Я вернусь…

разделяет 
прозрачное 
полотно
воспоминаний. Первый поцелуй, первая ночь, перегоревшая лампа
ночника, смятые простыни, одно утро на двоих. Черно-белые, чуть
размытые кадры… Мы не отнимаем себя друг у друга. Хотим
сохранить единство даже в разлуке. Готовы перевести назад, сломать,
уничтожить стрелки часов, но осознаем, что обмануть можно кого

---

угодно, кроме времени. Неужели причина тревожного волнения в этом
бессилии?..
Она засыпает на кремовом одеяле. Я подхожу к окну. Тучи
отступили, разрядившись дождем.
Капли, стучавшие по подоконнику, оставили на нем лужицы.
Прислонившись к стене, закуриваю, наблюдаю за ночным Стамбулом.
Под дуновением ветерка колышется занавеска. Забываю стряхнуть
пепел. Падает на ковер. Ничего страшного. Главное, чтобы вера не
падала пеплом…
Прошу у завтра хорошей погоды и понимаю, что проголодался. На
часах три ночи. Иду на кухню, заглядываю в холодильник. В
контейнере остался салат из печеных баклажанов и кусочков брынзы.
С появлением Мирумир на кухне, да и во всем доме, стало
значительно уютнее. Атмосфера преобразилась. Теперь в этой
квартирке хочется жить, а не проводить время. Первое и самое
большое признание поражения экс-холостяка…
10
…Прогуливаемся по предзакатному Истиклялю. Звон красных
трамвайчиков, безмолвно светящиеся ряды бутиков, усталые
полицейские в сине-голубом, крикливые продавцы мороженого с
длинными черпаками в руках. Заходим в кондитерскую. Покупаем
коробочку баклавы, пачку яблочного чая. Еще нужно заскочить в
ближайший маркет – захотелось апельсинов…
Шея Мирумир обмотана легким оранжевым шарфиком, с концами
которого заигрывает морской ветер. Нам хорошо и немного грустно.
Без этого никак. Грусть служит фоном мгновениям счастья, потому что
его мимолетность неодолима.
«…Только здесь я смогла вернуться в себя. В последнее время в
Москве не чувствовала души. Она будто отслоилась от тела.
Спряталась где-то глубоко-глубоко, оторвавшись от рецепторов
чувств. Конечно, я продолжала видеть всё вокруг. Но не замечала там
ничего прекрасного. Во мне жила боль и больше ничего. Знаешь, какая

---

боль? Когда ты улыбаешься, отвечаешь на звонки, общаешься с
людьми, занимаешься чем-то, ходишь на дни рождения друзей, но все
это делаешь ме-ха-ни-чес-ки.
Москва делает из людей роботов. Вырабатывается схема,
теряется индивидуальность. И знаешь, что самое страшное? Люди
не признают этого. Они думают, что, сохранив человеческий облик,
невозможно стать роботом… Я не говорю, что все москвичи теряют
себя. У большинства из них стойкий иммунитет на вирусы
мегаполиса. И вот такими сильными людьми я восхищаюсь…»
Расплачиваемся за апельсины, спускаемся к набережной. «Слушаю
тебя, и впечатление создается, будто в Москве все роботы поголовно,
хоть ты и говоришь, что не все… Звучит как-то осуждающе…
Понимаешь, Стамбул тоже далеко не сказка. Здесь есть своя
жестокость, как и во всех больших городах…» Достает из сумки
сигареты. Просит зажигалку.
«Светусвет, да я не идеализирую Стамбул. Вижу его минусы. Но
если сравнивать с Москвой… Понимаешь, там чувства притупляются,
мутнеют. Но вот стоит уехать за пятьдесят километров от МКАДа –
это у нас так называется окружная дорога – и обстановка меняется…
Такое ощущение, будто эпицентр угнетения расположен в центре
Москвы, где я, собственно, выросла… Я любила и люблю этот город.
Однако сейчас мне удобнее любить Москву на расстоянии».
Рву пальцами, очищаю апельсин от кожуры. Протягиваю ей дольку.
«Если сейчас тебе так хочется, то пусть будет так… Главное, будь со
мной, хорошо?»