Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Модель Каламазу
Маленький городок Каламазу в штате Мичиган был охвачен всеобщим
волнением: там объявили референдум по поводу выделения 140 миллионов
долларов на строительство новой молодежной тюрьмы. С тем, что старая
тюрьма переполнена и условия в ней почти скотские, были согласны все.
Однако люди не могли договориться, подо что приспособить старое здание.
Некоторые требовали отремонтировать его, снабдить колючей
проволокой и замками более высокого качества и сделать камеры
посовременнее и попросторнее. Оппоненты же настаивали на том, что
городу нужно найти лучшие способы удерживать молодых людей, во-
первых, от совершения преступлений, а во-вторых, от рецидивов, если они
все же нарушат закон.
Один из местных судей предложил обеим сторонам собраться
в Институте Фетцера и обсудить ситуацию. На дебаты явились все
неравнодушные к этой теме: церковные лидеры, адвокаты по защите прав
заключенных, шериф, судьи, директора школ, психиатры и психологи,
некоторые из самых либеральных демократов и самых консервативных
республиканцев.
Эта встреча в Каламазу стала апофеозом движения, охватившего всю
страну. Обеспокоенные граждане наконец осознали неспособность
тюремной системы защитить их от криминальных элементов, которые раз
за разом повторяют то, что они умеют делать лучше всего, – совершать
преступления. Неравнодушные граждане столкнулись с необходимостью
переосмысления самого понятия “исправление”.
Одно из господствующих убеждений в системе исполнения наказаний
заключается в том, что осужденные совершили поступки, выходящие за
рамки дозволенного в человеческом обществе, а значит, должны за это
страдать. Справедливости ради надо отметить, что внутри всего спектра
преступлений существует разграничение, и заключенных, соответственно,
распределяют по группам, которые будут терпеть изо дня в день разную
степень безобразия. Для многих тюрьма – это ад земной, где они зубами и
ногтями сражаются за выживание. Абсолютно все сражаются за уважение,
и здесь побеждает ударопрочность. Тюремный двор превращается в
джунгли, где торжествует сильнейший и правит страх. Это рай для
психопатов, и правила здесь диктует хладнокровная жестокость.
Нейронные уроки, выученные во время заточения в мире “Я – Оно”,
определенно худшие. Выживание там требует и недюжинной активности

---

миндалины, этого генератора параноидальной настороженности, и
защитного эмоционального дистанцирования (если не откровенного
недоверия), и постоянной готовности к бою. Так что едва ли нам удастся
найти лучшие условия для пестования криминальных инстинктов.
Действительно ли это лучшие “школы”, куда общество готово
отправлять людей, да еще по большей части молодых, у которых вся жизнь
впереди? Если они напитываются такой средой месяцы и годы, то стоит ли
удивляться, что многие из них совершают преступления вновь и
возвращаются в те же смрадные ямы.
Вместо того чтобы уповать на подходы, которые плодят преступность,
мы могли бы воспользоваться преимуществами того, что означает
“исправление”
с
точки
зрения
социальной
нейропластичности:
формирования
правильных
нейронных
сетей
благоприятными
взаимодействиями. Видимо, великое множество людей оказывается в
тюрьме из-за нейронных нарушений в социальном мозге – в частности, из-
за дефицита эмпатии и ослабленного контроля импульсов.
Один из главных нейронных инструментов самоконтроля – группа
нейронов орбитофронтальной коры (ОФК), способная подавлять гневные
импульсы, исходящие из миндалины. Люди с нарушениями в работе ОФК
склонны
проявлять
жестокость,
когда
агрессивные
побуждения
превозмогают попытки ОФК подавить их. Наши тюрьмы – просто дом
родной для подобных преступников. Такая неконтролируемая тяга к
насилию может быть частично обусловлена недостаточной активацией
лобных долей. А это часто происходит из-за тяжелых травм, полученных в
детстве
[683]
.
При таком нарушении страдает путь, ведущий от ОФК к миндалине, –
нейронная цепочка, сдерживающая деструктивные побуждения
[684]
. Люди с
повреждениями лобных долей плохо справляются с тем, что психологи
называют когнитивным контролем: они не могут усилием воли направлять
ход своих мыслей, особенно если охвачены негативными эмоциями
[685]
.
Эта
неспособность
делает
их
беспомощными
перед
наплывом
разрушительных чувств: раз их нейронные тормоза сломаны, импульсы
жестокости ничем не обуздать.
Этот ключевой нейронный механизм формируется до середины
третьего десятилетия жизни
[686]
. С точки зрения нейронной активности,
отправляя человека в тюрьму, общество становится перед выбором между
укреплением его нейронных сетей враждебности, импульсивности и
жестокости и укреплением его сетей самоконтроля, способности

