Эмма Скотт Зажечь небеса Ефимова Е., перевод на русский язык, 2020 Издание на русском языке, оформление. Ооо «Издательство «Эксмо»

Глава тринадцатая
Уэстон
Десять дней спустя я снова сидел в серебристом автомобиле Пола, но на этот раз мы направлялись в Бостон, на церемонию вручения «Пурпурного сердца». Настроение у меня с утра было отвратительное, но спустя два часа в обществе Пола Уинфилда и его неустанной доброты гнев в моей душе едва лишь тлел, а не разгорался в полную силу.
– Ты в порядке? – спросил Пол, когда мы въехали в город.
– Почему я на это согласился? – проворчал я, глядя в окно.
– Потому что это важно, – сказал Пол. – И потому что ты заслуживаешь признания за свою жертву.
«Моя жертва». Что за идиот. Он имеет в виду мое искупление за то, как я поступил с Коннором и Отем. За то, что я не справился со своими проблемами и не смог позаботиться о Ма, так что в итоге вступил в армейский резерв. Именно я заронил эту идею в голову Коннора. Он пострадал из-за меня. Я всё испортил, а теперь, в благодарность за всё это, мне на грудь прицепят медаль.
– Рядом со зданием администрации есть аптека, – сказал Пол. – Тебе не нужна помощь? Получить какие-то лекарства по рецепту?
Я содрогнулся. Помимо всего прочего уролог прописал мне виагру. Пол видел эту проклятую штуку на моей тумбочке, когда заходил за мной, и сделал вид, что это совершенно нормально. Конечно, что может быть естественнее для парня, которому чуть за двадцать? К тому же, ради кого мне стараться? Единственная женщина, с которой мне хотелось бы быть, никогда не будет моей.
– Нет, мне не нужна ваша помощь, – огрызнулся я. С каждым проявлением доброты Пола злость в моей душе принималась бурлить, грозя взрывом. – Мне не нужно, чтобы со мной говорили по-мужски и успокаивали. Мне не нужно, чтобы вы катали мою задницу по Массачусетсу. Я вообще не понимаю, зачем вам всё это.
– Потому что я волнуюсь за тебя, – ответил Пол, сворачивая к зданию городской администрации и паркуясь. Он заглушил мотор и повернулся ко мне. – Уэс, я вместе с твоей матерью уже год, и…
– Вы мне не отец! – рявкнул я. – Давайте проясним этот момент. Вы можете встречаться с моей матерью хоть год, хоть десять лет – боже, помоги вам! – но от этого не станете моим отцом. Ни сейчас, ни потом.
Несколько долгих, напряженных секунд Пол смотрел мне в глаза, потом ответил:
– Я и не претендую.
Потом он вышел из машины.
– Будь я проклят!
Я с размаху саданул кулаком по бедру, и ощутил легкое нажатие, но не боль.
Боль была где угодно, только не в ногах.
Мы с Полом пересекли парковку в молчании. Меня проинструктировали, что на церемонию вручения «Пурпурного сердца» надлежит явиться в парадной форме. Летнее солнце немилосердно припекало, и в шерстяном кителе я сильно потел. По спине текли капли пота, выводя меня из себя. Увидев собравшихся перед зданием мать и сестер, я едва сдержал порыв развернуть кресло и сбежать. Зачем всё это? Мне вполне могли прислать медаль почтой или, еще лучше, бросить ее в ближайший мусорный контейнер.
– Боже мой, до чего же ты красивый! – воскликнула Ма, хватаясь за сердце. Сама она нарядилась в желтую блузку и джинсы. – Только посмотрите, как ему идет форма!
– Выглядишь замечательно, Уэс, – подхватила Кимберли. – Правда, чудесно. С каждым разом всё лучше и лучше.
Фелиция фыркнула и затушила сигарету мыском теннисной туфли.
– Всего двадцать два года – и уже ветеран. Мой братишка – ветеран.
– Эй, – прикрикнула на нее Ма. – Следи за своими словами и прояви уважение.
– Господи Иисусе, Ма. Кто сказал, что я не?..
– Нечего мне тут поминать имя Господа всуе. Уэс пожертвовал собой ради этой страны. Что ты делаешь?
