Бобби Джонс поставил свой мяч на колышек, для начала сделал короткий замах, после чего неторопливо отвел клюшку назад, а потом молниеносным движением нанес удар в направлении вниз и вперед. Полагаете, мяч направился прямо и точно, сначала взмыв и перелетев песчаный участок, а потом приземлившись на расстоянии легкого удара клюшки от полянки у четырнадцатой лунки? Ничего подобного. Плохо поданный мяч проскакал по земле и уверенно уселся прямо в песке! Однако взволнованной толпе зрителей не привелось разочарованно вздохнуть… Хотя бы потому, что ее не было. Единственный же свидетель удара удивления не проявил. И это нетрудно объяснить – поскольку действие сие производил отнюдь не рожденный в Америке мастер гольфа, но всего лишь четвертый сын викария Марчболта – небольшого приморского городка, расположенного на побережье Уэльса. Бобби позволил себе восклицание – решительно нечестивое. Этому добродушному с виду молодому человеку было лет двадцать восемь. Даже лучший друг не смог бы назвать его красавцем, тем не менее лицо его в высшей степени располагало к своему обладателю, а в карих глазах усматривалось искреннее, чуть ли не собачье дружелюбие. – С каждым днем я играю все хуже и хуже, – уныло пробормотал он. – Ты бьешь слишком сильно, – заметил его партнер. Доктор Томас, седой и наделенный приветливой красной физиономией мужчина, никогда не замахивался от души, предпочитая короткие прямые мячи, и обыкновенно побеждал более блестящих, но нестабильных игроков. Бобби яростно атаковал свой мяч. Третий удар оказался успешным. Мяч его лежал совсем рядом с полянкой, которой доктор достиг посредством двух сильных и точных ударов. – Лунка ваша, – признал Бобби. Они перешли к следующей стартовой точке. Доктор бил первым – однако отличному прямому удару не хватило силы, мяч пролетел недалеко. Вздохнув, Бобби поставил свой мяч, переставил его, после чего долгое время, прицеливаясь, помахивал клюшкой, наконец напряг спину, зажмурил глаза, приподнял голову, опустил правое плечо – то есть проделал все то, что в подобных ситуациях делать категорически не рекомендуется, – и отправил великолепный мяч прямо на середину поля. Он глубоко и с удовлетворением вздохнул. Общеизвестное особого рода мрачное выражение, свойственное лицам гольфистов, покинуло его красноречивую физиономию, уступив место столь же широко известному чисто гольфистскому торжеству. – Наконец-то я понял, как надо, – заявил Бобби, противореча истине. Идеальный удар, небольшая поправка другой клюшкой, и Бобби положил мяч в лунку. На удар меньше, чем предполагалось, – и преимущество доктора Томаса сократилось до одного очка. Преисполнившись уверенности, Бобби перешел к шестнадцатой стартовой точке. Он опять проделал все, чего не следует делать, но на сей раз чуда не произошло. A вышла жуткая в своем великолепии, почти сверхчеловеческая срезка! Мяч отлетел в сторону под прямым углом. – Если бы удар удался… Ффух! – прокомментировал доктор Томас. – Черт, – с горечью произнес Бобби. – Эй, а я, кажется, слышал чей-то крик! Будем надеяться, что мяч ни в кого не попал. Он посмотрел направо. Солнце слепило глаза. Оно опустилось почти к самому горизонту, в сущности не позволяя ничего разглядеть. Кроме того, над морем поднимался легкий туман. Гольфисты находились в нескольких сотнях ярдов от края обрыва. – Там есть тропа, – проговорил Бобби. – Потом, мяч просто не мог улететь так далеко. Тем не менее я как будто слышал крик. А вы? Но доктор не слышал ничего. Бобби отправился разыскивать свой мяч. Найти его он сумел не сразу, но в итоге все же сумел. Впрочем, доиграть этот мяч было практически невозможно, поскольку он застрял в зарослях дрока. Бобби попробовал пару ударов, но потом подобрал его и крикнул партнеру, что сдает лунку. Доктор подошел к нему, так как следующая стартовая точка располагалась почти на краю утеса. Семнадцатая лунка была бичом Бобби. Здесь мяч надлежало перекинуть над глубокой расщелиной. Расстояние