«Литературно-публицистическое наследие Сергея Довлатова»
Download 73.81 Kb.
|
kursovaya. dovlatov. bottaeva
- Bu sahifa navigatsiya:
- Факультет журналистики
- Краснодар
|
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение Высшего образования «КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (ФГБОУ ВО КубГУ) Факультет журналистикиКафедра публицистики и журналистского мастерства КУРСОВАЯ РАБОТАПо дисциплине «История отечественной журналистики» На тему: «Литературно-публицистическое наследие Сергея Довлатова» Студентка Боттаева С.С. 2 курс ОФО, Направление 42.03.02 Журналистика Научный руководитель: Лучинский Ю.В. оценка за курсовую работу: дата и подпись Краснодар2017г. СОДЕРЖАНИЕ Введение………………………………………………………………….….…..3 Формирование творческой биографии Сергея Довлатова…........................5 Особенности становления творческого метода Довлатова……………5 Критический пафос текстов Довлатова, вышедший в самиздате……………………………………………………………….....13 Своеобразие творчества Довлатова в эмигрантский период.……………16 Журнал «Новый американец» и проблемы адаптации Довлатова в эмиграции………………………………………………………………....16 Восприятие творчества Довлатова в эмиграции и на Родине...............22 Заключение………………………………….………………………………….25 Список использованных источников…………………………………..……..27 ВВЕДЕНИЕ
Многие советские литераторы столкнулись с жёсткой цензурой, с невозможностью печататься на родине, многие покинули страну, чтобы дать право на существование своему творчеству. Довлатов был в их числе. Он выбрал эмиграцию и занял свою нишу в мировой литературе. Актуальность курсовой работы. Творчество Сергея Довлатова привлекательно для современных авторов, поскольку в его произведениях создан своеобразный и уникальный художественный мир. Объект исследования – творчество Сергея Довлатова в контексте становления его творческой личности. Предмет исследования – литературно-публицистическое наследие и индивидуальный творческий метод Довлатова: художественный мир, воплощение авторской позиции, восприятие читателем. Цель работы – исследовать литературно-публицистическое наследие Сергея Довлатова, особенности его мировоззрения, творческого метода и стиля. В связи с этим задачи нашей работы видятся в следующем: 1) проанализировать особенности мировоззрения Довлатова; 2) обозначить основные принципы творческого метода и стиля Довлатова; 3) выявить влияние эмиграции на творчество Довлатова; 4) сравнить восприятие наследия Довлатова отечественным и западным читателем. У этой проблемы есть следующие аспекты рассмотрения: философский, психологический, биографический и литературоведческий. Методы исследования: структурно-типологический, биографический. Материалом нашего исследования является художественная проза и публицистика, все произведения и статьи писателя, а также его письма, интервью, мемуарная литература и статьи о нём. Характеризовать особенности мироощущения Довлатова пытаются многие критики. Об этике писателя размышляют В. Бондаренко, Н. Елисеев. Раскрытию особенностей творческого процесса Довлатова много внимания уделяет И. Сухих в своей книге «Сергей Довлатов: время, место, судьба». О читательском восприятии прозы Довлатова и созданного им жанра "романтического анекдота", о становлении личности писателя и его зависимости от тенденций эпохи 60-х годов пишет В. Кривулин. Коммуникативные особенности прозы Довлатова также характеризуют Н. Елисеев, И. Бродский и др. То, что писатель обладал экзистенциалистским взглядом на мир, отмечают И. Сухих, В. Топоров, И. Серман, И. Бродский и др. О юмористичности мировоззрения Довлатова писали Н. Выгон, П. Вайль и А. Генис, И. Сухих. Замечено И. Сухих и З. Абдуллаевой, что в мировосприятии и творчестве Довлатова сочетаются чувство юмора и чувство драмы. О связи юмористического мироощущения с особенностями писательского таланта размышляют И. Сухих, П. Вайль и А. Генис. Научная новизна работы проявляется в том, что творческое наследие Довлатова рассматривается как система его мировоззрения. Делаются попытки уточнения некоторых аспектов творчества Довлатова. Значимость нашей работы состоит в том, что результаты проведенного исследования могут быть использованы в журналистских практиках, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы XX века и современному литературному процессу. 1 Формирование творческой биографии Сергея Довлатова 1.1 Особенности становления творческого метода Довлатова Биография писателя – это то, что определяет в его творческий метод и основные проблемы произведений, взгляды и суждения формируются под влиянием тех или иных событий в жизни творца. Жизнь писателя неотъемлемо связана с его творческой деятельностью. Не является исключением и Довлатов, поэтому уделим внимание ключевым событиям его непростой жизни. Никто не сумел описать её лаконичнее и лучше него самого: «Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что. Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой…». Писатель родился 3 сентября 1941 года в Уфе в семье театрального режиссёра Доната Исааковича Мечика и актрисы, а впоследствии корректора Норы Степановны Довлатовой. В 1944 году семья возвращается в Ленинград из эвакуации, а в 1949 отец писателя уходит из семьи. В 1959 году Довлатов поступил на отделение финского языка филологического факультета Ленинградского государственного университета, но спустя два года был отчислен за неуспеваемость. За время учёбы у Сергея Довлатова завязалось общение с молодыми ленинградскими поэтами Иосифом Бродским, Анатолием Найманом, Евгением Рейном, а также с писателем Сергеем Вольфом. В 1962 году, Довлатова призывают в армию, он прослужил до 1965 года в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. Об армейском периоде жизни он вспоминал с содроганием: «И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду… <…> Мир был так ужасен. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие…. Но жизнь продолжалась. Соотношение добра и зла, горя и радости – оставалось неизменным. В этой жизни было что угодно. Труд, достоинство, любовь, разврат, патриотизм, богатство, нищета. В ней были карьеристы и прожигатели жизни, соглашатели и бунтари, функционеры и диссиденты. Но вот содержание этих понятий решительным образом изменилось. Иерархия ценностей была полностью нарушена. То, что казалось важным, отошло на задний план. Мое сознание вышло из привычной оболочки. Я начал думать о себе в третьем лице. Когда меня избивали около Ропчинской лесобиржи, сознание действовало почти невозмутимо: «Человека избивают сапогами. Он прикрывает ребра и живот. Он пассивен и старается не возбуждать ярость масс…». Кругом происходили жуткие вещи. Люди превращались в зверей. Мы теряли человеческий облик – голодные, униженные, измученные страхом. Мой плотский состав изнемогал. Сознание же обходилось без потрясений. Если мне предстояло жестокое испытание, сознание тихо радовалось. В его распоряжении оказывался новый материал. Голод, боль, тоска – все становилось материалом неутомимого сознания. Фактически я уже писал. Моя литература стала дополнением к жизни. Дополнением, без которого жизнь оказывалась совершенно непотребной. Оставалось перенести все это на бумагу…». [1]. Перемена, произошедшая в Довлатове, была очевидна и окружающим. Иосиф Бродский после смерти писателя писал о его возращении со службы [10]: «Вернулся он оттуда, как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде». После службы Довлатов поступает на факультет журналистики ЛГУ. Журналистская деятельность Довлатова начинается с работы в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям". Со временем Довлатов заводит знакомства в среде литераторов и журналистов. В 1972 году Довлатов переезжает в Таллин и начинает работать корреспондентом в местной газете «Советская Эстония». Затем он работал в газете «Вечерний Таллин». В то же время он посылал рецензии в журналы «Нева» и «Звезда». В этот период Сергей Довлатов пытался напечатать в издательстве «Ээсти Раамат» сборник «Городские рассказы», но по приказу из КГБ Эстонской ССР, набор книги был уничтожен. В 1976 г. писатель вернулся в Ленинград и был принят в штат журнала "Костёр". С конца 60-х публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы в западных журналах "Континент", "Время и мы". За это писателя исключили из союза журналистов СССР. Довлатов позже вспомнит то время в интервью Виктору Ерофееву [13]: «Короче говоря, началась невозможная жизнь. Представьте себе — в Ленинграде ходит такой огромный толстый дядя, пьющий. Печатается в «Континенте», в журнале «Время и мы». Участвует в литературной жизни, знаком с Бродским. Шумно везде хохочет, говорит какие-то глупости, ведет вздорные антисоветские разговоры и настоятельно всем советует следовать его примеру. И если существовал какой-то отдел госбезопасности, который занимался такими людьми, то им стало очевидно; надо либо сажать, либо высылать. Они же не обязаны были знать, что я человек слабый, и стойкий диссидент из меня вряд ли получится...» Довлатовым интересовались сотрудники КГБ. В ходе профилактической беседы ему были заданы некоторые вопросы, а также поступило «предложение» уехать из страны. В августе 1978 года писатель уехал в эмиграцию вместе с матерью. Они летели через Варшаву, Будапешт, Вену, и оттуда - в США. В эмиграции Довлатов стал работать на радио «Свобода» - выходила его авторская передача «Писатель у микрофона». В ней он рассказывал обо всём: о морали и культуре, о людях разных профессий, о новых эмигрантах, о том, «кому на Руси жить хорошо», о знаменитых современниках – практически ничего из окружавшего его мира не осталось без комментария. Писатель издавал либеральную эмигрантскую газету "Новый американец", а в период с 1980-го по 1982-й был ее главным редактором. Активно выпускаются его книги - "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. Довлатов пользовался популярностью у читателей, печатался в престижном журнале "New-Yorker", став вторым после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом знаменитом издании. Больше никому из русских литераторов не удалось повторить этот опыт. За двенадцать лет жизни в эмиграции вышло двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. А на родине Сергея Довлатова знали лишь по самиздату и работе на радио "Свобода". Несмотря на успех в Америке писатель лелеял мечту вернуться хоть ненадолго в родной Ленинград, но этой мечте не суждено было сбыться. Сергей Довлатов умер в возрасте 49 лет 24 августа 1990 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности, в машине скорой помощи по дороге в больницу. Похоронен в Нью-Йорке на кладбище "Маунт Хеброн" в районе Куинс. Биография писателя, жизненные трудности нашли отражение в его творчестве, оказали на него огромное влияние. На протяжении всей жизни Довлатова журналистика и литература шли бок о бок. Писатель привнёс много литературы в публицистику. И теперь невозможно представить Довлатова-журналиста без Довлатова-писателя, и – наоборот. Творческий метод – это система принципов, на основе которых автором создаётся художественная реальность. Методы, образующие художественную систему можно назвать продуктивными, те же, что образуют лишь одно литературное