Эхо во тьме

Избавь меня от моих сомнений! Покажи мне истину! И то убеждение, которое к нему пришло, оказалось таким тревожным, таким пугающим, что он невольно пошатнулся.
«И они отвесят в уплату Мне тридцать сребренников… брось их в церковное хранилище, – высокая цена, в какую они оценили Меня!»
Вспомнив старое пророчество, Ездра вцепился руками в перила. И тут он вспомнил другие слова.
«Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание…»
Ездра прекрасно знал эти слова, которые сам же переписывал в свитках, пересчитывая каждую букву, вновь и вновь проверяя точность переписанного. Нельзя было упустить ни единого слова, ни единой мелочи.
«Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого…»
Ездра не находил себе места от мучительных мыслей. Но, Господи, разве Мессия не должен быть подобен царю Давиду, воину, посланному, чтобы спасти Свой народ от притеснений Рима?
И тут же к нему пришел ответ. «…Предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем».
Ездра опустил голову и снова закрыл глаза, сердце его разрывалось. Он хотел поскорее забыть эти строки Писания, ибо они всегда казались ему какими‑то нелепыми. Он не хотел вспоминать о них и в настоящую минуту, но каким‑то непостижимым образом они лишь сильнее звучали в его памяти. Эти слова грохотали в нем, подобно некоему водопаду, который обрушивался на него и под которым ему все тяжелее становилось дышать.
«Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы…»
И после этого случилось так, будто осветились самые потаенные уголки его памяти, – Ездра вспомнил, как когда‑то, совсем давно, полуденное небо вдруг стало темным и земля задрожала. Он был тогда еще маленьким мальчиком. Но сейчас он все же помнил, как сидел на ковре в доме, который его родители сняли в Иерусалиме, куда они пришли на празднование Пасхи. Его мать смеялась и разговаривала с другими женщинами, одновременно готовя еду. И вдруг все погрузилось во мрак. Оглушительный грохот раздался с небес. Мать закричала. Он тоже закричал.
Ездра открыл глаза, посмотрел на звезды и произнес вслух:
– «И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня».
Слова Амоса.
Говорил ли пророк о том, что Бог через Ассирию осудил Израиль, или же в его словах был более глубокий смысл? Может быть, Амос предупреждал и о том, что произойдет, когда Мессия придет спасти Свой народ?
«Иисус воскрес!» – говорил когда‑то давно его дядя. И то, что почувствовал Ездра тогда, услышав эти слова, он почувствовал и сейчас. Страх. Удивление. Восторг. Трепет.
А что, если это все‑таки истина?..
Ездра еще какое‑то время смотрел на звезды. Его сердце сильно билось, и он чувствовал себя так, будто только что проснулся от долгого больного сна и теперь впервые ясно увидел мир.
«Иисус воскрес! Я сам видел Его!»
Ездру наполнило какое‑то необъяснимое чувство восторга. Он отошел от стены и снова сел перед Марком.
– Расскажи мне все о той женщине, которую ты когда‑то знал. Расскажи мне все, что она рассказывала тебе об Иисусе из Назарета.
Марк увидел, как горят его глаза.
– Зачем? – спросил он, нахмурившись. – Разве тебе это так важно?
– Просто расскажи мне, Марк Люциан Валериан. Расскажи мне все. С самого начала. А я уж сам решу, что для меня важно.
И Марк сделал то, о чем его попросили. Ему и самому было необходимо выговориться и рассказать кому‑нибудь о Хадассе. Рассказывая о ней, он делал это без всякой тени иронии. Потому что, рассказывая историю о простой иудейской рабыне, Марк Люциан Валериан, римлянин, который ни во что не верил, проповедовал Благую Весть об Иисусе Христе.