Код да Винчи

все они слишком очевидны. Вероятно, существует какое-то иное слово из
пяти букв, и связано оно с Розой и осемененным чревом. Сам факт, что

---

загадка поставила в тупик такого специалиста, как Лью Тибинг, уже
говорил о многом.
– Сэр Лью? – обратился к хозяину Реми. Он смотрел на них в зеркальце
заднего вида. – Вы вроде бы говорили, что Флит-стрит находится
неподалеку от моста Блэкфрайарз?
– Да, поезжай по набережной Виктории.
– Извините. Но я не уверен, что знаю дорогу. Ведь мы обычно ездим
только в больницу.
Тибинг выразительно закатил глаза и тихо проворчал:
– Нет, ей-богу, иногда я чувствую себя нянькой при малом ребенке.
Прошу прощения. – С этими словами он оставил Софи и Лэнгдона и начал
неуклюже пробираться к водительскому месту, чтобы поговорить с Реми
через опущенную перегородку.
Софи обернулась к Лэнгдону и тихо заметила:
– А ведь никто не знает, что мы с вами в Англии, Роберт.
Лэнгдон понимал, что она права. Полиция Кента проинформирует
Фаша, что в самолете беглецы не обнаружены, и тогда тот будет думать,
что они остались во Франции. Мы теперь невидимки. Благодаря трюку,
придуманному Тибингом, они получили самое драгоценное – время.
– Фаш так легко не сдастся, – продолжала меж тем Софи. – Слишком
зациклился на вашем аресте.
Лэнгдон старался не думать о Фаше. Софи обещала сделать все, что в
ее силах, чтоб доказать невиновность Лэнгдона, когда все это закончится.
Но он уже начал опасаться, что дело совсем не в ложных обвинениях. Фаш
вполне может оказаться участником этого заговора. И хотя Лэнгдон
представить не мог, какая связь существует между судебной полицией
Франции и поисками Грааля, он чувствовал: слишком много было сегодня
совпадений,
указывающих
на
личную
заинтересованность
и
осведомленность Фаша. Фаш очень религиозен. И он хочет повесить эти
убийства на меня. Но Софи спорила с Лэнгдоном, доказывая, что Фаш
заинтересован лишь в его аресте. Ведь, в конце концов, против него немало
улик. Мало того, что имя Лэнгдона было выцарапано на полу в Лувре, мало
того, что о встрече с ним упоминалось в календаре Соньера. Выяснилось
также, что Лэнгдон солгал о своей рукописи, а потом еще и ударился в
бега. Между прочим, по предложению Софи.
– Роберт, мне действительно жаль, что вы оказались замешанным во
все это, – сказала Софи и положила ему руку на колено. – И все же я рада,
что вы здесь.
В последнем комментарии усматривался скорее прагматический,

---

нежели романтический оттенок, но Лэнгдон вдруг ощутил, что их
связывает нечто большее, и устало улыбнулся Софи.
– От меня больше проку, когда я как следует высплюсь.
Какое-то время Софи молчала.
– Мой дед велел доверять вам. Я рада, что хоть раз послушалась его.
– Но мы с ним даже не были знакомы.
– Это не важно. Мне кажется, вы сделали для меня все, о чем он только
мог мечтать. Помогли найти краеугольный камень, объяснили, что такое
Сангрил, рассказали о смысле того ритуала в подвале. – Она на секунду
умолкла. – И знаете, сегодня я вдруг почувствовала себя ближе к деду, чем
была все эти долгие годы. Он очень бы этому порадовался.
В отдалении, на горизонте, в туманной дымке начал вырисовываться
Лондон. Некогда над этим пейзажем доминировали Биг-Бен и Тауэрский
мост, но теперь их сменило «Око Миллениума» – колоссальное
ультрасовременное колесо обозрения высотой в добрые пятьсот футов, с
которого открывался захватывающий вид на город. Как-то раз Лэнгдон
даже хотел прокатиться на колесе, но вид кабинок-капсул не внушил
доверия. Они напомнили ему маленькие саркофаги, и он предпочел
остаться на земле и любоваться видами с продуваемой всеми ветрами
набережной Темзы.
Тут он почувствовал, что рука Софи легонько сжала его колено. Глаза
ее возбужденно блестели.
– Как думаете, что следует сделать с документами Сангрил, если,
конечно, мы найдем их? – спросила она шепотом.
– То, что думаю я, значения не имеет, – ответил Лэнгдон. – Дед передал
криптекс вам, стало быть, вам и решать. Делайте то, что подсказывает вам
сердце.
– Мне хотелось бы знать ваше мнение. Ведь, очевидно, вы написали в
своей книге нечто такое, что привлекло внимание деда, вызвало доверие к
вам. Поэтому он и назначил вам встречу. А такое с ним случалось крайне
редко.
– Может, он просто хотел сказать, что все написанное мной ошибочно.
– Тогда зачем дед велел мне найти вас, если не одобрял ваших идей?
Скажите, в той рукописи вы высказывались в пользу того, что документы
Сангрил следует предать огласке? Или же сжечь на костре?
– Ни то ни другое. Я не высказывал суждений об этом. В рукописи речь
идет лишь о символах священного женского начала, прослеживается вся их
иконография на определенном отрезке времени. И не мне решать, должен
ли Грааль оставаться для всех тайной или же документы следует

