Поиск идеала присутствует у всех русских писателей

Глава 1. Особенности характерологии в романе «Война и мир»

1.1 Принципы создания героев романа

В центре внимания автора «Войны и мира» – сложные судьбы людей, прежде всего пути формирования их личности. На протяжении романа меняются образ жизни и внутренний облик не только Андрея Болконского и Пьера Безухова, которые живут в мире напряженных идейных исканий, но и княжны Марьи, Николая и Наташи Ростовых.

Дороги, которыми идут толстовские герои (как они ни различны), имеют свою «равнодействующую». Пора их юности (особенно Николая и Наташи) отмечена счастливой беззаботностью, с которой грустно расставаться. «Я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь»⁴¹, – говорит Наташа брату, когда они возвращаются домой после охоты.
Вместе с тем Толстой не склонен украшать юность в ущерб зрелости. Перед взрослеющими героями «Войны и мира» открываются широкие горизонты. Они преодолевают детскую и юношескую наивность, эгоистическую односторонность; кругозор их становится шире. Толстому важно показать становление личности героя, хотя речь у него порой идет и о «спиральных» возвратах к прошлому, к заблуждениям, казалось бы, уже преодоленным.
Внимание писателя привлекают прежде всего нетрагические грани жизни – возможности жизни полной и счастливой. От первых сцен в доме Ростовых, где царит поэзия детства и юности, Л. Толстой ведет нас к эпилогу, где Наташа и Николай 15 лет спустя счастливы в семейной жизни. Недаром один из первоначальных вариантов своего произведения (1865) писатель предполагал озаглавить «Все хорошо, что хорошо кончается».
Вместе с тем человеческие судьбы в романе поистине драматичны. Порой герои расплачиваются за ту дань, которую сами отдали соблазнам света и духовно не просветленной чувственности, чему не чужды Пьер и Николай Ростов, отчасти Наташа. Но больше писателя интересует процесс преодоления полудетской ограниченности кругозора — постепенное обретение героем жизненного и духовного опыта. Пора юности, по Толстому,— это, как впоследствии у Блока, не только время чарующе-прекрасное и исполненное неповторимой прелести, но и «опасные года», когда в человеке еще не «утвердилась с миром связь», когда ему, отчужденному от сложной и богатой реальности, так легко сделать что-то ложное и непоправимое⁴².
Николай и Наташа Ростовы со временем все яснее ощущают недостаточность безоглядного упоения «живой жизнью», проникаются чувством ответственности за судьбу близких людей. Проиграв большую сумму денег (что так ударило по состоянию семьи Ростовых), Николай нашел в себе упорство резко сократить привычный достаток. Мысль о долге перед старой матерью и памятью отца всецело овладевает им после войны 1812 г. Впервые встретив княжну Марью в Богучарове, Николай с «несвойственной ему проницательностью» заметил все оттенки ее характера; несмотря на присущую Ростову некоторую грубоватость, он тянется, по меткому выражению С.Г. Бочарова, к «духовным дарам» Болконской⁴³. И в пору счастливой жизни с княжной, Марьей Николай верен чувству ответственности перед семьей.
Таким образом, Толстой показывает нам духовный путь своих лучших героев, даёт их фазы взросления: они идут от детской непосредственности к полному восприятию окружающего мира.
Наташа Ростова, как и другие герои романа, проходит сложный путь к духовной зрелости. Ее полудетское своеволие, порой выражаемое словами «а если я хочу» или «все можно», со временем себя исчерпывает, ему на смену приходит мудрость ответственного за свои поступки человека.
В начале романа Толстой с особенной любовью рисует нам образ этой живой, прелестной девочки в том возрасте, когда девочка уже не дитя, но еще и не девушка, с ее резвыми детскими выходками, в которых высказывается будущая женщина. Наташа не знает, что значит робеть или конфузиться, она за большим обедом решается на шалость, и удивляет всех смелостью своего обращения с грозной Ахросимовой, которая недаром прозвала ее казаком; она прожигает себе руку каленым железом в знак вечной дружбы; все это ребячество, но другие дети не отважатся на это, а только скажут: ах, ах, как ты это могла сделать.
