Случалось участливо заглянуть в лицо беспомощного, подавленного горем бедняка

Глава XXIX
Причиной всего этого переполоха оказалась одна из обычных детских болезней, наступления и исхода
которых никто не мог бы предсказать даже за два часа.
В этот день у Весты вдруг открылась сильная ангина, и состояние девочки ухудшалось с такой

---

быстротой, что старая шведка отчаянно перепугалась и попросила соседку сейчас же сходить за
миссис Кейн.
Соседка, думая лишь о том, чтобы поскорее привести Дженни, без предисловий объявила ей, что
Веста очень больна и надо спешить. Потрясенная Дженни решила, что девочка умирает, и, как мы
видели, в порыве ужаса и отчаяния осмелилась сказать Лестеру правду.
Она почти бежала по улице, терзаясь бесчисленными опасениями, с одной только мыслью; поспеть
вовремя, увидеть свою девочку, прежде чем смерть унесет ее.
Что, если уже поздно? Что, если Весты уже нет в живых?
Дженни невольно все ускоряла шаг, огни уличных фонарей возникали перед нею и вновь
расплывались во тьме; она уже не помнила жестких слов Лестера, не боялась, что он выгонит ее и она
останется в огромном городе совсем одна, с ребенком на руках, — она забыла обо всем, кроме одного:
ее Веста тяжело больна, может быть, умирает, и это она виновата, что они не вместе; быть может,
если бы она сама смотрела за своей дочерью, девочка теперь была бы здорова.
«Только бы успеть! — твердила она про себя и, в порыве горя теряя, как все матери, способность
рассуждать, упрекала себя; — Я должна была знать, что бог покарает меня за мой грех.
Я должна была, должна была знать…»
Она распахнула знакомую калитку, бегом бросилась по дорожке к дому и ворвалась в комнату, где
лежала Веста — бледная, тихая, ослабевшая; однако ей было уже гораздо лучше.
Тут же были какие-то соседки и немолодой врач; все они с любопытством посмотрели на Дженни,
которая упала на колени у изголовья постели и стала что-то говорить девочке.
И вот Дженни приняла окончательное решение.
Она виновата перед своей дочкой, тяжело виновата, но теперь она постарается искупить свою вину.
Лестер ей очень дорог, но она больше не станет его обманывать, и пусть даже он бросит ее (при этой
мысли сердце Дженни больно сжалось), она все-таки поступит, как надо.
Веста больше не должна быть отверженной.
Ее место с матерью.
Дом Дженни должен быть домом Весты.
Сидя у постели девочки в скромном домике старой шведки, Дженни поняла, как бесплодна была ее
ложь: сколько тревоги и мук было из-за этого в доме родителей, как она страдала и боялась все время,
пока жила с Лестером, какую пытку перенесла сегодня вечером, а для чего?
Все равно правда вышла наружу.
Дженни сидела, погруженная в невеселые думы, гадая, что ее ждет, а тем временем Веста постепенно
затихла и уснула крепким, здоровым сном.
Когда Лестер немного опомнился после ошеломляющего открытия, ему пришли на ум вполне
естественные вопросы; сколько лет девочке? Кто ее отец?
Как ребенок оказался в Чикаго и кто о нем заботится?
Лестер мог только задавать себе эти вопросы, но не находил ответа; ведь он ничего не знал.
Странное дело, среди этих мыслей ему вдруг припомнилась первая встреча с Дженни в доме миссис

---

Брейсбридж.
Почему его тогда так потянуло к ней?
Что так быстро, чуть ли не с первого взгляда подсказало ему, что он сумеет добиться своего?
Что он почувствовал в ней — нравственную распущенность, неустойчивость, слабость?
Во всей этой печальной истории не обошлось без хитрости, без искусного притворства, и ведь,
обманывая его, который так ей доверял, Дженни не просто обманывала — она оказалась
неблагодарной.
Надо сказать, что Лестер презирал и ненавидел неблагодарность, считал ее самой гнусной и
отвратительной чертой, присущей натурам низменным, и был неприятно поражен, открыв это
качество в Дженни.
Правда, прежде он никогда не замечал за ней этого, как раз наоборот, — однако теперь воочию
убедился в ее неблагодарности и был глубоко возмущен.
Как смела она так его оскорбить?
Его, который, можно сказать, сделал ее человеком и возвысил до себя?
Лестер поднялся, отодвинул кресло и медленно зашагал в тишине из угла в угол. То, что произошло,
слишком серьезно, и теперь нужно принять верное и твердое решение.
Дженни преступна, и он вправе ее осудить.
Она виновата в том, что с самого начала скрыла от него правду и вдвойне виновата, что все время
продолжала его обманывать.
Наконец ему пришло в голову, что она делила свою любовь между ним и ребенком, — ни один
мужчина в его положении не мог бы спокойно с этим примириться.
Лестера передернуло от этой мысли, он засунул руки в карманы и продолжал шагать по комнате.
Как мог человек с характером Лестера считать себя оскорбленным только потому, что Дженни скрыла
существование ребенка, появившегося на свет в результате точно такого же проступка, какой она
совершила позже уступив ему, Лестеру? Это пример тех необъяснимых заблуждений и ошибок,
которых, как видно, не способен избежать человеческий ум — суровый страж и судья, когда дело идет
о чести других людей.
Забывая о своем собственном поведении (мужчины редко принимают его в расчет), Лестер верил, что
женщина должна единственному любимому человеку раскрывать всю свою душу, и его очень
огорчило, что Дженни поступила иначе.
Однажды он пытался узнать подробности ее прошлого.
Она тогда умоляла не расспрашивать.
Вот когда ей следовало бы сказать о ребенке.
А теперь… Лестер покачал головой.
Первым его побуждением, когда он все обдумал, было уйти и больше не видеть Дженни.
Однако хотелось узнать, чем кончилось дело.
Все же он надел пальто и шляпу и вышел из дому; захотелось выпить, и он зашел в первый же
приличный бар; потом поехал в клуб; там он бродил из комнаты в комнату, встретил кое-кого из

