Ritzer modern sociological theory fifth

Колонизация
Для понимания идеи колонизации существенное значение имеет тот факт, что Хабермас считает общество состоящим из жизненного мира и системы. Также несмотря на то что оба понятия в более ранний исторический период были тесно переплетены, сегодня между ними наблюдается возрастающее расхождение; они
«рассоединились», и жизненный мир и система претерпели процесс дифференци- ации, однако этот процесс в двух указанных сферах принял различные формы. Хотя Хабермас видит между системой и жизненным миром диалектическую вза- имосвязь (они одновременно ограничивают и предоставляют новые возможности друг для друга), основной интересующий его вопрос состоит в том, каким обра- зом система в современном мире стала контролировать жизненный мир. Иначе говоря, его интересует разрушение диалектики между системой и жизненным миром и увеличение власти первой над последним.¹
Хабермас противопоставляет возрастающую рациональность системы и жиз- ненный мир. Рационализация жизненного мира вызывает увеличение рациональ- ности в коммуникативном действии. Кроме того, действие, ориентированное на достижение взаимопонимания, все более освобождается от нормативного при- нуждения и все в большей степени опирается на повседневный язык. Другими словами, социальная интеграция достигается все более посредством процессов, при которых согласие формируется в языке.
Но в результате требования к языку возрастают и начинают превышать его возможности. Делингвистифицированные средства (особенно деньги в экономи- ческой системе и власть в политической системе и ее административном аппара- те) — те, которые дифференцировались в системе и выделились из нее, — заполня- ют эту пустоту и заменяют, по крайней мере до некоторой степени, повседневный язык. Вместо языковой координации действия эту функцию выполняют деньги и власть. Жизнь монетаризируется и бюрократизируется.
Иначе говоря, усложняющаяся система «высвобождает системные императи- вы, разрушающие возможности жизненного мира, которые они инструментализи- руют» (Habermas, 1987a, р. 155). В этой связи Хабермас пишет о «насилии», кото- рое применяется к жизненному миру системой таким образом, что ограничивает коммуникацию. Это насилие, в свою очередь, вызывает «патологии» в жизненном мире. Хабермас рассматривает эти изменения, рассуждая о всемирной истории:
Далеко идущее рассоединение системы и жизненного мира было необходимым усло- вием перехода от стратифицированных классовых обществ европейского феодализма к экономическим классовым обществам раннего периода современности; однако капи-


¹ Однако Хабермас усматривает проблемы (господство, самообман) также и в рамках жизненного мира (Authwaite, 1994, р. 116).
475


талистическая модель модернизации отмечена искажением, овеществлением символи- ческих структур жизненного мира под воздействием императивов подсистем, диффе- ренцированных посредством денег и власти и ставших самодостаточными (Habermas, 1987а, р. 283; курсив мой)
Отметим, что, связывая возникновение деформаций с капитализмом, Хабер- мас, по крайней мере, в этом смысле, продолжает работать в рамках неомарксист- ской концепции. При рассмотрении современного мира он вынужден оставить марксистский подход (Sitton, 1996), поскольку заключает, что искажения жиз- ненного мира «более невозможно локализовать классово-конкретным способом» (1987а, р. 333). Высказывая это ограничение и следуя своим истокам в крити- ческой теории, Хабермас демонстрирует также сильное влияние веберовской те- ории. Фактически он утверждает, что различие между жизненным миром и си- стемой и окончательная колонизация жизненного мира позволяют нам увидеть в новом свете веберовский тезис о «противоречащей себе современности» (Haber- mas, 1987а, р. 299). По Веберу, это главным образом конфликт между субстан- циальной и формальной рациональностью и торжество на Западе последней над первой. С точки зрения Хабермаса, рационализация системы торжествует над рационализацией жизненного мира, вследствие чего жизненный мир колонизи- руется системой.
Определенность своим рассуждениям о колонизации Хабермас придает, утверж- дая, что основными силами в данном процессе выступают «формально организо- ванные области действия» на системном уровне — например, экономика и государ- ство. В традиционных марксистских терминах, Хабермас считаетрассматривает современное общество подверженным периодическим системным кризисам. Стремясь справиться с этими кризисами, такие институты, как государство и эко- номика, предпринимают действия, пагубно влияющие на жизненный мир, вызы- вающие в нем патологии и кризисы. По существу, жизненный мир обедняется эти- ми системами, и коммуникативное действие оказывается все менее направленным на достижение согласия. Коммуникация становится более загнанной в жесткие рамки, истощенной и раздробленной, и сам жизненный мир, кажется, балансиру- ет на грани разрушения. Эта атака на жизненный мир чрезвычайно беспокоит Ха- бермаса, если принять во внимание его интерес к коммуникативному действию, которое в этом мире происходит. Но как бы обширна ни была колонизация со сто- роны системы, жизненный мир «никогда не вымывается полностью» (Habermas, 1987а,р.З11).
Если важнейшая проблема современного мира заключается в рассоединении системы и жизненного мира и господстве системы над жизненным миром, тогда ее решения вполне ясны. С одной стороны, жизненный мир и систему необходи- мо вновь соединить. С другой стороны, должна быть восстановлена диалектика системы и жизненного мира таким образом, чтобы вместо искажения последнего первой оба стали взаимно обогащающими и укрепляющими. Несмотря на то что в первобытном обществе система и жизненный мир были переплетены, из-за про- исшедшего в обоих процесса рационализации будущее воссоединение, возможно, породит такой уровень системы, жизненного мира и их взаимосвязи, который не имеет прецедента в человеческой истории.
476

