Развитие социологического знания: XX век и современность. 1 Современный этап развития социологии 1946 г. 2014 г

Содержание

Введение
. Развитие социологического знания: XX век и современность

.1 Современный этап развития социологии - 1946 г. - 2014 г.
.2 Актуальные проблемы современной социологии
. Современная социология: новые подходы, взгляды, теории
.1 Комплексность в современной социологии
.2 Обновленная социология Джона Урри
Заключение
Список использованных источников
Введение

Актуальность темы исследования. С появлением социологии открылись и новые возможности проникновения во внутренний мир личности, понимания ее жизненных целей, интересов, потребностей. Однако социология изучает не человека вообще, а его конкретный мир - социальную среду, общности, в которые он включен, образ жизни, социальные связи, социальные действия. Не уменьшая значения многочисленных отраслей обществознания, все же социология уникальна способностью видеть мир как целостную систему. При чем система рассматривается социологией не только как функционирующая и развивающаяся, но и как переживающая состояние глубокого кризиса.

Термин ”социология” происходит от латинского слова ”societas” (общество) и греческого ” hoyos ” (слово, учение). Из чего следует, что ”социология”- есть наука об обществе в буквальном смысле слова.
Современная социология - это множество течений и научных школ, которые по-разному объясняют ее предмет и роль, по-разному отвечают и на вопрос что такое социология. Существуют различные определения социологии как науки об обществе. «Краткий словарь по социологии» дает определение социологии как науки о законах становления, функционирования, развития общества, социальных отношений и социальных общностей. «Социологический словарь» определяет социологию как науку о законах развития и функционирования социальных общностей и социальных процессов, о социальных отношениях как механизме взаимосвязи и взаимодействия между обществом и людьми, между общностями, между общностями и личностью. В книге «Введение в социологию» отмечается, что социология - это наука, в центре внимания которой находятся социальные общности, их генезис, взаимодействие и тенденция развития. И каждое из определений имеет рациональное зерно.

1. Развитие социологического знания: XX век и современность

.1 Современный этап развития социологии - 1946 г. - 2014 г.

Современный этап развития социологии можно рассматривать как период, начавшийся после Второй мировой войны и продолжающийся до настоящего времени. В области социальной теории этот период имеет ряд особенностей, отличающих его как от классического периода развития социологии (XIX в.), так и от сменившего его периода расцвета эмпиризма, охватывающего первую половину XX в. Именно в последний период получила легитимное развитие советская социология, которая довольно быстро вышла и на международную арену, т. е. вступила во взаимодействие с социологией, развивающейся в других странах мира, позиционируя себя как своего рода альтернативу западным социальным теориям.

