Ю несбё Призрак часть I

Я уже подошел к концу истории, папа.
Я сижу там, надо мной стоит Олег. Он обхватил обеими руками эту пушку, «одессу», словно держится за нее, как за дерево на краю обрыва. Держит ее и орет, у него совсем снесло крышу:
— Где она? Где Ирена? Говори, или… или…
— Что «или», торчок? Ты все равно не умеешь пользоваться этой пушкой. В тебе этого нет, Олег. Ты из хороших парней. Расслабься, и мы с тобой разделим эту дозу, хорошо?
— Нет, черт, нет, пока ты не скажешь, где она.
— Значит, вся доза моя?
— Половина. Это моя последняя.
— Договорились. Слушай, брось сначала пистолет.
Идиот сделал, как я велел. Как тупой послушный ученик. Его было так же легко обмануть, как в тот первый раз, по дороге с концерта «Judas». Он наклонился и положил этот странный пистолет на пол перед собой. Я заметил, что переключатель сбоку установлен на С, что означает стрельбу очередями. Легкое нажатие на курок, и…
— Так где она? — спросил Олег, разгибаясь.
Но теперь, когда на меня не смотрело дуло пистолета, я чувствовал, как мною овладевает она. Ярость. Он угрожал мне. Совсем как мой приемный отец. А если я чего-то не выношу, так это угроз в свой адрес. Поэтому вместо того, чтобы рассказать ему добрую версию о том, что она тайно лечится от наркозависимости в одной датской клинике, находится там в изоляции, что с ней не должны связываться друзья, которые могут навести ее на всякие мысли, я вонзил в него нож и повернул. Я должен был вонзить в него нож и повернуть. В моих венах течет дурная кровь, папа, поэтому заткнись. Ну, то, что осталось из крови, потому что большая ее часть вытекла на пол кухни. Но я вонзил в него нож и повернул, вот такой я идиот.
— Я продал ее, — сказал я. — За несколько граммов «скрипки».
— Что?
— Я продал ее одному немцу на Центральном вокзале. Не знаю, как его зовут и откуда он, может, из Мюнхена. Может, он прямо сейчас сидит в мюнхенской квартире вместе с корешем и у них обоих отсасывает маленький ротик Ирены, которая находится под таким кайфом, что не разбирает, где чей член, потому что она думает только о том, кого любит. А его зовут…
Олег стоял, разинув рот, и моргал. Выглядел он так же глупо, как в тот раз, когда дал мне сто крон в кебабной закусочной.
Я взмахнул руками, как хренов фокусник:
— …«скрипка»!
Олег по-прежнему моргал, он был настолько шокирован, что не обратил внимания, как я потянулся к пистолету.
Так я думал.
Но кое о чем я забыл.
О том, что в тот раз он шел за мной от самой закусочной, потому что понял, что не получит никакого мета. О том, что голова у него соображала. О том, что он тоже разбирался в людях. Во всяком случае, хорошо знал одного вора.
Мне следовало это знать. Мне следовало вколоть себе половину дозы.
Олег успел схватить пистолет раньше меня. Может, он просто случайно задел за курок. Переключатель стоял на С. Я посмотрел на его изумленное лицо и повалился на пол. Услышал, что стало совершенно тихо. Услышал, как он склонился надо мной. Услышал тихое мерное завывание, похожее на звук двигателя, работающего вхолостую, как будто Олег хотел зареветь, но не мог. Он медленно отступил в другой конец кухни. Настоящий наркоман делает вещи в определенном порядке. Он вколол себе дозу, сидя рядом со мной. Даже спросил, не поделиться ли со мной. Это, конечно, хорошо, только вот говорить я больше не мог. Мог только слушать. И я услышал его тяжелые медленные шаги на лестнице, когда он уходил. А я остался один. Более одиноким я не был никогда.
Церковные колокола прекратили бой.
Ну вот я и успел рассказать тебе всю историю.
Теперь мне уже не так больно.
Ты здесь, папа?
Ты здесь, Руфус? Ты меня ждал?
Вспомнил, кстати, слова старикана. О том, что смерть освобождает душу. Освобождает, черт возьми, душу. Вот уж, блин, не знаю. Посмотрим.