на самом деле было не слишком большим, однако молодого человека угнетал вид на открывавшуюся внизу пропасть. Они пересекли уводившую от берега тропу, проходившую теперь слева, почти у самого края обрыва. Взяв клюшку, доктор благополучно переправил мяч на ту сторону расщелины. Глубоко вздохнув, Бобби нанес свой удар. Недалеко пролетев, мяч нырнул за край обрыва. – И каждый собачий раз, – с горечью произнес Бобби, – я совершаю одну и ту же собачью ошибку. Он обошел расщелину, посмотрев вниз. Внизу сверкала морская волна, однако далеко не каждый не долетевший мяч погибал в пучине. Верхняя часть стенок расщелины казалась отвесной, однако ближе к подножию они постепенно обретали заметный уклон. Бобби осторожно продвигался вперед. Как ему было известно, на краю обрыва имелось одно местечко, где можно было без особых трудов спуститься вниз. Им пользовались кэдди[1], спрыгивавшие вниз и победоносно, пусть несколько запыхавшись, возвращавшиеся с мячом в руках. Внезапно замерев на месте, Бобби обратился к партнеру: – Вот что, доктор, подойдите сюда. Что это… как вам кажется? Внизу, примерно в сорока футах от края обрыва, обнаружилась темная груда, как будто старой одежды. Доктор затаил дыхание. – Ей-богу, – произнес он, – похоже, кто-то свалился вниз. Надо к нему спуститься. Следуя рядом, оба спустились с обрыва, более крепкий Бобби помогал своему партнеру. Наконец они добрались до зловещей темной груды. Ею оказался мужчина лет сорока, еще дышавший, но находившийся в беспамятстве. Доктор обследовал его, потрогал конечности, пощупал пульс, опустил веки. Став на колени рядом с несчастным, он завершил обследование. А потом посмотрел на стоявшего рядом Бобби, которому было заметно не по себе, и медленно покачал головой. – Ничего сделать уже нельзя, – подытожил он. – Время его на исходе. Бедолага сломал позвоночник. Так-так. Полагаю, он не знал пути и, попав в туман, сорвался с обрыва. Сколько уже раз я говорил местному совету, что здесь надо поставить ограждение. Он встал: – Пойду схожу за помощью, договорюсь о том, чтобы тело подняли наверх. Не то стемнеет прежде, чем узнают, где мы. Ты останешься здесь? Бобби кивнул. – Так, значит, ему уже нечем помочь? – спросил он. Доктор качнул головой: – Нечем. Но долго он не протянет – пульс быстро слабеет. Продержится еще минут двадцать. Возможно, придет в сознание перед самым концом, но, скорее всего, этого не случится. Все же… – Тем не менее, – поторопился сказать Бобби, – я останусь. А вы идите. Вот если он придет в себя, какое-нибудь лекарство ему не поможет ли?.. – Он умолк. Доктор покачал головой. – Больно ему не будет, – проговорил он. – Никакой боли этот человек не почувствует. – И, повернувшись, начал взбираться по тропе наверх. Бобби провожал врача взглядом до тех пор, пока тот не исчез за краем обрыва, предварительно помахав молодому человеку рукой. Сделав шаг-другой вдоль узкого карниза, Бобби уселся на выступ скалы и раскурил сигарету. Происшествие потрясло его. До сих пор ему не приводилось лично сталкиваться ни с тяжелой болезнью, ни со смертью. Как несправедлив этот мир! Клуб тумана, поднявшийся снизу в такой чудный вечер, один неудачный шаг – и жизнь кончена. Притом такой здоровый с виду человек – наверное, ни дня в жизни ничем не болел. Смертная бледность, постепенно проступавшая на щеках несчастного, не могла спрятать глубокий загар. Загар человека, обитавшего под открытым небом, возможно, за границей. Бобби попытался повнимательнее рассмотреть умирающего – жесткие завитки каштановых волос, слегка тронутых на висках сединой, крупный нос, сильная челюсть, зубы, белевшие между чуть раздвинутыми губами. И еще широкие плечи. И тонкие, но жилистые ладони. Ноги лежали под неестественным углом к телу. Поежившись, Бобби снова обратил свой взгляд к лицу незнакомца. Привлекательное лицо – веселое, решительное, смекалистое. Глаза, решил он, наверное, окажутся голубыми. И едва он дошел до этого места в своих размышлениях, глаза внезапно открылись. Они действительно оказались голубыми – чистыми и яркими. И смотрели прямо на Бобби. В них не было ничего мутного и неопределенного. Взгляд этот принадлежал абсолютно осознающему себя человеку. Он был полон внимания и одновременно как бы вопроса. Бобби торопливо поднялся и подошел к неизвестному. Но прежде чем молодой человек оказался с ним рядом, лежащий заговорил. Причем не слабым голосом, а звонким и чистым. – Почему не Эванс? – спросил он. А затем тело его странным образом содрогнулось, глаза закрылись, челюсть свисла. Он умер. Глава 2
