1. Социокультурная ситуация 1980-2000х гг особенности литературного процесса на современном этапе

Образ реальности в постмодернизме лишен элементарного порядка вещей. Реальность алогична и хаотична. В ней урАвнено высокое и низкое, истинное и ложное, совершенное и безобразное. Ведущей чертой реальности становится абсурд.


18. «Другая проза», тенденции развития.
Новый этап развития русской литературы начинается со 2ой пол. 1980-х годов, точнее, с 1986 г. Он тесно связан с политич-ми и соц-ми переменами в жизни страны. За небольшой период страна пережила неск-ко переломных в историч-м плане моментов - перестройку и ее крах, распад СССР, изменение соц-но-политич-й ориентации, идеологич-х и нравственных координат. В сер. 1980-х годов в лит-ре произошел инфо-но-эстетич-й взрыв. Начали публиковаться произв-я л-ры русск. зарубежья - В. Набокова, И. Шмелева, М. Алданова, 3. Гиппиус, Д. Мережковского, Г. Газданова. Открылась читателям «возвращенная» литература.— произв-я, написанные в разные годы в Советском Союзе, но (по причинам чаще всего идеологического характера) не публиковавшиеся. Русск. л-ра пополнилась романами «Жизнь и судьба» В. Гроссмана, «Белые одежды» В. Дудинцева, «Зубр» Д. Гранина, «Овраги» С. Антонова, рассказами В. Шаламова, множеством неопубликованных прежде произв-й. Стало очевидно, что русск. л-ра богата и разнообразна в стилевом отношении и не укладывается в рамки социалистич-го реализма. Само название «советская литература» перестает употребляться с распадом Советского Союза в 1991 г. Новая атмосфера 1990-х годов повлекла за собой деидеологизацию л-ры, вернее, ее идеологич-й плюрализм. Совр-я русск. лит-ра неоднородна по своим эстетическим принципам и этико-философским установкам. Она развив-ся в русле 3х худ-ных систем — реализма, модернизма и постмодернизма, в которых существуют свои стилевые течения. Наиболее продуктивной системой русской прозы является реализм, который обогащается новыми качествами, образует новые формы, благодаря синтезу с другими эстетическими системами. Взрыв постмодернизма, пришедшийся на конец 1980-х - начало 1990-х годов, начал угасать. Русская постмодернистская проза меняет свой хар-тер, впитывая традиции классич-й лит-ры, все более от безличного и безоценочного текста переходя к нравственно определенной позиции. Худ-ная сис-ма реализма включает три наиболее развитых течения: неоклассическую, или традиционную, условно-метафорическую и «другую» прозу. «Другая» проза объединяет авторов, чьи произв-я появлялись в лит-ре в нач.1980-х годов, кот-е противопоставили офиц-ной свою демифологизирующую стратегию. Разоблачая миф о ч-ке — творце своего счастья, активная позиция кот-го преобразует мир, писатели показывали, что советский ч-к целиком зависит от бытовой среды, он - песчинка, брошенная в водоворот истории. Они всматривались в реальность, стремясь в поисках истины дойти до дна, открыть то, что было заслонено стереотипами официальной словесности. «Другая» проза - это генерирующее название очень разных по своим стилистическим манерам и тематическим привязанностям авторов. Одни из них склонны к изображению автоматизированного сознания в застойном кругу существования (А. Иванченко, Т. Толстая), другие обращаются к темным «углам» соц-ной жизни (С. Каледин, J1. Петрушевская), третьи видят совр-го ч-ка ч-з ку-ные слои прошлых эпох (Е. Попов, Вик. Ерофеев, В. Пьецух). Но при всей индивидуальности писателей, объединенных «под крышей» «другой» прозы, в их твор-ве есть общие черты. Это оппозиционность официозу,- принципиальный отказ от следования сложившимся лит-ным стереотипам, бегство от всего, что может расцениваться как ангажированность. «Другая» проза изображает мир соц-но «сдвинутых» хар-ров и обстоятельств. Она, как правило, — внешне индифферентна к любому идеалу — нравственному, соц-му, политич-му.
