Istoria vmu 2-2018. indd

Народы в XVIII в. как другая реальность
Советская историография отдала обильную дань поискам «исто-
ков этнографии», «этнографических материалов и знаний» во време-
на, предшествующие оформлению этой дисциплины. В историогра-
фической концепции С.А. Токарева
7
, отправной точкой которой 
выступает посыл о «многовековом развитии» этнографической на-
уки, XVIII в. (без последней трети) образует 
третий (!) период 
истории русской этнографии. 
В подобной исследовательской оптике «Краткое описание о на-
роде остяцком» Григория Новицкого (1715) – это едва ли не пер-
вая в мире 
этнографическая монография; анкета В.Н. Татищева 
(1734), появившаяся в связи с подготовкой к очередной ревизии, – 
самая ранняя в мировой науке 
этнографическая программа; участ-
ники Великой Северной 1733–1743 гг. и Большой Академической 
1768–1774 гг. экспедиций добыли, в числе прочего, обширный 
эт-
нографический материал; классический труд С.П. Крашенинникова 
«Описание земли Камчатки» (1755) представляет собой крупный 
вклад в мировую 
этнографическую литературу; наконец, «Описание 
всех в Российском государстве обитающих народов» И.Г. Георги – 
это первая 
этнографическая сводная работа о народах нашей страны. 
И все это относится ко времени, когда не только не были сформу-
лированы принципы этнографического исследования (это произо-
шло, по мнению самого Токарева, лишь в 40-х гг. XIX в.), но даже 
термин «этнография» не появился. 
7
Токарев С.А. Основные этапы развития русской дореволюционной и совет-
ской этнографии. Проблема периодизации (Доклад, прочитанный на Этнографи-
ческом совещании в Москве 24 января 1951 г.) // Советская этнография. 1951. № 2. 
С. 160–178.

---

116
Термин «этнография» вошел в отечественный общественный 
дискурс с 20-х гг. позапрошлого века, в то время как в Германии 
(эталонной для России стране) термин «этнология» получил право 
гражданства сорока годами раньше
8
. Дело не в терминологиче-
ском приоритете. Появление нового термина свидетельствует об 
оформлении понятия и тем самым служит важным конституирую-
щим моментом в выделении новой предметной области, опреде-
лении дисциплинарных границ новой науки. 
Свойственное С.А. Токареву «удревнение» отечественной этно-
графии никак нельзя объяснить патриотическим куражом, стрем-
лением поставить русскую науку вровень с бывшими в то время 
законодателями научной моды германцами. Даже в разгар борьбы 
за «русское первенство» он осмелился публично возражать «против 
стремления найти обязательно везде “приоритет” русской науки»
9
. 
Тем не менее, историографический конструкт Токарева, канони-
зированный в советскую эпоху и сохраняющий инерционное влия-
ние в наши дни, выглядит неубедительно. Уязвимость подобного 
исследовательского концепта состоит в том, что вопреки принципу 
историзма людям предшествующих эпох зачастую приписывается 
несвойственный и нехарактерный образ мыслей и стиль теоретизи-
рования. То есть фактически происходит «колонизация» прошлого. 
Чего стоит, например, статья М.О. Косвена «Из истории ранней 
русской этнографии», опубликованная в 1952 г. и характеризую-
щая источники XII–XVI (!) вв.
Хотя реальность, изучением которой занимается этнография, – 
назовем ее обобщенно «народы», – безусловно, существовала до 
появления самой дисциплины, она виделась, структурировалась и 
описывалась совершенно иначе и поэтому воспринималась как 
другая реальность. Речь идет о различии между проблемной и дис-
циплинарной (предметной) организацией знания. В «донаучную» 
эпоху знания о народах были элементом синкретичных описаний. 
Описаний чего? Это уже зависело от имплицитной или экспли-
цитной цели наблюдения, а также от угла зрения и позиции на-
блюдателя. 
В рациональном XVIII в. знание о народах в России чаще всего 
оказывалось неотъемлемой частью триединого описания 
простран-
ства – природы, территории и населения. Это знание не было диф-
ференцировано, поскольку его организация носила проблемный 
8
Токарев С.А. История русской этнографии (Дооктябрьский период). М., 1966. 
С. 185; 
Марков Г.Е. Очерки истории немецкой науки о народах. Ч. I. Немецкая эт-
нология. М., 1993. С. 27.
9
Токарев С.А. Из дневников // Благодарим судьбу за встречу с ним (О Сергее 
Александровиче Токареве – ученом и человеке). М., 2005. С. 203.

---

117
характер, будучи нацеленной на познание, описание и освоение 
российского 
пространства как целостности, причем целостности, 
воспринимаемой не метафизически, а рационально. В подобной 
интеллектуальной перспективе описывавшиеся народы восприни-
мались скорее как 
атрибут пространства, элемент природного ланд-
шафта, т.е. их исследование было частью изучения и освоения 
пространства, а не самостоятельной научной задачей. 
Позиция А.Н. Пыпина в отношении истоков этнографии вы-
глядит более осторожной: «История русской этнографии должна 
быть начата с первых десятилетий XVIII века, с Петровской ре-
формы и с первых изучений русской территории и населения»
10
. 
Обоснование указанной позиции литературовед и историограф 
формулирует следующим образом: хотя русская этнография только 
в 40-х гг. XIX в. «получила характер настоящей научной дисципли-
ны», формирование «
стремлений» (курсив мой. – Т.С.) к изучению 
народности является необходимой частью истории науки
11
. 
То есть речь фактически идет о включении XVIII столетия не 
в историю, а в 
предысторию русской этнографии – период, когда 
никаких «этнографических знаний» не было и в помине, а суще-
ствовал организованный по проблемному принципу недифференци-
рованный комплекс естественнонаучных и географических знаний. 
Применение к нему возникшей гораздо позже понятийно-терми-
нологической системы выглядит неоправданным осовременива-
нием истории.