Кое-что об отцах
Бобби наклонился к нему, но места для сомнений не оставалось. Человек этот был мертв. Пришел в последний миг в сознание, задал неожиданный вопрос, а потом умер. С легким смущением Бобби запустил руку в карман мертвеца, достал из него шелковый платок и почтительно прикрыл им мертвое лицо. Ничего большего для покойника он сделать не мог. И тут же заметил, что при этом выронил из кармана кое-что еще – фотоснимок, и, возвращая его на место, увидел запечатленное на нем лицо, странным образом немедленно врезавшееся в его память. Красивое лицо с широко посаженными глазами. Лицо женщины уже не юной, но еще не тридцатилетней, причем красота этой особы обладала какой-то властностью, которая – а не сама по себе красота – приковала к себе воображение молодого человека. «Такую сложно забыть», – подумал он. Аккуратно и почтительно он вернул фотографию на прежнее место и уселся ждать возвращения доктора. Время тянулось очень медленно – так, во всяком случае, казалось ему. Кроме того, он вдруг вспомнил о том, что обещал отцу играть на органе во время вечерней службы, начинавшейся в шесть часов, а теперь до шести оставалось десять минут. Естественно, потом отец поймет обстоятельства, но тем не менее следовало послать ему весточку с доктором. Преподобный Томас Джонс обладал чрезвычайно нервическим темпераментом. По складу своему он был излишне склонен раздражаться из-за пустяков, и, когда начинал волноваться, пищеварительный аппарат его приходил в крайнее возмущение, заставляя своего обладателя претерпевать мучительную боль. Бобби, считавший своего отца ничтожным и жалким старым ослом, все же чрезвычайно любил его. Преподобный Томас, со своей стороны, считавший своего четвертого сына удивительно ничтожным и жалким юным ослом, все еще пытался произвести благодетельное воздействие на молодого человека. «Бедный папашка, – размышлял Бобби, – должно быть, уже закипает, не зная, начинать ему службу или нет. И заведет себя до такой степени, что у него снова начнет болеть желудок, а потом не сумеет поужинать. Ему не хватит ума понять, что я не стал бы подводить отца, если бы такой ситуации можно было избежать… Впрочем, какая разница? Подобная мысль даже не придет ему в голову. Когда человек переваливает за пятьдесят, он теряет всякие остатки разума, начинает терзать себя из-за пустяков, которым цена полтора пенни. Наверное, стариков просто неправильно воспитывали, и теперь они не могут вести себя иначе. Бедный старый папочка, ума-то у него как у цыпленка!» И он продолжил размышления, соединяя привязанность к отцу с негодованием на него. Вся проведенная дома жизнь представлялась ему одной долгой жертвой, принесенной сомнительным идеям родителя. Мистер Джонс, со своей стороны, воспринимал этот отрезок времени как длительное жертвоприношение, не понятое и не оцененное младшим поколением. Насколько же может различаться восприятие одного и того же даже близкими людьми! Но куда запропастился этот доктор? Ему уже давно пора вернуться! Бобби поднялся на ноги и недовольно притопнул. И в этот самый момент услышал какой-то шорох и посмотрел верх, полагая, что пришла помощь и бдение его закончено. Но это был не доктор, а незнакомый ему мужчина в широких брюках-гольф. – Послушайте, – молвил приятным тенорком неизвестный, – в чем, собственно, дело? Случилось несчастье? Могу ли я чем-то помочь? – Бобби не