Как иностранного

Схема одноязычного общения

Речевая коммуникация, как и любая другая осмысленная деятельность, всегда имеет определенный мотив и конкретную цель, из сложного взаимодействия которых рождается смысл текста или высказывания в понимании его автора. Говорящий (или пишущий) сообщает собеседнику (или читателю) какую-то информацию, выражает свое отношение к ней, свои эмоции или стремится вызвать какие-то эмоции у получателя информации, иногда старается побудить его к какому-то действию, в том числе речевому, спросить его о чем-либо и т. д. Какова бы ни была конкретная цель автора текста, он всегда стремится воздействовать тем или иным образом на интерпретатора текста, регулируя его поведение в самом широком смысле слова (сознание, эмоциональная сфера, интенции, поступки и т. д.).

Говорящий в процессе порождения речи совершает путь от мысли к тексту, т. е. облекает свою мысль в соответствующую форму – текст. В выборе формы он руководствуется, с одной стороны, чисто субъективными экстралингвистическими соображениями (цель речевого поступка), а с другой – объективно существующими в данном речевом коллективе нормами речевого поведения. Кроме того, автор текста руководствуется и целым рядом других экстралингвистических факторов, которые в совокупности составляют ситуацию речевого общения.
Принципиально иной характер и иную направленность имеет специфика деятельности интерпретатора текста. Она заключается в том, что он проделывает как бы обратный путь, от текста к мысли, осуществляет анализ полученного текста с целью извлечения из него смысла. При этом в речевой деятельности интерпретатора, в его понимании смысла текста также играют большую роль субъективные экстралингвистические факторы: фоновые знания о предмете речи, энциклопедические знания, знания собеседника, учет опыта общения с ним и др.
Огромную роль как в деятельности автора текста, так и в деятельности его интерпретатора играет речевая ситуация. Однако если для автора текста речевая ситуация важна тем, что она определенным образом воздействует на формирование мотива и цели его высказывания, а также на выбор формы, в которую он облекает свою мысль, то для интерпретатора текста речевая ситуация важна тем, что он ищет и находит в ней дополнительные, экстралингвистические актуализаторы смысла, т. е. речевая ситуация помогает ему правильно интерпретировать текст, иногда даже восполняя определенные пробелы в его лингвистическом и экстралингвистическом опыте.
Схему одноязычного общения (речевого акта) в весьма упрощенном виде можно представить следующим образом (схема 2):


Схема 2. Схема одноязычного общения

Отправитель (автор)
информации



Получатель (адресат)
информации

Текст 2

Смысл 2

Смысл 1

Текст 1

Язык общения (русский, английский и т. д.)

В идеальных условиях общения смысл, извлеченный из текста получателем, должен быть тождествен смыслу, вложенному в текст отправителем. Однако идеальные условия – случай потенциально возможный, но маловероятный, поскольку он зависит от целого ряда субъективных характеристик участников коммуникации. Автор текста должен логически правильно выразить свою мысль, с тем чтобы текст соответствовал цели его речевого поступка. Получатель текста должен обладать такими же фоновыми и энциклопедическими знаниями, какими обладает автор текста. Более того, идеальные условия общения предполагают также совпадение психологического состояния участников коммуникации, их отношения к предмету речи, их целей, мотивов, ценностных ориентиров.