Наташа выросла прелестной девушкой; жизнь молодая, счастливая так и бьет в ее смехе, взгляде, в каждом слове, движении; в ней нет ничего искусственного, рассчитанного, никакой дрессировки барышень; каждая мысль, каждое впечатление отражается в светлых глазах ее; она вся – порыв и увлечение. Она очаровывает всех: рубака Денисов пишет стихи молодой волшебнице, когда ей всего пятнадцать лет; благодушный Борис забывает свои планы о карьере и влюбляется в бедную девушку; князь Андрей, несмотря на свой первый горький опыт, увидев ее на бале, решает, что она будет его женой; масон Безухое освежается любовью к ней от своих мучительных дум над жизнью.
Наташа знает свою силу и любит пробовать ее. Она кокетка, но кокетство ее не привычное, игривое кокетство хорошеньких женщин, не ребяческие ужимки, надуванье губок, глазки маленькой княгини, не цеховое кокетство невест, рассчитывающее на женихов повыгоднее, не обдуманное кокетство опытной светской красавицы, хладнокровно завлекающей в свои сети новые жертвы для потехи своего тщеславия, – кокетство Наташи совершенно невольно, естественно, оно часть ее самой⁴⁴. Она с детства привыкла восхищать всех собою, ей необходимо это восхищение, она счастлива им, как счастлива прекрасной летней ночью, своим пением, милым славным братом, своей красотой. Кокетство в Наташе – это молодая сила, которая кипит в ней, ее потребность радостей жизни, наслаждений. Оно еще тем неотразимее, что в Наташе в высшей степени обладает чуткость сердца, которую считают отличительным свойством женской природы и которая даже, по мнению многих, вполне может заменить женщине ум, опыт, знание жизни.
В Наташе много еще природного ума; во всех ее спорах с братом Николаем она постоянно одерживает верх, она очень метко определяет характер Бориса, говоря, что он узкий и серый: это и есть именно то впечатление, которое производят люди, подобные Борису, неспособные к крупной подлости и черноте, но которые рядом нечистых, сереньких поступков идут своей узенькой дорожкой к своей маленькой цели. Но все это как искра вспыхивает в Наташе и погасает, не разгоревшись в светлое пламя, – в ней развито одно чувство: страстность, жажда любви.
Еще тринадцатилетней девочкой она влюбляется в Бориса и целуется с ним, обещая быть его женой; потом в учителя пения, потом в Пьера Безухова, потом опять в Бориса, того самого Бориса, которого зовет узким и серым. Она мечтает о любви, поет о ней, рассуждает с Соней. Она влюбляется в князя Андрея на бале и чувствует, что любовь ее не похожа на прежние мимолетные увлечения. «Вот она настоящая»⁴⁵, – говорит она,— та любовь, о которой она мечтала, которая должна составить счастье её жизни.
Наташа разгадывает со свойственной ей чуткостью все превосходство князя Андрея над другими; она, эта избалованная, своевольная девочка подчиняется ему совершенно. «Чего он ищет во мне? что если он не найдет во мне того, что он ищет?»⁴⁶ – спрашивает она себя в тревоге. Мысль готова пробудиться в ней. Если бы князь Андрей понял силы, бродившие в Наташе, он поспешил бы привязать к себе эту богатую натуру, но князь Андрей ничего особенного и не искал в ней, он только хотел знать, не такая ли она куколка, как его первая жена, и остался вполне доволен Наташей, какою она была: чистотой ее прекрасной души и отзывчивостью ее на каждое чувство.
Такой мы видим Наташу в начале романа. Затем следует сватовство Андрея Болконского. Князь Андрей не делает никакой попытки ввести Наташу в свою настоящую жизнь, и Наташа, потосковав, утешается, потому что здоровая натура ее не способна вздыхать и томиться годами. Она с новым увлечением отдается всем увеселениям деревенской жизни. Скачка верхом, охота, русская пляска и пение возбуждают ее; под влиянием этих ощущений Наташа чувствует, что для нее прошел период тихого девического чувства с его светлыми радостями. Для нее слишком рано, вследствие ее организма и воспитания, наступает период страсти. Она не хочет долее ждать своего счастья; оно нужно ей сейчас, сию минуту, и она с горячими слезами кидается на шею матери и просит: «Дай мне его, мама, дай мне!»⁴⁷. Но князь Андрей далеко, и неудовлетворенная страсть кидает ее в объятия Анатоля Курагина.
