Содержинаие Введение – 4 Глава I

Глава 2. Особенности употребления имен прилагательных в произведениях Л.Н. Толстого.
2.1 Стилистическое использование имен прилагательных в рассказе «После бала»
Рассказ «После бала» был написан Л. Толстым в последний период творчества — в 1903 г¹. Весь рассказ — это события одной ночи, о которых герой вспоминает через много лет. Композиция рассказа четкая и ясная, в ней логично выделяются четыре части: большой диалог в начале рассказа, подводящий к повествованию о бале; сцена бала; сцена экзекуции и, наконец, заключительная реплика.
Если в сцене бала Л. Толстой использует характерные для описания эпитеты, эмоциональные определения, синонимы, то в сцене экзекуции определения единичны. И это не эпитеты в собственном смысле слова, они предметны (скользкая дорога, белые зубы, черные мундиры). Многие из них употреблены для создания контраста (антонимичные прилагательные белый — черный), но контраст создают также те предметы, нейтральные на первый взгляд, которые были использованы при описании бала, но теперь повторяются в новой ситуации: черные мундиры солдат и белые усы и румяное лицо полковника; его статная высокая фигура и спотыкающийся, корчившийся человек. Прилагательное красный, употребленное Л. Толстым в этой сцене (спина наказываемого), — это не только цвет. Если вспомнить, что в русской иконописи красный цвет часто обозначал ад и мученичество, то становится понятной его символичность в данном контексте.
Изменение внутреннего состояния влюбленного молодого человека автор передает, по сути, одной фразой: «Но это была какая-то другая, жесткая, нехорошая музыка». Восходящая градация определительных прилагательных передает эту смену душевного состояния героя.
Грамматический характер большинства определений в этом эпизоде другой, чем в сцене бала: там это в основном прилагательные, здесь — причастия (оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям, подрагивающая походка, под... сыпавшимися ударами и т. д.). В рассказе об экзекуции преобладают глаголы, даже в основе признака часто лежит значение действия, отсюда обилие причастий и деепричастий. Это хорошо заметно, если сравнить, например, описание полковника в сцене бала и в сцене экзекуции: 1. ...очень красивый, статный, высокий и свежий старик; ласковая, радостная улыбка, сложен он был прекрасно... 2. ...шел... втягивал в себя воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через оттопыренную губу; грозно и злобно нахмурившись.
В предложениях этой части Толстой нагромождает детали, повторяет их, усложняет синтаксические конструкции; сначала просто сообщает: «Приближающееся ко мне был оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые его вели». Затем дальнейшая конкретизация: «...и не отставая от него, шел твердой, подрагивающей походкой высокий военный». Далее все более нагнетаются детали: «И такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той...» И наконец: «Шествие стало удаляться, все так же падали с двух сторон удары на спотыкающегося, корчившегося человека, и все так же били барабаны и свистела флейта, и все так же твердым шагом двигалась высокая, статная фигура полковника рядом с наказываемым». Обратим внимание на использование синтаксического параллелизма в этом отрывке. Все здесь подчеркивает ту последовательность, ту постепенность, с которой герой воспринимает события: он видит их все более точно, более подробно, и вместе с тем усиливается его душевное смятение, — так автор с помощью точных и метких прилагательных передает картину надвигающегося ужаса.
Полные и краткие формы прилагательных отчетливо расходятся по употреблению в отдельных стилях языка. Краткие формы более книжны. Кроме небольшого числа часто употребляемых прилагательных, они почти не встречаются в разговорной и диалектной речи. Наоборот, полные прилагательные в качестве сказуемого имеют характер разговорности.
Это различие обусловливает то, что прилагательные, обозначающие положительные качества, в краткой форме ярче, категоричнее выражают эти качества; так:
он смелый — он смел
он умный — он умен
он честный — он честен
Поэтому только краткие прилагательные уместны в следующей фразе Л. Н. Толстого: «Сложна, богата, миролюбива, талантлива славянская душа».
В чисто языковом плане можно посмотреть, как язык переваривает новые слова и что в итоге становиться нормой, т.е., как язык морфологически анализирует новое слово, что выделяется как основа и каков морфологический тип основы, какие суффиксы и префиксы используются для производных слов и т.д. и т.п. Например, в "Анне Карениной" встречается словосочетание "спортсменский костюм". Слово, видимо, было новым в русской языке. Почему Толстой взял за основу для прилагательного "спортсмен", а не "спорт"? Может быть, "спорт" как отдельное слово тогда в русский язык еще не вошло? (у Даля таких слов нет, а Фасмер не указывает период, когда это слово появилось в русском).
В отличие от художника, писатель Л. Н. Толстой изображает внутренний мир того или иного человека, героя своего произведения, по-своему. Открывая «диалектику души», Толстой идет к новому пониманию человеческого характера. С ее помощью, вникая в подробности душевного состояния человека, он подмечает в нем переживания и чувства, неподвластные никому другому. Лев Николаевич, как никто до него, дал образцы художественного изображения движущихся, развивающихся событий и «текучих», сложных, противоречивых, живых человеческих характеров. В отличие от многих других писателей Толстой не дает в начале произведения полных, исчерпывающих характеристик действующих лиц. Образ героя, его портрет и, главное, характер, даются писателем в движении, складываются постепенно из черт и признаков, проявляющихся в том, как герой действует, о чем говорит и думает, какое впечатление производит на окружающих. Толстого увлекало изображение самого процесса душевной жизни героев, показ «диалектики души». Художественные образы, созданные Толстым, поражают своей жизненностью. Предшественники Толстого, изображая внутренний мир человека, как правило, использовали слова, точно называющие душевное переживание: «волнение», «угрызение совести», «гнев», «презрение», «злоба». Толстой был этим неудовлетворен: «Говорить про человека: он человек оригинальный, добрый, умный, глупый, последовательный и т. д. – слова, которые не дают никакого понятия о человеке, а имеют претензию обрисовать человека, тогда как часто только сбивают с толку»¹. Толстой не ограничивается точными определениями тех или иных психических состояний. Он идет дальше и глубже. Он «наводит микроскоп» на тайны человеческой души и схватывает изображением сам процесс зарождения и оформления чувства еще до того, как оно созрело и обрело завершенность. Он рисует картину душевной жизни, показывая приблизительность и неточность любых готовых определений. Он вживляет в своих героев свои понятия об окружающем мире. По мере чтения его произведений мы становимся их героями, переживаем за их судьбы и происходящее, с нетерпением ожидаем исхода описываемых событий. Все это говорит о большом таланте великого писателя. Ему, как мне кажется, гораздо проще передать то или иное душевное настроение человека, нежели художнику. В его распоряжении богатый русский язык, который он использует так же широко, как художник использует палитру с красками. Но что бы понять все безмолвные чувства, которые живописец вкладывает в свое творение, требуется не только внимание, но и некоторое взаимопонимание.