physio klyukin

«Экономическая таблица» Кенэ¹*


Стефан Бауэр

[1] Среди целей Британской экономической ассоциации есть одна, которая была озвучена в то же время, когда была основана Ассоциация, и тогда же начала выполняться – это переиздание старой и редкой экономической классики. Основатели, желающие содействовать продвижению в систематическом изучении экономической науки, по-видимому, чувствовали, что недостаток исторической критики теорий, распространенных в настоящее время, возможно, способствовал спутанному состоянию экономической мысли. Однако, может быть, появление первого такого переиздания требует нескольких слов вводного характера. Это приятное задание было возложено на меня как на того, кому улыбнулась удача ‑ обнаружить оригинал этого переиздания, «Экономической таблицы» Кенэ, и кто так благодарен [судьбе] за то, что его скромная работа ‑ нет, скорее даже его удача ‑ так высоко оценена. Он приносит слова особой благодарности м-ру Хиггсу (Higgs), автору предисловия к этому художественному произведению [экономической] литературы, а также всем тем, кто приложил все усилия для его выявления.

Как вкратце замечено в “Предисловии к переизданию «Tableau Économique»”, пишущий эти строки обнаружил среди рукописей Мирабо, хранящихся в Национальном архиве (Archives Nationales) в Париже, ряд документов касательно начала экономической науки во Франции. Рассеянные по всему корпусу источников, были найдены следующие документы (имеющие штемпель M. 784): заметка о ценности денег, несколько заметок о десятине (dîme), рукопись, имеющая название «Tableau Économique», вычисления относительно «Налогов на соль и снижения их бремени для людей» (Gabelles et Décharges pour le peuple), запись об «Издержках для поднятия ферм в Бари» (Dépense pour monter la Ferme de la Barre), несколько писем, обычно заканчивающихся «Прощайте» (Vale), что доказывает авторство Кенэ; два из них приведены в приложении к данной статье. Далее, в отдельном пакете с надписью [2] «Тетради Мирабо» (Cahiers Mirabeau), следует отпечатанная брошюра формата в 1/4 долю листа, которая озаглавлена как Tableau Œconomique. Она состоит из собственно «Экономической таблицы» (Tableau Économique), «Объяснения “Экономической таблицы”» (Explication du Tableau Économique) в 12 страниц, другой «Экономической таблицы» (Tableau Œconomique), [изложенной] на 2-х страницах, и «Извлечения из «Королевской экономии» г-на де Сюлли» (Extrait des Œconomies royales de M. de Sully) на 4-х страницах. Первый сборник документов, [посвященный] экономической науке, покрывался, таким образом, девятнадцатью страницами печатного текста.
Значение этих сокрытых прежде документов и трактата «Население» (Hommes), авторство которого пишущий эти строки оказался в состоянии в то же самое время приписать Кенэ, не было недооценено. Темная глава физиократической доктрины была с тех пор пересмотрена и уточнена, и в данной статье мы стремимся дать только краткий обзор работы, выполненной в этом отношении, со специальным акцентом на той части, в которой принимал участие Кенэ².
Вообще говоря, выражение «физиократическая школа» обозначает литературное движение, начавшееся во Франции примерно в середине XVIII столетия, а лица, способствующие его развитию, назывались «экономистами» (économistes), или, позже, физиократами, в соответствии с названием их большой книги школьного содержания «Физиократия; или естественное устроение государства, наиболее выгодное для человеческого рода» (Physiocratie; ou Constitution naturelle de Gouvernement le plus avantageux au genre humain) (1767). «Естественный порядок государства», который эта книга, судя по ее названию, обещала детально изложить, сильно отличался от руссоистского состояния природы, от состояния первоначальной (rude) простоты человека, возвращающегося к природе из лабиринтов цивилизации. Это была природа, [более] известная естествознанию [чем обществознанию], законы которой нужно было найти и применить к государству в его функционировании. «Из природы, права, и законов; из человека, свободы [воли], распорядка и общежития» (Ex natura, jus, et leges; ex homine, arbitrium, regimen, et coercitio). Человек в своей общественной жизни рассматривался экономистами как исполнительный орган природы. Проблема политической науки, поэтому, состояла в необходимости исследовать тот естественный порядок, которому человек должен был подчиняться. Этот порядок был бы гарантирован только в том случае, если бы каждый человек был в состоянии удовлетворить свои потребности в существовании. Проблема социальной науки, состоящей, таким образом, в изучении источников [обеспечения] существования общества и их последующего развития, должна была сформировать основу для теории национального дохода. Этот доход, средства существования общества, которые оно должно было произвести [в размере] бóльшем, чем составляют расходы на их создание, снова был единственной в своем роде работой природы: в ней заключался источник продовольствия (victuals) и сырых материалов. «Земледелие производит все то, что может быть желаемо для человеческой жизни и поклонения Богам». Но для того, чтобы осуществить эту функцию, должна быть поддержка со стороны капитала и труда. Применение обоих к сфере земледелия создает национальный дивиденд; те, кто применяет капитал и труд, были [названы] производительными классами. Они передают одну часть этого излишка (surplus) [3] землевладельцам, а последние вместе с самими производительными классами доставляют средства производства и существования работодателям (employers) и занятым в тех классах [общества], которые [непосредственно] не связаны с земледелием, которые только воспроизводят свои расходы и ничего больше, ‑ эти классы [называются поэтому] бесплодными классами (classe stérile). Из этой теории вытекали два следствия, касающиеся отношения государства к национальному доходу. Чтобы устремить последний к максимуму, государство должно было поощрять способность земледельческих классов к воспроизводству, позволить цене зерна путем свободной торговли и экспорта достичь своего естественного уровня: это привлекло бы в земледелие [дополнительные] вложения капитала. С другой стороны, средства на покрытие расходов государства нужно было бы взимать только из [произведенного] дохода, передаваемого производительными классами землевладельцам; в противном случае, сбор их за счет имущества или потребления разрушил бы [процесс] воспроизводства дохода. Таким образом, в торговой политике физиократическая доктрина достигла своего апогея в «свободной торговле», в области финансов ‑ в едином земельном налоге, которым облагается [только] одна часть дохода земледелия, а именно, ‑ как впервые назвали ее физиократы, ‑ чистый продукт (produit net).
