Миф о юге в творчестве а

СОДЕРЖАНИЕ


Введение…………………………………………………………..с. 4
Глава 1. Мифопоэтическое начало в прозе А. Куприна:
формы и функции……………………………………..с. 7
Глава 2. Мифопоэтическая организация художественного
пространства в прозе А. Куприна: «южный миф»
писателя.
2.1. Основные стратегии исследований
художественного пространства
и спациальные аспекты куприноведения………… с. 35
2.2. Мифопоэтический топос юга в прозе
А. Куприна……………………………………………..с. 40
Глава 3. Крым в художественной мифологии А. Куприна
3.1. Биографический контекст крымских текстов
А. Куприна…………………………………………......с. 67
3.2. Крымский вариант южного мифа А. Куприна…...с. 79
3.3. Оппозиция история/миф в крымских
произведениях А. Куприна…………………………..с. 91
Заключение………………………………………………………с. 108
Темы курсовых работ…………………………………………..с.111
Темы дипломных и магистерских работ…………………….с. 112
Литература……………………………………………………….с. 112

Введение
В привычном читательском восприятии А. И. Куприн выглядит, прежде всего, не «мифотворцем», а бытописателем, реалистом с цепким и точным, едва ли не фотографическим взглядом. Да и сам писатель воспринимает себя именно как реалиста, «репортера жизни», абсолютная зависимость которого от эмпирической реальности не оставляет ему иной возможности, кроме как писать «с натуры». Но в эпоху Серебряного века сама «натура» начинает утрачивать устойчивые характеристики и активно мифологизируется в сознании людей fin de siecle. Мистические прозрения и эсхатологические предчувствия, обострение и ужаса, и жажды жизни в преддверие «неслыханных перемен, невиданных мятежей» (А. Блок), обнажение архетипических первооснов бытия в момент крушения старых ценностных систем и поиск новых метафизических опор для восстановления целостной картины мира – все эти умонастроения тоже были частью реальности рубежа веков, и, следовательно, для того, чтобы оставаться реалистом, нужно было до известной степени перестать им быть.
Поэтому для литературы рубежа веков идея «чистого», беспримесного реализма – это тоже своеобразный миф, подлинная же картина литературного процесса эпохи отличается сложным и многоуровневым взаимодействием разнородных художественных тенденций, как это и свойственно искусству переходных периодов (вспомним, например, искусство эллинизма или барокко, когда традиционно отграниченные друг от друга явления приходили в состояние активного взаимодействия, когда появлялись синтетические стилевые и жанровые формы, совмещалось считавшееся ранее несовместимым, а границы между искусством и реальностью становились проницаемыми). На фоне развернувшегося к концу ХІХ в. процесса переоценки духовных ценностей возникают новые (модернистские) и приходят в движение традиционные эстетические системы, так что литература этого периода предстает как «сложная целостность» (Вс. А. Келдыш), основанная не столько на традиционно мыслимой оппозиции «реализм / модернизм», сколько на многочисленных связях и взаимовлияниях между ведущими художественными течениями эпохи.
И одной из универсальных творческих стратегий, затронувших как модернистское, так и реалистическое русла литературы Серебряного века, является стратегия мифологизации действительности. Это закономерно, поскольку мифологизирующее начало также относится к числу устойчивых характеристик искусства переходных эпох, когда вырабатывается новая картина мира, базирующаяся на новых ценностных основаниях и требующая обновленного культурно-мифологического «словаря». Именно такой поиск новой модели мира развернулся в культуре и искусстве первого рубежа ХХ в., так что в создание мифологии эпохи не могли не оказаться вовлеченными даже те авторы, которые позиционировали себя как продолжателей тех или иных литературных традиций предшествующего периода (в частности, традиций реализма). Потребность художника рубежа веков в создании индивидуальной целостной картины мира, в которой извечные категории добра и зла, жизни и смерти были бы заново актуализированы и облечены в формы современности, обусловила обращение к логике и структуре мифа в текстах литературы, так что определенной мифологизации не избежала даже реалистическая поэтика, трансформируясь в «неореалистическую».
Нужно заметить, что неореализм – это термин, в известной мере возрожденный, а не изобретенный современным литературоведением. Еще в начале ХХ века его употребляли такие критики, как Е. А. Колтоновская, Д. М. Овсянико-Куликовский, Р. В. Иванов-Разумник, имея в виду усиление в реализме на рубеже веков опоры на архетипические структуры, активизацию в реалистической прозе философски-метафизических мотивов, усложнение художественной системы реализма, которая теперь включает в себя в творчестве различных художников и романтические, и импрессионистские начала и использует такие традиционно нереалистические способы концептуализации действительности, как символизация и мифопоэтика.