---

знакомых, поболтал с ними.
Беспокойство и досада не оставляли его; наконец, потратив три часа на размышления, он нанял
извозчика и вернулся домой.
В тоске и смятении Дженни долго сидела подле спящей девочки и наконец поняла, что опасность
миновала.
Сейчас она ничего не могла сделать для Весты, и понемногу к ней вернулись заботы о брошенном
доме; она почувствовала, что должна исполнить обещание, данное Лестеру, и до последней минуты
нести свои обязанности хозяйки.
Возможно, Лестер ее ждет.
Вероятно, он хочет услышать всю правду о ее прошлом, прежде чем навсегда с нею расстаться.
С болью и страхом думая о том, что Лестер, конечно, порвет с нею, Дженни все же считала это только
справедливым наказанием за все ее проступки: она этого вполне заслуживает!
Дженни вернулась домой в двенадцатом часу, свет на лестнице уже горел.
Она потянула ручку двери, потом открыла ее своим ключом.
Помедлив и не услышав ни звука, она вошла, готовая к тому, что ее встретит разгневанный Лестер.
Но его не было.
Он просто забыл погасить в комнате свет.
Дженни быстро осмотрелась, но комната была пуста. Дженни решила, что Лестер ушел навсегда, и
застыла на месте, беспомощная и растерянная.
«Ушел!» — подумала она.
В эту минуту на лестнице послышались его шаги, Шляпа его была надвинута на самые брови, пальто
наглухо застегнуто.
Не взглянув в сторону Дженни, он снял пальто и повесил на вешалку.
Потом не спеша снял и повесил шляпу.
Только после этого он обернулся к Дженни, которая следила за ним широко раскрытыми глазами.
— Я хочу узнать все, с начала до конца, — сказал он.
— Чей это ребенок?
Дженни поколебалась мгновение, словно готовясь к отчаянному прыжку в темную пропасть, потом
выговорила пересохшими губами:
— Сенатора Брэндера.
— Сенатора Брэндера! — повторил пораженный Лестер; меньше всего он ожидал услышать такое
громкое имя.
— Как ты с ним познакомилась?
— Мы с мамой на него стирали, — просто ответила Дженни.
Лестер замолчал: прямота ее ответов отрезвила его, и гнев его утих.

---

«Ребенок сенатора Брэндера!» — думалось ему.
Стало быть, знаменитый поборник интересов простого народа соблазнил дочь прачки.
Вот типичная трагедия из жизни бедняков.
— Давно это случилось? — хмуро спросил Лестер, сдвинув брови.
— Уже почти шесть лет прошло, — ответила Дженни.
Лестер мысленно прикинул, сколько времени они знакомы, потом спросил:
— Сколько лет ребенку?
— Ей пошел шестой год.
Лестер кивнул.
Стараясь сосредоточиться, он говорил теперь более властным тоном, но без прежнего озлобления.
— Где же она была все это время?
— Жила дома, у наших, до прошлой весны, а когда ты ездил в Цинциннати, я привезла ее сюда.
— И она жила с вами, когда я приезжал в Кливленд?
— Да, — ответила Дженни, — только я следила, чтоб она не попадалась тебе на глаза.
— Я думал, что ты сказала своим, что мы поженились! — воскликнул Лестер, не понимая, каким
образом родные Дженни примирились с существованием этого ребенка.
— Я им так и сказала, — ответила Дженни, — но я не хотела говорить тебе про дочку.
А мои все время думали, что я вот-вот расскажу тебе.
— Почему же ты не рассказала?
— Потому что я боялась.
— Чего?
— Я ведь не знала, что со мной будет, когда уехала с тобой, Лестер.
Мне так хотелось уберечь мою девочку, ничем ей не повредить.
Потом мне было стыдно; а когда ты сказал, что не любишь детей, я испугалась.
— Испугалась, что я брошу тебя?
— Да.
Лестер помолчал; Дженни отвечала так прямо и просто, что его первоначальное подозрение, будто
она сознательно лицемерила и обманывала его, отчасти рассеялось.
В конце концов всему виной несчастное стечение обстоятельств, малодушие Дженни и нравы ее
семьи.
Ну и семейка, должно быть!
Только нелепые и безнравственные люди могли терпеть такое положение вещей!
— Разве ты не понимала, что в конце концов все должно выйти наружу? — спросил он наконец.