---

действовать обдуманно и в принципе повиноваться законам. Вероятно,
самым серьезным просчетом нашей системы правосудия стало неумение
работать с молодыми заключенными, социальный мозг которых еще
сохраняет высокую пластичность. Уроки, которые эти люди учат изо дня в
день на тюремном дворе, оставляют глубокий и долговременный след в
их нейронной судьбе – и это может идти как на пользу, так и во вред.
Сейчас такой след воспитывает в человеке только худшее. И эта
трагедия двойная: мы не только не помогаем перестраивать нейронные сети
так, чтобы они возвращали молодого человека на правильный путь, но еще
и заведомо отправляем его мозг в школу преступности. На всей территории
США рецидивизм у заключенных из возрастной категории до 25 лет – то
есть у только начинающих преступную карьеру – от подсчета к подсчету
остается наивысшим среди всех возрастных групп.
В любой произвольно взятый день в США отбывают наказание в
тюрьме больше двух миллионов человек, что составляет 482 заключенных
на 100 тысяч населения. Это один из самых высоких показателей в мире;
за США следуют Великобритания, Китай, Франция и Япония
[687]
. В
настоящее время заключенных у нас в семь раз больше, чем 30 лет назад.
Стоимость их содержания выросла еще сильнее – с 9 миллиардов в 1980-х
до 60 с лишним миллиардов в 2005-м; расходы на тюрьмы растут быстрее
всех прочих, за исключением разве что расходов на здравоохранение.
Неумолимый рост числа заключенных привел к опасному переполнению
американских тюрем. Потому штаты и города вроде Каламазу изо всех сил
ищут способы тратить деньги рациональнее.
Но куда существеннее финансовых издержки человеческие: если кто-
то попадает в гравитационное поле тюрьмы, шансов вырваться у него
практически нет. Не проходит и трех лет, как две трети людей, покинувших
американские тюрьмы, попадают под арест снова
[688]
.
Такова была суровая реальность, с которой столкнулись обитатели
Каламазу. К концу переговорного дня им удалось сформулировать общую
цель – “сделать сообщество Каламазу самым безопасным и справедливым
в США”. Для достижения этой цели им пришлось прочесать всю страну,
чтобы выяснить, какие подходы реально эффективны – снижают частоту
рецидивов или хороши чем-то еще, – и добыть этому надежные
доказательства.
Результат оказался на редкость удачным: родился серьезно
обоснованный план преобразования городской жизни – по большей части
за счет восстановления нитей, связующих попавших в беду с теми, кому это

---

небезразлично
[689]
. Общество Каламазу в соответствии с планом направило
усилия, во-первых, на профилактику преступлений, во-вторых, на
плодотворное
использование
тюремного
срока
и,
в-третьих,
на
реинтеграцию бывших заключенных в социальную ткань города, которая
должна удерживать их от возвращения в тюрьму.
Все мы должны руководствоваться в первую очередь тем, что дающие
опору связи предотвращают преступления – и эти связи должны
зарождаться в кварталах и районах, где молодые люди сильнее всего
рискуют угодить в криминальные сети.