Эта доктрина, которую передает Physiocratie, по-видимому, является значительным отклонением от предшествующей экономической мысли и от результата, достигнутого одним главным умом, ‑ Кенэ. Она стоит практически отдельно в истории экономических учений. В своей конечной форме, однако, она является исходом непрерывного интеллектуального развития, и на ее генезисе отпечатывался след большого теоретика, решающего бóльшую часть жгучих вопросов и споров современной ему действительности.
Основа физиократической доктрины, т.е. тезис о единственном источнике производительности (или, если говорить точнее, источнике производства излишка) капитала, который применен к сфере земледелия, является сравнительно новой. Было бы ошибкой назвать мнения, приписывающие создание богатства [исключительно] земледелию, физиократическими. В противном случае вся экономическая мысль античности и Средних веков расположилась бы в ряду предшественников этого учения. Никакого другого источника, кроме труда, занятого в земледелии, «естественное богатство» не могло и иметь в те времена, когда доход землевладельцев доставлялся трудом рабов на плантациях, или крепостных (villeins) в поместье³*, и когда бóльшую часть фригольдеров⁴** составляли сами себя содержащие домохозяйства, зависящие от своего собственного труда в сельском хозяйстве (husbandry)⁵.
В начале современной эпохи, в век огораживаний и роста ренты и в то же самое время в век глубокого [4] религиозного подъема в большом количестве выпускались памфлеты, приписывающие все богатство созданию труда, который был затрачен в земледелии, в соответствии со смыслом Священного писания. Цитаты из Священного писания часто использовались для осуждения скотоводов и тех, кто [необоснованно] повышает ренту (rent-raisers). В первой половине XVII столетия начинается эра меркантилизма, которая приписывает торговле волшебную силу накопления национальной казны.
Рассчитанная на широкие массы экономическая теория, которая обращается к земледелию как основе богатства, однако, дважды снова появляется в XVII столетии. Сначала, во время борьбы против землевладельцев и высшего духовенства описанная в Евангелии теория об источнике богатства была использована Уравнителями (Levellers)^{6 7}*. Затем снова, во второй половине XVII столетия эти аргументы популярной экономической теории минувшей эпохи воспроизводятся в споре земледельческого и денежного интересов, представленных традиционно большими группами. Однако, различна форма, в которую были облечены эти аргументы: то, что прежде объявлялось в качестве священного принципа управления государством, теперь используется как аксиома политической науки со стороны интереса землевладельцев. Эти теории всегда служили преамбулами к «схеме», в рамках которой предполагалось усиление финансовых ресурсов политической партии; и как только схема переставала действовать либо в результате роста ценности денег, либо в результате роста ценности земли (в обоих случаях с помощью искусственных средств), сама она также исчезала. В этом состоит общий отличительный признак экономической теории, выражающей интерес землевладельцев, начиная с «Соображений о целесообразности запрета экспорта шерсти» (Considerations on the expediency of prohibiting the exportation of wool) (1677), с проектов земельного банка Асгилла (Asgill), Чемберлена (Chamberlen), Барбона (Barbon) и Бриско (Briscoe) и до Ло (Law), Дрейка (Drake), Эразма Филипса (Erasmus Philips) и Якоба Вандерлинта (Jacob Vanderlint)⁸. Это литературное движение, однако, в Англии скоро отошло на задний план. [5] Новым правительством была предоставлена премия за экспорт зерна, поощряющая вложение капитала и проведение усовершенствований в земледелии. Развитие английской фермерской системы, новых систем обработки почвы, дорог и сельскохозяйственного кредита осуществлялось тогда, когда общественное внимание привлекали финансовые схемы, когда акционерная банковская система сделала свое появление громким, и когда торговцы подавали жалобы на сокращение внешней торговли вследствие французской конкуренции.
Однако, когда меркантилизму был нанесен серьезный удар из-за крушения схем «Компании Миссисипи» и «Компании Южных морей» [в 1720 г.], вопрос о происхождении национального дохода получил новый импульс. Искали мерило количества обращающихся денег. Изобретательный ирландский банкир, Ричард Кантильон пытался разрешить эту проблему. Он не разделял общего убеждения (разделяемого Т. Маном и Дж. Локком), что неравенство масс денег, обращающихся в различных странах, составляло причину неравенства в их покупательной способности, и что это неравенство было пропорциональным балансу внешней торговли. Однако, его великая заслуга, тем не менее, заключалась в исследовании этого обращения с точки зрения его последствий. По его мнению, деньги служили осуществлению меновой торговли между городом и деревней. Количество этих денег, таким образом, было пропорционально спросу со стороны покупателей. Предположим теперь, что существует страна, в которой половина населения вела бы сельское хозяйство, а половина годового продукта фермеров потреблялась бы городским населением. Совокупный продукт, в соответствии с обычным правилом в Англии, как говорит Кантильон, доставляет три ренты⁹; [6] в той стране, где сельское хозяйство ведется в бóльшем объеме и с достаточным количеством капитала, одна треть стоимости совокупного продукта платится в качестве требуемой ренты землевладельцу; вторая треть идет на его собственное существование, на найм рабочих и на прокорм лошадей; наконец, последняя третья треть остается ему в качестве прибыли от его предприятия¹⁰. Две последние ренты частично потребляются в натуре; таким образом, деньги требуются только затем, чтобы оплатить необходимую ренту, равную одной третьей части совокупного продукта, и [равную] приблизительно половине от последней трети, которая расходуется на городских производителей, составляя, таким образом, половину стоимости годового продукта. Но эта сумма снижается из-за введения квартальных платежей землевладельцам и сборщикам налогов, из-за ускорения денежного обращения; поэтому величина требуемой денежной массы составляет всего одну девятую стоимости совокупного продукта. Весь аргумент Кантильона, по-видимому, был направлен на то, чтобы показать основы устройства экономической системы, только начавшей формироваться в его время, а именно банковской системы. Поэтому, принимая во внимание его меркантилистские взгляды, касающиеся торгового баланса, он не может быть назван физиократическим писателем. Однако, прослеживая пути денежного обращения, но не как обычно – к иностранной торговле, а, наоборот, к торговле внутри страны, и к производству; приписывая расходам на ренту в пользу землевладельца доминирующую роль в этом процессе; называя Государя и землевладельцев единственными независимыми классами; и, наконец, ‑ среди остальной части общества ‑ проводя различие между предпринимателями и людьми, живущими на заработную плату (gens à gages)¹¹*, этот автор сделал гораздо больше остальных в направлении эволюции доктрины французских экономистов.
Его идеи, получившие хождение в рукописях среди некоторых политических мыслителей во Франции, выпали на эпоху снижающихся рент, коммерческих [7] войн между Францией и Англией, завышенного налогообложения и глубоких финансовых затруднений государства. Дух религиозного и политического недовольства, унаследованный периодом военной славы, заставил почувствовать себя в литературе, в парламентах провинций и даже в Суде. Там, в самом средоточии роскоши и интриги, «спекулятивный врач» (speculative physician), как называл его Адам Смит, искал законы процветания нации.
Франсуа Кенэ родился 4-ого июня 1694 г. в местечке Montfort-l’Amaury и был сыном сельского торговца, имевшего в том же месте свою ферму. Говорят, что произведение Либо (Liébault) «La Maison rustique»¹²*, внушило юному Кенэ любовь к земледелию. Он хотел изучать медицину, и из своих средств к существованию, которые получал, работая в мастерской гравера, выкраивал на накопление денег для дальнейшего обучения. В Париже он вскоре посвятил себя изучению естествознания и философии, любовь к которой пришла к нему с трудом Мальбранша «Разыскания истины» (Recherche de la Vérité). В 1718 г. он женился и обосновался в качестве специалиста-хирурга в городе Манте. После смерти жены в 1728 г. он переехал в Париж. В 1723 г. знаменитый хирург в Париже, Гаранжо (Garangeot), разрезавший вместе с Кенэ мочекаменную болезнь в Манте¹³, обнаружил у него способности и представил Кенэ Герцогу Ноэльскому (Noailles), который порекомендовал его королеве. Ко времени переезда Кенэ в Париж (1732) его репутация в качестве ученого медика основывалась на работе о кровопускании или флеботомии (1727), которую он направил против [распространенного тогда мнения], что злоупотребление этим средством не является вредным. Он стал секретарем Королевской академии хирургии (Académie Royale de Chirurgie), будучи в числе ее основателей; и в то же время он стал врачом Герцога Виллеруа (Villeroy). В своей функции секретаря по [хирургической] специальности, официальное положение которой было предметом соперничества, ему пришлось изложить перед публикой научные основы хирургии в объемистом труде «Essai physique sur l’Économie animale» (1736), и дать отчет о возложенной на него и его учреждение задаче в философском предисловии к «Mémoires de l’Académie Royale de Chirurgie» (1743). В 1744 г., страдая от подагры, он отказался от своей хирургической практики и стал врачом. Пятью годами позже его квалифицированная и тактично-сдержанная врачебная помощь, которая была оказана им другу маркизы де Помпадур, привела, как говорят, к его назначению в качестве врача к Помпадур в Королевский дворец в Версале. В 1752 г. он [8] стал врачом в Ординаторской короля. В этом статусе он оставался до мая 1774 г., когда после смерти Людовика XV он впал в немилость и удалился от дел в место общего пользования (grand commun), т.е. в дом для престарелых в Версале, где и умер 16-ого декабря того же года.
Начальный этап этого проживания на постоянном месте жительства в течение двадцати четырех лет в Королевском дворце в Версале замечателен возобновлением агрономических занятий, родиной которых была Англия. Севооборот, введенный в Норфолке и описанный Туллом (Tull) в его «Обработке сельских земель лошадьми», стал любимой темой землевладельцев. Сам Кенэ, который приобрел большое поместье, Бовуа (Beauvoir) в Ниверне (Nivernais), был среди тех, кто вводил новую систему в в крупном масштабе¹⁴. Но он, должно быть, вскоре осознал трудности, противодействующие непосредственно расширению этой системы. Бок о бок с рациональным ведением земледелия, которое осуществляют местные землевладельцы в крупном масштабе, другие поместья и окружающие их земли разрабатывались мелкими фермерами, частично испольщиками (métayers), которые платили половину своего продукта отсутствующему землевладельцу и, будучи лишенными своего собственного дохода из-за налогообложения и феодальных услуг, не были заинтересованы ни в каком усовершенствовании в земледелии. Однако, даже последний стимул осуществлять вложения в капитала в сельское хозяйство убивался ограничениями в торговле зерном, которые рассматривались государством не только в качестве неизбежного средства против недоступных (вследствие дороговизны) цен, а также практики монополизации отрасли, но и как способ понизить заработную плату людей, работающих в экспортных мануфактурах, ‑ просто делая продовольственные товары дешевле. Среди французских административных деятелей того времени люди подобные Махо (Machault), Трюдэну (Trudaine), Гурнэ (Gournay), Бертену (Bertin), Тюрго (Turgot), были, однако, убеждены в опасных последствиях ограничения рынка зерна в пользу искусственно взращиваемых отраслей. Влияния этих людей оказалось, тем не менее, как раз достаточно только для того, чтобы установить внутреннюю свободную торговлю зерном в 1754 г. То, что оставалось еще сделать, состояло, [во-первых], в необходимости подробного описания убытков, причиняемых обществу и государству