Курсовая работа по современному русскому языку субстантивация различных частей речи( на материале афoризмов) Направление образования 5120100 Филология и обучение языкам

ГЛАВА 1. СУБСТАНТИВАЦИЯ В ЯЗЫКОЗНАНИИ
1.Из истории изучения языковой природы афоризма
Афоризмы (греч.) – краткие, отрывистые фразы, заключающие в сжатой, удобной для запоминания, форме какую-нибудь определенную мысль, сентенцию, обобщение и т.п. Афорис т и ч е с к а я м а н е р а п и с а н и я и р е ч и означает сжатый, отрывистый способ выражения мыслей.
А ф о р и з м ы или краткие поучительные изречения особенно были любимы в повествовательной литературе эпохи Возрождения и вместе с заимствованными сочинениями они распространились и в России. Так, например, особенно обильным афоризмами является “Разговор Соломона с Морольфом”, где почти исключительно оба разговаривающие лица обмениваются афоризмами. То же самое мы замечаем в русских повестях, перешедших к нам с Востока и Запада: так, например, множество афоризмов мы встречаем в повести “Синагрип царь Адоров и Наливския страны”, где поучение премудрого Акира сыну состоит из афоризмов. На Западе афористические разговоры Соломона с Морольфом обращались особой статьей, – в России то же случилось с поучением Акира, которое выделено было из рассказа и обращалось как самостоятельное целое, обогащаясь новыми изречениями практической мудрости и пословицами. Афоризмами говорят тоже лица других заимствованных рассказов, напр. в “Александрии”. Пор высказывает такую мысль: Нет на земле радости, где не принялось бы жалости. Афоризмы, однако, явились в России не только в это позднее время; в XVII веке они стали только выделяться из общих рассказов, как самостоятельный литературный сборник, но уже давно были в обращении: в доказательство этого стоит только припомнить себе богатое такими изречениями “Моление” Даниила Заточника.
Пословица – сжатое, общеупотребительное изречение, живущее в народной речи. Содержание пословиц настолько разнообразно, что дать их определение на основании этого признака едва ли возможно; обыкновенно – это общее суждение или наставление, относящееся к какой-нибудь стороне жизни.
Форма пословиц – если не считать ее обязательной афористической краткости – также не представляет собою чего-либо постоянного. “Формальная двучленность” пословицы может считаться ее отличительным признаком только при сравнении с поговоркой. Пословица двучленна, как всякое логическое предложение, а поговорка – одна часть суждения, напоминающая о нем – всегда одночленна.
Наиболее характерный признак пословицы – ее роль в обиходе, ее употребление. По происхождению пословица аналогична с другими элементарными произведениями народного творчества: личные и групповые моменты связаны в ее создании неразрывно: меткое определение, удачное сравнение, сжатая и ясная формула могут принадлежать одному человеку, но в состав народной речи вводит их только употребление в аналогичных случаях: в этом только смысле и верно замечание В.И. Даля, что пословица “не сочиняется, а рождается сама”. С этой точки зрения нет разницы между пословицей, перешедшей в речь из Библии или из басни И.А. Крылова, и чисто народной пословицей, происхождение которой неизвестно: как та, так и другая стала пословицей лишь с тех пор как ее можно найти в обороте, с тех пор как она, можно сказать, п о т е р я л а а в т о р а и сделалась элементом народной речи и народного мышления. Поэтому не представляют собою пословиц ни изречения И.В. Гете, долженствовавшие, по его мысли, стать пословицами (в “Sprüche in Reimen”), ни такие афористические стихи, как, например, Блажен, кто смолоду был молод, ни даже такие совершенные подделки под строй и дух народной пословицы, какие встречаются у князя В.Ф. Одоевского (Две головни и в чистом поле дымятся, а одна и на шестке гаснет); нет пословицы там, где прибавляют, “как сказал такой-то”.
С другой стороны, едва ли можно согласиться с Э. Тэйлором 1) (“Первобытная культура”, 1, 81), что “период действительного роста пословиц пришел уже к концу, и составление новых было бы безжизненным подражанием”*1). “Сделать” пословицу действительно нельзя, но она часто сама “делается” на наших глазах, переходя со страниц книги в живую речь. Не подлежит сомнению, однако, что и на пословицах отражаются судьбы народного творчества, и они по многообразным причинам создаются теперь реже и – как указал Ф.И. Буслаев – принимают иной характер.
