Эмма Скотт Зажечь небеса Ефимова Е., перевод на русский язык, 2020 Издание на русском языке, оформление. Ооо «Издательство «Эксмо»

Часть IV
Сентябрь
Глава пятнадцатая
Отем
– Ух ты, смотри-ка, кто здесь.
– Ничего себе. Это же Амхерстская Задница.
Вздрогнув, я подняла глаза от сборника статей по сельскохозяйственной истории Соединенных Штатов. Перешептывались две девушки за соседним столом. Я проследила за их взглядами и увидела, что мимо рядов библиотечных столов едет в инвалидном кресле Уэстон, маневрируя между ножками столов и рюкзаками. На его красивом, словно высеченном из мрамора лице, застыло мрачное выражение, но, несмотря на насупленные брови, он выглядел просто потрясающе в джинсах и черной футболке.
– Слухи не врали, – прошептала одна из девушек, прикрывая рот ладонью.
– Да? – ответила вторая. – Я думала, это просто сплетни, но увы. Всё-таки он парализован.
Уэстон остановился, потому что дорогу ему преградил парень, который сидел на стуле, слишком далеко отодвинув его от стола.
– Долго выбирал место, чтобы сесть? – сказал Уэстон довольно громко. Несколько студентов оторвались от учебников и повернули головы – посмотреть, что происходит.
Парень, мешавший Уэстону проехать, тоже поднял голову.
– Чего?
– Ты в центре чертова прохода. Подвинься и дай проехать, черт возьми.
– Извини, старик.
Парень поспешно сдвинул стул, и Уэстон проехал по узкому проходу прямо к свободному месту в конце стола.
Он остановил свое кресло перед столом, потом взял свой рюкзак, с размаху плюхнул его на стол и резкими, рваными движениями стал доставать учебники и тетради
– А он всё такой же моральный урод, – пробормотала девушка, сидевшая за соседним столом. Она намотала на палец длинную прядь темных волос. – И по-прежнему горячий парень.
– Аминь, – согласилась ее подруга.
«Знали бы вы, как он целуется», – подумала я.
– Какая жалость, – продолжала темноволосая. – Скорее всего, ниже пояса там теперь глухо.
– Знаю. Какая досада.
От злости у меня перед глазами всё поплыло, и слова на странице превратились в нечитаемую кашу. Я уже хотела сказать им, что нет ничего зазорного в том, чтобы служить своей стране, но тут меня пронзило знакомое чувство. Нечто подобное я уже чувствовала год назад в этой самой библиотеке: по коже пробежало электрическое покалывание. Я подняла глаза.
Уэстон смотрел на меня. Наши взгляды встретились, но он меня не видел. Скорее он смотрел на меня, но видел прошлое. От его внимания у меня в сердце зазвенел звоночек, в груди распространилось тепло, мгновенно превратившееся в жар. Мы оба отвели глаза.
«Так, успокойся, – приказала я себе, пытаясь унять отчаянно колотящееся сердце. – Это маленький университет. Ты ведь знала, что вам придется сталкиваться».
Вот только я не думала, что мне понадобится вся сила воли, чтобы не смотреть на Уэстона. Я не думала, что мое тело живо вспомнит вес его тела, то, как его губы прижимались к моим, как его руки скользили по моей коже. Как он раздвинул мне ноги.
«Еще немного, и я получила бы его целиком…»
Я сдвинула колени и поерзала. Решительно захлопнула сборник статей, открыла учебник, перевернула несколько страниц, мысленно повторяя свои клятвы.
Никогда больше не позволю сделать свое сердце чьей-то игрушкой.
Никогда больше не позволю…
Электрическое покалывание возобновилось, я подняла глаза и увидела, что Уэстон на меня смотрит. Он мгновенно отвел взгляд.
«Проклятие».
Дружба, родившаяся в этой библиотеке, оказалась сильнее физического влечения. Мне не хватало наших разговоров. С Уэстоном я чувствовала, что могу быть собой, что он меня понимает. Может ли один человек преподнести другому дар больший, чем понимание? Сомневаюсь.
Мне недоставало этого чувства.
Я дорожила своими клятвами и твердо намеревалась хранить им верность, но я скучала по Уэстону. Даже если забыть о том пьяном инциденте на диване, Уэстон всегда был моей безопасной гаванью.
