Эхо во тьме

18

Марк проснулся от крика городского глашатая. Он отчетливо слышал голос, что‑то кричавший по‑арамейски с близлежащей крыши. Марк попытался привстать, но тут же снова лег, ощутив боль во всем теле.

– Через несколько дней тебе будет лучше, – сказала ему какая‑то женщина.
Сначала он услышал плеск воды, потом вздрогнул, почувствовав, как ему положили на лоб и на глаза смоченную в холодной воде ткань. Приходя в себя, Марк понемногу стал вспоминать, что с ним было.
– Ограбили… конь… пояс с деньгами… – У него невольно вырвался горький смех. Его растрескавшиеся губы горели. Челюсти болели. Болели даже зубы. – Даже тунику…
– Мы дадим тебе другую тунику, – сказала Тафата.
Марк прислушался к голосу девушки и к ее акценту.
– Ты иудейка?
– Да, мой господин.
Ее слова пронзили его сердце, напомнив ему о Хадассе.
– Мне помог какой‑то мужчина…
– Мой отец. Мы нашли тебя в высохшем ручье и привезли сюда.
– А я думал, что все иудеи ненавидят римлян. Почему ты и твой отец решили помочь мне?
– Потому что тебе нужна была помощь.
Марк вспомнил, что он слышал, как по дороге проходит римский патруль. Он слышал, как кто‑то проезжал мимо, слышал греческую речь. Возможно, они слышали его крики, но не стали утруждать себя тем, чтобы разыскать его, оказать ему помощь.
– Как он там, дочь? – раздался мужской голос.
– Лучше, отец. Жар уже проходит.
– Хорошо.
Марк почувствовал, как этот мужчина подходит к нему.
– Меня предупреждали, чтобы я не путешествовал один, – сухо сказал он.
– Хороший совет, римлянин. В следующий раз прислушайся к нему.
Несмотря на то что губы болели, Марк криво усмехнулся.
– Иногда человек не может найти того, что он хочет, если рядом с ним находится еще кто‑нибудь.
Тафата, заинтересовавшись, наклонила голову.
– А что ты ищешь?
– Бога Авраама.
– Разве вам, римлянам, мало своих богов? – иронично спросил Ездра. Его дочь умоляюще посмотрела на него.
– А вы своим поделиться не хотите? – спросил Марк.
– Это зависит от того, зачем именно Он тебе нужен, – сказал Ездра, давая Тафате жестом понять, чтобы она ушла, после чего сел на корточки, чтобы снять со лба римлянина лоскут ткани и снова окунуть его в воду. Ему не хотелось, чтобы его дочь проводила слишком много времени в общении с язычником. Ополоснув ткань в холодной воде, Ездра снова положил его на лоб римлянину.
Марк опять вздрогнул и вздохнул сквозь сжатые зубы.
– Пока не вставай. У тебя несколько ребер сломано.
– Меня зовут Марк Люциан Валериан. – Его имя не произвело никакой реакции. – Это имя вам ничего не говорит?
– А что, оно такое важное?
Марк грустно засмеялся.
– Видимо, не такое уж важное.
Ездра повернулся к дочери.
– Тафата, иди, помоги матери.
Она потупила глаза.
– Да, отец, – смиренно сказала она.
Марк слушал звук ее шагов, когда она спускалась по лестнице.
– Тафата, – сказал он, – красивое имя.
Ездра сжал губы.
– Тебе очень повезло, Марк Люциан. Тебя лишили твоего имущества и жестоко избили, но ты остался жив.
– Да. Я остался жив.
Ездра уловил мрачный тон, каким римлянин произнес эти слова, и ему стало интересно, что за причина кроется за этим.
– Мы с женой приложили к твоим ранам соль и терпентин. И обработали глубокую рану в боку. Через несколько дней тебе должно стать лучше.
– И я смогу идти дальше своей дорогой, – сказал Марк, слегка скривив губы. – Где я?
– В Иерихоне. У меня, на крыше.
Марк снова прислушался к крику глашатая, раздававшегося по всему кварталу.
