Национальная независимость Узбекистана заложила фундамент беспримерных позитивных перемен во всех сферах жизни общества и в различных отраслях человеческой деятельности, в том числе и в науке

Наука и культура в 1930годах. Изменения в народном образовании правящей идеологии
1.1 .Политические процессы в сфере народного образования
История свидетельствует, что в рассматриваемый период в раз- витии среднего специального и высшего образования в Узбекистане имели место известные нам достижения. Как уже отмечалось, широ- ко развернувшаяся в 20-30-х гг. реконструкция народного хозяйства, потребности становления и развития социалистической экономики и культуры, задачи масштабного переустройства общества объек- тивно выдвинули на передний план проблему повышения общей грамотности населения, подготовки квалифицированных специали- стов. В соответствии с этим предпринимались энергичные усилия по массовой ликвидации неграмотности, развертыванию сети школ, средних и высших учебных заведений. Вместе с тем «социалистическая модернизация» образо- вательной сферы сопровождалась глубокими деформациями. Здесь, как и по другим направлениям советского культурного строитель- ства, отчетливо проявлялись идеологические императивы, активно использовались открытые и завуалированные методы государствен- ного насилия, политического террора'. Причем на характер их про- явлений определяющее воздействия оказывали два фактора. Первый был связан с самой философией ленинской «культур- ной революции», определяющей силовое переустройство духовной сферы на социалистических началах. Советская образовательная си- стема взращивалась в послеоктябрьских реалиях на почве идейно- теоретических позиций классовой борьбы, тотального насаждения коммунистического мировоззрения. Осуществляя образовательную политику в рамках социалистического наступления, партийно-по- литическая элита советского государства твердо руководствовалась ‘указаниями Ленина, который подчеркивал, что «школа должна стать орудием диктатуры пролетариата, те. не только проводником прин- ципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, организа- ционного, воспитывающего влияния пролетариата (читай компар- тия — авт.) на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс, в интересах полного подавления сопротивления эксплуатато- ров и осуществления коммунистического строя»'. Второй фактор обусловливался стратегией и логикой тоталитар- ной эволюции советского государства, политикой «великого перело- ма», со свойственными ей крайними формами радикализма и экстре- мизма, нагнетанием политической истерии и атмосферы «классовых боеву?. В этой связи уместно заметить, что с приходом большевиков к власти советский политический режим изначально получил тотали- тарный вектор развития. Экономические предпосылки такого вари- анта создавались национализацией средств производства, политиче- ские — уничтожением оппозиции и инакомыслия. В условиях нэпов- ского курса наблюдалось определенное ослабление тоталитарных начал. Политический режим того времени можно характеризовать как авторитарный, который в отличие от тоталитарного создает ча- стичные возможности для выражения социальных интересов, а от- ношения государства и личности, хотя и построены больше на при- нуждении, чем убеждении, но без применения средств вооруженно- го насилия и массовых репрессий. С развертыванием же сталинской революции «сверху», утверж- дением плановой экономики в ходе индустриализации и коллективи- зации, а также единомыслия и единогласия завершается становление тоталитарного режима (конец 20-х начало — 30-х гг.), уничтожение экономической свободы индивида, без которой нет ни политических. прав и свобод, ни личных прав граждан.¹
Контроль ментальности', содержания индивидуального и массо- вого сознания — самая важная отличительная черта советского режи- ма, которая обернулась интеллектуальной и творческой несвободой, информационным вакуумом. Именно для утверждения тоталитарно- го контроля над ментальностью уничтожалась оппозиция и инако- мыслие (20-е гг.), а затем в ходе массового произвольного террора утверждалось единомыслие и единогласие, которое сопровождалось формированием «нового типа общественного сознания», путем про- ведения активной пропагандистской работы в периодической печа- ти?. Именно произвольность репрессий является пугающим факто- ром, так как никто не застрахован от произвола. Но в страхе долго жить нельзя, страх меняет биохимию организма. И человек, спаса- ясь от страха, начинает приспосабливаться к требованиям режима в мыслях и делах, иными словами, сливаться, идентифицироваться с существующей системой. Таким образом, основное назначение ре- прессий — обеспечить идентификацию, слияние индивида с систе- мой?. Идентификация обеспечивает успех веры в тоталитарный ре- жим, в условиях СССР - веры в социализм. В данном случае вера выступала в качестве оборотной стороны страха, спасения от него, давала так называемые гарантии. Лишенный гражданских прав человек мог получить их только че- рез обращение к структурам партии и личности вождя, т.