Как известно, социальная теория, представленная «отцом позитивизма» О. Контом, включала две важнейшие составляющие - социальную статику и динамику. Иначе говоря, Конт создал первую позитивистскую версию социальной теории развития (теория трех стадий) и теорию функционирования общества, куда включал социальные институты и их взаимодействие. Конт даже предложил формулу, объединяющую разные компоненты социальной теории: «Любовь как принцип, порядок как основание, и прогресс как цель».
Позднее теоретики социологии значительно усложнили модели развития и порядка, дополнив их теорией социального действия. Поэтому к середине XX в. социальная теория включала как минимум три основные «линии», или проблемы, структурирующие ее предмет: теорию социального действия, теорию развития и теорию социального порядка. Наиболее полное представление об этом периоде дает структурный функционализм Т. Парсонса. Начав с теории социального действия, которая, по его мнению, явилась теоретическим компендиумом всех предшествующих теорий действия, американский социолог создал объяснительную концепцию общества, нацеленную на поддержание в нем социального порядка с помощью интериоризованных большинством норм и ценностей. Предложив набор эволюционных универсалий, Парсонс дал широкую историческую панораму исторического развития, которая, по его мнению, включала традиционную, переходную и современную стадии, причем последняя являла собой нормативный образец для всех других стран с точки зрения модели развития. Таким образом, модернизация у Парсонса стала синонимом успешного развития капитализма по американскому образцу, а сам процесс развития получил и нормативный, и телеологический характер. С тех пор социальная теория представляется сообществу социологов достроенным зданием, где блоки-конструкции остаются неизменными, тогда как строительный материал (конкретное наполнение теорий) может изменяться.
Как утверждают немецкие социологи Ханс Йоас и Вольфганг Кнёбль, все крупные социальные теоретики классического периода и современности, несмотря на различные акценты, рассматривали эти проблемы в неразрывном единстве, где из социальных действий складывается социальный порядок, который, в свою очередь, изменяется. Более того, после создания Т.Парсонсом всеохватной социальной теории, включающей все три вышеуказанных компонента и претендующей на универсализм, последующее развитие социальной теории можно рассматривать как серию ответов на парсоновскую конструкцию с учетом новых социально-исторических условий.
Основные социальные теории американской социологии послевоенного, третьего периода развивались как критика структурного функционализма, сфокусированная на сохранении существующего порядка вещей и трактующая развитие как рост социальной дифференциации. Символический интеракционизм (Г. Блумер) с его акцентом на социальное действие и социальное развитие на микроуровне напрямую противопоставлял себя функционализму, во главу угла ставящему нормативность и макроуровневый социальный порядок, достигаемый посредством социальной интеграции на фундаменте общих норм и ценностей. Еще дальше критика функционализма продвинулась в этнометодологии и феноменологии (А. Шютц и Г. Гарфинкель), где всякий порядок рассматривается как конструируемый и типизированный сознанием субъекта. Достаточно популярные в свое время теория конфликта и неоутилитаризм, хотя и не принадлежали к антипозитивистским парадигмам, тоже развивали представления о социальном порядке и развитии иначе, нежели структурный функционализм Парсонса и его последователей.
В принципе, если отвлечься от неофункционализма (Дж. Александер) и нео-парсонианства (Э. Шилз), популярных в 1980-е годы, до настоящего времени в американской социальной теории не появилось ничего принципиально нового по сравнению с теориями, созданными в 1950-1980-е годы. Мир-системная теория И. Валлерстайна была слишком абстрактной, чтобы рассматриваться как социальная теория развития наряду с другими вышеуказанными теориями; она, скорее, претендует на метатеоретический уровень рассмотрения общества. В любом случае, и данная теория не столь популярна, чтобы претендовать на новую парадигму третьего этапа развития социологии XX в.
С конца 1980-х годов в американской социологии вновь актуализовалась парсоновская теория модернизации, которая была полностью ориентирована на трансформирующиеся страны Восточной Европы и «третьего мира» и предлагала им некий универсальный (а по сути - западный) образец социального развития. Основной причиной возрождения теорий модернизации явился развал мировой системы социализма, который был массово истолкован социологами и политологами как «эмпирическое доказательство» правоты теории модернизации. Однако данная теория не получила такого признания, как предполагалось, ни в США, ни в других странах и не доказала на практике свою адекватность задачам, которые она была призвана решить.
Иначе шло развитие британской социальной теории, изначально также связанной с функционализмом и социальной антропологией (А. Радклифф-Браун). Во второй половине XX в. британская социология обогатилась собственными теориями конфликта (Дж. Рекс, Д. Локвуд) и исторической социологией (Н. Элиас, М. Манн). На этом фундаменте во многом «выросла» интегральная теория Э. Гидденса - теория структурации, в которой автором была сделана попытка соединить теории порядка и развития, структуры и действия. Эта теория стала одной из самых известных интегральных социальных теорий в последней трети XX в., знаменующей - наряду с другими интегральными теориями - «новое теоретическое движение» социологии к синтезу. Действие, по Гидденсу, не есть отдельный акт или последовательность сменяемых друг друга актов; это непрерывный поведенческий поток. В теории структурации действие трактуется не по традиционной схеме, как осмысленный набор актов, направленных на достижение поставленной заранее цели. По Гидденсу, действие интенционально, оно обладает способностью к рефлексивному самоконтро -лю, заложенной в самом процессе действования («рефлексивный мониторинг действования»). Действие изменчиво, текуче, его нельзя заранее полностью программировать, так как оно меняется в самом процессе действования. Следовательно, и последствия действия часто непредсказуемы, они не могут быть объяснены в рамках функциональной теории порядка. Отсюда Гидденс делает вывод, что нет и стабильных структур: они в каждом случае по-разному упорядочиваются самими акторами действия. Иначе говоря, структуры дуальны: одновременно они и ограничивают действие, и делают его возможным. Гидденс не только переосмыслил теорию действия Вебера, Парсонса и др.; он соединил эту теорию со структурным подходом, т. е. показал, как от теории действия возможен переход к теории порядка, которая, по его мнению, не противостоит теории действия, а дополняет ее.
