Виноваты звезды

«Качели, не новые, но хорошо сохранившиеся, ищут новый дом.
Дайте своему ребенку или детям воспоминания, чтобы однажды он, она
или они выглянули на задний двор и остро ощутили сентиментальную
ностальгию, как я сегодня. Бытие хрупко и мимолетно, о читатель, но с
этими качелями ваш(и) ребенок (дети) познакомятся с взлетами и
падениями человеческой жизни безопасно и ненавязчиво и усвоят
важную вещь: как сильно ни отталкивайся и как высоко ни взлетай, а
выше головы не прыгнешь!
В данный момент качели обитают неподалеку от Восемьдесят
третьей и Спринг-Милл».
После этого мы включили телевизор, но не нашли ничего стоящего,
поэтому я взяла с прикроватной тумбочки «Царский недуг» и принесла в
гостиную, и Огастус Уотерс читал вслух, а мама готовила ленч и слушала.
— «Стеклянный мамин глаз повернулся внутрь», — начал Огастус.
Пока он читал, я влюбилась — так, как мы обычно засыпаем: медленно, а
потом вдруг сразу.
Проверив час спустя почту, я обнаружила толпу потенциальных
покупателей — нам было из кого выбрать. Поразмыслив, мы остановились
на человеке по имени Дэниел Альварес, который прислал фотографию
своих троих детей за компьютерной игрой и подписал: «Я очень хочу,
чтобы они хоть изредка гуляли». Я написала ему и предложила забрать
качели, когда ему будет удобно.
Огастус спросил, не хочу ли я поехать с ним в группу поддержки, но я
устала от напряженного дня Боления Раком и отказалась. Мы вместе
сидели на диване, когда он сначала вдруг рывком встал, а потом тут же
упал обратно и быстро поцеловал меня в щеку.
— Огастус! — воскликнула я.
— По-дружески, — заверил он, снова оттолкнулся и на этот раз встал
по-настоящему. Сделав два шага к моей матери, он сказал: — Видеть вас
всегда удивительно приятно. — И мама раскрыла ему объятия, а он
нагнулся, поцеловал мою маму в щеку и обернулся: — Видишь?
Я пошла спать сразу после ужина, и урчание ИВЛ заглушило звуки
остального мира за пределами моей комнаты.
Качелей я больше никогда не видела.

---

Я
спала
долго,
десять
часов,
возможно,
из-за
медленного
выздоровления, или потому, что сон борется с раком, или потому, что я
подросток без определенного времени пробуждения. Я еще недостаточно
окрепла, чтобы вернуться к занятиям в колледже. Когда я почувствовала,
что уже хочу встать, я сняла маску ИВЛ, вставила в нос канюли, включила
оксигенатор и вынула из-под кровати ноутбук — я сунула его туда
накануне вечером.
В почте оказалось письмо от Лидевью Влигентхарт.
Дорогая Хейзел!
Я получила уведомление от «Джини», что вы с Огастусом Уотерсом
и вашей матушкой будете в Ам-
стердаме четвертого мая. Осталась всего неделя! Питер и я очень
рады и с нетерпением ждем возможности с вами познакомиться. Ваш
отель, «Философ», всего через улицу от дома Питера. Наверное, дадим
вам денек прийти в себя после перелета и, если вам удобно, встретимся
в доме Питера пятого мая часиков в десять утра, и за чашкой кофе он
ответит на ваши вопросы о его романе. А после, если захотите, можем
пройтись по музеям или посетить дом Анны Франк.
С самыми наилучшими пожеланиями
Лидевью Влигентхарт,
помощник-референт сэра Питера ван Хутена,
автора «Царского недуга».
— Мама, — сказала я. Она не ответила. — Мама!! — заорала я. Снова
ничего: — Ма-ма!!!
Она вбежала, завернувшись в старое вытертое розовое полотенце,
придерживая его под мышками, мокрая и слегка испуганная:
— Что случилось?
— Ничего. Прости, я не знала, что ты в душе, — сказала я.
— В ванной, — поправила мама. — Я… — Она закрыла глаза. —
Просто хотела пять секунд полежать в ванне. Прости. Что случилось?
— Можешь позвонить в «Джини» и сказать, что поездка отменяется? Я
получила и-мейл от помощницы Питера ван Хутена, она думает, что мы
едем…
Мать поджала губы и, прищурившись, посмотрела куда-то мимо меня.
— Что? — спросила я.
— Я не должна говорить тебе до прихода папы…
— Что? — взвыла я.