ограничением внешней торговли, а также смешанного и не делающего никаких различий налогообложения на капитал, труд, доход и потребление; и, во-вторых, в установлении такой системы торговли и финансов, в которой пришлось бы перестроить естественный порядок обоих. Первая задача была выполнена Кенэ, когда он написал свои статьи «Зерно» и «Фермеры», для которых была предоставлена Encyclopédie, в коей, выполняющей эту великую работу, бродящий дух эпохи нашел уже свое пристанище. В этих статьях содержится классическая критика в адрес правящего режима, исходящего из законодательных нормативов. Автор пробует путем дедукции вывести из них мелкий масштаб сельского хозяйства во многих провинциях Франции, сокращение населения [9] в деревне, а также снижение уровня экономического благосостояния. Его заключения, опирающиеся на лучшие доступные в то время статистические вычисления, указывают ‑ как на единственные средства исправить положение дел ‑ на свободный экспорт зерна и налогообложение дохода, [полученного от продажи произведенного прежде продукта] (revenue).
Первое требование было признано в 1764 г. И все же беспорядок в финансах в 1757 г. был таким, что банкротство государства казалось неизбежным. В то время как было доказано, что старые методы образования дохода – займы и налогообложение потребления – явно недостаточны, должен был быть найден новый метод. По мнению Кенэ, свободная торговля зерном была только одной частью большого естественного порядка экономической свободы, в котором производство дохода Государя имело свое обозначенное место. Для того чтобы восстановить этот естественный порядок торговли и финансов, он сначала попробовал уяснить себе механизм обращения расходов земледельца, на что было указано Кантильоном, но в условиях наиболее развитых форм управления в сельском хозяйстве. Эти вычисления он прилагал к Франции в целом как к «сельскохозяйственной области». Идея космического порядка, сообщенная ему философией Мальбранша и Кэмберленда (Cumberland)¹⁵, а также изучение естествознания и медицинские штудии Борхева (Boerhave)¹⁶, привели, таким образом, к естественной системе производства, обращения и налогообложения – «Экономической таблице».
Три фундаментальные проблемы рассматриваются в первоначальном варианте «Экономической таблицы» Кенэ. Во-первых, процесс нормального распределения годового национального дивиденда (используя современную терминологию); во-вторых, максимальное значение этого дивиденда¹⁷* в целях поддержки населения; в-третьих, максимальное накопление национального богатства при таком нормальном процессе распределения.
Первая задача обозначена следующим предложением Кенэ: «Таков [10] порядок распределения потребления произведенного продукта земли между классами граждан, и такова идея, что должны образоваться [варианты] использования и распространения внешней торговли нации, процветающей в области земледелия» (p. iv). Это предложение показывает тесную связь новой теории распределения с проблемой торговли зерном, которая была в то время злободневной и не терпящей отлагательства. Проследим за этой теорией распределения.
Предположим, что продукт последнего урожая был продан земледельцем, и что он доставил 600 ливров в денежном выражении землевладельцу в качестве ренты (дохода, revenu); [предположим], что эти 600 ливров представляют собой излишек (чистый продукт, produit net) над затратами капитала, обращающегося каждый год (годичные авансы, avances annuelles), затратами, которые должны быть воспроизведены, чтобы поддержать земледелие по меньшей мере в стационарном состоянии; предположим далее, что превышение чистого продукта земледелия по отношению к текущим затратам составляет 100%, согласно английской ставке процента; тогда, каким образом расходование землевладельцами этого дохода повлияет на экономическое состояние нации?
Землевладелец хочет хлеба, мяса, овощей; предположим, что член земледельческого класса (класса производительных затрат, classe des dépenses productives, который для краткости мы можем назвать классом I), снабжает его этими продуктами, и получает за это половину дохода землевладельца в денежном выражении, или 300 ливров; 300 ливров также платятся последним члену класса, изготавливающего мануфактурные товары (класса бесплодных затрат, classe des dépenses stériles, класса III), за готовые изделия. В то время как при последующих одна за другой покупках эти суммы перетекают членам каждого класса из денежного фонда (purse) землевладельца, первый [класс] употребляет их на цели производства. Отдельный член класса I воспроизведет свою часть в 300 ливров так: (a) 150 ливров, которые тратятся на индивидуальное потребление в течение процесса производства; (б) 150 ливров, которые в денежном выражении будут обменены на инструменты, плуги, предметы одежды, изготовленные классом III, т.е. классом мануфактурных товаров. Этот представитель класса III снова подобным же образом потратит одну половину из 300 ливров, которые он получил в денежном выражении от землевладельца, а именно ‑ покупая издeлия, произведенные его собственным классом; другую половину [своего дохода] он потратит на покупку у класса I сырых материалов и продовольствия, причем и то, и другое ради производства. Таким образом, в целом этот процесс можно вкратце описать следующим образом:
[11] Земледелец (класс I) создает доход в 600 ливров для землевладельца (класс II); последний платит земледельцу 300 ливров, ремесленнику (класс III) также 300 ливров, из которых (под первой фигурной скобкой) 150 ливров тратятся на покупки у других членов класса I, и они остаются поэтому в пределах этого класса в денежном выражении. И вторые 150 ливров тратятся на покупки у класса III, и на величину этой ценности остаются в пределах этого класса [III]. Обе величины в 150 ливров, в сумме составляющие как раз 300 ливров, воспроизводятся с получением чистого продукта. Другие 300 ливров распределяются так: из них (под второй фигурной скобкой) 150 ливров тратятся на покупки у других членов класса III, и остаются поэтому внутри этого класса в денежном выражении. Вторые 150 ливров тратятся на покупки у класса I. В сумме также получается 300 ливров.
и остатки в этом сумма: 300.
класс в стоимости{значении}. Сумма: 300. Оба воспроизведены с чистым доходом.