Во Франции в социальной теории с середины XX в. доминировал структурализм. К. Леви-Стросс разработал новое понимание структуры, попытавшись обнаружить общие бессознательные структуры человеческого разума и человеческой культуры. М. Фуко последовательно исследовал западноевропейскую культуру с позиций постструктурализма, реализовав критическое отношение к идеям эпохи Просвещения и провозгласив «смерть Субъекта». Однако расцвет социальной теории во Франции конца XX в. связан с именем П. Бурдье и его «теорией практики», которую также относят к наиболее известным интегративным конструктам современности. Свой подход Бурдье называл генетическим структурализмом. Однако в созданной им модели действия уже не субъект, а актор выступает активным и деятельным началом: от него зависит выбор места в «поле», которое, в свою очередь, формирует и самих акторов. Борьба акторов за реализацию своих интересов в том или ином поле есть движущая сила исторических изменений. По мнению Бурдье, эта борьба идет не только в экономическом поле, но и в других (культурном, политическом, символическом), на основе наличных видов капитала. Бурдье использует понятие капитала (учитывая его объем и структуру) для моделирования классовой структуры общества. В целом Бурдье анализирует общество с помощью теории полей, внутри которых разворачиваются различные конфликты и осуществляются изменения. В каждом поле формируется свой габитус, к которому приспосабливаются акторы. «Габитус», понимаемый как схема восприятия, мышления и действия, может поддерживать и воспроизводить сам себя. Он допускает свободу действия актора, но и структурирует социальный мир, способствуя поддержанию его стабильности. Габитус поддерживает постоянство мира, его воспроизводство людьми, воспринимающими этот габитус как объективную данность. Что касается изменений, то в каждом поле имеется своя модель изменений, связанная со спецификой соответствующей этому полю формы капитала. Таким образом, французская социальная теория второй половины XX - начала XXI в. отличается и от американской, и от британской, но основные «кирпичики» социальной теории и здесь остаются неизменными: порядок, развитие, социальное действие.
Развитие социологии в послевоенной Германии демонстрирует новый взлет социальной теории, связанный, прежде всего, с попытками синтеза различных теорий и направлений, предпринятыми в 1970-1980-е годы Юргеном Xабермасом и Никласом Луманом. Социальный философ Xабермас, отказавшись в эти годы от гегельянско-марксистского видения истории как единого поступательного движения, пришел к мысли, что логика исторического процесса, обычно реконструируемая историками постфактум, сильно отличается от реального исторического процесса, о механизмах развития которого ничего универсального сказать нельзя. Нет единых механизмов развития и в разных сферах социума: так, экономика развивается по другим законам, нежели сфера морали. Поэтому между «трудом» и «интеракцией» существуют фундаментальные различия. Это значит, что процессы в сфере производства и интеллектуальной жизни, т. е. в сфере труда и интеракции, развивались независимо. В каждой из них имеется своя внутренняя логика развития, поэтому экономический детерминизм в объяснении социальных или нравственных изменений совершенно неуместен.
В то же время Xабермас принимает парсоновское функционалистское понятие системы как упорядоченной организации отношений. Любая теория действия, с этой точки зрения, достигает своих пределов и требует дополнения другими теориями. Таким образом, для анализа социальных процессов нужно соединить систему и действие, что и осуществляет Xабермас. соединяя функционализм, теорию действия, герменевтику и теорию систем. В теории коммуникативного действия Xабермаса можно выделить: теорию социального порядка, теорию действия, теорию рациональности).
В соответствии с новой концепцией рациональности, в рамках теории действия Xабермас по-новому классифицирует типы социального действия. Он выделяет три основных типа действия: инструментальное действие, направленное на манипулирование внешним миром, нормативное действие, которое основано на сообразности социальных отношений, и драматургическое действие, главная цель которого - саморепрезентация.
Российская же социология в постсоветский период пытается идти в русле мирового развития дисциплины. По крайней мере, ее предмет стал определяться ведущими теоретиками таким образом, чтобы включить в него и процессы социального развития, и процессы изменения социальных структур и систем, и механизмы их функционирования, и закономерности социальных действий. На фундаменте такого подхода в российской социологии были разработаны теории развития, адекватные постсоветскому обществу. Среди них можно особо выделить теорию трансформации (Т.Заславская, В.Ядов) и теорию институциональных матриц (С.Кирдина), которые призваны учесть культурно-исторические особенности страны, ее специфику. На уровне теорий порядка имеется большая потребность в новых разработках теорий социальной структуры, социальной солидарности, поскольку уже имеющиеся теории частично повторяют западные концепции, частично вообще малопригодны для объяснения и понимания нынешних российских реалий. По мнению ряда авторов, российская социология пока не предложила удовлетворительных объяснений и оценок современных социальных феноменов и новых типов повседневности, которые позволили бы обществу понять себя и определить свое будущее. Осознана необходимость перехода на новый этап развития, когда создаваемые социальные теории будут «в полной мере соответствовать российскому контексту», но также и уровню современной мировой практики.