В сближении Наташи и Анатоля кроется сопоставление: главное для Наташи чувство – «все можно» – приводит ее к человеку, для которого тоже «все можно», но совсем по-другому. Для Анатоля и вправду все можно в каждый данный момент благодаря животности его эгоизма, благодаря тому, что нет для него ни совести, ни ответственности. У Наташи, напротив, в ее наивном «все можно» – идеальный общественный смысл: это наивное требование немедля, сейчас открытых, прямых, человечески простых отношений между людьми и естественное непонимание всяких других отношений. Недаром, как мы говорили, Наташа одним впечатлением, которое она на людей производит, определяет их общественное поведение.
Но, следуя неуклонно своему инстинкту полной свободы, Наташа неотвратимо идет к своей катастрофе – сближению с Анатолем. Жизнь имеет глубокие, хотя и скрытые цели, по внутренней, образной мысли «Войны и мира». И жизнь не без умысла действует, сводя Наташу и Анатоля: Наташа должна узнать, что в желании абсолютной, ничем не ограниченной личной свободы есть оборотная сторона. И чувство свободы Наташи, и безудержный эгоизм Анатоля рождаются из распада веками державшихся патриархальных «устоев», морали «доброго старого времени». Возникающая в этом процессе свобода может быть разно, противоположно направлена; Наташу притягивает именно к Анатолю, ибо в чем-то есть между ними сходство, в чем-то легкая, беззаботная и бездумная манера жить Анатоля Наташе близка и может стать для нее обаятельна и поэтому Наташин самообман совсем не случаен; но это сближение по наружному сходству необходимо, чтобы открылась – через катастрофу – вся пропасть различия⁴⁸.
Наташа сделалась предметом сплетен целой Москвы. Жених принимает ее отказ, и Наташа надолго потрясена. После разрыва с Болконским Наташа преисполняется сознанием своей греховности и страстной жаждой самопожертвования. Вспомним посещение ею церкви, ее сближение с княжной Марьей: «Наташа прежде с спокойным непониманием отворачивавшая от этой жизни преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанною любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни»⁴⁹.
Она больна, но медицина оказывается несостоятельной излечить ее; раны любви излечивает мистическая любовь; новые, еще не испытанные ею впечатления страшных прожитых ею дней – религия, которая никогда не занимала большого места в жизни Ростовых, как в жизни счастливых людей. Но еще более религии излечивает Наташу безмолвная, почтительная любовь Пьера Безухова, – слова его в ответ на жалобу Наташи, что теперь для нее все кончено в жизни: что будь он свободен, и не он, а лучший человек в мире, он был бы счастлив предложить ей руку, что для нее не все кончено в жизни, что для нее еще возможны любовь и счастье. В самом конце четвертого тома Наташа говорит с Марьей о своей любви к Пьеру и его предстоящем отъезде. «Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешила ответить себе. – Нет, нет, это так надо... Да, Мари? Так надо...»⁵⁰. Последние два слова как бы сцеплены по контрасту с былым Наташиным «все можно».
Чувство безоглядно-вольное, столь свойственное ранней молодости, сменяется у героев «Войны и мира» этической встревоженностью; они начинают повиноваться требованиям жизни. И в этом зрелом мироотношении Толстой усматривает не меньше поэзии, чем в юной, не знающей границ свободе. Но если человек подчиняется внешней силе и чьему-либо авторитету, а не велению нравственного долга, то это тоже расценивается писателем как проявление orpаниченности и незрелости.
Мысль Толстого ясна: жизнь требует от людей независимости, самостоятельности, чувства ответственности. Подчиняясь глубинным законам бытия, воплощенным в нравственных императивах, человек вместе с тем призван к «неповиновению» ходячим мнениям и чьей-либо навязчивой воле (в том числе людей, облеченных властью). «Самостоянье человека – залог величия его», – эта пушкинская поэтическая формула созвучна Толстому 60-х годов⁵¹.