Я собрала свои вещи, встала и зашагала по проходу между столами. Быстро бросила взгляд на Уэстона, он поспешно сделал вид, что не смотрит на меня… Я свернула и подошла к его столу. Уэстон посмотрел на меня округлившимися глазами, и мне нестерпимо захотелось утонуть в этих океанских глубинах, но я была уже не той, что год назад. Мне хотелось убедиться, что с ним всё в порядке, но и о себе я не собиралась забывать.
– Привет, – сказала я.
– Привет.
– Мы можем поговорить? Я не отниму много твоего времени.
Уэстон помедлил, потом кивнул. Один раз.
Я положила свои книги на стол и села.
– Как поживаешь? Только честно.
– Хорошо, – ответил Уэстон. – Делаю успехи. Учеба, реабилитация, посещение докторов – и так по кругу.
– Как ты справляешься?
– В общем и целом жизнь в инвалидном кресле – это отстой. Все проходы узкие, все дорожки в трещинах. Все на меня таращатся, но никто не смотрит мне в глаза.
Никто, кроме меня. В океанских глубинах его сине-зеленых глаз плескалась глубокая боль. Казалось, печаль отпечаталась во всём его существе. Он сидел в инвалидном кресле, покорный, придавленный к земле. Словно он не смог бы подняться, даже если бы не утратил способность ходить.
И я не могла отвести от него глаз.
– На тебя пялятся не потому, что ты в инвалидном кресле, – услышала я собственный голос.
– Вот как?
«На тебя смотрят потому, что ты красивый».
– Ты выделяешься, Уэстон, – сказала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Говорю как есть.
– Ага, держу пари, так и есть.
– Итак. – Я указала на его книги. – Ты специализируешься на экономике. По-прежнему собираешься стать стервятником с Уолл-стрит? – Шутка потеряла свою остроту, как будто ее вытащили из другой жизни. Из прошлого. Я замахала рукой. – Не отвечай.
Уэстон пожал плечами.
– Полагаю, именно так я и закончу: буду сидеть в каком-нибудь офисе и подгонять цифры.
– Ты этого хочешь?
Он горько улыбнулся.
– Если офис будет находиться в здании, в которое можно заехать в инвалидном кресле… О чем еще мечтать?
«О многом, Уэстон. Ты мог бы ждать от жизни многого».
– А что насчет тебя? – спросил он. – Выбрала тему для гарвардского проекта?
– Выбрала, – ответила я. – Буду заниматься сельскохозяйственными технологиями, и цель моего проекта – побудить Конгресс внести изменения в законодательство, чтобы повысить доступ фермеров к биотопливу и предложить налоговые стимулы тем, кто его использует.
– Ага, – протянул Уэстон.
– Руби называет мой проект сагой о кукурузном бензине.
– Как дела у Руби?
– Шикарно, как обычно. Сейчас живет в Италии. – Я горестно улыбнулась. – Я по ней скучаю, хоть она и посмеивается над моим проектом. Она думает, что он безумно скучный.
– Неважно, что думают другие, главное, что думаешь ты, – сказал Уэстон.
– Точно. Спасибо.
Мгновение он внимательно смотрел мне в глаза, и я, вздохнув, первой отвела взгляд.
– Моя сага о кукурузном бензине скучна до невозможности.
Уэстон улыбнулся и издал тихий, горловой смешок.
– Не смейся надо мной, – усмехнулась я.
– Извини, просто на секунду у тебя сделался такой вид…
– Какой?
– Нет, ничего. – Его улыбка увяла, он обеими руками приподнял одну ногу и слегка переставил. – Мышечный спазм, – пояснил он, заметив мой озабоченный взгляд. – Ерунда. В общем, наверное, неприятно, когда твоя повседневная работа скучна.
– Просто я еще не втянулась, но сдаваться не намерена. Не могу отступить, потому что и так уже потеряла много времени.
Уэстон помрачнел и кивнул.
– Ага, точно.
Я заколебалась.
– Как дела у Коннора?
– Без понятия, – ответил Уэстон. – Коннор съехал еще до начала учебного года, и с тех пор от него ни слуху ни духу. – При виде тревоги на моем лице он поморщился.
– Позволь перефразировать: я ничего о нем не слышал, но его мать говорит, что он ей звонит. У него всё в порядке, только он не говорит, где находится.
– Он просто взял… и ушел?
– После церемонии вручения медалей. – Уэстон криво усмехнулся. – Дрейки выдали ему завещанные бабушкой и дедушкой деньги. Наверное, посчитали, что раз их сын едва не лишился руки и претерпевает немыслимые страдания из-за посттравматического синдрома, это стоит шести миллионов. Я только надеюсь, что он не станет пропивать свое состояние в какой-нибудь дыре, пока не упьется вусмерть.