Я отвернулся, чтобы не мешать им препираться, и увидел, как на парковку въезжает лимузин. Автомобиль остановился, из него вышли Дрейки, брат Коннора Джефферсон и его жена Кассандра. Следом появился Коннор и трое его приятелей-бейсболистов.
С тех пор как десять дней назад мы въехали в новое жилье, я почти не видел лучшего друга. Он днями напролет пил в баре «У Янси», приползал домой часам к трем ночи и запирался в своей комнате. Со мной он не разговаривал, даже не смотрел в мою сторону. Вот и сейчас он глянул на меня и поскорее отвернулся, принялся поправлять китель: один рукав болтался вдоль тела, потому что рука Коннора была в фиксаторе.
«Ловко, Дрейк. Весьма тонкий подход, мать твою».
Вся компания медленно подошла к нам, преодолев парковку. Мамы обнялись. Пол и мистер Дрейк пожали друг другу руки.
– Рад тебя видеть, Уэс, – сказал Джефферсон, наклоняясь ко мне и протягивая руку.
Улыбка Кассандры сочилась жалостью.
– Должно быть, тебе нелегко. Восхищаюсь твоей стойкостью.
– Спасибо.
– Ты действительно отлично выглядишь, Уэс, – сказала миссис Дрейк.
«И от этого вы чувствуете себя лучше, да?»
Я сглотнул и подавил вскипевшую в душе горечь, потому что сенатор смотрела на меня со слезами на глазах. Словно она впервые увидела меня в форме и сопоставила эту картинку с инвалидным креслом. Она быстро наклонилась и обняла меня.
– Спасибо за то, что ты для него сделал, – прошептала она. – Спасибо тебе большое.
Поверх ее плеча я посмотрел на Коннора: на его лице отразился ужас, потом сожаление. Я наблюдал, как он достает из кармана фляжку и делает глоток, даже не потрудившись проделать это незаметно.
– Батюшки, сегодняшние события пробивают меня на слезу. – Миссис Дрейк промокнула глаза. – Давайте сделаем несколько фотографий.
– Отличная идея, – подхватила Ма. – Давайте-ка, встаньте рядом, вы двое. Коннор, малыш, придвинься ближе к Уэсу.
Коннор оставил своих приятелей и встал возле моего кресла.
Ма и миссис Дрейк стали фотографировать на телефоны, точно гордые родительницы на выпускном балу.
– Привет, старик, – проговорил я.
Коннор упорно смотрел прямо перед собой.
– Привет.
Это было больше, чем он сказал мне за десять дней.
– Как ты?..
– Мы закончили? – громко обратился он к мамам, отходя от моего кресла. – Давайте закончим с этим.
«Ладно. Славно поговорили».
В здании администрации нас встретили журналисты, зеваки и несколько солдат. Я мало что мог разглядеть – обзор мне загораживали чужие задницы и спины.
Я поехал туда, где щелкали фотоаппараты, и увидел, что репортеры фотографируют Кайла Уилсона, медика нашего взвода. Он стоял вместе со своей семьей, опираясь на костыль. Его левая нога была в гипсе от бедра до лодыжки.
Уилсон перебросился парой слов с Коннором, потом навис надо мной.
– Ну ты кремень, – проговорил он, пожимая мне руку. – Скажу честно, старина, не думал, что ты выберешься.
– На церемонию?
– Из Сирии.
– Спасибо, – ответил я.
– Просто делаю свою работу. Но из самого пекла тебя вытащил не я. – Он дернул подбородком, указывая на Коннора. – Тебе рассказали, что там случилось? Что сделал Коннор?
– Я читал отчет. Там сказано только, что ты оказал мне первую помощь на поле боя, а потом вертолет вывез нас из зоны боевых действий.
– Верно, – подтвердил Уилсон. – Но ты бы успел истечь кровью, если бы не Коннор. Я только закончил то, что он начал. – Он покачал головой. – Ты что, правда не знал?
– Нет.
– Я сказал нашему командиру, но там был такой бардак. Все торопились поскорее убраться из того ада. И всё же, положа руку на сердце, Коннор спас тебе жизнь.
Теперь настала моя очередь качать головой.
– Черт. Тогда это Коннор заслуживает клятую «Бронзовую звезду», а не я.
Уилсон пожал плечами.