к. наиболее характерными чертами тоталитарных режимов является не только жесткий контроль за всеми сферами жизнедеятельности человека со стороны партии и государства, но и опора в массах, достигаемая как с помощью идеологического манипулирования и массового террора так и благодаря тому, что эти режимы на каком-то отрезке времени могут быстро решать и некоторые общенациональные задачи‘. Крайне важной функцией развязанных в сталинское время ре- прессий выступило дробление, атомизация общества, разрыв всех связей: а) семейных (сына принуждали отказываться от отца, жену от мужа, родственники боялись приютить детей репрессированных итд.); 6) профессиональных (действовал принцип «больше трех — не собираться»); в) национальных (этносы перемешивались в котле репрессий) и др. Стремясь установить всеохватный контроль над индивидом и обществом, сталинская администрация уже в середине 20-х гг. объ- явила «пролетарский поход» в духовную сферу, ориентированный на нейтрализацию всех форм некоммунистического сознания, уни- чтожение «классовых врагов», в том числе и в системе образования. Применительно к Узбекистану одна из главных задач в этом отноше- нии виделась в классовом пресечении «борьбы байства и духовен- ства» за школу, обеспечение полной коммунизации образовательно- го комплекса. В соответствии с решением этой задачи сразу же вслед за об- разованием Узбекской ССР союзное руководство нацелило прави- тельство республики, с одной стороны, на расширение и укрепление советской «единой трудовой школы», с другой — на ликвидацию традиционных мактабов, Во второй половине 20-х гг. попала под удар получившая с пе- реходом к нэпу возможность возрождения мусульманская система образования. Так, состоявшийся в марте 1927 г. П съезд Советов Узбекистана в русле идеологических установок ЦК ВКП (6) поста- вил конкретную цель: «В ближайшие сроки закрыть конфессиональ- ные школы, не давать им возможности существовать, ‘ибо они явля- ются вредными, ... портят наших детей».
Данный идеологический императив, безусловно, носил репрес- сивный характер, и его практическая реализация предполагала ак- тивное использование методов политического насилия. Партийно-советское руководство чрезвычайно тревожило, что к моменту провозглашения Узбекской ССР конфессиональная школа количественно превосходила сеть советских школьных заведений. Так, подавляющее число мусульманских старометодных мактабов и медресе приходилось на западные области Узбекистана, ранее вхо- дившие в Бухарскую и Хорезмскую советские республики. В 1925-— 26 учебном году таких школ насчитывалось 1329. В восточных обла- стях, составлявших часть территории бывшей Туркестанской АССР, действовало 250 конфессиональных школ. Между тем число совет- ских школьных учебных заведений в республике составляло только 908'. При этом местное население, отдавая предпочтение традици- онному мусульманскому образованию, материально поддерживало старометодные мактабы, содействовало их открытию, особенно на селе. Например, в 1925-26 учебном году дехканами на свои сред- ства было построено 26, а на следующий год -— 39 конфессиональных школ?. Направляя политику атаки на традиционный жизненный уклад местного населения, сталинская администрация потребовала от Наркомпроса УзССР интенсивного проведения в жизнь ленинского декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви, обе- спечения в системе образования монополии советской модели об- учения и воспитания. В контексте реализации данной задачи вновь обрушились гонения на религиозные учреждения, активизировались акции огосударствления вакфов?. С конца 1925 г. для вакфов, мусульманских мактабов, медресе Узбекистана и всей Центральной Азии начался самый трудный пе- риод в их многовековой истории. ЦИК Советов УзССР 14 декабря 1925 г. принял специальное постановление о вакфах, которым из- менялся порядок их эксплуатации и использования полученных от них дохбдов. При этом вакфная собственность религиозных культур- но-просветительных учреждений объявлялась собственностью госу- дарства’. Эти меры в сочетании с принудительно-конфискационны- ми акциями властных органов серьезно подорвали материальную базу мусульманских мактабов и медресе. Одновременно велась работа по уничтожению старометодного