направление – непродуктивными. Каким был творческий метод Сергея Довлатова, сказать трудно, но ясно одно – он был уникальным. В нём проявилось новаторство, создан был определённый жанр – литературный анекдот, в котором писатель превращается в рассказчика. «Довлатов первым разглядел произведение искусства в бытовом (литературном) анекдоте — и стал писателем. И стал основоположником жанра. И дальнейший (увы, безрадостный) расцвет этого жанра, равно как и тот неоспоримый факт, что бесчисленные подделки под Довлатова не дотягивают до оригинала, доказывают, что писателем он стал хорошим», - вспоминает Виктор Топоров [22]. И это правда, ведь до Довлатова не находилось в литературе автора, который сумел бы вести такой непринуждённый диалог с читателем. Ситуации в произведениях изложены с неповторимой иронией в адрес времени и современного общества и удивительной доступностью для аудитории. Герои его произведений были нам знакомы, словно Довлатов описывает какого-нибудь нашего соседа, слова и мысли, высказанные рассказчиком, перекликались с нашими собственными, а поступки – воспринимались нами с сочувствием и пониманием. Объясняется это просто: Довлатов писал о нас с вами, о себе, о людях своего времени. Да, где-то приукрасил, но суть того поколения и дух времени остались нетронуты. Лев Лосев писал: «Есть такое английское выражение «lager than life», «крупнее, чем в жизни». Люди, их слова и поступки в рассказе Довлатова становились «lager than life», живее, чем в жизни». [15]. Довлатов был настоящим мастером слова, ошибочно думать, что свои статьи и рассказы он писал, запросто пересказывая реальность. Каждое слово было выверено, каждое – занимало своё место в произведении, каждая деталь – необходима. Лосев отмечал: «Лучшие слова в лучшем порядке» — это проза, это довлатовское искусство рассказа. Довлатов был абсолютно профессиональный литератор, то есть он знал, как мучительно добываются лучшие слова и каких трудов стоит найти для них лучший порядок. В одном интервью он говорил: «Десятки раз я слышал от умных и серьезных людей один и тот же довольно глупый и бесполезный совет: «запиши точно, слово за словом, свои устные рассказы, и у тебя будет готовая проза». Только сами рассказчики знают, какое это глубокое заблуждение». И Довлатов называет имена двух прославленных писателей, каждый слыл в своем кругу непревзойденным рассказчиком и каждый до болезненности трудно писал свою безупречную прозу — Шервуд Андерсон и Евгений Шварц» [15]. Отдельно стоит сказать и о стиле Довлатова. То, что он был великолепным стилистом, бесспорно. Это читается в его рассказах, в журналистских произведениях – он повествует, обращаясь не в «пустоту» аудитории, а к читателю, к одному конкретному человеку, в чьих руках его книга. И всё в этой книге будто подобрано для всех и каждого – ритм речи, художественные обороты, юмор, сами ситуации и герои. И уже нет пространства между автором и читателем, нет границ – есть только речь рассказчика, повествующего доверительно и прямо. Одним из первых особенность стиля Довлатова заметил его друг и замечательный поэт Иосиф Бродский: «Сережа был прежде всего замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него — каша во рту, и так это на деле и оказывается. Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля» [10]. Однако не все современники были столь благосклонны к Сергею Довлатову. Его творчество нередко становилось объектом критики. Его упрекали за чрезмерную легковесность слога, когда речь идёт о серьёзных вещах, за «подражание» другим писателям, считали его переоценённым писателем, называли даже антисоветчиком. Нельзя сказать, что Довлатова травили, но несогласных и порой даже возмущённых самим существованием писателя в литературном мире было достаточно. Например, Юрий Милославский писал: «Он (Довлатов) был газетный очеркист, усвоивший себе невозможную для литературы и ненужную в журналистике печально-снисходительную осклабленность интонации; при желании можно было разглядеть, что он хочет писать как Добычин; или как Хармс; как Шаламов; или как Федор Чирсков, - можно было, да кто ж это видел? кто следил? Довлатов вел различные журналистские проекты в Нью-Йорке, и немногие, кажется, подозревали о космичности его притязаний» [16]. Но озлобленные высказывания американского лирика сложно воспринимать всерьёз. Подражание – это не про Довлатова. Всю жизнь писатель открещивался от этого, свой собственный творческий метод он составлял кропотливо и, разумеется, самостоятельно. И уж точно и речи не могло быть о «космичности притязаний». Об этом говорит и сам писатель, который и писателем-то себя назвать не решается: «Не думайте, что я кокетничаю, но я не уверен, что считаю себя писателем. Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же, Писатель занят серьезными проблемами — он пишет о том, во имя чего живут люди, как должны жить люди. А рассказчик пишет о том, как живут люди. Мне кажется, у Чехова всю жизнь была проблема, кто он: рассказчик или писатель? Во времена Чехова еще существовала эта грань» [13]. В интервью он также скептически отзывается о своей популярности за границей, поскольку нельзя в его понимании считать это известностью. Довлатов уточняет: «Мой случай, если вы согласны называть его успехом, по-английски называется «критикал эклэйм» — замечен критикой. Действительно, было много положительных рецензий» [13]. Творческий метод Довлатова был сформирован не только в литературе, но и в журналистике. В журналистику Сергей Донатович пришёл в 1965 году. Тогда же появляются его первые публикации в детском журнале «Костёр». В 1970-х годах работал корреспондентом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям». За три года в Таллинне Довлатов успел поработать в нескольких эстонских газетах. Сначала он печатался в газете «Советская Эстония», будучи внештатным сотрудником, затем стал работать в выпускавшейся Эстонским морским пароходством еженедельной газете «Моряк Эстонии», позже – печатался в газете «Вечерний Таллинн», являясь внештатный сотрудником. Затем был принят на работу в отдел информации «Советской Эстонии». Борис Ройтблат, работавший в газете вместе с Довлатовым, делится: «Нашим репортерским отделом заведовала Инна Гати. Мы сдавали ей свои материалы. Довлатова она правила редко. Там и править-то было нечего: каждое слово — что кирпич в хорошей кладке. Уберешь один кирпич — вся стена развалится. Работая в главной партийной газете Эстонии, Довлатов писал совершенно аполитичные репортажи. Их уровень был так высок, что это сказывалось и на уровне всего отдела» [20]. И правда, каждое слово было выверено, а мысль лаконична. Сложно вычеркнуть что-то из его произведений, чем-то пренебречь – каждое слово на своём месте и потеряв хоть одно, можно потерять всю суть статьи. Сам Довлатов о начале своей журналистской карьеры отзывается так: «Журналистом я стал случайно. А потом, потеряв честь и совесть, написал две халтурные повести о рабочем классе. Одну сократили до рассказа и напечатали в журнале «Нева» то ли в 1967-м, то ли в 1969-м. Она называлась «Завтра будет обычный день» — ужасная пролетарская повесть... А вторую я сочинил по заказу журнала «Юность». Эта повесть — «Интервью» — безусловно, ничтожное произведение» [13]. В этой сфере писатель всегда чувствовал себя немного неуютно, однако журналистика его кормила. И занимаясь ею, он всё же выработал и в этом свою манеру, свой жанр. «Я не журналист по духу. Меня не интересуют факты, я путаю, много вру, я не скрупулезный, не энергичный, короче — не журналист. Хотя всю жизнь зарабатывал именно этим. И, оказавшись в эмиграции, я для себя выработал жанр. Поскольку я не знал американской жизни, плохо знал американскую прессу, не следил за американским искусством, я внедрил такой жанр, который в России называется «Взгляд и нечто». Довлатов разглагольствует о чем придется. Стал поступать какой-то отклик, значит, кто-то слушает, кому-то нравится...», - признаётся Довлатов [13]. В журналистских произведениях также не обошлось без диалога автора и читателя. Сложно судить о статьях советского периода, поскольку в СССР Довлатову нередко приходилось печатать то, что от него ждут, а не то, что он действительно хотел бы донести до аудитории. Однако в эмигрантский период Довлатов-журналист раскрывается если не в «Новом русском слове», то, по крайней мере, в газете «Новый американец». И ключевую роль в понимании журналистской деятельности Довлатова сыграли «Колонки редактора», в которых Довлатов говорит со своим читателем, повествует то о чём-то важном, то о тараканах и своей собачке Глаше. Но не столько важны темы, сколько важен сам факт контакта с аудиторией, обращение к русскому эмигранту, к «новому американцу», которому на чужбине важно ощутить понимание и поддержку. И Довлатов понимает это и старается помочь тем, чем может – словом. Творческий метод Довлатова и в литературе, и в журналистике проявился в создании уникального жанра – литературный анекдот, в котором автор обращается к своему читателю и ведёт диалог. Лаконичность, ирония, обращение к читателю, неповторимый довлатовский слог – то, за что мы, читатели, любим Сергея Довлатова. 1.2 Критический пафос текстов Довлатова, вышедший в самиздате Вопрос идеологии для писателей советского периода чрезвычайно важен. Соответствовали произведения Довлатова требованием идеологии его времени или нет? Для тех, кто знаком с творчеством писателя, ответ на вопрос очевиден. Довлатов никогда не был антисоветским писателем, однако и удовлетворить советскую цензуру он никак не мог. Борис Ройтблат, работавший с ним в газете «Советская Эстония», отмечает: «Про идеологию — применительно к Довлатову — говорить нет смысла. Он был от этого безнадежно далек» [20]. Именно эта отчуждённость и вынудила писателя покинуть страну. Писателям в Советском Союзе приходилось тяжело. Их ставили перед неким выбором: писать то, что «нужно» или писать так, как считает нужным сам автор. Первые были советскими литераторами, вторых чаще всего не печатали. Довлатов относился к последним. Их творческий путь, как правило, проходил через самиздат. Самиздат – явление, распространённое в СССР, это способ неофициального неподцензурного производства и распространения литературных произведений, публицистических текстов. Принцип работы самиздата выглядит так: писатель пишет произведение, перепечатывает его в нескольких экземплярах, даёт прочесть своим друзьям. Друзья распространяют дальше, таким образом, произведение переходит из рук в руки. Самиздат – сам пишешь, сам издаёшь. Довлатов признавался, что мечтал, чтобы его опубликовали хоть где-то. Но этого не происходило: за короткий отрезок времени он получил около ста отказов. Довлатова не печатали в СССР, но он не был антисоветским писателем. Он недоумевал, по какой причине его не хотят публиковать. Наконец, он нашёл ответ: «Я не был антисоветским писателем, и все же меня не публиковали. Я все думал — почему? И наконец понял. Того, о чем я пишу, не существует. То есть в жизни оно, конечно, имеется. А в литературе не существует. Власти притворяются, что этой жизни нет» [8]. Довлатов всю жизнь страдал именно от отсутствия возможности писать от сердца, по-настоящему