В «другой» прозе можно выделить три течения: «историческое», «натуральное» и «иронический авангард». Это деление довольно условно, так как исторический ракурс присущ и произведениям, не входящим в «историческую» прозу, а ироническое отношение к действительности — вообще своеобразная примета всей «другой» прозы. В центре «исторических» повестей — человек, судьба которого исторична, но не в пафосном смысле. Она неразрывно связана с перипетиями существования советского гос-ва. Это ч-к, имеющий историю страны как свое собственное прошлое. В этом смысле произведения «исторического» течения генетически связаны с романами и повестями Ю. Домбровского, Ю. Трифонова, В. Гроссмана, герои которых свою жизнь поверяли историей. Но в отличие от традиционного реализма «историческая» проза исследует феномен советского ч-ка с т. з. общегуманистической, а не соц-ой или политич-й. В «исторической», как и во всей «другой» прозе, концепция истории — это цепь случайностей, которые воздействуют на жизнь ч-ка, изменяя ее в корне. Причем сцепление случайностей может создавать совершенно фантастические комбинации, казалось бы, невозможные в жизни и тем не менее абсолютно реалистические. То есть «историческая» проза черпает фантастическое из самой общ-ой жизни, обнажая ее и сопрягая с жизнью отдельного ч-ка.
«Натуральное» течение «другой» прозы генетически восходит к жанру физиологич-го очерка с его откровенным детальным изображением негативных сторон жизни, интересом к «дну» общ-ва. Писатели-«натуралисты» не склонны маскировать страшную и жестокую действительность, где попирается достоинство ч-ка, где хрупка грань м-у жизнью и смертью, где убийство воспринимается как норма, а смерть — как избавление от издевательств. Показывая грязь жизни, «чернуху», «натуралисты» только констатируют факты. В отличие от тех писателей традиционного направления, которые склонны к «жестокому» реализму, они отстраняются от оценки изображаемого. И это не отсутствие этического взгляда у самих авторов, а намеренный худ-ный прием, свойственный «другой» прозе вообще. «Натуральное» течение осваивает прежде тематически табуированное соц-ное пространство. С. Каледин, Ю. Стефанович, М. Палей, С. Василенко, описывая кладбища и стройбаты, бичей и лимитчиц, алкоголиков и зэков, открывают и нового героя, ч-ка, кот-го прежняя л-ра считала как бы несуществующим. «Натуралисты» передают жизнь в ее неочищенном, нерафинированном состоянии. «Натуралисты» вторгаются в такие области жизни, кот-е не принято было вводить в сферу л-ры. Предметом их пристального, даже детального, до мелочей, внимания становятся неуставные отношения в армии («Стройбат» С. Каледина), сделки и коммерция могильщиков («Смиренное кладбище» С. Каледина), обесчеловечивающая афганская война («Крещение» О. Ермакова), цинизм, агрессивность, вседозволенность в обыденной жизни («Свой круг» JI. Петрушевской). Почти во всех произведениях «натуралистов» финал — это смерть, выпадение из жизни. Но трагизмом такой финал не пронизан, хотя он пессимистичен. Уход из жизни трактуется как избавление от унижающей человеческое достоинство обыденности, как закономерный итог давящих социальных обстоятельств.
«Иронический авангард» — течение «другой» прозы, которое отталкивается от эстетики «молодежной», «иронической» повести 60-х годов (В. Аксенов, Ф. Искандер, В. Войнович). Но если идти дальше, то генетически «иронический авангард» связан с традицией русской «утрированной» прозы (А. Синявский), которая начинается с Гоголя и продолжается в тво-ве К. Вагинова, Д. Хармса, JI. Добычина, отчасти М. Булгакова. В произведениях «иронического авангарда» можно выделить типологические черты стиля. Это сознательная ориентация на книжную традицию, игровая стихия, театрализованные формы повествования, зрелищность метафоры, пронизывающая всю ткань произведения ирония. Конечно, это, в основном, формальные признаки, но они связаны и с сущностными чертами прозы «иронического авангарда». Повести и рассказы «иронического авангарда» построены на анекдотических сюжетных коллизиях. Жизнь оказывается непридуманным анекдотом. Метаморфозы, происходящие в ней, кажутся порой фантастическими, но так зримо, так детально, так живо передается их реальность, что не остается сомнения в том, что все это действительно было. Писатели «иронического авангарда» пародируют распространенные стилевые системы и сюжетные ходы русской л-ры. Они разрушают стереотипы, воюют со схемой и плакатом, доводя их до абсурда. Часто в их произведениях обыгрываются цитаты известных авторов, которые в контексте нового произведения приобретают обратный смысл, иронический подтекст. Иногда целое произведение становится «большой цитатой» (В. Пьецух «Новая московская философия»).
Исчезли Советский Союз и его офиц-ное искусство, исчезает и их антагонист – “другая” проза. Последним, видимо, ее отголоском в современной лит-ре явилась книга В. Маканина “Андеграунд, или Герой нашего времени”.