– Господи, я тоже на это надеюсь. – Я поежилась при мысли о такой возможности. – Мне так жаль.
– Чего именно?
– Что он уехал. Он же твой лучший друг.
Уэстон отмахнулся.
– Это неважно.
– Для меня важно. Мне важно знать, как у тебя дела, Уэстон. – Я перевела дух. – Слушай… буду откровенной. Я подошла к тебе не для того, чтобы вести светские беседы.
– Хорошо. Ненавижу светские беседы.
– Я тоже. Особенно мне не хочется вести пустопорожние беседы с тобой. Мы с тобой всегда были выше этого.
– Ага, – медленно проговорил Уэстон. – Были.
Я подалась вперед и вперила взгляд в свои сложенные на книгах руки.
– Поэтому я должна кое в чем признаться. Это прозвучит ужасно.
– Ладно.
– Мне недостает нашей дружбы больше, чем того времени, когда я была девушкой Коннора.
В его сине-зеленых глазах впервые зажглась искорка.
– Отем…
– Это правда. И той ночью на диване…
– Не надо.
– Я должна. Та ночь была именно тем, что ты сказал. Я слишком много выпила, мне было одиноко и страшно. И… – давай будем реалистами – ты ослепительно красив, а я просто смертная девушка.
Уэстон озадаченно нахмурился, словно мой комплимент не имел никакого смысла, хотя жилка у него на шее забилась чаще.
– Я всегда чувствовала между нами некую связь, – продолжала я. – Я собираюсь упорно трудиться и поступить в Гарвард. Это не обсуждается, но… было бы хорошо, если бы мы смогли остаться друзьями.
Уэстон вздохнул и провел рукой по волосам. Взгляд его снова потяжелел, и когда он заговорил, голос звучал низко, как будто речь давалась ему с трудом.
– Я сейчас… мало на что годен, – произнес он. – И в ближайшее время ничего не изменится. Именно поэтому я так ужасно вел себя с тобой в Балтиморе.
Я сцепила пальцы, подавляя безудержное желание взять Уэстона за руку.
– Я знаю, тогда в больнице ты был подавлен, и мне кажется, я слишком быстро сдалась. Слишком быстро.
Он медленно покачал головой.
– Не трать на меня свои чувства, Отем.
– Что это значит?
– Слушай, я рад, что ты подошла поговорить со мной. Было очень приятно с тобой пообщаться, но я не могу снова так с тобой поступить.
– Как поступить?
– Причинить тебе боль. По словам моего психолога, у меня сейчас душевный разлад. Не хочу утянуть тебя за собой.
– Ты никуда меня не тянешь, – возразила я. – Друзья поддерживают друг друга в трудные времена, несмотря ни на что.
– То есть за твой счет.
– Если я пройду мимо, это обойдется мне дороже.
– И всё-таки ты должна пройти мимо. Ради твоего же блага.
Я покачала головой.
– Всё происходящее с тобой сейчас тебе в новинку. Ты просто еще не привык.
Глаза Уэстона сердито вспыхнули.
– Я не собираюсь читать тебе нотации…
– Так не читай. Я вполне освоился и знаю, что мое нынешнее положение – полный отстой. Половина моего тела не работает так, как должна. Я уже чувствую, что прикован к этому креслу до конца своих дней, и это при том, что вся жизнь еще впереди.
– Но тебе не обязательно проходить через всё это в одиночку. – Я всё-таки подалась вперед и взяла Уэстона за руку. – Я хочу помочь.
– Конечно, – кивнул Уэстон. – Помощь другим у тебя в крови. Такой уж ты человек. – Он тоскливо посмотрел на наши соединенные руки, и у меня защемило сердце от боли. Трещина в моем сердце стала еще шире, когда рука Уэстона соскользнула с моей. – Мне не нужна твоя помощь. В Балтиморе я повел себя с тобой как моральный урод и прошу за это прощения. Но я не отказываюсь от тех своих слов.
– Уэстон…
– Пожалуйста, – хрипло проговорил он. – Я не могу встать и уйти. Это придется сделать тебе.
Его голос прозвучал глухо, в нем слышалась боль, она блестела в его глазах.
– Отем, тебе нужно сделать то, на что не способен я. Вставай и уходи.