образования. В 1926 г. было принято правительственное решение о ликвидации в течение двух лет всех старометодных школ или перехо- де их на унифицированную советскую учебную программу. Учителя конфессиональных мактабов могли пройти курсы переподготовки. Причем средства на эти цели должны были выделять вакфы. Тем не менее, несмотря на ужесточение правительственного курса, старометодная школа сохраняла еще довольно сильные позиции. В 1926-27 учебном году насчитывалось 1305 старометодных мактабов с контингентом 9609 учащихся, 457 карыхона, где обучалось 1484 учеников’. Чтобы реально ослабить конфессиональную школу, в том же году дирсктивными органами было предложено закрыть «старые мактабы» во всех сельских районах, где имелись единые «трудовые школы» и без санкций Окружного отдела народного образования не открывать новых. Однако часть мактабов все же не была ликвидиро- вана и действовала подпольно. В начале 1927 г. ЦК Компартии Узбекистана, по указанию Центра объявил решительное наступление на всех фронтах идеологической борьбы «нового со старым» и, прежде всего, против религиозного сознания. Основываясь на партийно-идеологических установках, правительство республики упразднило в августе 1927 г. Главное вакфное управление и его местные органы, а все вакфное имущество было передано в ведение Наркомпроса Узбекистана. А уже в сентя- бре 1927 г. все виды вакфов — культурно-просветительные, религи- озные были объявлены собственностью местных Советов. Правда, ЦИК и Совнарком республики, лишив мактабы, медресе и мечети земли, торгово-ремесленных заведений и помещений, сделали ис- ключение для мечетей, разрешив местным Советам в «установлен- ном порядке», по ходатайству религиозных общин, передавать зда- ния мечетей «для нужд религиозного культа»', но параллельно уси- лилась антирелигиозная пропаганда. Было специально организовано общество «Худосизлар» («Безбожники»), призванное содействовать повсеместному утверждению атеистического сознания. В ноябре 1928 г. Ш сессия ЦИК Советов Узбекистана в соот- ветствии с «генеральной линией» партии приняла постановление об окончательной ликвидации конфессиональной школы”. Это постановление явилось завершающим актом последо- вательного удушения конфессиональной модели школьного образо- вания в послеоктябрьский период: все сохранившиеся еще мусуль- манские мактабы были закрыты, а количество мелресе — резко сокра- щено. Тем самым методом административно-силового принуждения оказалось закреплено монопольное положение советской модели образования, занимающей приоритетное место в государственном механизме отформовки марксистского мировоззрения и коммуни- стического воспитания молодых поколений. Уже в 1929 г. количе- ство советских школ достигло 2238, где обучались 157 тыс. человек. Завуалированную направленность скрытого идейно-политиче- ского насилия носили акции по введению в Узбекистане, как и в дру- гих национальных республиках «советского Востока», латинского алфавита вместо арабского, а затем кириллицы. Эти акции ускорили развитие советской модели образования, всего духовного производ- ства. Надо сказать, что в принципе объективная потребность в «лати- низации» узбекской письменности назрела, о чем свидетельствует современная реформа узбекского алфавита. Дискуссии о целесообразности перевода арабской графики, при- меняемой в зоне проживания мусульманских народов, на латинский развернулась еще в начале ХХ века. Дело в том, что арабская графи- ка была внедрена в ходе арабского завоевания. Арабский алфавит был заимствован в большинстве случаев механически. Он оказал- ‘ся сложным и не соответствовал фонетике национальных языков. Например, система арабских букв слабо передавала систему зву- ков узбекского языка. Попытки приспособить арабский алфавит с помощью добавочных значков к передаче звуков узбекского языка чрезвычайно затрудняло книгопечатание. Средствами арабского ал- фавита плохо выражались также оттенки узбекского языка, что за- трудняло обучение в школе, тормозило процессы просвещения ши- роких народных масс. Аналогичная ситуация наблюдалась и среди других народов мусульманского вероисповедания. Вследствие этого ряд стран, к примеру Турция, добровольно перешли на латинский язык. Однако в условиях «советского Узбекистана» реформа алфавита приняла явно нсадскватные общественным потребностям формы. Она осуществлялась поспешно. волюнтаристски — приказными методами, без должного учета интересов местного населения, что на- несло серьезный урон духовной жизни узбекского народа, усугубив разрыв с его историческим прошлым. Документальные источники свидетельствуют, что политика ускоренной латинизации определялась рядом факторов.²