очень четко видел его, потому что уже быстро смеркалось. Он объяснил ситуацию, а незнакомец выразил подобающее сожаление. – Значит, я ничем не могу помочь? – спросил он. – Может, сходить за помощью или сделать что-то еще? – Бобби пояснил, что за помощью уже послали, и спросил, не видит ли его собеседник кого-нибудь наверху. – Пока никого. – Понимаете ли, – продолжил Бобби, – у меня на шесть назначена встреча… – И вы не хотите отсюда уходить… – Нет, не совсем так, – заявил Бобби. – То есть бедолага этот мертв и все такое, и помочь ему ничем нельзя, но все же… Он умолк, как всегда обнаружив, что не в состоянии передать свои сложные чувства словами. Незнакомец тем не менее как будто понял его. – Значит, так, – сказал он. – Значит, так, я спущусь вниз – ну, если я смогу различить тропу под ногами – и дождусь прихода кого нужно. – Ой, в самом деле? – С благодарностью произнес Бобби. – Понимаете ли, это все мой отец. Не скажу, что он плохой человек, но очень раздражительный. А вы видите тропку? Сперва чуть левее, потом немного правее – и вы тут. Это нетрудно. И он принялся руководить спуском незнакомца, пока оба они наконец не оказались на узкой площадке лицом к лицу. Неизвестному было примерно лет тридцать пять. Лицо его, помеченное легкой нерешительностью, будто бы требовало небольшого дополнения: монокля и тонких усиков. – Я не из местных, – пояснил он. – Кстати, моя фамилия Бассингтон-Ффренч. Приехал, чтобы подыскать здесь себе дом. И вот, понимаете ли, такая жуткая история! Значит, он шагнул за край обрыва? Бобби кивнул. – Должно быть, снизу принесло облако тумана, – пояснил он. – Здесь эта тропа делает опасный поворот. Ну, счастливо. Большое спасибо. Мне надо торопиться. С вашей стороны это очень любезно. – Вовсе нет, – возразил новый знакомец. – На моем месте так поступил бы каждый. Нельзя оставлять беднягу лежать вот так… Ну я бы сказал, что это даже неблагопристойно. Бобби уже карабкался вверх по крутой тропке. Оказавшись наверху, он помахал рукой остающемуся и припустил бегом по полю. Чтобы выиграть время, он перепрыгнул через стенку церковного двора, то есть кладбищенскую ограду, вместо того чтобы добежать до выходящих на улицу ворот. Викарий увидел этот поступок своего сына из окна ризницы и отнесся к нему с глубоким неодобрением. Было уже пять минут седьмого, но колокол все еще звонил. Обвинения и оправдания, само собой, следовало отложить на время после службы. Запыхавшийся Бобби рухнул на место органиста и обратил все свое внимание к клавиатуре древнего органа. Ассоциация с пережитым привела его к траурному маршу Шопена. После службы, пребывая скорее в печали, чем в гневе – по собственному настоятельному убеждению, – викарий призвал сына к ответу. – Мой дорогой Бобби, – произнес он. – Если ты не в состоянии что-то сделать правильно, лучше не делать этого вообще. Я понимаю, что ты и все твои юные приятели не имеют никакого представления о времени, однако есть Тот, Кого мы не смеем заставлять ждать. Ты сам по собственному желанию предложил играть на органе. Я не заставлял тебя это делать. Но ты, слабовольный, предпочел богослужению игру… Бобби решил прервать обличительную речь родителя, пока тот не зашел слишком далеко. – Прости, папа, – произнес он самым бодрым и непринужденным тоном, к которому прибегал всегда вне зависимости от темы нотации. – На сей раз моей вины нет. Я сторожил труп. – Что… что ты делал? – Стерег тело несчастного, сорвавшегося с обрыва. Знаешь это опасное место, кручу возле семнадцатой стартовой. Как раз начинал собираться туман, и он, должно быть, не заметил обрыва… – Великий Боже! – вскричал викарий. – Какая трагедия! И он погиб на месте? – Нет, он был без сознания. И умер сразу после того, как ушел доктор Томас. Но я почувствовал, что не могу так вот оставить его, бросить несчастного и уйти по своим делам. Тут явился еще один человек, так что я передал ему обязанность главного плакальщика и помчался сюда со всех