Курсовая работа по дисциплине «Современный литературный процесс» на тему: «Реализация в творчестве В. О. Пелевина элементов художественной концепции постмодернизма»

1.2 Русский литературный постмодернизм на современном этапе

К 90-м годам в русском постмодернизме уже образовался ряд собственных литературных штампов, из-за которых авторы-постмодернисты оказались в ситуации самоповторения, что потенциально губительно для течения по определению авангардного, по этой причине русские постмодернисты все больше обращаются в сторону других гуманитарных дисциплин, чей потенциал еще не исчерпан с постмодернистской точки зрения: культурология, история, философия преображают литературу постмодернизма расширяют ее границы и обогащают язык, а также ведут к обретению многомерности культурфилософского мышления и динамичности истины.

В постсоветской России постмодернизм отмечен и внетекстовыми проявлениями творческих групп «Митьки»[49] и «Орден куртуазных маньеристов»[20], которые во время своих концертов, перформансов и телевизионных выступлений смогли создать себе игровой имидж оригинального поведения и образа жизни. Эти объединения в своем творчестве пародируют интеллектуальный снобизм, бескультурье, порочность, в то же время пропагандируют веселье, простоту, игру и любовь… В силу наличия у этих объединений достаточно четкой философско-этической программы и обширное количество сторонников и последователей, многие культурологи выделяют их в отдельные течения постмодернизма.
В новых произведениях постмодернистов появляются мотивы прощания с ушедшей эпохой. Так скажем в романе Виктора Пелевина «Generation П» [37] за сарказмом и иронией просматриваются меланхолия и грусть, грусть о том, что пусть ушедшее и не было идеальным, но то, что пришло ему на смену во многом не вызывает ожидаемого оптимизма.
Как бы ни относилась к постмодернизму постсоветская критика, произведения Российских авторов, пишущих в этом направлении, переведены на десятки мировых языков, а это говорит о том, что некоторые из этих авторов, возможно станут новой классикой русской литературы и уже сейчас они входят в мировой фонд художественного искусства.
Даже сейчас, спустя уже, как минимум полвека, с момента становления постмодернизма, в России мнения культурологов, искусствоведов и литературных критиков остаются диаметрально противоположными. Многие из них называют постмодернизм «новой агрессивной идеологией»Е. Чижова[48], «кризисомкризисности» Л. Баткин[2], «взбаламученной культурой маленьких правд» В. Лютый[18] и т. д. Считают, что постмодернизм — это культура тотального распада, иронии, упадка, отсутствия дальнейшего пути и дефицита собственных идей.
Сторонники же, в свою очередь, наоборот заявляют о плодотворности постмодернизма, как об очистительном огне мировой мысли и культуры. Для того чтобы появилось что-то новое нужно освободить для него место от старого. Постмодернизм выявил противоречия в культуре и разоблачил идеи и концепции, которые являясь заведомо несостоятельными тем не менее долгое время паразитировали в культуре и искусстве.
Но тем не менее и в русском постмодернизме мы зачастую можем наблюдать каноничное слияние массового и элитарного культурных кодов. По мнению В. Курицына в результате такого слияния круг читателей Пелевина оказывается очень широким. «Пелевин возвращает русской литературе главное ее достоинство — читателя. Пелевина читают люди которые:
а) не брали в последние годы в руки никаких книг, кроме телефонных;
б) являются социально и эстетически активными членами общества… Презрительные технические интеллектуалы старой закваски и их ровесники «хиппари», которые последней литературной новостью до сих пор считали «Лолиту»… Мальчики и девочки «поколения Икс», дети компьютерной реальности… Кастанеду, Берроуза и Маккену они проштудировали вполне добросовестно, как советские студенты историю КПСС, но заподозрить их в интересе к современным русским книгам было бы до Пелевина весьма затруднительно. А томик Чапаева они передавали друг другу по цепочке, как в «раньшие времена». Читают литературные критики, провозгласившие «крушение русского Литературоцентризма и смерть русской литературы»[9].
В русской литературе постмодернизм не опровергал модернизм (классику) это до него сделали соцреалисты, поэтому русский постмодернизм можно даже назвать постсоцреалистом, потому же в нем на самом деле довольно мало от классики куда меньше чем у западного постмодернизма от модернизма именно потому, что в нем не было этого промежуточного звена в виде соцреализма.
Как мы знаем, весь русский постмодернизм, в отличие от западного развивался в андеграунде и распространялся преимущественно самиздатом, поэтому массовой культурой не мог быть.
С конца 80-х появляются яркие русские «нелинейные» романы. Так например сложное сочетание структурных принципов характеризует «Чапаев и Пустота»[31] Виктора Пелевина.
