
Скончался от паралича сердца в отеле «Арлингтон», в Вашингтоне.
Недавно он перенес тиф и, по мнению врачей, уже находился на пути к выздоровлению, но болезнь
оказалась роковой.
Важнейшие вехи его незаурядной карьеры…
Дженни, безмерно потрясенная, смотрела на эти строки.
— Умер? — воскликнула она.
— Ну да, видишь, напечатано, — сказал Басс тоном человека, принесшего чрезвычайно интересную
новость.
— Умер сегодня в десять утра.