– Спасибо вам, что вы не оставили меня умирать в том ручье.
Ездра нахмурился, услышав, с каким смирением были произнесены эти слова, и слегка смягчился.
– Я Ездра Барьяхин.
– Я в долгу перед тобой, Ездра Барьяхин.
– Ты в долгу перед Богом. – Раздосадованный при мысли о том, какую беду этот римлянин накликал на его семью, Ездра встал и ушел с крыши.
Марк снова заснул, временами просыпаясь от звуков, доносившихся с улицы. Пришла Тафата, которая принесла ему большую чашку с чечевичной кашей. Марк был настолько голоден, что с огромным наслаждением все съел. После еды его боли усилились, поэтому разговаривать ему было трудно. Когда девушка поправляла ему одеяла, Марк чувствовал нежность ее рук. Он успел почувствовать аромат ее кожи – смесь солнца, тмина и свежеиспеченного хлеба, – прежде чем она снова оставила его одного.
Наступила ночь, которая принесла с собой благословенную прохладу. Марку снилось, что он плывет по морю. Вокруг не видно было никаких признаков суши – только бесконечная водная голубизна до самого горизонта.
Он проснулся, когда взошло солнце. До него доносились крики играющих на улице детей. Проехала телега. Глашатай снова закричал что‑то, сперва по‑арамейски, потом по‑гречески. Глаза Марка уже не были такими распухшими, поэтому он мог их открывать. Он видел все как в дымке. Когда же он попытался привстать, то снова опустился, почувствовав сильное головокружение.
К нему поднялся Ездра.
– Я принес тебе поесть.
Марк снова попытался приподняться и застонал.
– Не нужно истязать себя, римлянин.
Марк подчинился и позволил себя покормить.
– Какие трудности вы испытываете от того, что я у вас?
Ездра не ответил. Марк посмотрел на серьезное бородатое лицо, обрамленное двумя длинными прядями волос. Он догадывался, что этот человек уже страдает от последствий своих поступков и глубоко сожалеет о своей доброте.
– А чем ты зарабатываешь, Ездра Барьяхин?
– Я соферим, – торжественно ответил тот. – Книжник, – пояснил он, когда Марк нахмурился, не поняв смысла этого слова. – Переписываю Священное Писание для филактериев и мезуз.
– Для чего?
Ездра объяснил, что филактериями называются хранилища полосок пергамента, на которых написаны четыре избранных стиха – два из Исхода и два из Второзакония. Эти куски пергамента хранятся в небольшом квадратном черном футляре из телячьей кожи, который пристегивают к внутренней стороне левого рукава – ближе к сердцу – между локтем и плечом с помощью длинных кожаных ремешков. Другой филактерий повязывают на голову во время молитв.
– Мезуза, продолжал Ездра свои объяснения, – это небольшое хранилище на дверном косяке иудейского дома. Внутри нее хранится кусочек пергамента, на котором написаны два отрывка из Второзакония, которые называются «Шаддай», – так переводится с иудейского языка слово «Всемогущий». Время от времени пергамент в этом хранилище менялся, и тогда приходил священник, который благословлял мезузу и весь дом.
Поев, Марк откинулся на своей постели.
– Что в Писании такого важного, что вы носите его на своих руках и храните на двери?
Ездра помедлил, не зная, стоит ли ему делиться Писанием с каким‑то языческим псом из Рима. Однако что‑то подтолкнуло его именно к этому.
– «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими. И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим и говори об них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая. И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих».
Марк внимательно слушал, как Ездра произносил эти слова. В его голосе звучали глубокое почтение и трепет. Он цитировал Писание слово в слово, но таким голосом, что было понятно: слова эти были написаны у него в сердце, а не просто отложились в памяти после многолетних повторений.
– «Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи, и Его именем клянись. Не последуйте иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг вас; ибо Господь, Бог твой, Который среди тебя, есть Бог ревнитель; чтобы не воспламенился гнев Господа, Бога твоего, на тебя, и не истребил Он тебя с лица земли…» – продолжал Ездра с закрытыми глазами. Закончив цитировать эти стихи римлянину, он замолчал. Сколько бы он ни повторял и ни слышал эти слова, они были для него самой настоящей песней. Они просто пели в его крови.