и открыто, не оскорбляя собственное творчество постыдной халтурой. В СССР это было совершенно невозможно: каждое слово взвешивалось на предмет соответствия идеологии. Этой проверки и не прошли произведения писателя. И после провала в Эстонской ССР писатель решается на эмиграцию. Да и выбора у него не оставалось. Разумеется, Довлатов никогда не был антисоветским писателем, хотя ныне это с охотой ему приписывают. Николай Коняев довольно точно излагает проблему, с которой столкнулся Довлатов, живя и работая в СССР: «Он пытался вписаться в советскую действительность, работал в советских газетах, журналах, пытался издавать книги. Не его вина в том, что ему не удалось этого сделать. Советская действительность отторгала все, что не вписывается в параметры, которые были определены идеологией и практикой советской системы» [14]. Так советская действительность отторгла и его. Касательно Довлатова про идеологию говорить было бессмысленно. Это и стало мешать свободному творческому процессу. Когда в Таллинне в очередной раз получен отказ в издании книги, автор понимает, что это тревожный звонок. На неё он возлагал немалую надежду, и тут – провал: «Довлатов писал в «Невидимой книге»: «Я ждал сигнального экземпляра. Вдруг звонок: – Книжка запрещена. Все пропало. Оставаться в Таллинне было бессмысленно…». И в 1975 году писатель возвращается в Ленинград, где продолжает работу в журнале «Костёр», однако Довлатова не публикуют. В этот же период в западных журналах «Континент» и «Время и мы» появляются первые довлатовские рассказы. Не заставляет себя ждать реакция советской власти. И уже в 1976 году Довлатов эмигрирует в США, делая несложный выбор между творческим молчанием и свободой мысли и слова. 2 Своеобразие творчества Довлатова в эмигрантский период 2.1 Журнал «Новый американец» и проблемы адаптации Довлатова в эмиграции Сергей Довлатов был вынужден покинуть СССР, и в 1978 году он уезжает в Америку. Начинается новый этап в жизни — нью-йоркский. Освоившись, Довлатов вместе с приятелями-журналистами создаёт эмигрантскую газету «Новый американец». «Подсознательно каждый из нас мечтал о русской газете. Ведь журналистика была нашей единственной профессией. Единственным любимым занятием», — признаётся Довлатов в одной из своих книг [5]. Решили твёрдо: «Газета должна отличаться от „Нового русского слова“. И форматом, и версткой, и подходом к освещению одних и тех же событий» [5]. «Новое русское слово» считалось необъективным изданием, именно по этой причине создатели «Нового американца» коллективно покинули это издание. Так как на рынке русской эмигрантской прессы не было аналога «НРС», стало необходимо создать альтернативное СМИ — им стал «Новый американец». «Долго и шумно обсуждали, какой должна быть новая газета. Она должна была отображать все аспекты жизни эмигрантов, отвечать на множество вопросов: от того, на какие курсы по изучению языка пойти, где купить мебель, как найти врача, где снять квартиру, как провести досуг, какие книги и где купить или взять прочесть, до советов экономистов и врачей. Все материалы должны быть написаны живо, увлекательно и хорошим русским языком. Борис Меттер дал ей название — „Новый американец“. Не было никаких сомнений, какое место в газете займет каждый. Боря Меттер — президент. Евгений Рубин, очень популярный спортивный обозреватель и журналист из Москвы, — редактор. Орлов брал на себя политику, спорт и многое другое. Довлатов назначался в отдел культуры», — рассказывает Елена Довлатова [5]. Подготовка первого номера затянулась, основная проблема заключалась в отсутствии денежных средств. Но наконец, газета вышла. На второй полосе первого номера были поздравления от известных в России писателей и журналистов — В. Максимова, В. Турчина, В. Некрасова, И. Ефимова и В. Марамзина. Следует заострить внимание на вступлении к первому номеру газеты — «К выходу первого номера». В нём автор говорит, что несмотря на то, что «Новый американец» адресован в первую очередь третьей волне эмиграции, он обращён и к предшествующим волнам. «Покинутая нами родина — наша общая боль. Трагедия. Надежда», — с горечью делятся создатели [5]. Целью газеты являлась помощь русским эмигрантам в адаптации на чужбине. В заключение было сказано, что «НА» являет собой «трибуну для выражения любых, самых крайних точек зрения» [17]. И газета вступила в жизнь, вошла в поток американской прессы тех лет. Но спустя некоторое время ввиду разногласий «Новый американец» покинул редактор Евгений Рубин. «Атмосфера при Рубине накалилась до предела. Став главным, он проявил себя как деспот. Работать с ним оказалось невозможным» [17]. Сменил Рубина Сергей Довлатов, что благотворно отразилось на «Новом американце». Проявилось и новаторство. В каждом номере на второй полосе размещалась колонка редактора — обращение к читателю. «Колонки в значительной степени определяли лицо газеты», в них проявилось отличие от «НРС», появился контакт с читателем, Довлатов добился диалога. Со сменой редактора в «Новом американце» появляются новые разделы — «Семь дней планеты», «Гость недели», «Наша почта», «Круг чтения», «Кино». Постоянных авторов становится больше, среди которых знаменитый экономист Игорь Бирман, потрясающий фотограф Нина Аловерт, писатели и поэты Василий Аксенов, Анатолий Гладилин, Руфь Зернова, Юрий Кублановский, Аркадий Львов, Владимир Марамзин [17]. Авторы сами присылают статьи, теперь, когда газета набирает популярность, в редакцию приходит немало писем. Довлатов в письме Игорю Ефимову отмечает: «Раньше мы вымогали статьи, а теперь шлют сами — Панин, Федосеев, Михайлов, Синявский, Лосев и т.