Istoria vmu 2-2018. indd

Запад и рефлексия образа «Мы»
Решающую роль в формировании русской этнографии (и евро-
пейской тоже) сыграли колониальная экспансия и геополитические 
интересы, а также находящееся в тесной связи с экспансией и ос-
воением мира самопознание, формирование артикулированного 
национального сознания. Эта связь предзадана структурой чело-
веческой психики: рефлексия образа «Мы» тем интенсивнее, чем 
плотнее контакт с «Другими», что, впрочем, не означает отсутствия 
собственного, позитивного содержания «Мы» вне отношений с «Дру-
гими». Рефлексия образа «Мы» как стимул и предпосылка генезиса 
этнологической науки особенно важна, поскольку дуальная оппо-
зиция «Мы – Они» занимала и занимает одно из центральных мест 
в культурной антропологии и этнологии, служа тем стержнем, вокруг 
которого выстраивается концептуальный каркас этих наук.
Хотя в развернутом и систематизированном виде русский на-
циональный дискурс оформился лишь в 30–40-х гг. XIX в., консти-
туировав рождение этнографии как науки о «народности», некото-
рые важные его линии были намечены в XVIII в. Именно к этому, 
исторически недавнему (около трехсот лет тому назад), времени 
относится начало плотного, фронтального взаимодействия России 
с Западом. 
Интенсивный процесс складывания нового (преимущественно 
светского) образа «Мы», начавшийся в петровскую эпоху, был сти-
мулирован 
Западом и с момента своего становления тематизиро-
ван 
Западом.
Это, впрочем, не означает, что Запад всегда был нашим консти-
туирующим «Другим». В первой половине второго тысячелетия 
от Рождества Христова эту роль для русских играли Византия 
и Степь. В то же время их значение для России (по отдельности и 
даже в совокупности) существенно уступало значению Запада. 
Альтернативы усвоению западного опыта (в том числе в части 
науки и общественных идей) попросту не существовало. Дискути-
ровать можно о масштабах и интенсивности влияния Запада, но 
не о его необходимости. «Законность» этого влияния, по словам 
А.Н. Пыпина, признавалась даже обскурантами: «Русский народ, 
если не во имя человеческого достоинства, то во имя собственной 
практической пользы должен был столько же, сколько всякий 
другой, знакомиться с науками, развивавшими его мысль, давав-
шими правильное понятие о природе и т.п.»
1
.
1
Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т. I. Общий обзор изучений народ-
ности и этнография великорусская. СПб., 1890. С. 89.

---

113
С европейскими (главным образом немецкими) учеными в Рос-
сию проникло само понятие «науки» и были привнесены методы 
исторической критики; они провели важную для национальной 
историографии работу по сбору исторических источников, взяли 
на себя руководство экспедициями для изучения России в есте-
ственноисторическом отношении; с ними связана «первая строго 
научная разработка русской истории – могущественное орудие 
национального самосознания»
2
. Норманнская теория (вопрос о ее 
тенденциозности является в этом контексте второстепенным) стала 
отправной точкой формирующейся национальной историографии, 
становящейся национальной идентичности. Научный этос, норма-
тивистские характеристики науки и ученого как типа, задавались 
западными интеллектуалами.