ног. Викарий вздохнул: – Ох, мой дорогой Бобби, неужели ничто не способно пошатнуть твою прискорбную бессердечность? Она огорчает меня больше, чем я могу высказать. Тебе пришлось встретиться лицом к лицу со смертью… с внезапной смертью. И ты можешь шутить о ней! Она никак не тронула тебя. Все… все скорбное, даже священное в глазах вашего поколения становится шуткой. Бобби переступил на месте. Если отец не способен понять, что шутливый тон ты избрал потому, что пережил потрясение, значит, просто не способен! Такие вещи невозможно объяснить. Смерть и трагедию следует воспринимать, стиснув зубы. Но что еще можно было ожидать? Те, кому больше пятидесяти, вообще ничего не понимают. У них в голове какие-то странные представления. «Наверное, виновата война, – снисходительно думал Бобби. – Она лишила их равновесия, и они с тех пор так и не выправились». Ему было стыдно за отца и жалко его. – Прости, папа, – промолвил сын, четко понимая, что объяснение невозможно. Викарию было жаль сына, он казался несколько смущенным. Мальчик совершенно не понимает, насколько серьезна жизнь. Даже извинение его было таким бодрым и лишенным покаяния. Они направились домой, и каждый отчаянно пытался найти оправдания для другого. Викарий думал: «Хотелось бы знать, когда Бобби найдет себе подходящее занятие…» Сын же его думал о другом: «Интересно, сколько еще я вытерплю в этом доме…» И при этом оба чрезвычайно симпатизировали друг другу. Глава 3
Поездка по железной дороге
Бобби не предвидел продолжения своего приключения. На следующее утро он поехал в город, где у него была назначена встреча с приятелем, собиравшимся открыть гараж и полагавшим, что Бобби может существенно помочь ему в этом деле. Через два дня, уладив свои городские дела к общему удовлетворению, Бобби отправился домой, поймав поезд, отходивший в 11:30, причем ему удалось это едва ли не в самый последний момент. Бобби прибыл на лондонский вокзал Паддингтон, когда на часах было уже 11:28, промчался по подземному переходу, из которого выскочил на платформе № 3 как раз в тот момент, когда состав тронулся с места, и вскочил в ближайший вагон, пренебрегая негодованием билетных контролеров и носильщиков, оставшихся на перроне. Распахнув дверь, он упал на четвереньки и торопливо поднялся. Дверь захлопнул ловкий носильщик, и Бобби уставился на единственного пассажира купе. Купе оказалось первого класса, и в уголке, лицом вперед по ходу поезда, сидела темноволосая девушка, курившая сигарету, одетая в красную юбку, короткий зеленый жакет и ярко-синий берет, и, невзирая на определенное сходство с обезьянкой уличного шарманщика (длинные и полные печали глаза девушки дополняли пухлые губы), ей нельзя было отказать в привлекательности. Разразившись извинениями, Бобби вдруг умолк. – Да это же ты, Фрэнки! – воскликнул он. – Я тебя целый век не видел. – Ну и я тебя тоже. Садись, поговорим. Бобби ухмыльнулся: – У меня билет неправильного цвета. – Это ничего не значит, – любезно настояла Фрэнки. – Я заплачу за тебя разницу. – Моя мужская гордость протестует против такой мысли, – возразил Бобби. – Разве я могу позволить леди платить за меня? – Кажется, в нынешние дни только это нам и остается, – сказала Фрэнки. – Я сам заплачу за себя, – героическим тоном провозгласил Бобби, заметив появившуюся в двери коридора фигуру в синей униформе. – Оставь, я все улажу, – ответила Фрэнки. Она приветливо улыбнулась контролеру, прикоснувшемуся к фуражке, принимая от нее белый картонный билет, и прокомпостировавшему его. – Мистер Джонс зашел ко мне в купе, чтобы немного поговорить, – пояснила она. – Надеюсь, в этом нет преступления? – Все в порядке, леди. Полагаю, джентльмен не слишком долго пробудет здесь. – Он тактично кашлянул. – Я пойду с очередным обходом только после Бристоля. – Чего только нельзя добиться с помощью улыбки, – сказал Бобби, когда железнодорожный служащий покинул купе. Леди Фрэнсис Дервент покачала головой: – Не уверена в том, что дело