---

— Поездка не отменяется, — объяснила она наконец. — Вчера нам
звонила доктор Мария и произнесла убедительную речь, что ты должна
жить своей жи…
— Мамуля, я тебя обожаю!!! — завопила я, она подошла к кровати и
позволила себя обнять.
Я написала Огастусу сообщение, потому что он был в школе.
«Третьего мая ты еще свободен?» ☺
Он немедленно ответил: «Все понял. Уотерс».
Если проживу еще неделю, то узнаю все ненаписанные секреты матери
Анны и Тюльпанового Голландца. Я заглянула себе за ворот блузки.
— Подведете — убью, — прошептала я своим легким.

---

Глава 9
За день до того как лететь в Амстердам, я посетила группу
поддержки — впервые после знакомства с Огастусом. Состав
пребывающих буквально в сердце Иисуса несколько изменился. Я
приехала рано, и вечно сильная Лида со своим аппендикулярным раком
пересказывала мне последние новости, пока я ела магазинное печенье с
шоколадной крошкой, прислонясь к столу с десертами.
Двенадцатилетний Майкл с лейкемией умер — по словам Лиды, после
отчаянной борьбы. Можно подумать, существует другая манера бороться.
Остальные пока ходят. Кену после курса облучения ставят «отсутствие
признаков рака». «У Лукаса рецидив», — сказала Лида с грустной
улыбкой, дернув плечиком, как говорят об алкоголике, который снова
запил.
Красивая пухленькая девочка подошла к столу поздороваться с Лидой и
представилась мне: «Сьюзен». Я не знала, что у нее, но заметила шрам,
идущий вдоль носа до губы и дальше через щеку. Она старалась замазать
его косметикой, но только сделала еще заметнее. Я начала немного
задыхаться от долгого стояния, но только я сказала: «Пойду присяду», как
дверцы лифта открылись и появился Айзек с матерью. Айзек был в темных
очках, одной рукой он цеплялся за мать, а другой держал трость.
— Хейзел из группы поддержки, не Моника, — предупредила я, когда
он подошел достаточно близко.
Айзек улыбнулся и сказал:
— Привет, Хейзел. Как дела?
— Прекрасно. С тех пор как ты ослеп, я сказочно похорошела.
— Наверняка, — согласился он. Мать подвела его к стулу, поцеловала в
макушку и побрела обратно к лифту. Он ощупью опустился на сиденье. Я
устроилась рядом.
— А как твои дела?
— Нормально. Отпустили домой, дома вроде лучше. Гас сказал, тебя
клали в интенсивную?
— Да, — подтвердила я.
— Фигово, — подытожил он.
— Мне уже гораздо лучше, — заверила я. — Завтра еду с Гасом в
Амстердам.

---

— Знаю. Я в курсе всех твоих новостей, потому что Гас. Не. Способен.
Говорить. Ни. О. Чем. Другом.
Я улыбнулась. Патрик откашлялся и сказал:
— Давайте присядем. — Тут он заметил меня: — Хейзел! Как я рад
тебя видеть!
Все сели, Патрик принялся рассказывать историю потери своей
мошонки, а я, как обычно, обменивалась вздохами с Айзеком, жалея всех в
этом подвале, а заодно и за его пределами, перестав слушать разговор и
сосредоточившись на своей боли и удушье. Мир живет своей жизнью, даже
если я участвую в этом вполсилы. Из задумчивости меня вывело
произнесенное кем-то мое имя.
Говорила Лида Сильная, Лида в Ремиссии, светловолосая, налитая,
крепкая Лида, которая выступает за свою школу в соревнованиях по
плаванию. Лида, потерявшая только аппендикс, произнесла мое имя,
сказав:
— Хейзел меня ну так вдохновляет! Она не сдается, она продолжает
бороться. Просыпается каждое утро и начинает борьбу не жалуясь. Она
такая сильная, намного сильнее меня. Хотела бы я иметь такую силу!
— Хейзел! — сказал Патрик. — Что ты чувствуешь при этих словах?
Я пожала плечами и посмотрела на Лиду:
— Хоть сейчас отдам тебе свою силу в обмен на твою ремиссию.
Едва я договорила, мне сразу стало стыдно.
— По-моему, Лида имела в виду другое, — сказал Патрик. — Я думаю,
она…
Но я уже перестала слушать.
Помолившись за живых и выслушав бесконечную литанию мертвых (с
Майклом в самом конце), мы взялись за руки и сказали:
— Жить сегодня, как в лучший в жизни день!
Лида тут же подбежала ко мне, переполняемая извинениями и
объяснениями, но я отмахнулась:
— Все в порядке. — И добавила, обращаясь к Айзеку: — Хочешь
проводить меня наверх?
Он взял меня под руку, и я пошла с ним к лифту, радуясь, что нашла
предлог не подниматься по лестнице. Я почти дошла до лифта, когда
увидела его мать, стоявшую в уголке Буквального Сердца.
— Я тут, — сказала она Айзеку.
Он переключился с моей руки на мамину и спросил:
— Хочешь к нам в гости?
— С удовольствием, — согласилась я. Мне было очень его жаль.