.2 Актуальные проблемы современной социологии

социология урри комплексность современность
Как справедливо отмечает Д.В. Иванов, - один из авторов сборника научных статей по актуальным проблемам социологии, - «…среди всех ритуальных дискурсов современной социологии один занимает особое место. Социология больше всего апеллирует к «повседневности», представляемой как подлинная и несомненная реальность, как фундамент социальности. Концепция, созданная А. Шютцем и его последователями и охотно используемая даже теми исследователями, которые не принимают феноменологическую социологию в качестве парадигмы, является академическим ремейком библейского мифа о святой простоте. Идея о том, что истина открывается в привычных делах и наивных речах «обычного человека», лежит в основе подавляющего большинства социологических исследований». Это пассивное воспроизведение обыденности было подано Шюцем как проект феноменологического понимания той реальности, которая возникает на основе естественной установки сознания. Однако основоположник феноменологии Гуссерль разрабатывал проект энергичного исследования, в котором начинающаяся с отказа от естественной установки редукция вскрывает интенциональность сознания и обнаруживает горизонт жизненного мира. В современной социологии возобладал обещавший простоту исследовательского труда подход Шютца, и сложный, подвижный и требующий усилий жизненный мир оказался по сути подменен незамысловатым, рутинным и доступным житейским миром.
Теперь дискурс «повседневности» дезавуируется жизненным миром гламура с его яркостью, эфемерностью, экзотичностью. И этот пластичный и волатильный мир по отношению к миру повседневности является гиперреальностью. Здесь хорошо виден описанный Бодрийяром эффект замещения реальности симуляциями, когда симулякры становятся для людей настолько насыщенной средой существования, что она оказывается более весомой и более значимой, чем обыденная реальность. Социологи, привыкшие отождествлять обыденность и реальность, сталкиваются с тем, что жизненный мир может быть виртуальной реальностью, для которой характерны действенность образов, условность и изменяемость параметров, возможность моментального входа/выхода. В результате упустившая из виду виртуализацию социология сама становится виртуальной реальностью. Ритуальные дискурсы поддерживают образ продуктивной научной деятельности, но продуктом являются симулякры - знаки, отсылающие не к актуальным вещам и тенденциям, а к таким же знакам героического прошлого или никак не наступающего будущего социологии. Поэтому потребность в актуальном знании об интенсивном настоящем удовлетворяется не академическим сообществом, а исследователями нетрадиционной интеллектуальной ориентации, которые создают глэм-науку.
Глэм-наука в самом чистом виде, без примесей, представлена в глянцевых журналах. В них (по)читатели гламура находят не просто развлекательное чтиво, а аналитические материалы, ценимые по тем же критериям, по которым всегда ценились научные исследования: актуальность, истинность, практическая значимость.
Глэм-наука сейчас процветает и постепенно монополизирует знание о капитализме, вытесняя традиционные социальные науки на периферию общественного интереса. Однако вопреки тому, что принято думать, в результате экспансии гламура вовсе не обязательно страдает научная истина, объективность знания. Социальные науки возникли в XVIII-XIX веках как интеллектуальный проект власти «третьего сословия». Социальность в условиях индустриализации вырастала из производства и политики, где она представала как массовость, проблемность, конфликтность. Социальность заботила «третье сословие» с его ценностями гражданских прав и трудовой этикой, а умствующие буржуа отвечали на озабоченность исследованиями, сфокусированными на социальных проблемах, на том, как социальность понимать и как ее совершенствовать. В интенсивном настоящем прежняя социальность становится маргинальной, а новая модальность общественной жизни - гламур - возникает не в производстве и политике, а в потреблении и рекламе. Новая модальность общественной жизни адекватно раскрывается не в истинах-нравоучениях и проблемах старых социальных наук, а в истинах-развлечениях и решениях, предлагаемых гламурно - интеллектуальным комплексом «менеджмент-маркетинг». Нынешние потребители интеллектуального продукта - это не старое «третье сословие», заинтересованное в социальности, это сверхновый средний слой, который отличает утонченная стервозность - эстетически мотивированная антисоциальность.
Кризис социальных наук - это кризис внимания. Возникшую к концу XX века проблематичность научного статуса социологии и близких к ней дисциплин можно объяснить на основе данного Гуссерлем определения научной объективности: истина одна, независимо от того, созерцают ли ее люди, боги, ангелы или чудовища. Истина одна, восприятие ее разное, поскольку разнородна аудитория. Когда господство теологии в качестве универсального знания было разрушено философами-просветителями, боги оказались в положении маргиналов, о чьем восприятии можно не заботиться. Фридрих Ницше выразил это в емкой формуле: «Бог умер». Бог умер не вообще, он «умер» как та инстанция, к которой можно апеллировать в отстаивании истины. Бог умер для умствующих буржуа - творцов и (по)читателей социальных наук. Когда философы-постмодернисты обрушились на идею познающего объективную истину субъекта, в положении маргиналов оказались уже люди. И один из лидеров постмодернизма Мишель Фуко в 1966 г. перефразировал ницшеанскую формулу, провозгласив «исчезновение человека». Характерное для социальных наук обращение в поисках истины к людям стало бессмысленным, а глэм-наука заняла господствующее положение, поскольку настала пора озаботиться восприятием истины ангелами и чудовищами.
Кризис внимания социологи ощущают, но свои ощущения осознают на языке дисциплины. В результате профессиональное сообщество живет в ситуации кризиса внимания, обусловленного неактуальностью социальных наук, а переживает «парадигмальный кризис», связываемый с множественностью теоретико-методологических позиций и подходов, воспринимаемых как угроза научному статусу дисциплины. Но многочисленные попытки разрешить этот «кризис» и тем улучшить положение дисциплины лишь усугубляют ситуацию, и социология превращается в генератор вечных проблем: «структуры или действия», «макросоциология или микросоциология», «количественные методы или качественные методы», «фундаментальное знание или прикладное знание». На этом фоне глэм-наука выступает как поставщик актуальных решений. На рынок интеллектуальной продукции идет нарастающий поток конкурирующих теорий, и при этом среди сегодняшних гуру менеджмента и маркетинга не возникает дебатов, хоть сколько-нибудь сопоставимых с «битвами парадигм» в социальных науках. Не возникает потому, что в глэм-науке место мучительной дилеммы «позитивизм или конструк-тивизм» занимает бодрый слоган «позитив(ность) + креатив(ность)». Вселяющие уверенность простые и эффектные модели не отображают реальность, не создают реальность, они «прогибают» реальность под пользователей. Очевидный контраст между положением испытывающего дефицит внимания «генератора проблем» и положением находящегося в центре внимания «поставщика решений» подталкивает к логичному выводу: социологам нужно уходить от ритуальной социологии с ее «вечными» проблемами, но без бегства в никогда не наступающее будущее эпохальной социологии.
Проекты выхода за рамки дилемм ритуальной социологии развиваются в последние годы рядом видных представителей социологического сообщества, которые стремятся отыскать некий «третий путь». Эта стратегия заявлена, например, Пиотром Штомпкой в его концепции «третьей социологии», которая призвана прийти на смену «первой», нацеленной на изучение «социальных целостностей» и их организации, и «второй», ориентированной на изучение «социальных атомов» и их взаимодействий. Предлагаемый Штомпкой ряд определений предмета «третьей социологии»: «социальные события», «социальное существование», «социальное становление» - явно указывает на стремление сфокусировать внимание на процессах социальной жизни, чтобы избежать дилеммы «структуры или действия». В том же направлении от раздвоенной социологии либо структур, либо действий к новой социологии процессов движутся и Джон Урри с концепцией «мобильностей», Аржун Аппадураи с концепцией «потоков», Бруно Латур с теорией «действующих сетей» и многие другие.
Дилемму «макросоциология или микросоциология» и связанную с ней проблему мультипарадигмальности «продвинутые» члены социологического сообщества предлагают решать также на пути к «третьей социологии». Идея Джорджа Ритцера легитимировать мультипарадигмальность и развивать социальную теорию как дискурсивную формацию, которая является не консистентной теоретической системой, а живым процессом концептуализации, открывает «третий путь» после «первой социологии», зацикленной на поиске наилучшей парадигмы, и после «второй», нацеленной на построение интегративной парадигмы.
Наиболее «продвинутые» члены социологического сообщества выходят и за рамки дилеммы «количественные методы или качественные методы» и движутся к пониманию, что информант - это не индивид, а ситуация, что информация - это не только ответы на вопросы, а комплексный поток данных. Уход от изнурительной борьбы между сторонниками «первой», то есть числовой, и «второй», то есть текстовой, социологий начинается с отказа от утвердившейся модели информанта как Homo Sociologicus - человека рефлексирующего, человека болтливого. Именно такое представление об информанте редуцирует сбор данных к опросу и анализу текстов и навязывает безмолвствующему большинству «предания о социальном» разговорчивого меньшинства (включающего и самих социологов). Возможность «третьего пути» в методологии социологических исследований демонстрируют концепция методологического ситуационизма и метод «расширенного кейс-стади» Майкла Буравого, методика «конфигурационного сравнительного исследования» Чарльза Рагина, проект визуальной социологии в исполнении Пиотра Штомпки.
2. Современная социология: новые подходы, взгляды, теории

