Издательство

Le Capitole était une forteresse, hé. Analphabète! Les Romains
s'y étaient barricadés. Les Gaulois ont voulu donner l'assaut à cette
forteresse. Une nuit, ils sont arrivés en loucedé au pied des remparts
avec la panoplie du parfait assiégeant. Tout le monde roupillait à
l'intérieur du Capitole. Mais les oies qui s'y trouvaient les ont éventés et
se sont mises à crier...

C'étaient des zouaves pontificaux?

Je ne parle pas de zouaves, mais d'oies! Des oies : coin-coin!

Первая реплика персонажа не представляет особой трудности для перевода и не предполагает особых деформаций исходного текста:
— Капитолий — это крепость, неуч! Римляне забаррикадирова­
лись в ней. Галлы решили взять крепость штурмом. Ночью они вти­
харя подкрались к крепостным стенам, притащив с собой полный
«комплект отличного штурмовика». В Капитолии все дрыхли. Но
гуси, что жили в крепости, почуяли неладное и начали кричать...
Но следующая реплика собеседника (C'étaient des zouaves pontificaux? — Это были папские зуавы?) приводит переводчика в полное замешательство. Во французском тексте обыгрывается фонетическая близость форм les oies (гуси) [le: zwa] и des zouaves (зуавы) [de: zwav]. Зуавы, как известно, составляют папскую гвар-
512
дию. Омофония слов и географическая привязанность описывае­мой сцены (Рим) и вызывают у собеседника эту ответную репли­ку. Вряд ли возможно в русском языке составить игру слов со словами гуси и зуавы. Можно было бы попытаться компенсиро­вать игру французских слов иными лексемами русского языка, позволяющими омофоническую игру, но относящимися, разуме­ется, к совершенно иным семантическим категориям. В данном случае подобная компенсация недопустима, так как в оригиналь­ном тексте игра слов связана с общеизвестной легендой о том, что гуси спасли Рим, и с общеизвестным фактом, что папу рим­ского охраняют зуавы. Переводчику ничего не остается, как при­знать шах и мат и исключить из текста как игровую реплику, так и следующую, в которой автор снимает эффект омофонии: Je ne parle pas de zouaves, mais d'oies! Des oies: coin-coin! — Я говорю не о зуавах, а о гусях! Гуси! Га-га-га! — в силу их абсурдности в рус­ском языке.
Текст перевода по сравнению с текстом оригинала лишается одной весьма интересной игры слов и, разумеется, становится от этого более бедным. Однако переводчик сознательно идет на эту деформацию, для того чтобы передать остальной текст, сделать его доступным читателю. Сознавая, что перевод без всяких по­терь невозможен, и убедившись, что игра слов — привычный и достаточно частый прием автора оригинала, переводчик приходит к заключению о том, что данное опущение хоть и обедняет текст перевода, но не искажает его в целом, т.е. не создает превратное представление о тексте оригинала. В этом суть системности пере­водческой деятельности, о которой речь пойдет ниже.
Итак, переводчик, сознательно деформируя текст оригинала, действует в соответствии с выбранной стратегией перевода, в ос­нове которой лежит идея соответствия. Соответствия чему? Либо представлениям переводчика об изящной словесности, либо его пониманию потребностей читателя и его способностей понять перевод, либо нормам литературного творчества и литературным вкусам, господствующим в период его работы над переводом.
Деформация, равно как и трансформация, представляет собой сознательный, рациональный процесс преобразования исходного текста в переводе, основанный на представлении переводчика о конечной цели его работы. Деформация — это осознанное иска­жение какого-либо параметра текста оригинала, обоснованное стремлением решить глобальную переводческую задачу. Иначе говоря, деформация может быть представлена как некий такти­ческий ход в русле определенной переводческой стратегии. Если продолжать говорить о переводе в терминах военного искусства, то деформацию можно сравнить с сознательным вынужденным

17-18593
513

отходом на одном направлении для нанесения главного удара на другом.
Деформацию как сознательное переводческое действие не следует смешивать с переводческими ошибками, о которых писа­ли великие мастера прошлого: св. Иероним, Леонардо Бруни, Де Мезириак и многие другие критики перевода.