Из этого анализа можно получить следующие выводы:

Во-первых. Очевидно, что описанный процесс в целом зависит от способа постатейного распределения расходов классу I или классу III. Предположим, что пристрастие к шелку или фарфору выросло среди всех классов на 1/6 от прежнего объема потребления; в этом случае на 1/6 долю [вырастет] объем всего обращения и будет перетекать к классу III, а доход следующего года, произведенного земледельцем, сократится с 600 до 500 ливров. Это называется роскошью убранства (luxe de décoration). Снова предположим, что класс I, за счет роста посевных площадей (outlets) для зерна, в состоянии потратить на 1/6 часть [своего дохода] больше, чем раньше; тогда к доходу следующего года прибавится [дополнительно] 1/6 часть и он составит, таким образом, 700 ливров. Это называется роскошью существования (luxe de subsistance). В результате показываются разрушительные последствия политики, благоприятствующей производству [предметов] роскоши и ограничивающей производство [предметов] первой необходимости.
Во-вторых. Непрерывность распределения доказывается через зависимость класса, производящего мануфактурные товары, и внешней торговли на воспроизводство капитала, применяемого к сфере земледелия.
Оборотный капитал класса I предполагается составляющим 600 ливров, а у класса III – равным 300 ливров; эти суммы должны ежегодно воспроизводиться, в то время как обращение дохода землевладельца продолжается, как описано выше. Соединяя вместе два процесса, получим, что общая сумма столбцов показывает:
(1) 600 ливров будут обращаться через класс III в течение года, т.е. 300 ливров в виде годичных авансов, воспроизводимых той частью дохода, которая обращается через класс I в направлении [класса] землевладельцев и тратится ими на класс III; к этим 300 ливрам должна быть добавлена заработная плата (salaire) в объеме 300 ливров, которую класс III получает за счет следующих одна за другой покупок у класса I.
(2) Тем же способом, как показано относительно общей суммы столбца ниже производительных затрат, класс I показывает объем производства в 1200 ливров в целом.
[12] (3) Из этой общей стоимости в 1200 ливров 300 ливров отходят землевладельцу; 300 ливров поступает классу III, из которых половина потребляется в качестве средств для существования этого класса, а другая половина расходуется на затраты по внешней торговле, касающейся этого класса. Оставшуюся часть в 600 ливров использует класс I: на потребление его членов в течение производственного процесса (300 ливров) и на содержание старого и выращивания нового поголовья скота. Таким образом, класс I расходует из своего совокупного продукта ½ часть натурой на свои собственные цели – он платит заработную плату (salaries) само себе ‑ и получает другую половину [совокупного продукта] – свой капитал – в денежном выражении путем следующих одна за другой продаж землевладельцам и классу III. Только 1/8 из этих 1200 ливров находит себе применение во внешней торговле. Продажи в сфере внешней торговли уравновешиваются покупками, сделанными за границей или же слитком драгоценного металла (bullion), который изъят из сферы внешней торговли.
Вторая задача, состоящая в том, чтобы посредством непрерывного распределения обеспечить поддержку уровня населения, решается теперь вслед за первой. Землевладелец живет за счет расходов в размере 600 ливров дохода, направляемого к каждому из классов; на 300 ливров один домовладелец может жить в классе I, и на ту же сумму может жить и другой в классе II. Таким образом, посредством расходования 600 ливров дохода, поддерживаются в своем существовании три семейства (землевладелец, земледелец, ремесленник). На фундаменте в 600 000 000 ливров, к которым должна быть добавлена продукция, состоящая из десятины и т.д. можно поддержать 3 000 000 семейств, или, если каждая семья оценивается в 4 человека любого возраста, то 12 000 000 лиц.
Однако, кроме дохода расходуются еще годичные авансы, из которых половина используется на скот, а вторая половина на заработную плату в земледелии. Эта половина в 300 000 000 ливров может поддержать дополнительно 1 000 000 семейств. Таким образом, только с помощью непрерывного обращения и воспроизведения оборотного капитала, не принимая во внимание прибыль и налогообложение, можно обеспечить существование 16 000 000 людей.
Этим вычислением Кенэ вступает в область, в которой наиболее блестящим интерпретатором был сэр Уильям Петти; проблема, которую он затем исследует, решена не в меньшей степени с помощью проницательной демонстрации на основе политической арифметики. Не говоря уже об исходных условиях, которые они принимали, вычисления иногда утверждают ошибочные [положения]; но они выражают элементарные формы математического стиля рассуждений, а также их практическое значение, будучи впервые введенными в экономическую науку.
Насколько большим было бы национальное богатство при условии непрерывного распределения? В этом заключается последний вопрос, который требуется разрешить с помощью «Таблицы».
Богатство нации в целом состоит из богатства класса I и богатства класса III. (a) Составные части богатства класса I суть следующие:
[13]

