Традиции и новаторство испанской литературе XX века

2.4. Дон Жуан в XIX -XX веках
В начале XX века в испанскую литературу пришли молодые, амбициозные прозаики и поэты, решившие вернуть ей былую славу. Эти писатели стали называть себя «Поколением 1898 года». Пожалуй, первый вопрос, который они сами себе задали: а что же такое Испания? Не официальная, «маразматическая» (как писал вождь «Поколения» Мигель де Унамуно), а подлинная, глубинная. В поисках ответа они отправились бродить по стране, принялись изучать поэтический фольклор и старинные хроники. Разумеется, сразу же в поле их зрения попал - помимо Дон Кихота - «вечный испанец» Дон Хуан. Но что с ним делать? Еще раз просто обработать средневековую легенду? Кому это интересно? Блестящий выход нашел Рамон дель Валье-Инклан (1869 - 1936) - он сотворил небывалого прежде донжуана: «католика, некрасивого и сентиментального». Звали этого героя Маркиз де Брадомин.
Католик-донжуан в Испании, где всегда была сильна власть Церкви?! Такого обольстителя-насмешника до Валье-Инклана еще никто из испанцев не осмелился придумать.
Валье-Инклан работал над «Сонатами» пять лет, с 1901 по 1905 год, и публиковал их частями по мере написания. Полностью книга «Сонаты» первым изданием вышла в 1905 году. Успех этой книги у читающей публики был совершенно невероятным - просто фантастическим. Испанцам уже давно не приходилось читать произведения, где буквально каждая фраза доставляет эстетическое удовольствие. Автору удалось создать поистине шедевр словесного искусства. Почитатели Валье-Инклана, очарованные «Сонатами», обращались к нему: «Маркиз де Брадомин». Писатель воспринимал такое обращение по-царски - как должное.
Тема надгробной статуи в «Сонатах» не появляется даже намеком. Она здесь совершенно лишняя. Командор мертв, и значит, о нем надо забыть. Христос говорил «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов». О смерти поразмышляем потом, а сейчас маркиз де Брадомин (как и его создатель) прославляет жизнь. Эстет, он даже страдание пытается превратить в наслаждение. И каяться в грехах не испытывает ни малейшего желания. Ведь куда отраднее лишний раз согрешить.
Мир, сотворенный Валье-Инкланом, - это мир искусства. Вернее, трех искусств: литературы, живописи, музыки (писатель не случайно дал книге название «Сонаты»). Фразы в «Сонатах» - ритмически безупречны, с богатыми аллитерациями и различными аллюзиями (так, например, Валье-Инклан на страницах своей книги вспоминает донжуановских героев Эспронседы и Соррильи). Пейзажи - красочны и зримы до физического ощущения. Живописность, возможно, самая сильная сторона дарования дона Рамона - во всяком случае, в повестях о любовных похождениях маркиза. Подчас кажется: слова у Валье-Инклана трехмерные и он жонглирует ими, словно фокусник разноцветными шариками. Мир маркиза де Брадомина - это реальность, которая стремится к совершенству. Такая, какой она должна бы стать, будь автор всесильным демиургом, и какой она, увы, никогда не станет. Да и Рамон дель Валье-Инклан в действительности не был Брадомином. Но он создал своего героя таким, каким он сам хотел быть в идеале, - в юные годы Валье-Инклан верил, что саму жизнь можно построить как литературное произведение, и не хотел отделять вымысел от реальности. Читатель поверил в выдуманный доном Рамоном мир и, конечно, был по-своему прав, отождествляя писателя и его героя.
Кроме того, маркиз де Брадомин (как и автор) - натура артистическая. Он наслаждается жизнью, как шедевром искусства. И стремится к тому, чтобы каждый миг его жизни был незабываемо прекрасен. Брадомин не приказывает, в отличие от Фауста: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» - он делает его вечным в собственных воспоминаниях. Между истиной и красотой маркиз (вслед за своим творцом) ставит знак равенства. А то, что некрасиво, - неистинно.²⁰
И, подводя итог, дoлжно признать без каких-либо колебаний: Маркиз де Брадомин стал главным Дон Жуаном испанской литературы XX столетия. Даже если шедевр появляется один раз в сто лет - сетовать, право, не стоит. Нужно быть благодарным писателю.
Но под занавес стоит высказать еще одно соображение: когда читаешь «Сонаты», почти всегда ощущаешь авторскую иронию. Валье-Инклан постоянно словно бы посмеивается над своим героем. Нет, не так, как Дон Жуан смеется над женщинами - без сострадания и пощады, а лишь слегка улыбается в бороду (борода у дона Рамона была замечательная!). Валье-инклановский маркиз - духовное дитя аж XVIII столетия. Следующие два века требуют других героев.
В Испании в начале XX века работы Фридриха Ницше прочитал, наверное, каждый, для кого игры разума - любимое занятие. Но каждый прочитал их по-своему. Мигель де Унамуно, например, давал свою оригинальную трактовку тем или иным взглядам Ницше. Антонио Мачадо обращал внимание на то, что немецкий философ пишет об этике. Рамиру де Маэсту (1874 - 1936,земляк Дон Жуана, испанский писатель) заинтересовался идеей сверхчеловека.
Апокрифическое парадоксальное толкование истории Жуана дал Карел Чапек. К этому образу в XX веке обращались и русские (советские) драматурги — Самуил Алёшин («Тогда в Севилье»; 1948), Леонид Жуховицкий («Последняя женщина сеньора Хуана») и др.
Вывод: Рассмотрев многообразие образов Дон Жуана в 19-20 веках можно сделать вывод, что и в 19 и 20 веке этот образ остается популярным и актуальным. По словам Мольеровского Дон Жуана, лицемерие стало «модным привилегированным пороком», прикрывающим любые грехи, а модные пороки расцениваются как добродетели. Эти слова как будто из нашего времени.
В чем же причина такой популярности сюжета о Дон Жуане? Мне нравится ответ Стендаля на этот вопрос: "... Вероятно, нет на свете комедии, которая ставилась бы чаще, чем эта. Причина та, что в пьесе есть и дьявол, и любовь, и страх перед адом, и экзальтированная страсть к женщине, то есть, самое ужасное и самое сладостное, что только существует для людей, едва вышедших из состояния варварства".