---

Терпеть не могу, когда люди относятся ко мне сочувственно, но ничего не
могла с собой поделать: я очень сочувствовала Айзеку.
Айзек жил в маленьком частном доме в Меридиан-Хиллз рядом со
своей дорогой частной школой. Мы сели в гостиной, его мать ушла в
кухню готовить ужин, и Айзек спросил, не хочу ли я сыграть.
— Давай, — сказала я. Он попросил пульт, я подала, и он включил
телевизор и подключенный к нему компьютер. Телеэкран остался черным,
но через несколько секунд оттуда раздался низкий голос.
— «Дезинформация», — послышался голос. — Один игрок или два?
— Два, — ответил Айзек. — Пауза. — Он повернулся ко мне: — Я
часто играю с Гасом, но меня бесит, что в видеоиграх он законченный
самоубийца. Слишком агрессивно бросается спасать мирных жителей и
вообще.
— Да уж. — Я вспомнила Ночь разбитых призов.
— Снять паузу, — скомандовал Айзек.
— Первый игрок, идентифицируйте себя.
— Сейчас звучит сексуальный голос первого игрока.
— Второй игрок, идентифицируйте себя.
— Я буду вторым игроком, наверное, — отозвалась я.
— Старший сержант Макс Мейхем и рядовой Джаспер Джекс
проснулись в темной пустой комнате площадью примерно двенадцать
квадратных футов.
Айзек показал на экран, будто я должна говорить с ним или еще что.
— Хм, — сказала я. — Выключатель есть?
— Нет.
— А дверь есть?
— Рядовой Джекс нащупал дверь. Она заперта.
— Над притолокой есть ключ, — вмешался в разговор Айзек.
— Да.
— Мейхем открывает дверь.
— В комнате по-прежнему абсолютно темно.
— Достаю нож, — сказал Айзек.
— Достаю нож, — прибавила я.
Из кухни выскочил мальчишка — брат Айзека, подумала я, — лет
десяти, тощий жилистый непоседа, вприпрыжку пробежал через гостиную
и крикнул, очень хорошо подражая голосу Айзека:
— И закалываюсь.
— Сержант Мейхем вонзает нож себе в шею. Вы уверены, что…

---

— Нет, — сказал Айзек. — Пауза. Грэм, не заставляй меня подниматься
и навешивать тебе пинков.
Грэм залился бессмысленным смехом и убежал в коридор.
Мейхем с Джексом, то есть Айзек и я, пробирались по пещере, пока не
наткнулись на какого-то типа. Когда он признался, что мы в украинской
подземной тюрьме на глубине мили, мы прирезали его. Звуковые
эффекты — шум бурной подземной реки, голоса, говорившие по-
украински и на ломаном английском, — вели нас по пещере, но на экране
царила сплошная чернота. Через час игры мы услышали отчаянные крики
заключенного, умолявшего:
— Боже, помоги мне! Боже, помоги мне!
— Пауза, — произнес Айзек. — Вот тут Гас всегда настаивает, чтобы
найти заключенного, хотя так нельзя выиграть, а единственный способ
спастись — это выиграть игру.
— Да, Гас воспринимает видеоигры чересчур серьезно, — сказала я. —
Он по уши влюблен в метафору.
— Тебе он нравится? — спросил Айзек.
— Конечно, нравится. Он классный.
— Но встречаться с ним ты не хочешь?
Я пожала плечами:
— Все не так просто.
— Отчего же, я понимаю. Ты не хочешь давать ему то, с чем он не
сможет справиться. Не хочешь, чтобы он поступил с тобой, как Моника со
мной.
— Ну, вроде того, — согласилась я, хотя на самом деле все обстояло не
так. Я боялась стать для него таким вот Айзеком. — Если честно, —
сказала я, — ты тоже поступил с Моникой не совсем красиво.
— В чем это я с ней не так поступил? — ощетинился он.
— Ну как же? Взял и ослеп!
— Это не моя вина, — отрезал Айзек.
— Я не говорю, что это твоя вина. Я говорю, что это было не очень
красиво.

---