(1) Доход, до передачи землевладельцам ‑ 600 000 000 ливров;

(2) Доход в 600 000 000 ливров позволяет взимать налоги ‑ 300 000 000 ливров;
Доход в 600 000 000 ливров позволяет взимать десятину ‑ 150 000 000 ливров от годового продукта.
Всего: 1 050 000 000 ливров.
(3) Воспроизводство годичных авансов (та же сумма) – 1 050 000 000 ливров.
Воспроизводство [средств, идущих] на уплату процентов по этим авансам по ставке 10% ‑ 110 000 000 ливров.
Всего: 2 210 000 000 ливров.
(4) Основной капитал (первоначальные авансы, avances primitives) состоящий из затрат на плуги, постройки, инструменты, заработную плату, в течение двух лет до получения первого урожая, оценивается по состоянию земледелия, ведущегося в крупном масштабе, в расчете на 10 000 ливров на один надел пахотной земли в 100 акров (one hide, charrue)¹⁸*. Если 2/3 производственной площади возделано плугом, то для производства 2 210 000 000 ливров будет занято 333 334 плугов; если один плуг – на 120 арпанов¹⁹*, то будет возделано 40 000 000 арпанов. Первоначальные авансы для 333 334 наделов пахотной земли (плугов, charrues) из расчета на каждые 10 000 ливров дадут в сумме: 3 333 340 000 ливров.
(5) Проценты, начисленные на этот основной капитал по ставке 10% с учетом несчастных случаев, ремонта и т.д. – 333 322 000 ливров.
(6) Основной капитал для неземледельческого производства, такого как сады, леса, виноградарство и т.д. – 1 000 000 000 ливров.
Всего годичное воспроизводство составляет 2 543 322 000 ливров.

Если из этих 2 543 322 000 ливров часть авансов вычитается по причине [увеличения затрат] на разведение нового поголовья скота (525 000 000 ливров), то на расходы для людей остаются 2 018 322 000 ливров, или же, принимая за семейство группу, состоящую из 4-х человек, ‑ 504 580 500 ливров на 1 000 000 семейств. Каждое семейство этого класса имело бы в своем распоряжении доход в 505 ливров; очевидно, считая долю главы семейства составляющей величину бóльшую, чем доли остальных его членов, Кенэ оценивает доход семейства в 562 ливра, который вследствие различных несчастных случаев может сократиться до 550 ливров. Эту величину он принимает в качестве стандарта настоящего благосостояния (comfort) нации и государства.

Ценность земли рассчитывается теперь путем капитализации годичного воспроизводства по ставке 30%. Если к этим 33 455 000 000 ливрам добавляются ценность основного капитала в 3 333 340 000 ливров, а также [14] ценность годичного воспроизводства, указанная выше, именно 2 543 322 000 ливров, совокупное богатство класса производительных затрат представляет собой величину 39 331 662 000 ливров²⁰.
(6) Вычисление богатства класса III представило для Кенэ меньше трудностей. Есть, однако, важное движение вперед в его варианте учета статей [доходов и расходов] по сравнению с теми, который использовали сэр Уильям Петти и Давенант. Он задает капиталу и деньгам их соответствующие должные места, составляя следующий список:

(1) Годичные авансы (оборотный капитал, запасы для производства и потребления) – 525 000 000 ливров.
(2) Первоначальные авансы (основной капитал, инструменты, механизмы, мельницы) – 2 000 000 000 ливров.
(3) Деньги (money, le pécule), которые по величине примерно равны чистому продукту в обращении (18 600 000 марок серебра²¹* – 1 000 000 000 ливров.
(4.) Ценность основного капитала на сумму 4 000 000 ливров в виде домов, которые служат жильем 4 000 000 семейств, каждый дом из расчета в 1 500 ливров ‑ 6 000 000 000 ливров.
(5) Ценность мебели в домашнем хозяйстве и т.д., равная годовому доходу каждого домовладельца – 3 000 000 000 ливров.
(6) Произведения искусства, драгоценности, драгоценные камни и т.д., и прочее богатство длительного пользования, переданное по наследству – 3 000 000 000 ливров.
(7) Ценность судов, орудий, общественных зданий и т.д. – 2 000 000 000 ливров.
Таким образом, совокупное богатство класса III составляет – 18 000 000 000 ливров.

Прибавляя эти 18 000 000 000 ливров, богатство класса «бесплодных затрат» [класса III], к богатству класса I (39 331 662 000 ливров; или, поскольку Кенэ ошибается в процессе расчета, ‑ 40 331 660 000 ливров), богатство нации в целом оценивается в 59 000 000 000 ливров, или, принимая в качестве погрешности 1/20 долю, ‑ от 55 до 60 000 000 000 ливров.