в улыбке. Скорее всего, сказывается действие привычки отца раздавать всем чаевые по пять шиллингов во время путешествий. – А я думал, что ты навсегда покинула Уэльс, Фрэнки. Фрэнсис вздохнула: – Дорогой мой, ты знаешь, в чем дело. Знаешь, какими замшелыми пнями могут быть родители. Учитывая это и состояние удобств… Притом ведь и делать нечего, и встречаться тоже не с кем – люди просто перестали отдыхать за городом! Они говорят, что вынуждены экономить и не могут позволить себе таких трат. И что, по-твоему, остается девушке делать в подобном случае? Бобби печально покачал головой, соглашаясь с проблемой. – Однако после вчерашней вечеринки, – продолжила Фрэнки, – я решила, что в родном доме будет не хуже. – И чем она тебе не понравилась? – Ничем не понравилась. Была в точности такой же, как любая другая вечеринка, если не сказать хуже. Она должна была начаться в «Савое» в полдевятого. Некоторые из наших прикатили в четверть десятого, и пришлось общаться с другими людьми, но к десяти мы разобрались по компаниям. Потом был ужин, а после мы поехали в «Марионетку» – по слухам, там ждали рейд полиции, но ничего не произошло, а была все та же тоска, и мы выпили немного, а потом отправились в «Арену», и там оказалось еще хуже, а потом перебрались в кофейню, а потом в закусочную, в которой подают жареную рыбу, а потом решили позавтракать у дядюшки Анджелы и посмотреть, возмутится ли он, но он не возмутился, а только скучал, и мы как бы разбежались по домам. Честно говоря, Бобби, в этом нет ничего хорошего. – Да уж, – ответил Бобби, подавляя укол зависти. Даже в самых отважных своих мечтах он не воспарял до членства в «Марионетке» или «Арене». Его знакомство с Фрэнки носило несколько странный характер. В детстве он и его братья играли с детьми из Замка. Теперь, когда все они уже выросли, жизнь редко сталкивала их друг с другом. Но когда это случалось, они по-прежнему обращались друг к другу по именам. В тех редких случаях, когда Фрэнки бывала дома, Бобби и его братья приходили в Замок, чтобы поиграть в теннис. Однако Фрэнки и обоих ее братьев в дом викария не приглашали. По обоюдному дипломатичному согласию считалось, что такой визит не будет им интересен. С другой стороны, при игре в теннис всегда были нужны партнеры мужского пола. Так что, невзирая на христианскую общность, во взаимоотношениях присутствовал момент неловкости. Дервенты, быть может, обнаруживали на самую чуточку больше дружелюбия, чем требовалось для того, чтобы показать, что между ними и соседями «нет никакой разницы». Джонсы, со своей стороны, придерживались официальной нотки, не собираясь претендовать на более близкие отношения, чем это предполагалось. Таким образом, у обоих семейств не было теперь ничего общего, кроме немногих детских воспоминаний. Тем не менее Бобби очень симпатизировал Фрэнки и всегда радовался тем редким оказиям, когда судьба сводила их вместе. – Я так устала от всего этого, – заявила Фрэнки с ноткой утомления в голосе. – А ты? – Вроде бы нет. – Дорогой мой, как это чудесно, – сказала Фрэнки. – Не хочу этим сказать, что считаю себя неисправимым оптимистом, – развил мысль Бобби, стараясь не произвести неприятное впечатление. – Терпеть не могу таких людей, неисправимых оптимистов то есть. Услышав это слово, Фрэнки поежилась. – Понимаю тебя, – пробормотала она. – Они ужасны. И молодые люди обменялись сочувственными взглядами. – Кстати, – вдруг произнесла Фрэнки. – А что у нас там случилось… Что за человек упал с обрыва? – Мы с доктором Томасом нашли его, – ответил Бобби. – Как ты узнала об этом, Фрэнки? – Увидела в газете. Вот. – Она указала пальцем на небольшую статью, озаглавленную «Трагедия в морском тумане». «Человек, ставший жертвой разыгравшейся вчера вечером в Марчболте трагедии, был опознан по находившейся при нем фотографии. На фотоснимке оказалась некая миссис Лео Кейман. После того как с ней связались, миссис Кейман немедленно приехала в Марчболт, где опознала