В первых двух томах «Войны и мира» Андрею Болконскому и Пьеру Безухову присущ тип сознания, близкий романтическому двоемирию. Их высокой духовности сопутствуют пренебрежение к обычной жизни, близкой и доступной каждому, высокомерно-презрительный уход от нее. Князь Андрей раздражается и проявляет брезгливое недовольство, сталкиваясь с житейской прозой (эпизод, когда во время войны 1805 г. ему пришлось защищать лекарскую жену; позднее – тяжелое впечатление от купающихся в пруду солдат). Подобен Болконскому в своем отчуждении от повседневности и Пьер, который «вo всем близком, понятном... видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное»⁵². Но со временем герои постигают ценность обычной жизни. Под воздействием Наташи князь Андрей открывает для себя возможность радоваться молодости, природе, поэзии; он вдруг понимает, что ранее «бессмысленно хлопотал в узкой, замкнутой рамке»⁵³. Мучивший Пьера вопрос о тщете всего земного тоже исчезает под воздействием слов, улыбки, взглядов Наташи. Испытания плена окончательно избавляют Безухова от небрежения «живой жизнью»: «Теперь... он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому... бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей»⁵⁴.
Таким образом, мы видим, что мужчины у Толстого изначально далеки от реальности, они живут в мире идей, в то время как женщины ближе к миру действительному, миру чувств, и именно они приближают к нему героев романа.
Молодости Марьи Болконской не свойственны ни «ростовское» бурление жизненных сил, ни произвол возвышения над людьми в духе Андрея и Пьера. Княжна Марья живет напряженным самопожертвованием, которое ею возведено в моральный принцип. Она готова всю себя отдать другим, подавляя личные желания. Для нее «христианская любовь к ближнему, любовь к врагам достойнее, отраднее и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке»⁵⁵; она более всего на свете желает «быть беднее самого бедного из нищих»⁵⁶.
О таком смирении, серьезном, от души идущем, Толстой говорит с благоговейным чувством. Вопреки мнению Вересаева, писатель вовсе не полагает, что «живая жизнь» и «самоотречение» несовместимы⁵⁷. Так, Соня вовсе не из-за того «пустоцвет», что жертвует собой для других, а потому, что в ее добродетельности есть что-то рассудочное и небескорыстное: долгое время она пытается с помощью приносимых ею жертв стать женой Николая; сосредоточенность на этой житейской цели обедняет Соню как личность, делает ее духовно «неимущей». У нее, по евангельским словам, вспомнившимися Наташе, «все отнимется»⁵⁸.
Смирению и самопожертвованию княжны Болконской сопутствуют бескорыстное нравственное усилие и напряженная духовная работа, поэтому она дорога и близка автору. «Это, – писал П.В. Анненков, – именно то строгое серьезное лицо, которое должно торжественно вынести на себе идею романа из хаоса его подробностей... дать всему смысл и значение»⁵⁹. Важно и свидетельство биографа Толстого: «Из всех лиц первого тома ближе всего душе автора, несомненно, княжна Марья Болконская с ее глубокими и лучистыми глазами и такой же душой»⁶⁰.
Вместе с тем отношение Толстого к жизненной позиции княжны Марьи в начале романа так же неоднозначно, как и к своеволию юной Наташи или «самовозвышению» Андрея и Пьера. Вот что записано в дневнике писателя в пору начала работы над «Войной и миром»: «Так называемое самоотвержение, добродетель есть только удовлетворение одной болезненно развито склонности. Идеал есть гармония»⁶¹.
И в романе Толстого эта мысль присутствует: возводя свою жертвенность в принцип, отворачиваясь от «живой жизни», княжна Марья подавляет в себе нечто неотъемлемо важное. Сурово-аскетические суждения героини внушены ею самой себе — вопреки глубоко затаенно жажде земной любви. Ведь стоило появиться в Лысы Горах Анатолю Курагину, и жертвенность как моральный принцип княжны в опасности. А в конце роман; графиня Марья страдает от порожденной понятиями о долге и чести сдержанности Николая Ростова, который не хочет, при его материальной стесненности, просить руки богатой дочери князя Болконского. Княжна Марья сама побуждает Николая отказаться от такого рода жертвенности, противоречащей интересам «живой жизни». В конечном счете для Толстого 60-х годов (в отличие от позиции положительных героев Достоевского) личное счастье человека не менее законно, чем признаваемое им право на счастье другого.