---

обнародовать.
– Но раз вы пишете об этом книгу, значит, все же хотите поделиться
информацией?
– Существует огромная разница между чисто гипотетическим
обсуждением альтернативной истории Христа и… – Он умолк.
– И чем?
– И представлением миру тысяч древних документов в качестве
научного доказательства того, что Новый Завет лжет.
– Но вы же сами говорили мне, что Новый Завет – фальшивка.
Лэнгдон улыбнулся:
– Софи, всякая вера на этой земле основана на фабрикации. Это
подпадает под само определение веры как таковой. Что есть вера, как не
принятие того, что мы лишь считаем непреложной истиной, того, что мы
просто не в силах доказать?.. В любой религии Бог описывается через
метафоры, аллегории и преувеличения разного рода. В любой – от древних
египтян до современных воскресных школ. Метафора есть не что иное, как
способ помочь нашему сознанию принять неприемлемое. Проблемы
возникают, когда мы начинаем воспринимать метафоры буквально.
– Так вы за то, чтобы документы Сангрил оставались спрятанными?
– Я историк. Историк всегда против уничтожения документов. И мне
бы очень хотелось, чтобы у теологов было больше информации для
исследования и понимания необыкновенной жизни Иисуса Христа.
– Значит, вы против и того и другого?
– Разве? Библия является главным путеводителем в жизни миллионов
людей. Точно так же, как Коран, Тора и Пали являются путеводными
звездами для людей других верований. Если вдруг окажется, что
найденные нами документы противоречат священным историям исламских
или языческих верований, буддийской и иудаистской веры, должны ли мы
обнародовать их?.. Должны ли размахивать флагом и говорить буддистам,
что у нас есть железные доказательства того, что Будда появился вовсе не
из цветка лотоса? Или что Иисуса родила вовсе не девственница путем
непорочного зачатия? Ведь истинно верующие всегда понимали, что
истории эти – сплошная метафора.
Софи посмотрела на него скептически.
– А мои друзья, люди глубоко верующие, считают, что Христос
действительно ходил по воде, действительно умел превращать воду в
вино, действительно родился от непорочной девы.
– Но это лишь подтверждает мои высказывания, – заметил Лэнгдон. –
Религиозная аллегория постепенно стала частью реальности. Плотно и

---

неразрывно вплетена в нее. И помогает миллионам людей жить в этой
реальности, мириться с ней и становиться лучше.
– А тут вдруг выяснится, что эта их реальность – фальшь. Что они
заблуждались.
Лэнгдон усмехнулся:
– Ну, заблуждались они не больше, чем какая-нибудь помешанная на
математике шифровальщица, свято верящая в воображаемое число «i»
лишь на том основании, что оно помогает разгадывать коды.
Софи нахмурилась:
– Это нечестно!
Они помолчали.
– Так о чем вы там спрашивали? – сказал Лэнгдон.
– Уже не помню.
Он улыбнулся:
– Всегда срабатывает безотказно.

---