в покойном своего брата, Алекса Притчарда. Мистер Притчард недавно возвратился из Сиама. Он провел за пределами Англии десять лет и намеревался предпринять пешеходное путешествие. Дознание состоится в Марчболте завтра». Мысли Бобби немедленно вернулись к странным образом западающему в память лицу, запечатленному на фотоснимке. – Полагаю, мне придется дать показания на дознании, – сказал он. – Как это волнительно. Я тоже приду, чтобы послушать тебя. – Ничего особо волнительного, думаю, не будет, – произнес Бобби. – Мы всего лишь обнаружили его. – Он был мертв? – Нет, еще нет. Он умер примерно через четверть часа после того, когда мы его нашли. Кроме меня, с ним никого не было. Он умолк. – Суровое переживание, – отреагировала Фрэнки с тем мгновенным пониманием ситуации, которое начисто отсутствовало у его отца. – Конечно, он уже ничего не чувствовал… – Не чувствовал? – Но тем не менее… Ну… понимаешь, он выглядел слишком живым и здоровым для того, чтобы кончать жизнь таким неприятным образом, просто ступив не туда в тумане. – «Понимаю тебя, Стив»[2], – сказала Фрэнки, и в этой странной фразе вновь ощущались симпатия и понимание. – А сестру его ты видел? – спросила она чуть погодя. – Нет. Я провел в городе два дня. Надо было повидаться с другом насчет гаражного бизнеса, который мы собираемся открыть. Да ты помнишь его. Баджера Бидона. – Помню? Откуда? – Ну конечно помнишь. Ты просто должна помнить старого доброго Баджера. Он такой косоглазый. Фрэнки наморщила лоб. – Ну, он еще так дурацки посмеивается – «хо-хо-хо», – услужливо продолжил Бобби. Но Фрэнки по-прежнему морщила лоб. – Еще он упал с пони, когда мы были детьми, – помогал Бобби. – Попал головой в лужу, и нам пришлось вытаскивать его за ноги. – Ох! – произнесла Фрэнки, покоряясь потоку воспоминаний. – Теперь вспомнила. Он заикался. – И до сих пор заикается, – с гордостью промолвил Бобби. – А это не он разводил кур и его ферма разорилась? – поинтересовалась Фрэнки. – Он самый. – А потом его взяли биржевым маклером и уволили через месяц? – Его. – А потом его послали в Австралию и он вернулся? – Да. – Бобби, – сказала Фрэнки, – надеюсь, ты не вкладываешь никаких денег в его новое предприятие? – У меня нет никаких денег, – произнес Бобби. – Оно и к лучшему, – согласилась Фрэнки. – Ну да, – продолжил Бобби. – Баджер попытался найти человека, который может инвестировать в его предприятие небольшой капитал, однако оказалось, что это не так просто. – Если посмотреть по сторонам, – заявила Фрэнки, – можно подумать, что у людей вообще нет ума, однако на самом деле это совсем не так. Смысл последней ее фразы наконец дошел до Бобби. – Подумай сама, Фрэнки, – убеждал он. – Баджер ведь один из лучших… нет, из самых лучших. – Они всегда такие, – высказала Фрэнки. – Кто «они»? – Те, кто уезжает в Австралию и возвращается назад. А как он раздобыл деньги на то, чтобы открыть свой бизнес? – Тетя или какая-то родственница умерла и оставила ему гараж на шесть машин с тремя комнатами на втором этаже, и родные собрали сотню фунтов на покупку подержанных авто. Ты будешь удивлена тем, какие выгодные сделки заключаются на рынке автомобилей с пробегом. – Однажды я купила такую, – сказала Фрэнки. – Это неоднозначный вопрос. Но не будем об этом. А чего ради ты решил уйти из флота? Тебя же не гнали, надеюсь? В твоем-то возрасте. Потупившись, Бобби мрачным голосом проговорил: – Глаза. – Помню, у тебя всегда были какие-то сложности с ними. – Так и есть. Однако я сумел просочиться. Потом заграничные плавания – яркий свет, понимаешь ли, – и зрения не стало. Так что… Ну, мне пришлось уйти. – Мрачная история, – уронила Фрэнки, глядя в окно. Наступила выразительная пауза. – Как ни крути, очень жаль, – не выдержал Бобби. – На самом деле мои глаза не настолько плохи… мне сказали, что хуже зрение не станет. Я вполне мог бы продолжать службу. – Выглядят твои глаза совершенно нормально, – сказала Фрэнки, заглядывая в их искренние карие