Смиренное самопожертвование, следовательно, не предстает в «Войне и мире» как высшая жизненная цель. Но этому духовному импульсу Толстой отдает бесспорную дань уважения. Именно жертвенная любовь в конечном счете привела княжну Марью к семейному частью: при встрече с Николаем в Воронеже «в первый раз вся та чистая духовная, внутренняя работа, которой она жила до сих пор, выступила наружу»⁶². В полой мере проявила себя княжна Марья как личность, когда обстоятельства побудили ее после смерти отца к житейской самостоятельности, главное же – когда она стала женой и матерью. Счастливая графиня Марья Ростова опоэтизирована больше, чем безропотно-покорная дочь Николая Андреевича княжна Марья.
В «Войне и мире» присутствуют два «варианта» человеческой молодости. Это, во-первых, непосредственная, чаще всего бездумная жизнерадостность, столь ярко воплощенная в Пете Ростове, особенно в Наташе, и, во-вторых, романтически-напряженная одухотворенность молодых Андрея Болконского, Пьера Безухова, в значительной мере и княжны Марьи, пытливо всматривающихся в неопределенно-высокие дали.
Со временем эти столь непохожие, даже как будто противостоящие друг другу герои толстовского романа сближаются между собой. В эпилоге их объединяет мудрое понимание необходимости следовать простым жизненным законам. Центральные персонажи Толстого приходят к однозначно-ясному (хотя логически и не обоснованному) ощущению того, как следует жить и что надо делать. Эта мудрость приносит им умиротворение и радость. Здесь, как и в поздней поэзии Пушкина, своеволию и эгоизму противопоставляются «не искусственно-нормативные ограничения свободы, но спокойное и добровольное подчинение непреложным закономерностям бытия»⁶³.
В образах центральных персонажей «Войны и мира» обнаруживается толстовская концепция нравственной свободы человека. В одном из черновиков романа Толстой так мотивировал свое обращение к жизни образованных людей дворянского сословия, которые находились в гораздо более благоприятных условиях, нежели большинство населения России, но вместе с тем не были причастны к правительственно-чиновничьей иерархии: «...Я буду писать историю людей, живших в самых выгодных условиях жизни, людей, свободных от бедности от невежества и независимых...»⁶⁴. Главные гepои романа вольны строить собственную жизнь инициативно и самостоятельно. Вне атмосферы личной свободы судьбы персонажей «Войны и мира» немыслимы.
Поистине свободный (ни от кого не зависящий) человек призван, по мысли Толстого, ощутить границы своей свободы, осознать рамки человечески-достойного ее применения и совершать прежде всего нечто необходимое. Для независимого человека естествен добровольный отказ от соблазнов своеволия. Толстой ратует за нравственную свободу личности, против ее подавления и какого-либо насилия над ней. И одновременно выступает против свободы как произвола личности. Жизнь в его понимании, – это своего рода школа непринудительного и инициативного приобщения к сложности бытия, добровольного подчинения его требованиям.
Свобода как возможность выбора жизненного пути, по Толстому, имеет локальную сферу, для нее есть простор лишь до тех пор, пока не упрочены связи человека с окружающей его реальностью. «...Чем отвлеченнее и потому чем менее наша деятельность связана с деятельностями других людей,— разъяснял писатель концепцию «Войны и мира»,— тем она свободнее, и наоборот, чем больше деятельность наша связана с другими людьми тем она несвободнее»⁶⁵. Самоочевидно, что «не свободу» человека, сопричастного окружающему, Толстой ставит здесь выше свободы личности, отверженной от других людей. И с этой мыслью вполне согласуете логика судеб героев «Войны и мира».