д. Это хорошо» [17]. В газету словно вдохнули жизнь. Но «НА» пришёлся по вкусу далеко не всем: некоторые критиковали его за чрезмерно «лёгкую» подачу материала. За это газету прозвали «народной». А также за открытую манеру общения авторов с аудиторией. И ярким примером тому служат «Колонки редактора», имевшие большое влияние на аудиторию. Порядка 20 статей из данной рубрики были включены Довлатовым в книгу «Сентиментальный марш». Первым обращением к читателю стал материал «Затевая газету» (№ 33 от 21—26 сентября 1980 г.). «Затевая газету, мы предвидели всяческие трудности. Знали, что не хватает средств, американского опыта, деловитости... Нам хотелось преодолеть инерцию собственного тоталитарного мышления. Покончить с врожденной безответственностью. Уничтожить в себе цинизм, неверие, хамское пренебрежение к идеалам», — так начинается статья [5]. Довлатов также касается истории газеты с момента её создания: «Увы, бывало всякое. Тягостные внутренние раздоры. (С оттенком мордобоя.) Денежные кризисы. Творческие неудачи. Крушение ослепительных финансовых и рекламных затей. Предательства бывших коллег. Справедливые и несправедливые претензии друзей. А денег по-прежнему мало. Еще несколько месяцев сотрудники решили трудиться бесплатно. И все-таки, положение неуклонно стабилизируется. Будущее вызывает оптимистические прогнозы» [5]. Статья завершается словами, которые в дальнейшем ещё не раз будут напечатаны на страницах «Нового американца». «Число наших подписчиков, то есть, друзей газеты, — растет. Так и должно быть. Это — ваша газета, она делается вами и для вас» [5]. Последняя фраза была впервые употреблена во вступительной статье «К выходу первого номера», впоследствии она станет символом газеты. Такое отношение к читателям не могло не найти отклика в их сердцах. Эмигранты, люди, оставшиеся без родины, нуждались в понимании и поддержке. И никто не мог понять их лучше и оказать им необходимое участие, как люди, прошедшие через то же самое – журналисты «Нового американца». Несмотря на безусловный успех, газета не могла остаться без критики. Порой Сергея Довлатова укоряли за «бестолковость» его колонок, граничащую даже с цинизмом. «На фоне трагических событий в Афганистане, Польше и в других регионах мира колонки казались порой кощунственными. Особенно возмутила одна из них на обороте заглавного листа, где был изображен польский флаг... Довлатов, как ни в чем не бывало, повествовал о своей собачке Глаше. Юз Алешковский ехидно назвал эту колонку „болонкой редактора“. А Довлатов, словно поддразнивая своих критиков, следующую колонку посвятил тараканам», — вспоминают А. Орлова и М. Шнеерсон [17]. Тем не менее, Довлатов не обходил стороной и серьёзные темы. Не единожды поднимал он, к примеру, тему выборов. В статье «Завершается предвыборная кампания» дается сравнительная характеристика Рейгана и Картера. Интересна и показательна полемика «Нового американца» с «Новым русским словом». В «НРС» регулярно публиковались статьи, поносящие «НА», совершенно лишённые какой-либо аргументации. Довлатов в ответ публиковал аналогичные материалы в своей колонке, писал открытые письма редакции. Один из них — «Новый американец» — сравнительно молодое издание» — был опубликован в № 21 в рубрике «Колонки редактора». В нём Довлатов пишет с присущей ему иронией, но довольно сдержанно. «Что нас поддерживает? Уверенность в правоте начатого дела. Любовь к газетной работе. Доверие и энтузиазм читателей. И разумеется — благородная помощь коллег-журналистов. Нас поддержали — „Континент“, „Эхо“, „Третья волна“, „Русская мысль“. Я бы мог назвать десятки славных имен... В этой связи несколько обескураживает позиция, занятая руководством „НРС“. Казалось бы, уважаемый печатный орган с многолетней высокой репутацией... Так логично и естественно было бы поддержать молодое издание. Или, как минимум, не препятствовать его свободному развитию», — замечает Довлатов [5]. Позже Довлатов пишет открытое письмо Андрею Седых (№ 65, 10—16 мая 1981 г.). На первый взгляд материал может показаться саркастичным, но редактор «НА» всё старается прийти к компромиссу, исчерпать конфликт. «Чем мы так досадили Вам, господин Седых? Я могу ответить на этот вопрос. Мы досадили Вам фактом нашего существования. До семидесятого года в эмиграции царил относительный порядок. Отшумели прения и споры. Распределились должности и звания. Лавровые венки повисли на заслуженных шеях. Затем накатила третья волна Мы не хуже и не лучше старых эмигрантов. Мы решаем те же проблемы. Нам присущи те же слабости. Те же комплексы чужестранцев и неофитов. Мы так же болеем душой за нашу ужасную родину. Ненавидим и проклинаем ее тиранов. Вспоминаем друзей, с которыми разлучены. Мы не хуже и не лучше старых эмигрантов. Просто мы — другие», — пишет Довлатов [5]. Данное письмо выделяется среди остальных статей этой рубрики. Оно написано чрезвычайно серьёзным, не характерным Довлатову, тоном. Видно, что конфликт стоит ребром, оттого и отходит редактор от привычной иронии. «Новый американец» под чутким руководством Довлатова обрёл популярность у читателей. Об этом красноречиво говорят результаты анкеты, проведенной в 1980 году: «Выше всего читатели оценивают колонки редактора (88%). Второе место занимает раздел „Спорт“. Большой популярностью пользуются статьи Рыскина» [17]. Казалось бы всё складывается как нельзя лучше, но проблема была в том, что газету вели совсем не деловые люди. Финансовые проблемы не прекращались. Но была и ещё одна проблема — «Новое русское слово», совавшее палки в колеса «НА». Елена