– Никаких компромиссов, – мрачно произнес Марк, – или же Бог сотрет тебя с лица земли.
Ездра посмотрел на него.
– Бог благословляет тех, кто любит Его всем сердцем.
– Не только. Я знал одну женщину, которая любила вашего Бога всем своим сердцем, – сказав это, Марк надолго замолчал. – Я видел, как она умирала, Ездра Барьяхин. Она совершенно не заслуживала смерти. Совершенно не заслуживала такой участи.
Ездра почувствовал, как его собственное сердце отозвалось болью.
– И теперь ты ищешь у Бога ответа.
– Я не знаю, есть ли вообще ответ. Я не знаю, существует ли вообще тот Бог, в Которого ты веришь и Которому она служила. Он в твоем сердце и в твоем сознании, но это еще не значит, что Он существует.
– Бог существует, Марк Люциан Валериан.
– Для тебя.
Ездре стало его жалко. Этот римлянин пострадал не только физически. И как только в Ездре проснулась эта жалость, в нем пробудился и лучик надежды, которую он потерял в тот самый день, как увидел распятого Иосифа. Много врагов поднималось против избранного Богом народа. Некоторые смогли покорить их, потому что Израиль согрешил против Господа. Иерусалим, невеста царей, пал под ударами иноземцев. Но когда израильский народ возвращался к Богу, Бог отвечал на его молитвы, уничтожал его врагов и возвращал Свой народ в обетованную землю. Ассирия, Персия и Вавилон поднимали свои мечи на Израиль и, в свою очередь, сами попали под осуждение. И Рим тоже падет, как пали Ассирия, Персия и Вавилон. И плененные вернутся в Сион.
Тут римлянин задал вопрос, оторвав Ездру от своих мыслей:
– А что ты знаешь об Иисусе из Назарета?
Ездра даже отпрянул.
– Зачем ты спрашиваешь меня о Нем ?
– Та женщина, о которой я рассказывал, говорила, что Иисус есть Сын Божий, Который пришел на землю, чтобы очистить человека от грехов.
Ездру как будто окатило холодной водой.
– Какое богохульство!
Марка удивила ярость, с какой были сказаны эти слова. Ему стало неловко. Наверное, не следовало задавать этому иудею подобные вопросы.
– Зачем ты меня об этом спросил? – резко сказал Ездра.
– Прости меня. Я только хотел узнать… А Кто Такой, по‑твоему, Иисус?
Лицо Ездры покраснело.
– Это был пророк и целитель из Назарета, Которого синедрион допрашивал и судил, а римляне распяли. Его убили более сорока лет назад.
– Так ты не признаешь Его Мессией?
Ездра возбужденно встал. Он посмотрел на римлянина: этот человек оказался в его доме, непонятно зачем, произвел переполох в ого семье, в его сознании. И еще задает такой вопрос!
Господи, зачем Ты, послал мне этого человека? Ты видишь во мне сомнения, которые я испытываю уже многие годы? Ты испытываешь мою веру в Тебя? Ты есть мой Бог, и нет иного!
– Я рассердил тебя, – сказал Марк, щурясь от солнечного света. Даже видя лишь силуэт собеседника, он чувствовал, что Ездра в ярости, по тому как тот ходил взад‑вперед. Сколько еще ловушек ждет его в общении с иудеями? И кто его за язык тянул? Нет, чтобы подождать и задать этот вопрос какому‑нибудь другому знающему человеку, не такому предвзятому, более беспристрастному. Хозяина дома к таковым, судя по всему, отнести было нельзя.
Ездра остановился, положив руки на стену крыши.
– Вовсе не ты рассердил меня, римлянин. Все дело в упорстве этого культа. Мой отец рассказывал мне, очень давно, что Иисус говорил Своим последователям, что Он пришел, чтобы настроить сына против отца, дочь против матери, а невестку против ее свекрови. Так Он и делал. Натравливал иудеев на иудеев.