.1 Комплексность в современной социологии

Комплексность - многозначное и в то же время очень эластичное понятие. Исследователи, которые работают с этим концептом, используют его по различным поводам и в разных конфигурациях с другими понятиями для описания проблематики из множества сфер общества. Но все исследователи согласятся с тем, что это понятие с большим трудом поддается точному определению и уж тем более определению, которое устроит всех. Как замечает австрийский социолог Хельга Новотны, есть лишь исходная интуиция, что «комплексность указывает на нечто, находящееся вне нашей способности понимания и контроля, но всё же мы допускаем, что это нечто плотно упаковано, упорядоченно и структурировано, однако таким способом, который мы не в состоянии постигнуть». Попытки анализа комплексности, по её мнению, неизбежно застревают в противоречивых процессах, затрагивающих одновременно динамику усиления и редукции комплексности. Это особенно заметно на примере развития новых технологий, направленных на решение более сложных задач общества. С одной стороны, новые технологии приобретают всё большую эффективность, но с другой - приводят к параллельному неконтролируемому росту комплексности. Возникает почти синхронная потребность редукции этой комплексности с тем, чтобы осознать и описать последствия новой реальности, выявить нежелательные и ненамеренные эффекты. Говоря об отношениях современной науки и общества в своей недавней книге «Ненасытная любознательность» Х. Новотны пишет: «Найти новое пытаются не ради нового, сколь бы исторически уникальными, возможно, не были предпочтения естественных наук в отношении нового. Напротив, новое будут постоянно искать, чтобы создать инновации, которые в свою очередь расширяют пространство для деятельности и возможностей. … Расширение же возможностей и пространства для деятельности увеличивает комплексность событий и таким образом неопределенность результата. Идея подверженности планированию, идея, сопровождавшая современность с самого начала, давным-давно оказалась иллюзорной мечтой возможности контроля. Но всё же нам приходится учиться тому, как прожить жизнь в неопределенности, нераздельно связанной с innovatio». Эту задачу, отчасти и призвана решать наука о комплексности, разработавшая концептуальный аппарат, при помощи которого можно ставить и до некоторой степени решать проблемы неопределенности на стыках разных систем общества. Тем не менее, стремительная динамика общественных процессов налагает существенные концептуальные и практические ограничения.