Довлатова вспоминает: «Авторам ежедневной газеты недвусмысленно намекали, что они не могут публиковаться в обоих изданиях. И авторам, и рекламодателям часто давали понять, что в еженедельнике работают сотрудники КГБ. И так в продолжение всего срока существования „Нового американца“» [5]. Напряженность нарастала, в конечном счёте Довлатов и его ведущих сотрудники редакции уходят из «Нового американца», а точнее, от президента газеты Бориса Меттера. Довлатов и коллеги весь наработанный материал, который предназначался для нового номера «НА», забрали с собой. Обнаружив пропажу, Б. Меттер и А. Орлов подали заявление в полицию. Довлатов прокомментировал ситуацию позже в одной из своих колонок, опубликованных уже в новой газете: «Я давно считал наших корпорантов обаятельными мазуриками. И продолжаю считать таковыми. Точнее, один жуликоват, другой — как бы это помягче выразиться — наивен. Я пытался вынудить их действовать честно. И меня поддержали коллеги. Это все. Мы действительно забрали из редакции статьи очередного номера. Это — наша собственность, наш труд и наше достояние. Мы ушли и делаем газету сами. В контакте с честными людьми» [5]. Инвестировать новую газету взялся владелец издательства «Руссика», еженедельник стал выходить под названием «Новый свет». Состав «Нового американца» был сохранен и продолжал работу. В обращении к читателю редактор «Нового света» и коллеги без обиняков говорят о причинах, вынудивших их уйти из «Нового американца»: «Владельцы корпорации, видя в газете исключительно коммерческое предприятие и пытаясь сделать его максимально доходным, навязывали редакции свои представления об идеологии, политике и культуре, что низводило порой газетные дискуссии до уровня недостойных перебранок. Так, во многих номерах „НА“ принципиальная и корректная полемика с самой влиятельной газетой зарубежья — НРС — перемежалась с мелочными выпадами личного характера. Деловая некомпетентность в сочетании с сомнительными финансовыми ухищрениями создавали в редакции невыносимую для творческого коллектива атмосферу, что и привело к окончательному разрыву» [17]. Традиция колонок редактора была сохранена. Статья в этой рубрике в первом номере еженедельника «Новый свет», особенно важна. Довлатов рассказывает о том, что ему и его коллегам приходится начинать сначала. С другой стороны, имеется опыт, что очень важно: «Есть нелегкое бремя совершенных ошибок. Есть драгоценный архив безусловных творческих завоеваний. Есть не очень громкое и все-таки — доброе имя» [5]. Далее редактор делится с читателями нынешним положением дел в редакции: «Подписав контракт на три года, мы с облегчением вздохнули. Это позволяет нам трудиться без судорог и конвульсий. Мы увидели новый свет. Вышли на прямую и ясную дорогу» [5]. Спустя два месяца газета снова стала выходить под названием «Новый американец» — коллектив все же добился этого права. Однако через несколько месяцев Довлатов покинул «Новый американец» по причине нарушения со стороны инвестора правил договора, предусматривающих, в частности, невмешательство в творческие дела редакции. 2.2 Восприятие творчества Довлатова в эмиграции и на Родине В то время как в США Довлатов активно издаётся и занимается журналистской деятельностью, на Родине его знают лишь по самиздату и авторской передаче на радио «Свобода». За двенадцать лет жизни в Америке писатель выпускает двенадцать книг, за годы жизни в Советском Союзе – ни одной. Разумеется, это объясняется разным отношением власти к писателям, литераторам, журналистам – вообще к людям творческим. Сам Довлатов признавался, что покидать СССР его никто не вынуждал, ему предложили, и он согласился, так как не видел возможности быть писателем, оставаясь на родине. В Таллинне Довлатов подготовил к изданию сборник «Городские рассказы», но, несмотря на договор, книгу запретили. Больше в СССР писателю делать было нечего. Довлатов тяготился тоталитарным менталитетом и принял решение уехать. Поскольку писатель относился к третьей волне эмиграции, он уезжал, уже имея представление об Америке. У него там были друзья, был круг людей, знавших его по публикациям в зарубежных журналах, в конце концов, там были жена Елена Довлатова и дочь Катя. Он уехал сознательно: знал, для чего и что его ждёт, но проще от этого не было. Первые месяцы он сидел без работы, семью кормила Елена. Затем он адаптировался, стал писать и публиковаться. Он стал успешным писателем в «западном» понимании. Его читала вся русская эмиграция, проживавшая в Америке. Едва ли он обрёл бы такую популярность, если бы остался на родине. Вершиной литературного успеха стали публикации в престижных американских журналах «Partisan Review» и «The New Yorker». Мало кто из американских писателей публиковался в «The New Yorker», из русскоязычных – только Набоков и Довлатов. Но мечтали об этом многие. Несмотря на безусловный успех, Довлатов видел разницу между американской и советской аудиторией, знал цену признания на родине. «В России была аудитория, которая проявляла к своим писателям интерес. В России писатель — это общественная фигура, это целое учреждение, на которое люди смотрят с благоговением и надеждой. Россия традиционно литературная, если можно так выразиться — литературоцентрическая страна, где литература, подобно философии, берет на себя задачи интеллектуальной трактовки окружающего мира и, подобно религии, взваливает на себя бремя нравственного воспитания народа», - делится Довлатов [18]. В СССР о Довлатове знали, читали, благодаря самиздату, слушали на радио «Свобода». Кто-то тихо сочувствовал писателю, разделяя его убеждения, а