---

— Не могла же ты думать, что вот так и вырастишь ее.
Почему ты сразу не сказала мне правду?
Тогда я отнесся бы к этому очень спокойно.
— Знаю, — сказала Дженни.
— Но я хотела сделать лучше для нее.
— Где она теперь?
Дженни объяснила.
Вопросы Лестера так не вязались с его тоном и выражением лица, что Дженни совсем растерялась.
Она еще раз попробовала все объяснить, однако Лестер уразумел только одно: Дженни сделала
глупость, но она отнюдь не хитрила, — это было так явно, что, будь Лестер в другом положении, он от
души пожалел бы ее.
Но теперь мысль о Брэндере не выходила у него из головы, и он снова вернулся к этому.
— Так ты говоришь, твоя мать стирала на него.
Как же случилось, что ты с ним сошлась?
Дженни до сих пор терпеливо переносила мучительный допрос, но тут она вздрогнула, как от удара.
Лестер задел незажившее воспоминание о самой горькой и трудной поре ее жизни.
Его последний вопрос, как видно, требовал полной откровенности.
— Я ведь была еще девчонка, Лестер, — печально сказала она.
— Мне было только восемнадцать лет.
Я ничего не знала.
Я ходила к нему в отель и брала у него белье в стирку, а потом относила.
Она умолкла, но, видя, что он пододвинул стул и уселся с явным намерением выслушать длинный и
подробный рассказ, она снова заговорила.
— Мы так нуждались тогда.
Он часто давал мне деньги для мамы.
Я не знала…
Она опять умолкла; Лестер, видя, что она не в силах связно обо всем рассказать, снова начал задавать
ей вопросы, и постепенно невеселая история стала ему ясна.
Брэндер собирался жениться на ней.
Он писал ей, должен был вызвать ее к себе, но не успел: помешала внезапная смерть.
Исповедь была окончена.
Долгих пять минут прошло в молчании; Лестер, опершись на камин, смотрел в одну точку, а Дженни
ждала, не зная, что будет дальше, и не пытаясь сказать хоть слово в свою защиту.
Громко тикали часы.

---

На застывшем лице Лестера нельзя было прочесть ни его чувств, ни мыслей.
Теперь он был совершенно спокоен и невозмутим и обдумывал, как поступить дальше.
Дженни стояла перед ним, точно преступница на суде, Он — воплощенная праведность,
нравственность, чистота сердечная — занимал место судьи.
Итак, надо вынести приговор, решить ее дальнейшую судьбу.
Что и говорить, скверное дело — грязная история, в которой не годится быть замешанным человеку с
положением и богатством Лестера.
Этот ребенок делает его отношения с Дженни просто невозможными… И все же Лестер еще не мог
ничего сказать.
Часы на камине звонко пробили три; Лестер обернулся и вспомнил о Дженни, — бледная,
растерянная, она все еще неподвижно стояла перед ним.
— Иди ложись, — вымолвил он наконец и снова задумался над своей нелегкой задачей.
Но Дженни не тронулась с места; она стояла и смотрела на него широко раскрытыми
остановившимися глазами, готовая каждую минуту услышать приговор.
Но она ждала напрасно.
После долгих размышлений Лестер встал и пошел к вешалке.
— Иди ложись, — повторил он холодно.
— Я ухожу.
Дженни невольно шагнула к нему, — даже в эту страшную минуту ей хотелось быть чем-нибудь ему
полезной, — но Лестер не заметил ее движения.
Он вышел, не удостоив ее больше ни словом.
Она смотрела ему вслед и слушала его удаляющиеся шаги на лестнице с таким чувством, словно ей
вынесен смертный приговор и уже раздается похоронный звон над могилой.
Что же она наделала?
И что сделает теперь Лестер?
Глубокое отчаяние овладело ею, и, когда внизу хлопнула дверь, она в тоске и безнадежности заломила
руки.
«Ушел! — подумала она.
— Ушел!»
В окнах забрезжил поздний рассвет, а Дженни все сидела и предавалась горьким мыслям; ее
положение было слишком серьезно, чтобы она могла дать волю слезам.