В качестве одного из способов научного наблюдения проблем комплексности современного общества Новотны предлагает концепцию «возникающих интерфейсов» (emergent interfaces). Интерфейс, по аналогии с использованием этого понятия в физике, мыслится как некий тонкий слой, разграничивающий фазы различных явлений и процессов. Особенность интерфейса состоит в том, что он обладает иными свойствами, отличными от разделенных им явлений и процессов. Возникающий интерфейс отсылает к незапланированным, ненамеренным эффектам, которые определяют качества новых процессов и потому нуждаются в классификации и категоризации. «Он увеличивает комплексность, создавая трудности понимания в отношении того, откуда возникли его составные части, как они взаимосвязаны и как они могут быть прослежены. Неясно, к чему принадлежат объект или явление и к чему они устремляются». Ясно лишь, что возникающий интерфейс разделяет стороны и создает разногласия и конфликты, а не ведет к консенсусу. Примером возникшего интерфейса, замечает Новотны, являются отношения науки (прежде всего биологии) и общества в целом. Речь идет об исследованиях стволовых клеток, вызвавших эмоционально нагруженный общественный дискурс о последствиях научных достижений. Сторонники дальнейших исследований заявили о потенциальных выгодах открытий, противники - об угрозах человеческой жизни и предназначению. Комплексность резко возросла из-за способностей науки культивировать стволовые клетки в лабораторных условиях, но и в то же время увеличилась неопределенность со стороны, как науки, так и общества. Рутинные научные процедуры стали возбуждать решительные выпады против научных устремлений вообще, питаемые религиозными убеждениями, различными системами ценностей и историческим опытом. В качестве варианта редукции возросшей комплексности обсуждается «новая этика», которая, как ожидается, может примирить конфликтующие стороны, однако, полагает Новотны, совершенно не понятно, на каких принципах новая этика сможет утвердиться.
Многозначность понятия комплексности, считает британский географ и социолог Найджел Трифт, дает немалые основания к тому, чтобы толковать это понятие в качестве броской метафоры. «Теория комплексности, - отмечает он, - это научная амальгама, сращение идей, риторический гибрид». Остановимся на рассуждениях Трифта подробнее прежде всего из-за его оригинальной трактовки истории инкорпорации этого понятия в социальные науки.
Изначальный импульс включить комплексность в понятийный аппарат социальных наук, отмечает Трифт, был холистический, антиредукционистский. С помощи этого понятия исследователи пытались прийти к пониманию свойств интеракции системы как нечто большего, чем только суммы еѐ частей. Отсюда возник интерес к эмерджентным порядкам, самоорганизации, нелинейности процессов, хаосу и др. Понятийный аппарат теории комплексности явно разрывал связь между детерминизмом и предсказуемостью, связь, которая в значительной мере была ещѐ свойственна социальным наукам фордистского периода. Объяснение успеха метафор теории комплексности Трифт видит в интенсивном взаимовлиянии трех видов социальных сетей - глобальной науки, глобального бизнеса и глобального течения «Нью-эйдж» (New Age). Каждая из этих сетей стала сильно зависеть от медиатизации, а почти все метафоры теории комплексности, отмечает он, немыслимы вне визуального регистра, наглядно представляющего через СМИ их претворения. Для анализа процессов распространения идей комплексности Трифт обращается к акторно-сетевой теории. Он отмечает, что деятели безустанно стремятся удлинить сети взаимодействия, постоянно расширяют материально-семиотические щупальца. Метафоры постоянно кочуют по сетям, подвергаются мутациям, переопределяют одно локальное знание другим, создавая массу различных, множественных в своей основе тематик.
Почему метафоры комплексности оказались способными к таким быстрым и успешным перемещениям по сетям? В глобальной сети науки Трифт выделяет три основных причины успеха. Во-первых, наука стала обычным средством культурного оборота, актуально воспринимается как вполне обыденная вещь. Во-вторых, возник новый режим знания, основанный на значительно большем количественном и качественном разнообразиях его производителей, распределителей и аудиторий. Этот режим производит в громадных объемах междисциплинарное, гетерогенное и рефлексивное знание, находящее резонанс в самых широких и неожиданных кругах общества. В-третьих, произошло резкое ускорение оборота научного знания путем медиатизации (издание книг, журналов, телевизионные и радио программы, постоянно обновляющиеся сайты Интернета и др.).
Вторую глобальную сеть, получившую свою форму с 1960-х годов и внесшую свою долю в распространение представлений о комплексности, Трифт называет «культурный контур капитализма» (cultural circuit of capitalism). Это активно самоорганизующаяся сеть, отвечающая за производство и распространение управленческого знания среди менеджеров и состоящая из трех основных институтов: бизнесшкол, управленческих консультантов и гуру менеджмента. На протяжении последних сорока лет происходил непрерывный количественный рост этих институтов. Так, например, в США с 1957 г. количество бизнесшкол увеличилось в пять раз. Количество управленческих консультантов в мире с 1970-х по 1980-е удвоилось, а с 1980-го по 1987-й годы увеличилось в пять раз и к началу 1990-х годов по данным Ассоциации управленческих консультантов (Management Consultants Association) перевалило за 100 000 членов. Тиражи бестселлеров гуру менеджмента составляют миллионы экземпляров и переводятся на десятки языков. Экспансия управленческого знания стала сильно зависеть от информационных технологий и поглощения новых идей и метафор. Теория комплексности органично вписалась в культурный контур капитализма, подзаряжая его научной престижностью и практичностью этой концепции.
Наконец, третья глобальная сеть, обогатившаяся идеями комплексности, - это движение New Age, состоящее из множества добровольных организаций и функционирующее как интернациональный контур. Основные средства распространения идей в этой сети - это многочисленные семинары и симпозиумы участников организаций New Age, которые, как правило, мотивированы спиритуализмом и религиозным синкретизмом.
Несмотря на скептические и в чем-то иронические обертоны, Трифт видит и продуктивные способности метафор комплексности для социологии, прежде всего в постижении при помощи этих метафор моделей времени современного Запада. Причем речь идет не о неком новом, постмодернистском переживании хода времени, окрашенном осознанием многообразия культур и различных десинхронизованных пространств потоков. Скорее, как считает Трифт, речь идет о продолжении, даже экспансии евро-американского переживания времени, в котором будущее становится пространством возможностей для субъектов, полагающих, что возможно всё, что угодно. Эта установка подпитывается эпидемическим гипостазированием технологий, расширяющих пределы возможного. По всей видимости, меняющееся переживание времени, является просто продолжением империализма, однако теперь уже преимущественно по каналам времени, а не пространства. В этой ситуации метафоры комплексности позволяют представлять будущее как открытую, гибкую структуру, сплошь и рядом насыщенную различными возможностями. В новых моделях особую роль, по его мнению, будут играть «фрактальные» личности, идентичность которых уже не может определяться простыми зависимостями, а должна учитывать многообразные, чередующиеся действия на различных авансценах. Большее значение будет уделяться вещам, отношениям вещей и «фрактальных» личностей, многофункционалу вещей. Наконец, новая конфигурация отношений пространства и времени будет профилировать теневые ресурсы, «неактуализированные возможности, которые могут как восстановить настоящее прошлого, так и одновременно открыть настоящему» его скрытые контр-моменты.
Оригинальную трактовку коллапсов комплексных обществ, основанную на концептуальных параллелях в понимании экологических и социальных систем, предлагает американский культуролог Джон Майкл Грир. Он широко опирается на понятия комплексности и уменьшения предельных отдач американского историка, археолога и социального мыслителя Джозефа Тейнтера. Комплексность в теории Тейнтера «отсылает к таким вещам как размер общества, к количеству и отличительным особенностям его частей, к многообразию специализированных социальных ролей, которые оно инкорпорирует, к количеству индивидуальных характеристик личностей, присутствующих в обществе, и к многообразию механизмов, организующих всё это в связанное, функционирующее целое. Приращение любого из этих измерений увеличивает комплексность общества». Комплексность общества находится в прямой зависимости от потоков энергии, которые оно поглощает для своего поддержания на достигнутом уровне. В определенной мере увеличение комплексности общества всякий раз требует расширения потоков энергии для его нужд. В то же время механизмы приобретения и распределения энергетических ресурсов тесно связаны с социально-политической организацией общества. Любые изменения этой организации прямо зависят от изменений энергетических потоков, так что обе этих переменных, как подчеркивает Тейнтер, коэволюционируют. Отсюда более комплексные общества оказываются более затратными с точки зрения поддержания, чем простые. Сохранение высокого уровня комплексности неизменно предполагает стратегический выбор социально-политической организации, влечет за собой наложение дополнительных издержек на каждого индивида, чтобы оставалась возможность пользоваться преимуществами институционального многообразия.
Грир попытался улучшить модель коллапса обществ Тейнтера при помощи предложенной им теории катаболического коллапса. Модель Тейнтера, утверждает он, не выдерживает критики в плане временного измерения падения обществ. Тейнтер считает, что «коллапс обществ - это дело нескольких десятилетий». Однако исторические примеры, которые он рассматривает, в частности падения Римской империи, цивилизации Майя и др., подчеркивает Грир, показывают, что крушение этих обществ занимало существенно больший промежуток времени. Например, падение Римской империи, указывает Грир, следует отсчитывать с периода Маркоманской войны и эпидемии чумы, подкосившей значительную часть населения империи, т.е. с 166 г. н. э. Соответственно, коллапс Римской империи растянулся на 310 лет с несколькими периодами стабилизации. Это важный момент в критике модели Тейнтера, поскольку падение обществ, по мнению Грира, начинается задолго наступления активной фазы агонии, когда всѐ ещѐ на внешний взгляд представляется вполне стабильным, но уже проявляются признаки разложения.