Это – экономический идеал, который политика во Франции в области экономики должна стремиться достигнуть; но действуют весомые причины, снижающие уровень этого богатства, ‑ факторы, которые уменьшают капитал класса производительных затрат (налогообложение капитала в земледелии, издержки налоговых сборов) или его воспроизводство (нехватка рынков сбыта и обращения произведенного в земледелии продукта), или же [факторы], способствующие росту затрат в неземледельческих классах (протекционистские меры в отношении производителей мануфактурных товаров, издержки [административных] процедур) и нарушению непрерывности описанного процесса распределения.
Такой была картина экономических условий во Франции, которую Доктор, возможно, представил на суд своему могущественному другу Мадам де Помпадур; видимо, по приказу этой дамы оригинал [Таблицы] был напечатан в Версале²². Если она представила оригинал на рассмотрение [15] королю Людовику XV, он, вполне вероятно, был поражен теми средствами, которые изобретательный вычислитель выставил пред королевскими очами. В то время как люди в провинциях отчаянно просили хлеба, казначейство было в большой опасности оказаться пустым, министрам приходилось умасливать финансистов-выскочек, «выход», казалось, был найден, ‑ в защите также и личных потребностей самого роскошного [королевского] двора Европы в качестве военного превосходства Франции, слава (la gloire)! Этот энтузиазм, даже если королевский покровитель Кенэ когда-либо разделял его, должно быть, вскоре исчез.
Основные способы для того, чтобы восстановить нормальное распределение, были указаны в заключении «Таблицы»: свободная торговля зерном и налогообложение дохода землевладельцев, ликвидация откупщиков и системы займов. Что оставалось еще сделать, так это дать исчерпывающую критику существующих пороков административной системы в отношении торговли и финансов, а также проекта финансовой системы, основанной на теории естественного распределения. Вкратце можно сказать, что первая задача была решена Кенэ во второй части опубликованного издания, имеющей название: «Выдержка из королевской экономии г-на М. де Сюлли»; это название обращается к самым великолепным временам французской финансовой системы. Эта часть, правда, с небольшими дополнениями и изменениями, вошла в известные издания «Таблицы» под заголовком «Всеобщие принципы экономического управления земледельческого государства». Поэтому она не нуждается в дальнейших комментариях. Вторая задача – обнародовать перед публикой проект финансовой системы – была поручена Кенэ [маркизу] Мирабо. Однако последствиями публикации его «Теории налогов» (Théorie de l’Impôt) было заключение под стражу и затем изгнание автора из Парижа. Финансисты и сторонники политики протекционизма праздновали победу над честным энтузиазмом нескольких малопонятных теоретиков.
К чести французских экономистов, такое преследование не ослабило их воодушевления, но только увеличило их веру. Вплоть до своей победы, до министерства Тюрго они вели постоянную борьбу против нахлебников загнивающей феодальной административной системы. В целях усиления общественного резонанса касательно своих взглядов они использовали весь аппарат литературной и политической агитации, издание памфлетов, основание трех периодических журналов, лекции и т.д. В самом начале деятельности экономической науки не было недостатка в чем-то, что называется героизмом. В то же самое время Кенэ работал над целостным зданием науки в его финансовом, торговом и политическом аспектах. Пока «практичные люди» придумывали новые средства [от всех бед], он отказывался от того, чтобы предлагать панацеи. Ряд фрагментов из «Philosophie rurale» являются хорошей иллюстрацией этой интеллектуальной позиции:
[16] «Все терпит: и так же, как в доме больного весь мир хочет быть врачом, таким же образом в государстве, которое истощается, каждый хочет быть в зависимости от хода своей логики мыслителем, политиком и реставратором [былого государственного величия]. Напрасные усилия! Все они руководятся по образцу господствующих предубеждений, и результат их состоит в том, чтобы ввергать людей в противоречия и в споры по поводу наиболее простых и интересных предметов. В среде этой путаницы [мнений] мнение того или другого гения совсем не может быть услышано; одни принципы могут произвести свет дня; я говорю, одни только принципы, руководимые исчислением действительных и осязаемых объектов, и могут восстановить правду» (Ch. VIII. P. 419-420).
Две большие работы были посвящены подробному исчислению того, какие последствия будет иметь это распределение на богатство Франции, и демонстрации [процесса] уменьшения ее дохода с помощью основных участников существующего режима. Мирабо, Бутре (Butré) и другие были вовлечены в решение этой бунтарской задачи; автору новой системы пришлось принять все меры предосторожности, чтобы направить исследование в правильное русло и уберечь его от эксцентричностей Мирабо. В конце концов, он придал классическую форму своей теории в «Анализе “Экономической таблицы”». Кажется уместным сделать краткий обзор этой работы²³, чтобы сравнить ее с первым изданием «Таблицы», которое теперь опубликовано.
Начальные условия – три класса, производительный класс, землевладельцы, бесплодный класс – те же самые. Цифры годичных авансов, принадлежащих каждому из классов I и III, изменены. Вместо того, чтобы наблюдать обращение дохода единственного землевладельца, благодаря целому классу – как это рассчитывается в третьей части первого варианта «Таблицы» ‑ появляется сумма, которая приписывается им [всем, землевладельцам], и изложение начинается с величины воспроизводства в пять миллиардов, примерно вдвое превышающей величину в первоначальном варианте [Таблицы]. Таким образом, процесс индивидуального распределения сжат, и его черты наблюдаемы только в той мере, в какой они влияют на обращение продукта нации. Единичные покупки и продажи, которые осуществляют члены классов I и III между собой внутри каждого из классов, исчезают; постепенное расходование дохода в течение одного производственного года сжато, [и представлено] в виде состоящего из двух больших покупок, производимых землевладельцами у земледельческого класса и у класса, производящего мануфактурные товары и торгующего [ими]. Это изобретательное сжатие в формулу представлено в хорошо известной формуле «Экономической таблицы», расположенной на оборотной стороне страницы²⁴.
Процесс распределения начинается (1) с землевладельцев, получающих два миллиарда в денежном выражении в качестве дохода от воспроизводства в течение прошлого года; землевладельцы покупают земледельческие продукты у класса I на величину в один миллиард. Таким образом, один миллиард в денежном выражении осуществляет процесс обращения в направлении класса I. (2) Землевладельцы тратят оставшийся у них [17] миллиард в денежном выражении на покупку мануфактурных изделий у класса III, а последний, таким образом, получает один миллиард в денежном выражении. Класс III тратит ту же величину, исчисленную в денежном выражении, на покупку продовольствия для своих членов у класса I, который, тем самым, получает второй миллиард в денежном выражении.