Текст, с одной стороны, отражает использование традиционного в постмодернизме структурного принципа соединения несвязанных между собой историй, но, с другой стороны, эти истории (их в романе четыре) представляют собой цепочку кошмаров, движущихся по порочному кругу, по горизонтали некоего лабиринта с неизменной катастрофой в каждом тупике, но при этом для героев сохраняется возможность вырваться из его плоскости.
Кажется, что состояние счастья совсем не свойственно героям современной романистики, а уж тем более в традиции русской литературы. Так, в романе «Кысь»[44] Татьяны Толстой счастье русского человека является невозможным из-за некой необузданной ментальности, когда его становится все больше и больше, а в противном случае, становится скучно. Невозможность счастья русского человека весьма любопытно описана в рассказе «Щель» Виктора Ерофеева- «Щель — основная причина извечной русской неудовлетворенности, ненасытности, неприхотливости, требовательности и лени. Лучший мифический образ русской души — помещик Обломов. Он красиво и правильно проспал целую жизнь. Пробовал влюбиться — не получилось. Любовная энергия ушла через щель. Через щель уходит вся жизненная энергия. В щель забивается весь мусор мира. Чтобы сберечь энергию, нужно подолгу спать. Русской душе нужен покой. Русская душа никогда не обретет покоя»[72]. Долго и витиевато отсутствие счастья, в том числе и в русской литературе, исследует Дмитрий Галковский, через призму творчества Василия Розанова, в своем романе «Бесконечный тупик…» [73] На первый взгляд, Виктору Пелевину также свойственна некая инфернальность, призрачная метафора безысходности и тупика, но при более внимательном чтении всегда находятся, пусть порой весьма специфические (и даже радикальные) но, всегда действенные способы преодоления кризисного состояния.
Герои Пелевина в своем стремлении выбраться из ментально гнетущего, безвоздушного пространства политики, официальной идеологии, массовой культуры всего того, что составляет абсурд социального существования, всегда так или иначе, приходят в сферу трансцедентального эзотерического и метафизического. Для Пелевина прежде всего важен сугубо гуманистический фактор ценности личности человека перед социальными ценностями и борьба с повсеместным растворением индивидуальности в массовом. Бегство героев Пелевина от «мы» к «я», а затем от «я»к «ничто»- пустоте, зачастую описано в форме измененных состояний сознания: галлюцинации, фантазии, мираже, иллюзии, сны, транс. Достигаемых при помощи медитативных практик, религиозных учений, психотропных препаратов, компьютерных игр и виртуального пространства.
Романы Пелевина объединяет общая философская проблема поиска идентичности личностью, страной заблудившейся в кругу исторических ошибок и ложных целей. Хаос трактуется в иных категориях (никогда не бытовых и узко криминальных, семейных, как это происходит в массовой литературе). В частности, категориях мнимости, существования/ отсутствия реальности, возможностей ее ложного моделирования, а также метафизической пустоты, заполненной ложными абсолютами. С этим связана модель традиционного у Пелевина героя: запутавшегося человека, потерявшего ориентиры идентификации в эпоху смены культурных парадигм, осмысление образовавшейся пустоты происходит посредством буддизма, «Чапаев и Пустота» [31] нумерологии «Числа» [34] и ложное божество «Поколение П» [37].
Над поиском абсолюта/счастья у Пелевина рано или поздно задумываются все и простые, рабочие трактористы и бандиты новые русские и банкир и копирайтер…
В конечном итоге все разногласия и по сей день сводятся к полемике о том, разрушает ли постмодернизм эстетику и самобытность русской культуры, либо же вносит в нее уже необходимые для дальнейшего существования изменения. Многие критики называют авторов –постмодернистов расхитителями литературных гробниц и творческими вампирами (проводят аллюзии между Виктором Пелевиным как автором и вампирами из романа «Empire V»[40]) и резко отделяют эстетику от этики. В укор постмодернизму ставят то, что он «живет за счет» великих деятелей прошлого… Но имеют ли под собой объективную почву все эти обвинения? Ведь так или иначе, весь ход истории неразрывен, и каждому научному открытию или культурному феномену предшествовал некий подготовительный этап, из которого новое черпало вдохновение, знания и энергию…
Российскому постмодернизму также свойственны и своеобразные черты. Если западное его направление есть результат творческих исканий интеллектуалов, стремящихся пересмотреть стили, концепции и ценности эпохи модерна в духе демократического культурного плюрализма, интеллектуальной игры, то российский постмодернизм первоначально был нацелен на преодоление социокультурных, идеологических, моральных противоречий, связанных с переходом общества от тоталитаризма к демократии.
В данной главе нашего исследования мы выявили основные черты и типологические особенности русского постмодернизма в современной литературе. О том, как эти черты проявляются в творчестве В. Пелевина повествует вторая глава данного исследовательского проекта.