Советская этнография, 1973, №2, стр. 83-95

Однако кочевые империи — это не то же самое, что даннические «мир-империи». Последние, по Валлерстайну, существуют за счет дани и налогов с провинций и захваченных колоний, т. е. за счет ресурсов, перераспределяемых бюрократическим правительством. Отличительным признаком мир-империй является административная централизация, доминирование политики над экономикой. В кочевых империях, как это было показано в предыдущих разделах данной главы, не существовало столь жесткой административной централизации — редистрибуция затрагивала только внешние источники доходов империи: военную добычу, дань, торговые пошлины и подарки. Более того, в логику «мир-империй» не вписываются не только степные империи, но и мир античных полисов, западноевропейское средневековое общество. Не случайно часть сторонников мир-системного подхода (так называемые splitters — дробители) признает возможность существования нескольких мир-систем или мир-экономик до складывания капиталистической мир-системы. Некоторые из них отмечают, что часть данных систем могла не только существовать в форме редистрибутивных империй, но и быть экономически и политически многополярными, децентрализованными.
Какие критерии можно положить в основание классификации способов производства, существовавших после выхода за уровень линиджных «мини-систем», но до формирования капиталистической «мир-системы»? Сколько их можно выделить в принципе? Эти вопросы были сформулированы и решены в фундаментальной философско-исторической работе А. И. Фурсова. Согласно его мнению, живой труд выступает в двух формах — индивидуальной и коллективной. Чем более развито производство, тем более самостоятелен индивидуальный труд. В доиндустриальных системах соотношение коллектива (К) и индивида (И) фиксируется в социальной организации (Gemeinwessen). Возможны только три типа соотношения: К›И, К=И, К‹И. Это соответствует выделенным еще Марксом «азиатской», «античной» и «германской» формам Gemeinwessen.
Исходя из этого Фурсов полагает, что способов производства (т. е. моделей организации производства) теоретически может быть только три:

1. 
   рабовладение — объединенные в коллектив (полис) граждане (каждый индивидуально) отчуждают труд рабов, не имеющих собственности (К›И);
   
2. 
   феодализм — сеньор индивидуально отчуждает труд крестьянина, владеющего средствами производства (И>И);
   
3. 
   азиатский способ производства — когда деспот и государство отчуждают труд масс людей (И>К).
   

В данной классификации не хватает только одного звена: К>К, когда одна группа эксплуатирует другую. В таком виде схема получается логически завершенной. Индивидуализированные доиндустриальные способы производства, по Фурсову, могут соответствовать многополярным «мир-системам», тогда как «азиатский способ производства» полностью вписывается в логику «мир-империй». Место последнего элемента в таблице А. И. Фурсова принадлежит «кочевым империям», т. е. той форме, которую я предлагал именовать экзополитарным, или ксенократическим, способом производства. Более того, «коллективистская» (К>К) специфика данной модели предполагает ее обязательную связь в качестве своеобразного «спутника» с другими способами производства («мир-империями» и пр.), иными словами, она имеет полупериферийный характер.
Понятие полупериферии в мир-системной теории было разработано главным образом для описания процессов в современной капиталистической «мир-системе». Полупериферия эксплуатируется ядром, но и сама, эксплуатируя периферию, является важным стабилизирующим элементом в мировом разделении труда. Однако Валлерстайн утверждает, что трехзвенная структура свойственна любой организации: между полярными элементами всегда существует промежуточное звено, обеспечивающее гибкость и эластичность всей системе (центристские партии, «средний класс» и т. д.). В доиндустриальный период некоторые функции полупериферии могли выполнять торговые города-государства древности и средних веков (Финикия, Карфаген, Венеция и др.), милитаристские государства-спутники», возникавшие рядом с высокоразвитым центром региона (Аккад и Шумер в Месопотамии, Спарта, Македония и Афины, Австразия и Нейстрия у франков), а также кочевые империи и квазиимперские политии номадов евразийских степей.
Империи номадов также являлись милитаристскими «двойниками» аграрных цивилизаций, так как зависели от поступавшей оттуда продукции. Однако номады выполняли важные посреднические функции между региональными «мир-империями». Подобно мореплавателям, они обеспечивали связь потоков товаров, финансов, технологической и культурной информации между островами оседлой экономики и урбанистической цивилизации.
Но было бы ошибкой считать кочевые империи классической полупериферией, которая эксплуатируется ядром, тогда как кочевые империи никогда не эксплуатировались аграрными цивилизациями. Всякое общество полупериферии стремится к технологическому и производственному росту. Подвижный образ жизни кочевников-скотоводов не давал возможности осуществлять значительные накопления (копить можно было только скот, но его количество ограничивалось продуктивностью пастбищ, и в любой момент из-за засухи или снежного бурана этот природный «банк» мог лопнуть), а их общество было основано на «престижной» экономике. Вся добыча раздавалась правителями степных империй племенным вождям и скотоводам и потреблялась на массовых праздниках. Номады были обречены оставаться вечным Хинтерландом мировой истории. Только завоевание ядра давало возможность стать «центром». Но для этого нужно было перестать быть номадами. Великий советник Чингиз-хана и его сына Угедей-хана образованный киданин Елюй Чуцай понял это, сказав последнему: «Хотя [вы] получили Поднебесную, сидя на коне, но нельзя управлять [ею], сидя на коне».
Однако это был нелегкий выбор для кочевников. Принять его означало расстаться с привычными ценностями воинственного мобильного общества и постепенно раствориться в более многочисленной завоеванной аграрной цивилизации. Другая альтернатива, как оказалось впоследствии, также была губительной. Сохранив собственную специфику, со временем номады были вынуждены расстаться со своим влиянием и прежней ролью в мировых процессах. Отныне они являлись только предметом пристального внимания со стороны алчных и эгоистических политиков более могущественных земледельческо-городских и индустриальных государств да экзальтированных книжников-ученых, которых манили таинственные образы загадочных полулюдей-полуживотных — кентавров, некогда воспетых хронистами.