[Совокупное воспроизводство: пять миллиардов. Слева: Годичные авансы производительного класса ‑ 2 миллиарда; суммы, которые служат для выплаты дохода и процентов по первоначальным авансам – 1 миллиард, 1 миллиард, 1 миллиард; затраты на годичные авансы – 2 миллиарда; общая сумма – 5 миллиардов. В середине: Доход, предназначаемый для собственников земли, Государя и сборщиков десятины – 2 миллиарда. Справа: Авансы бесплодного класса – 1 миллиард; 1 миллиард; 1 миллиард; Общая сумма 5 миллиардов, из которых половина удерживается этим классом для авансов на следующий год.]

(3) Класс I покупает на один миллиард инструменты и мануфактурные изделия у класса III; та же самая сумма в денежном выражении [18] возвращается назад вследствие покупок сырых материалов, которые класс III желает получить у класса I²⁵.
Результат, таким образом, состоит в том, что в конце этого процесса класс I получает обратно пять миллиардов, которые образовывали первоначальный фонд; в то время как класс III произвел для обращения один миллиард, составлявший его авансы, и еще один миллиард должен быть израсходован этим классом III в качестве капитала для следующего периода производства. В нормальном процессе распределения, поэтому, он не производит излишка подобно классу I; его члены, предприниматели, или же, [иначе говоря], наниматели являются в строго экономическом смысле наемными работниками (wage-earners) производительных классов. Опять же, налогообложение дохода землевладельцев, в число которых включаются также Государь и владельцы десятины, представляет собой единственный способ, не приносящий никакого вреда ежегодному воспроизводству национального продукта. Поэтому в целях сохранения непрерывного воспроизводства ренты предлагается единый земельный налог в размере 3/7 от дохода, из которых 2/7 принадлежали бы государству, а 1/7 уходила бы на уплату десятины.
Для наших целей нет необходимости подробно останавливаться на той метаморфозе, которой подверглась теория Кенэ после упадка его школы. Адам Смит был в Париже у физиократов в качестве гостя в то время, когда появилась «Philosophie Rurale». Их сектантская позиция стала с его стороны предметом насмешек. Но его восхищение главой школы физиократов не замедлило появиться в «Богатстве народов», в труде, объединившем результаты исследований Кенэ с результатами, которые были получены английскими экономистами, особенно Темпла (Temple) и Петти; «триединая формула» ‑ земля, труд и капитал – принимается им в качестве основы для своей теории распределения²⁶. В то время, когда он писал, промышленная революция в Англии быстро приближалась; его теория, даже в своих «абстрактных понятиях» также несла в себе отличительные черты экономики этой страны.
Теория, которая объясняла [промышленную революцию], таким образом, сыграла свою роль, и те же самые сомнения – не напрасны ли были столь большие усилия, затраченные на то, чтобы понять работающий механизм общества – возможно, будут выражены некоторыми современными читателями, как они выражались не [19] только со стороны наиболее поверхностных современных [литературных] кругов, но и сто пятьдесят лет тому назад²⁷. На эти сомнения Кенэ бы ответил:
«В остатке, если бы нужно было столько труда для того, чтобы препарировать политическое тело, то не стоило говорить о потребности иметь в руке скальпель для поддержания здоровья [на должном уровне]. Многих и многих бед, которыми упорядочивающий разум огорчал человеческий род, удалось бы избежать совсем, по большей части с самого начала, если бы не жадность, проникающая затем под [маской] красивых внешних проявлений. Самая большая часть их, напротив, возникает только из-за желания нарочно игнорировать, что мир идет сам по себе. Il mondo va de se [Мир идет сам по себе], говорит итальянец, и слово это имеет великий смысл. Для того, чтобы порядок и надежность административной системы восстановились, и чтобы позволить каждой вещи следовать своим собственным ходом, нужно увидеть с этого момента, что все наши принципы выполняются в силу внутреннего порядка вещей. Государство в таком случае не будет выражать свою заботу, несмотря на то, что этим оно создает благоприятные условия для [поиска] средств, для выбора пути, на котором меньше камней [препятствий], и также оно позволяет свободно двигаться [по этим путям] конкурентам; так как именно они обеспечивают состояние богатства нации (Philosophie rurale. Ch. VII. P. 417-418).

Таково было провозглашение веры в дух свободной конкуренции, борющейся против привилегий, монополий и коррупции. Есть какая-то особая возвышенность в этой отчаянной борьбе одинокого мыслителя в окружающем его мире декаданса. Эта отличительная черта интеллектуального бесстрашия больше всего должна бы врезаться в память последующим поколениям, когда речь заходит о первой системе экономической науки. Великобритания для Кенэ была моделью экономической системы, каковой в области политики она была для Монтескье; Кенэ воодушевлялся основатель экономической науки (economics) свободного предпринимательства в Великобритании [А. Смит]; опять же к Кенэ восходит тезис об изменениях в экономической политике, классическим представителем которых снова оказывалась Великобритания. Задачи изменились; и проблема распределения в индустриальную эпоху все еще ждет своего решения. В теории и практике «естественный порядок» физиократии имел обширные возможности [для применения]; но в обоих случаях в качестве результата «естественной эволюции» достигалась функция [только] одного вида управления государством²⁸. Но в том, что делает Британская экономическая ассоциация в празднование двухсотлетней годовщины рождения Кенэ, переиздавая его «Экономическую таблицу», [20] видится акт исторической справедливости не только по отношению к нынешнему времени, но и к прошлому.