Реальные условия общения зачастую существенно отличаются от идеальных условий, что отнюдь не всегда приводит к непониманию между участниками коммуникативного акта. Это объясняется тем, что в смысловой структуре любого текста можно выделить релевантные и нерелевантные для успешной реализации данной коммуникации элементы. Коммуникативная релевантность тех или иных элементов определяется целью высказывания или текста в целом. Если получатель текста недостаточно точно и полно понимает те элементы, которые не являются релевантными для достижения общей цели коммуникации, то общение состоится, хотя в этом случае уместнее говорить о совпадении, а не о тождестве смысла для отправителя и получателя. Поэтому в реальных условиях коммуникации процесс общения считается состоявшимся, если смысл, извлеченный из текста получателем, совпадает во всех релевантных для данной ситуации общения элементах со смыслом, вложенным в текст отправителем. В остальных элементах смысла, не являющихся релевантными, совпадение может быть неполным. В качестве примера используем текст, содержащий сведения из области компьютерной техники: Для цветной печати оптимальным вариантом является использование цветного струйного принтера HP DeskJet 560, который обеспечивает достаточно высокое качество печати, цветовоспроизведения и насыщенности красок. Понимание этого текста специалистом по компьютерной технике будет по многим параметрам отличаться от понимания его любым другим специалистом. Однако в данном случае это не является препятствием для интерпретации текста, поскольку релевантные элементы смысла понятны и неспециалисту.
Другое дело, если речь идет о недостаточно точном и полном понимании интерпретатором текста релевантных для достижения общих целей коммуникации элементов. В этом случае процесс коммуникации либо вообще не состоится, либо состоится, но для этого потребуются дополнительные речевые программы, поясняющие и детализирующие суть и содержание исходного авторского текста.
Непонимание собеседниками друг друга – не редкий случай даже при одноязычном общении. Иногда факт непонимания фиксируется самим говорящим: Нет, вы меня не так поняли. Я не то хотел сказать. Вы не улавливаете мою мысль. Иногда о непонимании сигнализирует слушающий: Я вас не совсем понимаю. Я не понимаю, что вы хотите сказать и т. д. Причины непонимания при одноязычном общении могут быть различными. Например, говорящий не смог четко, правильно выразить свою мысль. Речь в данном случае идет не только о грамматической правильности (мы понимаем иногда людей, говорящих по-русски не совсем правильно, делающих грамматические ошибки, нарушающих те или иные нормы языка, правда, в определенных пределах), сколько в первую очередь о логически правильном построении высказывания. Существуют и другие причины непонимания при одноязычном общении, но все они так или иначе относятся не к самому языку и его системе, сколько к факторам внеязыкового, экстралингвистического плана. Одна из наиболее распространенных причин непонимания – наличие разного объема знаний о предмете речи у отправителя и получателя информации. Слушающий не может понять говорящего, если не разбирается в данном вопросе, не является специалистом или же не знает предыстории вопроса. Непонимание может быть вызвано и тем, что слушающий не сумел соотнести высказывание с речевой ситуацией, не увязал его со всеми факторами, характеризующими речевую ситуацию, и это помешало правильному толкованию смысла высказывания.
Роль внеязыковых факторов в реализации речевого процесса огромна. Она заключается в должной оценке самой ситуации общения, предмета речи, в снятии лексической, грамматической и коммуникативной многозначности языковых и речевых единиц, используемых в тексте, а также в восполнении тех структурных единиц текста, которые могут быть опущены в результате эллипсиса, обусловленного ситуационными условиями. В принципе, как мы уже отмечали, любой язык имеет все средства, необходимые для того, чтобы полно и однозначно выразить любое содержание, не прибегая к помощи внеязыковых факторов. Однако на практике оказывается, что наличие внеязыковых факторов почти всегда принимается во внимание обоими участниками речевого акта, дает им возможность устранить все или многие избыточные элементы речи и тем самым обеспечить более экономное использование языковых и речевых средств. Полное игнорирование внеязыковых, ситуационных факторов привело бы к устранению всякой неоднозначности, и автор сообщения был вынужден бы вынужден полностью и недвусмысленно раскрывать через языковой контекст содержание всех элементов речи, что неизбежно привело бы к чрезмерному расширению сообщения.
Действительно, наличие определенных элементов, помогающих емко, однозначно и конкретно раскрыть содержание тех или иных языковых и речевых единиц, дает возможность опускать (подвергать эллипсису) те компоненты текста, значение которых может быть извлечено из самой ситуации. Так, русское эллиптическое предложение Можно?, взятое само по себе, вне ситуации, является семантически неполным. Однако если это предложение произносит человек, стоящий по ту сторону закрытой двери, и этому предшествует стук в дверь, то данное предложение сразу же приобретает однозначный смысл и трактуется нами как Мне можно войти? В другой ситуации то же самое предложение получит иную интерпретацию. Так, если его произносит ребенок, одновременно протягивая руку к лежащей на столе конфете, то данное предложение будет истолковываться уже иначе, а именно: Мне можно взять (съесть) эту конфету? Недостающие элементы предложения, опущенные в результате эллипсиса, восстанавливаются исходя из ситуации, и лишь благодаря тому, что говорящий и слушающий однозначно воспринимают и интерпретируют эту ситуацию; становится возможным само явление эллипсиса, т. е. устранения из текста избыточных в данной ситуации языковых и речевых единиц.