.2 Обновленная социология Джона Урри

Джон Урри (британский социолог) является основателем нового социологического направления «мобильная социология» (mobile sociology). Кроме того, необходимо отметить и тот факт, что Урри ставит целью разработать категории, которые будут иметь важное значение для социологии нового тысячелетия.

Понятие комплексности органично влилось и в проект обновленной социологии Джона Урри. Поскольку в этом проекте мобильность составляет центральную социологическую проблему, причем мобильность, мыслимая в форме многочисленных процессов, обусловливающих случайное, контингентное соприсутствие, реальное и воображаемое, одновременное и виртуальное, то для нового предмета, ставшего невероятно гибким и чрезвычайно пространным, потребовался подходящий концептуальный аппарат, способный работать с описаниями сложных конфигураций мобильностей. «Все формы социальной жизни, - пишет Урри, - включают разительные комбинации близости и дистанции, комбинации, которые делают необходимым исследование пересекающихся форм физической, объектной, воображаемой и виртуальной мобильности, которая контингентно и комплексно связывает людей определенными образцами обязательств, желаний и вовлеченности, во всё большей степени через географические дистанции огромной протяженности». Благодаря техническим средствам, сделавшим доступными массовые физические и виртуальные перемещения, непрерывно завязываются и плодятся новые социальные отношения, которые не ограничиваются пределами национальных государств. Эти «далекие» отношения приобретают всё большую значимость, всѐ шире культивируются и тем самым порождают новую социальную реальность. Взаимодействие людей и физической среды, созданной на основе новых технологий, образует глобальный мир невероятной комплексности. «Этот мир комплексных систем, - отмечает Урри, - есть мир лавин, учредительных эффектов, самовосстанавливающихся структур, кажущихся стабильных режимов, которые внезапно коллапсируют, периодически нарушаемого равновесия, «эффектов бабочки» и пороговых значений по мере того, как системы переваливаются из одного состояния в другое». Таким образом, возникший глобальный мир, по мысли Урри, оказывается в корне нестабильным. Он вмещает в себя многочисленные системы, стремящиеся одновременно к порядку, но то и дело порождающие ненамеренные эффекты, ввергающие общества в полосы различного рода неустройств. Порядок, словами И. Пригожина, всё время балансирует на «грани хаоса». Стабильность одних структур оплачивается нестабильностью других. Появляются зоны безопасности и зоны отсутствия контроля, границы между которыми непрерывно переопределяются.
В этих условиях классический инструментарий социологического анализа, считает Урри, дает сбой, поскольку он изначально был сфокусирован на объяснении локальных порядков, которым приписывались свойства целостности и самодостаточности в пределах границ национальных государств. Этот инструментарий не работает в ситуации «глобальных сетей и потоков», размывающих локальные границы и переопределяющих систему местных связей и обязательств. В качестве нового инструментария постижения мобильностей глобального мира, по его мнению, выступает «социальная физика», социологическая дисциплина, концептуально выпестованная во многом на новаторских рекомендациях комиссии Гульбенкяна по реструктуризации социальных наук. Эти рекомендации содержали в себе отказ от дихотомий детерминизма и случайности, природы и общества, существования и становления, застоя и изменения. И физические, и социальные системы одинаково подвержены структурной нестабильности и, соответственно, их познавательный инструментарий во многом оказывается схожим. Социальная физика, таким образом, сосредотачивается на анализе пересечений предметных и социальных измерений, на вопросах о том, как социальные отношения меняются под воздействием машин, технологий, выстроенной физической среды и какие дальнейшие возможности открываются от этих взаимовлияний.
Метафоры и концепты комплексности, а Урри вслед за Трифтом говорит именно о метафоричности этих понятий, призваны в этом случае производить уточнения тех моментов, как в тех или иных взаимодействиях социальных и физических объектов порождаются порядок и беспорядок. Речь, следовательно, идет о неких процессуальных характеристиках комплексных систем, задающих направления потоков и выстраивания или дезинтеграции сетей.
Одна из важных категорий концепции комплексности Урри - это идея возрастающих отдач, которую он позаимствовал главным образом у Брайана Артура. Комплексность в понимании Артура - это динамическая величина, указывающая на процессы усложнения.
Согласно Урри, рост комплексности, вызванный возрастающими отдачами от многообразия, может приводить к внезапным коллапсам, если те или иные комплексные системы неудачно проходят точки перелома. Бифуркацию неизбежно приближают такие свойства комплексных систем, как отсутствие равновесия между их элементами, диспропорциональные эффекты между причинами и следствиями. Усиление хаотичных колебаний и нелинейность отношений между элементами создают ситуацию непредсказуемости переходов систем из одних состояний в другие. Коллапс - это скоротечная потеря всей или существенной части комплексности системы. Урри часто приводит пример Советского Союза, распавшегося на части за невероятно короткий промежуток времени.
Заключение