– Он сделал то, чему учат всех пехотинцев, а вот ты побежал в сторону приближающегося противника, который готовился метнуть гранату, и спас своего товарища.
– И в чем разница? – спросил я. – Это нас тоже учили делать. Коннор сделал бы то же самое. Любой солдат из нашего взвода поступил бы так же.
– Чувак. «Бронзовые звезды» не раздают направо и налево, как конфеты на Хеллоуин. Ты заслужил эту награду. – Взгляд Уилсона упал на мои ноги. – Мы многое оставили на том поле, особенно ты. Они просто воздают тебе по заслугам по мере сил.
К нам подошел какой-то офицер.
– Мы бы хотели начать. – Он провел нас к сцене, в то время как репортеры и зрители рассаживались, занимая металлические стулья.
– Смирно!
Все солдаты в зале, включая меня, вытянулись в струнку, все взгляды обратились к облаченному в парадную форму генерал-майору Роберту Экхарту – тот как раз поднимался на сцену.
– Доброе утро, – поздоровался он, сцепив руки за спиной. Он говорил с едва уловимым южным акцентом. – Спасибо, друзья и семьи, за то, что вы здесь. Для меня честь вручить троим нашим солдатам «Пурпурное сердце». Всегда надеешься, что никогда не придется вручать эту награду, но это наша старейшая медаль, которой награждают героев, не побоюсь этого слова.
Генерал-майор подошел к Кайлу Уилсону; следующий за генерал-майором солдат в униформе протянул старшему по званию медаль – латунное сердце, висящее на фиолетовой ленте.
– Эта медаль символизирует героя, отдавшего часть своей души или тела в борьбе с врагом, посягнувшим на наш образ жизни. Те, кто ее получают, знают, что такое отвага и жертвенность ради нации и сослуживцев.
Генерал-майор приколол медаль к кителю Кайла.
– По приказу президента Соединенных Штатов и с одобрения министра армии, за раны, полученные во время боестолкновения, имевшего место тринадцатого июня в зоне боевых действий, я настоящим награждаю вас медалью «Пурпурное сердце».
Генерал-майор Роберт Экхарт проделал ту же церемонию, поочередно подойдя к Коннору, а потом ко мне. В паузах между речами он фотографировался с каждым из нас, наши семьи и журналисты щелкали фотоаппаратами, зрители аплодировали.
Затем генерал-майору передали бронзовую звезду, к которой крепилась трехцветная лента, красно-бело-синяя.
– А сейчас я имею честь вручить награду, которую мы всегда вручаем с гордостью и смирением. – Он встал перед моим креслом. – За достойную службу на боле боя, за выдающуюся отвагу и самопожертвование под огнем противника я вручаю ефрейтору Уэстону Джейкобу Тёрнеру «Бронзовую звезду».
Генерал-майор наклонился, приколол медаль к моему кителю, а у меня в голове всплыли старые воспоминания: судья вешает мне на шею медаль за успехи в легкой атлетике во время чемпионата двухгодичной давности.
«Я был таким быстрым. Таким быстрым, черт возьми…»
Толпа взорвалась аплодисментами, а Ма даже засвистела.
– Это мой малыш!
Я смотрел прямо перед собой. От стоявшего рядом со мной Коннора исходили волны напряжения. Я чувствовал его боль и вину за то, что я обменял свои ноги на его жизнь, и теперь меня за это награждают на глазах его семьи.
Мне хотелось сорвать медаль с кителя и раздавить ее колесами этого проклятого инвалидного кресла, чтобы показать Коннору, как неспособность ходить разбивает мне сердце. Вот только я ни о чем не жалел. Я бы поступил так снова. Я всегда был готов заслонить Коннора собой, потому что не собирался возвращаться живым с войны. Я даже видел сон, пророчивший мне смерть.
Я был готов умереть за него и не нуждался в проклятой медали, чтобы это доказать.
Мы переместились в соседний зал, где был накрыт небольшой фуршет. Я последовал за Коннором, дав ему возможность прокладывать путь в толпе; я был решительно настроен поговорить с ним, даже если придется сбить его с ног креслом. И тут из толпы выступила Отем Колдуэлл.
«Господи Боже, мое бедное сердце».
