Агогика история и современные

Безусловный интерес представляет отношение Дьюи к нашей стране. В историческом очерке о развитии сравнительной педагогики (гл. I) освещалось отношение советской педагогики к Дьюи, говорилось о его приезде в Советский Союз в 1928 г. Он был не первым западным педагогом, посетившим нашу страну, но его приезд имел особое значе­ние. И дело не только во всемирной известности маститого американ­ского ученого. Ведь в то время США не имели дипломатических отно­шений с СССР, антисоветские настроения были там широко распро­странены, и поездку Дьюи можно рассматривать как определенный вы­зов наиболее консервативным американским политикам. Он не ограни­чил свой интерес только рамками педагогики, а пытался понять и оце­нить общественные процессы, развивавшиеся в нашей стране. То, что там происходит, писал Дьюи, является самым важным социальным экспериментом, проводившимся когда-либо на земном шаре. Он, одна­ко, откровенно добавлял, что по мотивам эгоистического порядка предпочитает, чтобы этот интереснейший эксперимент проводился в России, а не в его собственной стране.
Не скрывая своего несогласия с рядом аспектов советской полити­ческой системы, Дьюи тем не менее призывал американские правящие круги развивать многосторонние контакты с СССР. "Абсурдно ду­мать, — писал он в 1928 г., — что шестая часть мира может быть изо­лирована и постоянно находиться в карантине. Последствия этого аб­сурда более трагичны, чем смешны... Таким путем мы увеличиваем разрушительные силы русской революции и ослабляем ее конструк­тивные аспекты. Политическое признание Советского Союза Соеди­ненными Штатами сильно помогло бы обеим странам, стало бы важ­ным предварительным шагом в интересах всего мира" [3].
При этом Дьюи старался не касаться конкретных вопросов политики Советского Союза. Однако через несколько лет случилось так, что он оказался определенным образом причастным к одному из драматиче­ских аспектов политической жизни нашей страны.
В конце 1936—начале 1937 г. в Москве прошли два нашумевших политических процесса. Судили виднейших в прошлом большеви­ков — Зиновьева, Каменева, Радека, Пятакова и других. Все они "соз­нались" в самых ужасных преступлениях, были осуждены как враги на­рода и расстреляны. Но главным обвиняемым — заочно — являлся на­ходившийся в изгнании Троцкий. Обвинение утверждало, что именно он был организатором и руководителем этой преступной группы, гото-
185

вил военное поражение и расчленение Советского Союза, а его агенту­ра вела вредительско-диверсионную и террористическую деятельность.
В ответ на это Троцкий призвал создать специальный международ­ный трибунал из видных западных деятелей культуры для проведения "контрпроцесса", на котором была бы доказана ложность возведенных на него обвинений.
Но откликнулись очень немногие. Сталинская система дезинформа­ции обнаруживала свою эффективность не только в нашей стране, но и за рубежом. Некоторые видные представители левой западной интел­лигенции (Т. Драйзер, Л. Фейхтвангер, А. Барбюс и др.) поверили в справедливость жестоких приговоров, вынесенных на московских про­цессах, или, во всяком случае, не выступили против них. Все же в мар­те 1937 г. комиссия для проведения "контрпроцесса" была создана. Ее председателем согласился стать Дьюи.
Такой его шаг был полной неожиданностью даже для близких ему людей. До этого Дьюи считался другом Советского Союза; теперь уча­стие в этой комиссии лишало его ряда прежних связей. Надо сказать, что в идеологическом и политическом плане как Сталин, так и Троцкий были ему одинаково чужды. Но Дьюи считал своим долгом выступать в защиту тех, кто, по его мнению, несправедливо преследуется. В тече­ние многих недель он изучал официальные отчеты о московских про­цессах, сочинения Троцкого, его переписку, массу других документов и в результате признал Троцкого невиновным в инкриминировавшихся ему преступлениях.
Разумеется, это решение не имело никакой юридической силы, но отныне Дьюи критиковался в нашей литературе не только по "педаго­гической линии" и именовался не иначе как "антисоветчик" и "пособ­ник империализма". Тем не менее и после этого Дьюи продолжал со­хранять по отношению к Советскому Союзу объективный и взвешен­ный подход. Он констатировал значительный прогресс в развитии ма­териального производства, ликвидацию массовой неграмотности, опре­деленный подъем культурного уровня населения, считал это огромным достижением, но в то же время резко критиковал сложившийся тотали­тарный режим. "Диктатура пролетариата,— писал он в конце 1930-х гг.,— превратилась сначала в диктатуру партии над пролета­риатом, а затем в диктатуру небольшой кучкй бюрократов над партией; стремясь сохранить свою власть, они усвоили все репрессивные методы царизма, значительно усовершенствовав при этом технические приемы их проведения" [2. С. 85]. Дьюи также отмечал, что руководство страны фактически отказалось от прежних демократических лозунгов, и теперь на первый план выступает "византийское низкопоклонство перед Вож­дем" [Там же]. Немногие из западных интеллектуалов проявляли в то
186
время такую осведомленность и проницательность при рассмотрении эволюции советской политической системы.
Характеризуя тоталитарные режимы, Дьюи подчеркивал, что они везде имеют поддержку своих убежденных сторонников, для которых свобода оказывается слишком обременительной и они готовы добро­вольно отказаться от нее. Ни одно государство, в том числе и США, не застраховано от такой опасности: "Серьезная угроза нашей демокра­тии — не в существовании иностранных тоталитарных государств. Уг­роза эта в наших собственных взглядах и наших собственных установ­лениях. Поле битвы, следовательно, в нас самих" [Там же].