Итак, Хабермас снова возвращается к своим марксистским корням. Маркс, ко- нечно, не искал в историческом прошлом идеальное государство, а видел его в будущем в виде коммунизма и полного расцвета человеческого рода. Хабермас тоже не оглядывается на архаические общества, в которых нерационализованные система и жизненный мир были более едины, а рассчитывает на будущее государ- ство с гораздо более удовлетворительным объединением рационализированных системы и жизненного мира.

Кроме того, Хабермас переосмысливает марксистскую теорию социальной борь- бы. Маркс делал акцент на конфликте между пролетариатом и капиталистами и объяснял его эксплуатационным характером капиталистической системы. Хабер- мас уделяет внимание не эксплуатации, а колонизации, и рассматривает многие конфликты последних десятилетий в свете этого подхода. Он считает социальные движения, такие как ориентированные на большее равенство, самореализацию, охрану окружающей среды и мира, «реакцией на атаку системы на жизненный мир. Несмотря на многообразие интересов и политических проектов этих разно- родных групп, они сопротивлялись колонизации жизненного мира» (Seidman, 1989, р. 25). Надежда на будущее определенно связана с сопротивлением посяга- тельствам на жизненный мир и с созданием мира, в котором система и жизнен- ный мир находятся в гармонии и взаимно обогащают друг друга так, как этого еще не было в истории.

Основные различия в теориях действия — структуры

Как и в произведениях американских авторов на тему микро-макроинтеграции, так и между европейскими теоретическими разработками по проблеме действия — структуры имеются значительные различия. Например, существуют немалые раз- ногласия в работах о природе социального агента. Большинство работающих в этой области ученых (например, Гидденс, Бурдье) склонны трактовать агента как индивидуального актора, а «акционалистская социология» Турена считает аген- тами коллективные образования, такие как социальные классы. Фактически Ту- рен определяет деятельность как «организацию, непосредственно воплощающую один или более элементов системы исторического действия и, следовательно, не- посредственно вмешивающуюся в отношения социального господства» (Touraine, 1977, р. 459). Третью, промежуточную позицию по данному вопросу занимают Берне и Флэм (см. также Crozier and Friedberg, 1980), которые в качестве агентов рассмат- ривают либо индивидов либо коллективные образования. Это отсутствие согласия относительно природы агента является источником значительных различий в работах по проблеме действия — структуры.
Значительные разногласия наблюдаются даже среди тех, кто рассматривает в качестве агентов индивидуальных акторов. Например, агент у Бурдье, испытыва- ющий воздействие габитуса, представляется гораздо более механическим, чем агент у Гидденса (или Хабермаса). Габитус Бурдье включает в себя «системы
477


устойчивых, перемещаемых диспозиций, структурирующих структур, т. е. принци- пы порождения и структурирования практик и представлений» (Bourdieu, 1977, р. 72). Габитус будучисточником стратегии, «не является продуктом подлинного стратегического намерения» (Bourdieu, 1977, р. 73). Он не субъективистский, ни объективистский, а сочетает элементы обоих типов. Несомненно, при этом отри- цается понимание актора как обладающего «свободной и волевой учреждающей властью» (Там же). У Гидденса агенты, возможно, тоже не наделены интенцио- нальностью и свободной волей, однако они в гораздо большей степени облада- ют произвольной властью, чем агенты у Бурдье. Тогда как агенты Бурдье, ка- жется, находятся во власти своего габитуса, внутренних («структурирующих») структур, агенты в творчестве Гидденса выступают нарушителями действия. Они имеют, по крайней мере, какой-то выбор, возможность действовать иначе, чем они действуют. Они обладают властью, они привносят изменения (см. также Lukes, 1977). Что самое важное, они образуют структуры (и образуются ими). В творчестве Бурдье, напротив, габитус, который иногда представляется вычлененным, вовле- чен в диалектические отношения с внешним миром.¹
Подобным же образом, среди теоретиков действия — структуры имеются за- метные разногласия в том, что они подразумевают под структурой.² Некоторые теоретики в качестве основной выделяют какую-либо определенную структуру: например, в работе Крозье и Фридберга рассматривается организация, а у Туре- на — отношения социального господства, обнаруживаемые в политических инсти- тутах и организациях. Другие (например, Burns, 1986, р. 13) исследуют целый ряд социальных структур, таких как бюрократия, государственное устройство, эконо- мика и религия. Гидденс выдвигает очень специфическое определение структу- ры («рекурсивно организованные наборы правил и возможностей» [1984, р. 25]), не соответствующее практически ни одному другому определению структуры, приводимому в социологической литературе (Layder, 1985). Однако его опреде- ление систем как воспроизводимых социальных практик очень близко к тому, что многие социологи обозначают термином «структура». Помимо различий среди тех, кто исследует структуру, существуют также различия между этими теорети- ками и другими. Например, Арчер, как мы видели, подвергает суровой критике Гидденса (и, косвенно, всех остальных) за то, что он сосредоточивается на струк- туре, исключая из своего анализа культуру.
Попытки соединения структуры и действия предпринимаются с совершенно разных теоретических позиций. Например, что касается социальной теории Гид- денса, ее, по-видимому, вдохновляет функционализм и структурализм в противо- поставлении с феноменологией, экзистенциализмом и этнометодологией, а в более общем плане — новый лингвистический структурализм, семиотика и герменевти- ка (Archer, 1982), тогда как на Арчер оказывает влияние главным образом теория