На ней было белое платье с принтом из бледно-оранжевых, голубых и желтых лепестков, и в нем она походила на букет диких цветов. Ее медно-рыжие волосы были частично собраны на затылке, так что длинные пряди рассыпались по плечам. Обеими руками она сжимала маленькую сумочку и неуверенно улыбалась.
– Привет, – сказала она.
Мы с Коннором молча уставились на нее. Я понятия не имел, что он чувствует, глядя на нее, потому что видел только Отем.
Интересно, забилось ли сердце Коннора так же часто, как мое, когда он увидел Отем? Смотрел ли он в ее светло-карие глаза, искрящиеся, подобно драгоценным камням, или на полные губы? Вспоминал ли он, что она пахнет корицей? Любовался ли он ею, испытывал ли странную гордость, думая о том, что эта девушка собиралась посвятить ему всю свою жизнь? Собиралась отдать ему свое сердце.
– Я здесь не для того, чтобы выяснять отношения, – сказала Отем. – Слышала, вы оба возвращаетесь в Амхерст, а значит, есть вероятность, что мы будем невольно сталкиваться друг с другом в кампусе. Мы расстались довольно некрасиво, мы трое, поэтому я подумала, что будет лучше… не знаю. Мы пришли к взаимопониманию?
Мы с Коннором дружно промолчали, и тогда Отем выпрямила спину и вздернула подбородок.
– Но, честно говоря, мне нужно было собственными глазами увидеть, что с вами всё в порядке, и я очень рада, что так оно и есть. Вы оба выглядите замечательно. – Она посмотрела на меня, ее тон смягчился. – Ты выглядишь потрясающе.
Я крепче вцепился в колеса кресла-коляски, снедаемый страстным желанием вскочить, подойти к Отем, упасть на колени и умолять о прощении. В душе теснились миллионы слов, но ни одно из них не сорвалось с моих губ: я боялся, что наврежу Отем еще больше.
– Вот поэтому я и пришла, – продолжала она. – Увидеть вас, поздравить… и поблагодарить за службу.
Потом она робко улыбнулась на прощание и ушла.
«Не уходи, – думал я, глядя ей вслед. – Пожалуйста, не уходи. Прошу, обернись. Прошу, позволь посмотреть на тебя в последний раз…»
Уже у двери Отем остановилась и обернулась. Мне показалось, что на ее лице промелькнула тоска. Потом она ушла. Словно видение, напоминание о том времени, где были красота и доброта, где не было уродливого гнева и чувства вины.
Я почувствовал, что кто-то на меня смотрит, повернул голову и встретился взглядом с Коннором.
– Что? – с вызовом спросил я.
Человек посторонний мог бы отнести гримасу отвращения на лице Коннора на мой счет, но я с первого взгляда распознавал отвращение к себе. Я видел его каждый день в зеркале с тех пор, как уехал мой отец.
– Ты ей не рассказал, – констатировал Коннор.
– С какой стати я должен рассказывать?
Он смотрел на меня еще пару секунд, потом дернул уголком рта, покачал головой и пошел к своим бейсболистам. Те принялись похлопывать его по плечам, окружили.
Сколько еще он собирается меня игнорировать? До конца учебного года? Пока мы живем в одном доме, будь он неладен?
Ма и Пол спросили, хочу ли я вернуться в Амхерст или предпочитаю сначала поужинать.
– Вы идите, а я сам доберусь до дома.
Не дожидаясь ответа, я покатил туда, где стояли Коннор и его дружки. Подъезжая, я услышал, как кто-то из них говорит, что сегодня вечером они идут в закусочную «У Рокси».
– Ну что, ребята? – насмешливо проговорил я, всем своим видом изображая дружелюбие. – Собираетесь к «Рокси»? Рассчитывайте на меня.
Коннор вытаращился на меня, потом отхлебнул из фляжки.
– Ты тоже с нами? – спросил один из парней, глядя на меня сверху вниз.
«Я пока еще могу говорить, ты, тупой придурок».
– Ага, я в деле, – подтвердил я, лучась улыбкой. – Давайте это сделаем! Коннор? Что скажешь, приятель?
Он посмотрел мне в глаза. Уверен, его не обмануло мое липовое дружелюбие. Я и глазом не моргнул.
«Получи, Дрейк. Что бы ты ни вытворял, это закончится сегодня вечером».
– Конечно, – сказал он. – Поехали.