Он натравил родного отца Ездры на его дядю.
– Ты знаешь кого‑нибудь из христиан?
Ездра задумчиво стал смотреть на улицу, чувствуя, как на него нахлынули болезненные воспоминания.
– Знал одного…
Он вспомнил, что, когда он был еще мальчиком, брат его отца пришел в этот самый дом. Ездра занимался, учась писать, а отец и дядя разговаривали. Он стал прислушиваться к этому разговору, потому что его внимание привлекло имя Иисуса. Уже в те дни Ездра много слышал о Нем. Пророк, бедный плотник из Назарета, у Которого была группа последователей, и среди них – рыбаки, сборщик налогов, зилот и какая‑то блудница, которая раньше была одержима бесами. За Ним ходили целые семьи. Некоторые говорили, что Он творит чудеса. Другие утверждали, что Он бунтовщик. Ездра слышал, что Иисус изгонял бесов, исцелял больных, хромые после встречи с Ним начинали ходить, а слепые видеть. Отец Ездры не сомневался в том, что все это были слухи, истерия, ложь.
Потом Иисуса, Которого считали Мессией, распяли. После того как Его же соотечественники пытали и судили Его. Отец Ездры говорил, что даже рад тому, что разговорам вокруг этого Человека положен конец. А потом…
– Я принес тебе радостную весть, Яхин, – сказал тогда его дядя. – Иисус воскрес!
Ездра до сих пор помнил, с каким недоверчивым и циничным лицом отец посмотрел на своего брата.
– Ты с ума сошел. Это невозможно!
– Я сам видел Его. Он говорил с нами в Галилее. Там собралось человек пятьсот.
– Но этого не может быть! Просто это был кто‑то, похожий на Него.
– Разве я тебе когда‑нибудь врал, брат? Я два года ходил за Иисусом. И я Его хорошо знаю.
– Ты просто думаешь, что видел Его. Это был кто‑то другой.
– Это был Иисус.
Отец стал яростно возражать:
– Фарисеи сказали, что Он был смутьяном, выступавшим против жертвоприношений в храме! Ты не можешь этого отрицать! Я слышал, что Он там переворачивал столы и плеткой выгонял оттуда менял.
– Потому что они обманывали людей. Иисус сказал: «Дом Мой есть дом молитвы; а вы сделали его вертепом разбойников».
– Саддукеи сказали, что Он осквернял небеса!
– Нет, Яхин. Он сказал, что нет браков на небесах, что люди будут как ангелы.
Такие споры все продолжались, и отец Ездры все больше выражал недовольство своим братом. Ездра замечал, как между его отцом и дядей постепенно растет некая пропасть: с одной стороны – дядя, такой спокойный, исполненный радости и уверенности; с другой стороны – отец, какой‑то разочарованный во всем, раздражительный, как будто чего‑то боящийся.
– Тебя побьют камнями, если ты будешь всем рассказывать эту историю!
Так оно и произошло.
– Если ты проповедуешь, что Иисус – Мессия, я первый брошу в тебя камень!
И он бросил.
– Такое богохульство оскорбляет Бога и Его народ, – сказал позднее отец Ездре, после чего никогда больше об этом не заговаривал.
С тех пор самым ясным воспоминанием для Ездры были слова его дяди. В течение стольких лет они снова и снова отдавались в нем эхом. «Иисус воскрес. Он жив. Смерть, где твое жало?» Он слышал радостный смех дяди. «Неужели ты не понимаешь, что это значит, брат? Мы свободны! Помазанник Божий уже пришел. Иисус и есть Мессия».
Как ни пытался Ездра в течение стольких лет забыть эти слова, они неумолимо напоминали о себе: «Мессия уже пришел… Мессия…».
И теперь в его доме язычник, идолопоклонник, презренный римский пес, одним своим присутствием оскверняющий всю семью Ездры, задает тот вопрос, которого Ездра боялся больше всего: «Кто такой, по‑твоему, Иисус?».