¹ Хотя я и подчеркиваю различия между взглядами Гидденса и Бурдье на действие, Гидденс (Giddens, 1979, р. 217), по крайней мере, видит между ними некоторые сходства.
² Здесь я уделяю внимание главным образом европейским ученым, рассматривающим социальную структуру, а не тем, кто считает структуру скрытыми, лежащими в основе культуры элементами.
478


систем, особенно в варианте Уолтера Бакли. Одним из следствий таких ориентации является то, что у Гидденса агенты, как правило, изображаются активными и креа- тивными людьми («телесные существа», обладающие личностью), включенные в непрерывный поведенческий поток, тогда как у Арчер они зачастую сводятся к си- стемам, в особенности к социокультурной системе. Бурдье стремится найти удов- летворительную альтернативу субъективизму и объективизму в антропологической теории. Хабермас пытается соединить идеи, происходящие из концепций Маркса, Вебера, критических теоретиков, Дюркгейма, Мида, Шюца и Парсонса.
В Европе у теоретиков наблюдается уклон либо в сторону деятельности, либо в сторону структуры. Бурдье, несомненно, в значительной степени склоняется в направлении структуры, а Гидденс обладает более мощным пониманием деятель- ности, чем большинство других теоретиков этого толка (Layder, 1985, р. 131). Не- смотря на существование уклона в сторону деятельности и структуры, творчество европейских теоретиков по проблеме деятельности и структуры отличает гораздо более отчетливое, по сравнению с американскими работами о микро-макроинтег- рации, понимание необходимости отказа от того, чтобы разделять эти два понятия, и рассмотрения их диалектически (например, в теориях Гидденса, Бурдье, Хабер- маса). В посвященных вопросу микро-макроинтеграции произведениях американ- ских ученых параллелью европейским попыткам диалектического рассмотрения деятельности и структуры выступает моя попытка диалектического рассмотрения интеграции микро-макро и объективно-субъективного континуумов.
Дайетц и Берне (Dietz and Bums, 1992) предприняли попытку применить к дей- ствию и структуре подход, отражающий сильные и слабые стороны предыдущих работ. Для того чтобы деятельность приписывалась социальному актору, должны выполняться четыре условия.¹ Во-первых, актор должен обладать властью; он дол- жен быть способен осуществлять изменения. Во-вторых, действия, предпринимае- мые агентом, должны носить целенаправленный характер. В-третьих, актор должен иметь определенный выбор, некоторый простор действий. В результате этого на- блюдатели могут что-либо утверждать относительно возможных действий акторов лишь в вероятностном плане. Наконец, агенты должны рефлексировать, отслежи- вать результаты своих действий и использовать это знание для изменения основ действия. В целом, деятельность рассматривается в виде континуума; все акторы в определенной степени участвуют в деятельности, и при этом действия ни одного актора не могут быть в высшей степени свободными, ничем не ограниченными.
Другая, структурная часть уравнения, по мнению Дайетца и Бернса, — это огра- ничения действия. Во-первых, даже если агент может вообразить определенные действия, они просто могут быть невозможны из-за каких-либо технологических и физических реалий. Во-вторых, структура (особенно правила) представляет определенные действия необходимыми, а другие невозможными. Наконец, дея- тельность ограничивается со стороны других агентов, обладающих санкциониру- ющей властью, как позитивной, так и негативной.


Как и большинство других теоретиков действия — структуры, Дайетц и Берне преуменьшают зна- чение группы агентов или вообще игнорируют его (см. Shilling and Mellor, 1996; Shilling, 1997b).