Такер Роберт Сталин, Путь к власти

Как стать героем

Будучи подростком, Джугашвили нашел в Кобе тот образ, который соответствовал его потребности перевоплотиться в героя. Поступив в семинарию и встав на путь бунтовщика, он не перестал ощущать эту потребность. Иремашвили приписывает ему безграничное желание быть героем масс и даже высказывает мысль, что Джугашвили отверг христианского бога именно потому, что сам мнил себя богоподобной личностью[28].

В той мере, в какой эти стихи в состоянии что-то рассказать о сокровенных мыслях поэта в момент их сотворения, они говорят о растущем честолюбии и страстном желании славы.
Джугашвили представлял себе революцию полем, на котором добывается слава. Некоторые книги, прочитанные в начале пребывания в семинарии, вне всякого сомнения еще больше подхлестнули его воображение. В книге В. Гюго "93-й год", которую он предположительно прочел до или после конфискации ее инспектором Гермогеном, Великая Французская революция разворачивается в виде грандиозной битвы противостоящих друг другу армий, как сага о героизме и подвигах. В галерее революционных героев романа главной фигурой представал бывший священник Симурдэн. Гюго писал, что в нем жили два человека - "один с нежной душой, а другой - мрачной", что "он носил в себе абсолют". Мятежный семинарист, которому уже не составляло особого труда вообразить себя таким священником, должно быть, с интересом прочитал следующий абзац с характеристикой этого героя:
"Он был праведник и сам считал себя непогрешимым. Никто ни разу не видел, чтобы взор его увлажнили слезы. Вершина добродетели, недоступная и леденящая. Он был справедлив и страшен в своей справедливости. Для священника в революции нет середины. Превратности революции могут привлечь к себе священника лишь из самых низких либо из самых высоких побуждений; он или гнусен или велик. Симурдэн был велик, но это величие замкнулось в себе, ютилось в недосягаемых кручах, в негостеприимно мертвенных сферах: величие, окруженное безднами. Иные горные вершины бывают так зловеще чисты"30. Самые первые свои статьи он подписывал "Коба" и "Ко". Позднее этот псевдоним или его начальная буква присутствовала в таких известных комбинациях, как Коба Иванович, К. Ко и К. Като. Не отказался Джугашвили от него и тогда, когда примерно в 1910 г. взял партийную кличку Сталин я "К" или "Ко" продолжали появляться в качестве инициалов[32].
То, что он думал действительно так, подтверждают написанные в 1904 г. письма из Кутаиси, в которых Джугашвили не только отличает Ленина от Плеханова, Аксельрода и других, но и называет своего героя орлом. На него произвела впечатление та твердая решимость, с которой Ленин отстаивал свои взгляды. "Человек, стоящий на нашей позиции, - писал Джугашвили своему другу Давиташвили, - должен говорить голосом твердым и непреклонным. В этом отношении Ленин - настоящий горный орел"[34].
Столь пристальное наблюдение за поведением Ленина в тот момент, несомненно, говорит о страстном желании молодого Джугашвили брать пример со своего героя37. Ранее в статье, посвященной памяти умершего товарища Г. Телия, прозвучала похожая нота. Воздав должное этому "апостолу марксизма (большевизма)", которого отличали неиссякаемая энергия, глубокая любовь к делу, геройская непреклонность и апостольское дарование, Джугашвили продолжал: "Только в рядах пролетариата встречаются такие люди, как Телия, только пролетариат рождает таких героев, как Телия, и тот же пролетариат постарается отомстить проклятому строю, жертвой которого пал наш товарищ - рабочий Г. Телия"[39]. Он не только заимствовал у Ленина концепцию общности, которая помогала вести одинокую жизнь партийного подпольщика и изгоя; в то же самое время он создал концепцию самого себя, которая гармонировала как с потребностью в самоидеализации, так и с его антисоциальной социальной ролью революционера. Ленинизм утвердил его как Кобу, народного героя - мстителя и одновременно открыл возможность стать членом братства профессиональных борцов с существующим государственным строем, братства, названного Лениным "партией". Ленинизм, таким образом, помог ему смоделировать для себя величественный образ благородного революционера. В лице Ленина он дал Джугашвили высокочтимого вождя, живой пример вершины той славы, на которую он сам мог бы подняться как товарищ по оружию этого вождя. Не удивительно, что Джугашвили сделался самым ревностным сторонником Ленина на Кавказе и старался, где только возможно, во всем подражать своему герою. Теперь у него был внутренний компас, которым он будет стараться руководствоваться до конца дней своих.