«Особенности стиля Алессандро Барикко в повести «Шелк»»

Глава II. Феномен прозы Алессандро Барикко
2.1. Основные черты прозы Алессандро Барикко

Необходимо сделать уточнение касательно заявленного названия дипломной работы: широко и многозначно используемое сегодня слово «феномен» мы будем понимать в его первостепенном и основном значении. Феномен (от греч. phainomenon — являющееся) – необычный, исключительный факт, явление.

Насколько правомерно говорить о феномене прозы Алессандро Барикко. Возможно, через несколько лет о нём никто и не вспомнит, может быть за его ярким стилем и метафоричностью ничего не стоит, может это лишь игра с формой и языком. Ну что же – только от классиков можно не ждать подвоха.
Если и определить одним словом то, что пишет Барикко, то скорее всего это «иронико-философско-мифологически-научно-художественная» беллетристика. Зачастую беллетристика рассматривается в качестве звена массовой литературы, а то и отождествляется с ней. Нас же интересует несколько иное значение этого слова – литература «второго» ряда, необразцовая, неклассическая, но в то же время имеющая неоспоримые достоинства и принципиально отличающаяся от литературы низкого качества – чтива.
Усталость от эрзац-литературы наступит довольно быстро (даже у самых "неопытных" читателей), захочется более жизненного, поддерживающего и просветляющего дух чтения. С другой стороны, многие поймут, что без завлекательных "приманок", позволяющих получать удовольствие от чтения, рядового читателя не привлечёшь. Видимо, это уяснил и Алессандро Барикко.
По внешним контурам его книги почти жизнеподобны, там есть фабула, герои, отголоски злободневных проблем, но вместе с тем повествование образует мир, подчинённый только законам собственного внутреннего движения. «То и дело писатель – да и всякий, наверное, другой человек – испытывает потребность отвернуться на время от упрощёний, систем, абстракций и прочей лжи или полулжи и увидеть мир как он есть, то есть не системой понятий, хоть и сложной, но в общем-то обозримой и ясной, а дремучим лесом прекрасных и ужасных, все новых, совершенно непонятных тайн, каковым он и в самом деле является»^[19]
Бесспорен ещё один факт: Барикко создаёт свой литературный миф. Ныне литературный миф существует в чуждой ему атмосфере предельно рационализированного общества. Вследствие этого занимаемое им культурное пространство крайне ограничено по сравнению с архаичным обществом, в сознании которого он доминировал.
Литературный миф смягчает трагические противоречия бытия, придавая им всеобщую извечную форму. Согласно К. Г. Юнгу, «Миф человека складывается из рождения, взросления, любви, брака, смерти, случая, победы, катастрофы, из тех моментов, в которые нам кажется, что настоящая жизнь только началась»^[20].
Человек легко отождествляет себя с персонажами вымышленных Барикко пространств: они становятся его двойниками и проживают за него самые страшные, мучительные и роковые страницы судьбы. Литература, оживляя таинственное, чудесное, архаичное создаёт ощущение причастности к духовной традиции, мистической связи с прошлым, служит некой ступенью на пути к сакрализации действительности. Литература, независимо от содержания, служит способом приобщения к мифу. Считается, что с её помощью становится возможен переход от обычного линейного времени к мифологическому: человек покидает область конечного и приходящего и вступает в царство Вечности. Литература создаёт воображаемый мир, свободный от требований действительности. Миф – неисчерпаем. Как особое мироощущение, он служит глубинной основой литературного творчества, которое, в свою очередь, выступает одной из его возможных манифестаций. Поскольку никакого «мифического» жанра не существует, миф органически входит в творческий процесс и часто рассматривается как одно из средств поэтики.
Композиция, сложная субъектная организация, тончайшая и многозначная детализация и изощрённые изобразительные и выразительные языковые средства, тайный психологизм – всё это позволяет нам утверждать, что говорить о феномене прозы Алессандро Барикко правомерно. Разве что критерии художественности его последних произведений немного снизились по сравнению с повестью Море-океан.