Современное понимание феномена неореализма в целом наследует этот взгляд, однако отличается ощутимым отсутствием единства во мнениях относительно того, как квалифицировать неореализм с теоретико-литературной точки зрения – либо как самостоятельное, возникшее в ХХ в. синтетическое направление, отличное и от реализма, и от модернизма (концепция С. А. и И. В. Тузковых [156]), либо как разновидность реализма (концепция Вс. А. Келдыша [53]) или даже модернизма (концепция Т. Т. Давыдовой [31]). Нам представляется наиболее убедительной точка зрения Вс. А. Келдыша, который трактует неореализм как «течение внутри реалистического направления, больше, чем другие, соприкасавшееся с процессами, протекавшими в модернистском движении, и освободившееся от сильного натуралистического веяния, окрасившего широкое реалистическое движение предыдущих лет» [53, с. 262]. Оно формируется в 1900 – 1910 годы в русской литературе и представляет собой обновленную форму реализма. Данное обновление проявилось, как отмечает Вс. А. Келдыш, в чертах особой философии жизни, особого подхода к волновавшим литературу рубежа бытийным вопросам и в обновленных стилевых принципах.
И усиление философски-метафизических мотивов, и опора на архетипические структуры влечет в неореализме к системному использованию приемов мифопоэтики. Здесь можно обнаружить такие характерные черты поэтики «неомифологизма», как цикличность в основе хронотопа (она проявляется в наличии функционально дублирующих друг друга персонажей, в многочисленных внутритекстовых перекличках, повторяющихся сюжетных ситуациях); структурирование ценностной картины мира по принципу аксиологически окрашенной системы бинарных оппозиций; использование в качестве мифов чужих текстов (когда цитата по своим функциям в тексте приравнивается к мифологеме) и исторических ситуаций и т.д.
Исконно реалистический историзм в художественном сознании писателей-неореалистов дополняется под влиянием общей мифологизирующей тенденции чертами «этернизма» (этот термин употребляет Е. Г. Эткинд, анализируя феномен «единства серебряного века» как активного взаимодействия и взаимообогащения разноприродных художественных систем [181]), так что собственно реалистической остается только общая установка писателя на изображение «типических характеров в типических обстоятельствах», а вот способы реализации этой установки уже свидетельствуют об активном взаимодействии неореализма с новейшими модернистскими веяниями времени.
К числу тех творческих систем, которые, развившись в русле реализма, испытали на себе деформирующее воздействие эпохи и ее новой эстетики и реализовались как неореалистические, относится и художественная система А. И. Куприна, изучение которой сквозь призму мифопоэтики только начинается. Так, Е. А. Дьякова отмечает сложную, синтетическую природу купринского неореализма: «Чрезвычайно ясная, на первый взгляд, проза его внутренне противоречива: почти всегда фабульная, она, как правило, скрывает в себе фрагмент лирической автобиографии; реалистичная – до очерковости, до натурализма, до «социальной этнографии» – она впитала художественный опыт импрессионизма, некоторые ее страницы близки к прозе неоромантической» [37, с. 586]. В последнее десятилетие появился также целый ряд исследований, в которых жанровые особенности и хронотоп прозы Куприна рассматриваются под знаком религиозно-философской проблематики, под знаком упоминавшегося выше «этернизма» [12], [113], [145], [147], [161], причем в некоторых из них проявления религиозного сознания в художественном мире Куприна связываются с неореализмом писателя. В украинской русистике исследуются и неореалистические принципы купринской прозы [127] такие связанные с модернизмом черты прозы Куприна, как игровое начало [134], мотивная организация текста [129], [132], интертекстуальность [133]; обращаются к творчеству Куприна и исследователи, выявляющие функционирование мифологических и архетипических структур в реалистической литературе [33]. Таким образом, наше обращение к исследованию мифопоэтической составляющей купринского художественного мира является продолжением уже начатого современным куприноведением, но далекого от завершения разговора.