кто-то злился на «проклятого антисоветчика», который поносит родную страну, находясь за её пределами. А кто-то о нём и вовсе не знал. Довлатов в Союзе для всех был разным, да и сейчас он является фигурой спорной, хотя и любимой тысячами. Ленинградские друзья писателя порой отмечали его тягу к приукрашиваниям. Часто Довлатов в свои литературные анекдоты вставлял преувеличения и выдумки, порой небезобидные. А между тем речь в них шла об известных ленинградских поэтах, писателях, журналистах. Порой он в своих произведениях рассказывал о своих знакомых такие анекдоты, которые в дальнейшем стоили героям работы и даже репутации. Такая судьба постигла его бывших ленинградских коллег после цикла передач на радио «Свобода». В каждой передаче Довлатов говорил о ком-нибудь из журналистов, рассказывал истории, которые они предпочли бы скрыть. После такой передачи главного героя вызывали «на ковёр» и наказывали, а то и увольняли. Так Довлатов через океан зачитывал приговоры нерадивым журналистам. Несправедливо будет считать, что писатель не скучал по родине, ругал Россию в эмиграции. Довлатов скучал по родному Ленинграду, но советский тоталитарный строй отталкивал писателя, угрожая его творческой свободе. Однако он ценил русского читателя и понимал значение литературы для родной страны: «Интерес к писателям в СССР тысячекратно выше, чем в Америке, его можно сравнить со здешним отношением к кинозвездам или деятелям спорта. Популярность Окуджавы соизмерима с популярностью Мохаммеда Али. Испокон века в России не техника и не торговля стояли в центре народного сознания и даже не религия, а литература. Таковы преимущества. Противопоказаний — миллион. Достаточно одной цензуры» [18]. Но это не значит, что писатель жалеет о своей эмиграции. Нет, несмотря на некоторую тоску по родине, он всё же сознаёт, что необходимость уехать была. В СССР он никогда не стал бы тем Сергеем Довлатовым, которого мы знаем. На вопрос о том, стоило ли покидать Советский Союз, писатель отвечает однозначно: «Стоило хотя бы потому, что для меня и для многих других оставаться в Союзе было небезопасно. Кроме того, меня и моих друзей не печатали, во всяком случае не печатали то, что было написано искренне и всерьез. Я уехал, чтобы стать писателем, и стал им, осуществив несложный выбор между тюрьмой и Нью-Йорком. Единственной целью моей эмиграции была творческая свобода. Если бы меня печатали в России, я бы не уехал» [18]. К сожалению, подобное может сказать о себе едва ли не каждый писатель, вынужденный эмигрант. Родина не оставляла им выбора, предпочитая идеологию таланту соотечественников. ЗАКЛЮЧЕНИЕ В данной работе мы сделали попытку проанализировать биографию Сергея Довлатова, выявить то, как она повлияла на становление творческого метода писателя. Творчество Довлатова мы попробовали рассмотреть на фоне времени и событий, в которых ему приходилось работать. Мы попытались выяснить, что побудило Довлатова покинуть Родину, почему он писал о тех или иных проблемах поколения. Ведь через всю прозу и публицистику Довлатова пролегает не только тернистый жизненный путь, но и отпечаток эпохи.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 1. Довлатов С.Д. Зона. Компромисс. Заповедник. М., 1991. (http://knijky.ru/authors/sergey-dovlatov, 20.04.2017). 2. Довлатов С.Д. Литература продолжается: После конференции в Лос-Анжелесе, май, 1981. // Звезда. 1994. №3. 3. Довлатов С.Д. Невидимая книга. 1977. (http://knijky.ru/authors/sergey-dovlatov, 20.04.2017). 4. Довлатов С.Д. Рассказы/ Послесл. Ф.Искандера. М, 1991. 335 с. 5. Довлатов С.Д. Речь без повода... или колонки редактора. М.: Махаон, 2006. 6. Довлатов С.Д. Чемодан. Л., 1991. (http://knijky.ru/authors/sergey-dovlatov, 20.04.2017). 7. Довлатов С.Д. Из письма И. Ефимову от 12 февраля 1981 г. // Вестник Online. 2002. № 10. 8. Довлатов С.Д. "Как издаваться на Западе?" - "The Third Wave: Russian Literature in Emigration", 1984 9. Бондаренко В. Плебейская проза Сергея Довлатова// Наш современник. 1997.2. С.257 270. 10. Бродский И.А. О Сереже Довлатове («Мир уродлив, и люди грустны») // Довлатов С. Собрание сочинений. В 3-х т. СПб., 1993. Т. 3. С.360. 11. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х томах.1. М., 1989. 12. Довлатова Е.С. "Он мечтал о домике, шортах и своем огороде": Беседа с дочерью писателя.// Лит. газ. 16.08.1995. 13. Интервью С.Д. Довлатова В.В. Ерофееву, Дар органического беззлобия // Огонек, № 24, 1990. 14. Коняев Н.М. «Сергей Довлатов не был антисоветским писателем» // Русская народная линия, 03.09.2011. 15. Лосев Л.В. «Русский писатель Довлатов» // Русская мысль, № 3843, 31 августа 1990. 16. Милославский Ю.Г. Из отрывков о Бродском // Новая Кожа. Альманах, № 1 (2007), c.186-204., Нью-Йорк. 17. Орлова А., Шнеерсон М. Блеск и нищета «Нового американца» // Вестник Online. 2002. № 13. 18. Писатель в эмиграции // Слово — Word, № 9 (дополненное издание), 1991. 19. Ремизова М. Компромисс с абсурдом: Довлатов как идеальный объект для любви// Независимая газ. 1994. №123, 2 июля. С.7. 20. Ройтблат Б.М. Ноктюрн // Новое русское слово, 22-23.08.1998. 21. Сухих И.Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб., 1996. 384 с. 22. Топоров В.Н. «Довлатова обидеть может каждый», // Город (№36, 2005). 23. Топоров В.Н. Дом, который построил Джек (О прозе Довлатова)// Звезда. 1994. 24. Третья волна русской эмиграции: Проблемы поэтики. Сб. статей. М.,1995. С.267 273. 25. Шкловский Е.А. Ускользающая реальность: Взгляд на журнальную прозу 90-х // Лит. обозрение. 1991. №2. С. 10 18. Download 73.81 Kb. Do'stlaringiz bilan baham: 
|