С литературной стороны происхождение пословицы может быть различно: она или слагается самостоятельно, в виде общего суждения, выведенного из опыта и наблюдения, или является сокращением, “сгущением” (А.А. Потебня, М. Лацарус) более сложного поэтического произведения – басни или рассказа. Последний случай может, в свою очередь, явиться в разных формах: берется отдельная типичная – обыкновенно заключительная – фраза из целого рассказа, служащая намеком на его содержание (Мы пахали) *2), или все существенное содержание его вносится в одно предложение (Куда конь с копытом, туда и рак с клешней – сжатый рассказ о том, как ковали коня, а рак подставил свою клешню, чтобы и его подковали*3)).
Форма обобщения данных пословиц может быть различной и в другом отношении: пословицей может стать или изображение конкретного случая (Бил цыган мать, чтобы жена боялась) – и тогда мы имеем дело с поэтическим произведением, или отвлеченная формула (Береги честь с молоду, а здоровье под старость) – произведение прозаическое. Бывают случаи, когда прозаический или поэтический характер пословицы зависит от ее употребления в буквальном или переносном смысле.
Вышла ли пословица из более сложного поэтического произведения или из логической работы обобщающего ума, она во всяком случае является для мысли заместителем обширного содержания, сгущенного в ней. По удачному замечанию В. Шерера (“Poetik” [1886]), пословица в древности не существует вне применения, т.е. вне подведения определенного случая под общее правило. Пословица – один из первых видов обобщения; она экономизирует силу, и в этом ее чрезвычайное значение для “первобытного ума”. Он находит в ней готовую формулу нравственного поведения, практическое указание, подходящее определение, житейский приговор. Говорящему, по замечанию Ф.И. Буслаева, “уже не нужно было трудиться в приискании приличного выражения для того нравственного закона, который берет он в основание при решении какого-нибудь частного случая. Стоило только вспомнить пословицу, а она сама, как общая мысль, невольно приходила на ум, вызываемая житейскими делами. Таким образом слагалось само собой нравственное умозаключение, как скоро при частном случае или частной посылке припоминалась относящаяся к нему пословица, т.е. общая мысль или большая посылка”. Консервативная первобытная мысль, усматривающая критерий истины не в согласии с разумом, а в исконности, окружает пословицу ореолом нерушимого предания, догмата, заповеданного прежними поколениями в руководство потомкам: Пословица не даром молвится или век не сломится, Без пословицы не проживешь, На пословицу ни суда ни расправы. Происхождение пословицы из песен (песня “А и горе-гореваньице” вся состоит из пословиц), сказок, исторических событий показывает, как быстро эта форма народной поэзии превращалась из частного случая в общепризнанное наставление и, переходя из уст в уста, переживала века, находя самые разнообразные применения в жизни народа и отдельных личностей. Пословица не имела обрядового значения, но всегда была признаком мысли, ума и, может быть, в глубокой древности вела свое происхождение от “вещих мужей”.
Пословицы обнимают все стороны народной жизни – религию, культ и натурфилософию, внешний быт, право, суд и общественный строй, мораль, практические приемы, семейную жизнь. Здесь и календарь, и агрономические указания, и юридические формулы, и приметы.
Теория литературы получает от пословиц интереснейшие образцы народного творчества, стоящего на переходной ступени между словом и эпосом. Форма пословицы обыкновенно несвободная, складная, мерная, что достигается разнообразными приемами – ритмом, аллитерацией, параллелизмом, рифмой. Изучение внешней структуры пословицы дает разнообразные данные для суждения о первобытной ритмике, о влиянии формы на содержание и т.п. Так, в русских пословицах мы находим не только примеры аллитерации, теперь уже чуждой нашей поэтической речи (Два сына да сам в силе, Ехала кума неведомо куда), но и образцы движения мысли за формой (Невинно вино, виновато пьянство), давшие Ф.И. Буслаеву повод заметить.