В. Вересаев назвал жизнь героев Толстого, верных своей природе, «радостной, широкой, безнамеренной»⁶⁶. Сознание и поведение близких писателю персонажей и в самом деле мало подчиняются каким-либо мировоззренческим или практическим установкам, программам или планам, которые у них либо отсутствуют вовсе, либо, эпизодически возникая, остаются неосуществленными. Здесь обнаруживается своего рода парадокс: сама неосуществленность сознательных намерений часто предстает у Толстого как начало благое. Наташа на балу, к счастью для нее, не сумела принять той «величественой манеры», которая бы «сделала ее смешною». Княжна Марья не смогла в разговоре с Николаем Ростовым и выдержать тон отчужденной учтивости, что и привело их к счастливому объяснению. Любимые герои «Войны мира» неспособны на целенаправленное поведение, диктуемое стремлением соблюдать этикет, демонстрировать неприступность, играть импозантную роль.
Порой герои до такой степени проникнуты сознанием нужности и неотвратимости именно этих поступков, что сами поступки оказываются незаметными, как бы несушествующими. О сближении Николая с княжной Марьей говорится так: он «в глубине души чувствовал», что «отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководящих им, делает что-то очень, очень важное такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни»⁶⁷. Существенное для героя событие приходит как бы сам собой – без каких-либо усилий с его стороны. Так, князь Андрей, встретившись в Мытищах с Наташей, не решает (не «взвешивает»), прощать ее или нет: единственно возможный, человечески верный поступок совершается неотвратимо. Ненапряженно и естественно сближаются позднее Пьер с Наташей.
Так же легко и «безусильно» толстовские герои ведут себя в ситуациях напряженно-конфликтных – в моменты кризисные. Чтобы дать отпор тому, что враждебно «живой жизни», Наташе, Пьеру, княжне Марье не приходится заранее обдумывать предстоящие поступки. Единственно нужное действие осуществляется как бы само собой, и направлено оно на ближайшие, сиюминутные цели, ставшие именно теперь неотъемлемо важными. При этом толстовский герой не выбирает путей их осуществления. Не будучи тактиком и стратегом он делает лишь то, что становится в данный момент прямой необходимостью⁶⁸. Так, Наташа в отчаянии и гневе настаивает на том, чтобы подводы были отданы для раненых. Чувствуя «неиспытанные ею припадки злобы и гордости»⁶⁹, княжна Марья отказывается вступить в переговоры с мадемуазель Бурьен, когда возникает опасность попасть под власть французов.
Герои «Войны и мира» часто совершают важные для них поступки самозабвенно, в экстазе. В иные минуты, кризисные и катастрофические, отступает даже инстинкт самосохранения, и в этом люди находят особую отраду. Упиваясь ощущением опасности, Петя бросается навстречу врагам и погибает. Пьер во время войны «почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь — все то, что таким старанием устраивают и берегут люди, все то, ежели и стоит чего-нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить». В формах сугубо внеэтикетных осуществляется величественное свершение русского народа в 1812 г. Всем памятна «первая попавшаяся дубина», которою народ «гвоздит» французов, не задумываясь о каких-либо правилах ведения войны.
Целенаправленные поступки в изображении Толстого безыскусственно просты и поистине величественны, когда они не связаны с выбором, колебаниями, ухищрениями, не планируются заранее, главное же — когда они служат восстановлению нарушенного порядка.
Но к таким поступкам поведение героев «Войны и мира» далеко не сводится. Угрозы для «живой жизни», требующие от ее защитников решительных действии, возникают нечасто. Обычно же люди в поэтизируемом Толстым мире не подчиняют свою жизнь каким-либо целям: совершив поступок, они вновь возвращаются к многогранной, непредусматриваемой изменчивой, «безнамеренной» жизни, не отождествляя своих судеб с решением каких-либо практических задач.
Нравственная сила толстовских персонажей сказывается не в твердости намерения что-либо обрести, чего-либо добиться (таковы черты традиционно-эпического героя), а в способности не впускать в свою жизнь искусственное, неподлинное, фальшивое...
Такова толстовская диалектика «целенаправленности» и «безнамеренности» в поведении человека, который верен «живой жизни» и готов ее защищать, когда это становится нужным. Это присуще в равной степени и мужским, и женским персонажам романа.