В заключение отметим, что развитие социальной теории определённо будет продолжаться, при этом, как нам представляется, национальные особенности создаваемых теорий по-прежнему будут накладываться на общие теоретические конструкты, создавая специфический синтез национального и общенаучного в социальном знании.

На современном этапе развития социологической науки появилась острая необходимость в применении новой методологии исследования. Таковой является, по нашему мнению, методология полипарадигмальности. Ее введение вызвано не только важностью консолидации разных парадигм. Необходимость полипарадигмального взгляда на происходящие явления связана с выходом на новый исследовательский уровень в рамках социологии. Важно подчеркнуть, что именно полипарадигмальность позволит совершить научный прорыв в социологии, в ее теоретических и эмпирических изысканиях.
Стоит сказать, что не любой, произвольный синтез классических парадигм представляет собой полипарадигмальность. В этой методологии должен соблюдаться комплекс принципов, среди которых принцип научности, системности, объективности, развития и некоторые другие. К примеру, принцип научности выполняет интегрирующую функцию по отношению ко всему массиву парадигм. Он требует, чтобы парадигмы отвечали современным достижениям науки, а это означает, что упрощение сложных научных положений не должно приводить к искажению их научной сущности.
Следует подчеркнуть, что в современной России положение социологии весьма двойственно. На идейно-теоретическом уровне ее статус не подвергается сомнению, но в плане практического существования социология все больше и больше оказывается маргинальной социальной дисциплиной.
Список использованных источников

1. Бурдье П. Начала / П. Бурдье; пер. Н. А. Шматко. - М.: Socio-Logos, 1994. - 288 с.

2. Гуссерль Э. Логические исследования. СПб., 1909.
. Козловский В.В. Социология в российском контексте // Журнал социологии и социальной антропологии. - 2005. - № 1. - С. 5-9.
. Попов В.А. О понятии комплексности в современной социологии: новые тенденции и подходы // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2010. № 1(95). С. 183-200.
. Современная социологическая методология - от теории к практике. Сборник научных статей по итогам Зимней социологической школы в 2011 году / Отв. ред. А.О. Бороноев, Е.С. Богомягкова. - СПб.: Скифия-Принт, 2013. - 170 с.
. Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994.
. Щербина В.В. О современном состоянии социологической науки (часть 1) // Личность. Культура. Общество. 2013. Т. 15. Вып.1. № 77. C. 60-71.
8. Штомпка П. Визуальная социология. М., 2007.
. Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. М., 2003.
. Ядов В.А. Стратегия социологического исследования (описание, объяснение, понимание социальной реальности) / В. А. Ядов. - 3-e изд., испр. - М.: Омега-Л, 2007. - 567 с.
11. Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, 1996.
. Baudrillard J. Simulacres et simulation. Paris, 1981.
. Burawoy M. The Extended Case Method // Sociological Theory. 1998, Vol. 16, No. 1.
. Habermas J. The Theory of Communicative Action / J. Habermas. - Vol. 1-2. - London: Heinemann, 1984. - 150 р.
. Joas H. Sotial Theory: Twenty Introduetory Leetures / H. Joas, W. Knobl. - Transi. Alex Skinner. - Cambridge: Cambridge University Press, 2009. - 560 p.
. Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory. Oxford, 2005.
. Nowotny H. Insatiable Curiosity. Innovation into Fragile Future. Cambridge, MA:The MIT Press, 2008.
. Ragin C., Becker H. What Is a Case? Exploring the Foundations of Social Inquiry. Cambridge, 1992.
. Ritzer G., Smart B.(eds.) Handbook of Social Theory. London, 2001.
. Sztompka P. Focus on Everyday Life: a New Turn in Sociology // European Review. 2008, Vol. 16, No. 1.
. Tainter J. The Collapse of Complex Societies. Cambridge University Press, 1990.
. Thrift N. Space // Theory, Culture & Society. L.: SAGE Publications, 2006. Vol. 23(2-3). Pp. 139-155.
23. Urry J. Sociology beyond Societies. Mobilities for the Twenty-First Century. London and New York: Routledge, 2000. www.isa-sociology.org/congress2010/