Настоящей выпускной квалификационной работы «Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина». Количество страниц работы: 136. Список использован
Download 0.91 Mb. Pdf ko'rish
|
|
своей души в один из ее самых заветных моментов <…> (курсив наш. –
Я.Б.)» [IV, 326]. Начертанное имя наделяется способностью хранить память о человеке, о его существовании. Борьба человека со смертью – это борьба с забвением, вечная жизнь возможна в памяти последующих поколений: «<…> все человеческие надписи суть эпитафии, поелику касаются момента уж прошедшего, частицы жизни уже умершей» [IV, 326]. Помимо рассуждений о надписях, Бунин умещает на пяти страницах рассказа достаточное большое количество имен. Парадоксальным образом он делает соседями имена дурочки Фени и Данте, Хеопса, Фрица, Иванова, Го- голя, Толстого, Нестора, Ефима и Прасковьи, Андромахи, Вертера, Ивана Никифоровича и Карла Великого. Имена не классифицируются по хроноло- гическому, национальному, локальному, социальному признаку. Мифологи- ческие, литературные и исторические, вымышленные и реальные персонажи становятся в один ряд. Бунин называет и перечисляет имена также, как назы- вает и перечисляет вещи, предметы при описании подробностей жизни: «все называется последовательно, и отсутствует та опорная деталь, вокруг кото- рой формируется интегральный образ» [Сливицкая, 2004: 38–39]. Любое начертание имени всегда наделяется культурной значимостью, становится хранителем культурной памяти. Однако многие частные особен- ности функционирования имени в культуре зависят и от места его написания. Не случайно Алексей Алексеевич несколько раз восклицает: «Нет, надписи на зеркалах меня всегда ужасно трогали!» [IV, 326–327]. Зеркало, являясь многофункциональным и потому частым мотивом в литературе и творчестве 23 Ср. с рассказом «Книга» (1924): «И вечная мука — вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть ис- тинно твое и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа, воплощения и сохранения хотя бы в слове!» [IV, 331]. 100 Бунина, является вещным символом памяти, а также механизма саморефлек- сии 24 – те же функции, как мы помним, выполняет и имя. Функциональное сходство не случайно. Зеркало – это «объект, создающий точное (в опреде- ленных отношениях) воспроизведение (копию) видимого облика любого предмета (оригинала) <…>» [Левин, 1988: 8]. То есть зеркало является мате- риальным иконическим знаком. Ряд примечательных наблюдений делает С.Т. Золян в статье «‖Свет мой, зеркальце, скажи…‖ (к семиотике волшебно- го зеркала)», изучая семиотику зеркальности на материале фольклора. Он го- ворит, что семиотизация образа зеркала в литературе изначально является парадоксальной, так как зеркало вопреки конвенциональной природе словес- ного знака не указывает, не обозначает, а показывает. В этом смысле «как метафору языковой семантики скорее можно рассматривать другое волшеб- ное средство – вещую, волшебную книгу» [Золян, 1988: 32]. Поэтому часто в сказках иконический знак – зеркало – может напоминать символический знак – книгу [Там же: 33]. Универсальное разрешение проблематики надписей содержится в эпи- тафиях 25 , о чем уже говорилось при сопоставлении элегий Бунина и В.А. Жуковского – они были особенно ценны для Бунина. Уже было отмечено, что в художественном мире Бунина смерть как уход духа из земного мира часто сопровождается забвением дел человека. То, что остается от него на земле после смерти – это только вещи, причем не останки умершего, а над- гробная плита, камень. Кульминацией в развитии этой темы является рассказ «Огнь пожирающий» (1923), о котором будет говориться ниже. В нем бес- страстное описание сожженного тела приведено настолько деперсонифици- ровано, что лишает умершего всяких примет человека, духа: «быстро со- скребли железными лопаточками эти неровности, кое-что похватали щип- цами, побросали все собранное в мраморный ящичек, <..> быстро понесли вон (Курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 265]. Надгробие, в отличие от мраморного 24 Подробнее о функциях образа зеркала в творчестве Бунина см.: [Созина, 1997]; [Анисимова, 2010]. 25 В этом смысле рассказ с «жанровым» названием «Эпитафия» (1900) следует рассматривать не как текст, но как изображение на надгробии. 101 ящика, никогда не остается в мире Бунина пустым, на нем всегда виден след: икона, фотография, надпись и, конечно, имя усопшего, либо же акцентирует- ся отсутствие такого следа как значимый минус-прием. Принципиально важно здесь отметить то, как четко разграничены «ти- пы» следов: портрет как иконический знак вступает в отношения взаимоза- мещения со словом – знаком-символом. Бунин при работе над «Жизнью Ар- сеньева» писал: «Жизнь, может быть, дается единственно для состязания со смертью, человек даже из-за гроба борется с ней: она отнимает от него имя Download 0.91 Mb. Do'stlaringiz bilan baham: 
|