Таким же образом в условиях конкретной ситуации общения происходит раскрытие значения многозначного слова или грамматического значения многозначной синтаксической конструкции. Как известно, значение многозначного слова обычно раскрывается через языковой контекст, т. е. внутрилингвистическим путем. Однако отсутствие языкового контекста зачастую может компенсироваться наличием определенной экстралингвистической ситуации. Так, например, русское многозначное слово ключ может быть с весьма большой степенью вероятности истолковано как гаечный ключ в предложении У вас есть ключ?, если его произносит сантехник, который ремонтирует кран в вашей кухне.
Не меньшую, а, пожалуй, большую роль в однозначном истолковании речевого продукта играет информация, которой располагают участники речевого акта, т. е. их знания об окружающем мире, о фактах объективно существующей действительности. Опять-таки это проявляется в способности правильно раскрывать значение многозначных единиц языка – идет ли речь о лексических или о грамматических значениях. Так, например, в предложении Весеннее солнце сменило летнее, взято из художественного текста, подлежащим, несмотря на отсутствие явных грамматических показателей, является слово летнее (солнце). Это нам становится понятным лишь благодаря знанию того экстралингвистического факта, что лето сменяет весну, а не наоборот.
Можно предположить, что наличие внеязыковых сведений у получателя информации играет роль лишь в случаях, когда речь идет о тех или иных именах собственных, исторических событиях, фактах и пр. На самом деле, наличие подобных сведений у участников речевого акта необходимо не только в упомянутых случаях, но и, по сути дела, в любом коммуникативном акте. Когда мы общаемся при помощи языка, всегда предполагаем наличие у собеседника понятий об окружающем нас мире, о пространственных, временных, причинно-следственных и прочих отношениях, т. е. знаний об объективной действительности. Понятие «языковое значение» предполагает отнесенность языковых знаков и структур к объективно существующей реальности, к предметам и понятиям окружающего мира и данным нам в опыте. Без знания этих предметов и понятий невозможна коммуникация – речь не только перестанет быть понятной, но и вообще утратит свой смысл и назначение, ибо не может быть никакого обмена информацией, если не существует самой информации; нельзя обмениваться мыслями, если не существует самих предметов мысли.
Факторы, формирующие языковую ситуацию, являются неотъемлемыми составляющими процесса речи, любого акта коммуникации. Без них речь немыслима. Чем лучше оратор, тем в большей степени он учитывает весь спектр факторов, характеризующих аудиторию. Это обстоятельство является принципиально важным для теории и практики перевода не только потому, что переводчику для понимания переводимого текста необходимо иметь определенный запас экстралингвистических знаний, но и потому, что он ни в коем случае не может рассчитывать на то, что эти знания, необходимые для понимания текста, будут одинаковыми у носителей языка текста оригинала и языка перевода. Как раз наоборот – нормальной и обычной является ситуация, когда объем экстралингвистической информации у носителей языка текста оригинала и языка перевода не совпадает – многое из того, что известно и понятно читателям или слушателям текста оригинала, оказывается неизвестным и непонятным для читателей или слушателей текста перевода. Чаще всего эти различия связаны с национальной спецификой функционирования языка и теми историческими и культурологическими фактами, которые он выражает.
Пронизывая все уровни коммуникации и языковой системы, внеязыковые факторы выступают в роли основных актуализаторов смысла, помогающих правильно интерпретировать текст, а также восполнять определенные пробелы в его структурно-языковом оформлении. На первый взгляд может показаться странным, что для понимания грамматических конструкций может потребоваться знание предмета речи, т. е. самих фактов действительности, о которых говорится в данном тексте. Однако дело обстоит именно так. Приведем лишь один пример. Допустим, в английском научном тексте нам встретилось сочетание investigation of microdocument storage system using fractional wavelength optical reading methods. Оно является ярким примером так называемой структурно-синтаксической двусмысленности, так как причастие using здесь можно отнести и к слову investigation, и к слову system. Решить, к чему оно в данном случае относится, можно только при условии знания самого предмета – никаких формально-грамматических показателей этого нет, лишь специалист может определить, какая из двух возможных трактовок допустима по смыслу. Аналогичным образом мы поступаем и со словом reading в словосочетании the man in the armchair reading a newspaper. Исходя из оценки предметного содержания фразы, мы определяем, что данное слово относится к the man, а не к the armchair не благодаря каким-либо грамматическим показателям, а лишь в силу знания того факта, что читать может только человек (the man), но никак не кресло (the armchair).