глубины. – Так что, понимаешь, – заключил Бобби, – мне приходится идти к Баджеру. Фрэнки кивнула. Открывший дверь проводник объявил: – Подают еду. – Пойдем? – предложила Фрэнки. Они перешли в вагон-ресторан. Во время возможного появления билетного контролера Бобби совершил кратковременное стратегическое отступление. – Не будем слишком уж отягощать собой его совесть, – предложил он. На что Фрэнки ответила, что сомневается в том, будто билетные контролеры вообще отягощены совестью как таковой. Чуть позже пяти часов дня они прибыли в Сайлхем, откуда надо было добираться до Марчболта. – Меня встречает автомобиль, – сказала Фрэнки. – Я тебя подвезу. – Спасибо. В таком случае мне не придется целых две мили тащить этот ужасный предмет. – Он с пренебрежение пнул ногой свой чемодан. – Три мили, а не две, – поправила его Фрэнки. – Две, если идти по тропе через поле для гольфа. – Это где… – Да, где упал этот человек. – Надеюсь, никто не столкнул его? – спросила Фрэнки, передавая свой дорожный чемоданчик служанке. – Столкнул? Боже, нет. Почему ты… – Ну, я подумала, что так все станет еще интереснее, правда? – рассеянно предположила Фрэнки. Глава 4
Дознание
Расследование обстоятельств гибели Алекса Притчарда состоялось на следующий день. Доктор Томас дал показания о том, как был обнаружен погибший. – Жизнь еще присутствовала в теле? – спросил коронер[3]. – Да, пострадавший еще дышал. Однако надежды на выздоровление не оставалось… – Тут доктор пустился в сложные технические подробности, и коронер пришел на помощь собравшейся комиссии: – То есть, говоря повседневным языком, спина этого человека была сломана? – Да, если вам так удобно, – с печалью в голосе промолвил доктор Томас, прежде чем рассказать, как он отправился за помощью, оставив умирающего на попечении Бобби. – А теперь хотелось бы услышать ваше мнение о причине этого несчастья, доктор Томас. – Я бы сказал, что, по всей вероятности (за отсутствием каких бы то ни было свидетельств о его психическом настрое), покойный непредумышленно оступился на краю обрыва и упал. В это время от моря наползал туман, а тропа в этом месте резко поворачивает. Из-за тумана покойный мог не заметить опасности и продолжить движение вперед, в каковом случае пара шагов могла стоить ему падения. – Не заметили ли вы признаков насилия? Которое могло бы учинить третье лицо? – На сей счет я могу только сказать, что все обнаруженные повреждения полностью объясняются падением тела с высоты пятьдесят-шестьдесят футов на камни. – Далее остается вопрос о возможности самоубийства. – Полностью исключить такую возможность нельзя. По поводу того, случайно или преднамеренно покойный сделал ошибочный шаг, я не могу ничего сказать. Следующим вызвали Роберта Джонса. Бобби объяснил, что играл с доктором в гольф, и срезавшийся мяч отлетел в сторону моря. В это время поднимался туман, и видеть было сложно. Ему показалось, что он услышал чей-то крик, и даже на мгновение подумал о том, что мяч мог долететь до какого-нибудь оказавшегося на тропинке человека, но потом понял, что мяч просто не мог пролететь настолько далеко. – Вы нашли мяч? – Да в какой-то сотне ярдов от тропы. – Бобби рассказал, как они перешли к следующему стартовому пункту и как его мяч улетел в пропасть. Тут коронер остановил его, поскольку показания молодого человека повторяли уже известное от доктора. Но принялся расспрашивать его о крике: слышал ли он его или ему показалось, что слышал. – Это был просто крик. – Кто-то звал на помощь? – O нет. Просто кричал. На самом деле я не уверен в том, что слышал его. – Крик, вызванный испугом? – Да, больше похоже на это, – с благодарностью подтвердил Бобби. – Вроде того, как может вскрикнуть человек, если в него неожиданно попал мяч. – Или когда он шагнул в пустоту, считая, что идет по тропе? – Да. После чего Бобби рассказал о том, что пострадавший умер через минут пять после того, как доктор отправился за помощью, и на этом его испытание закончилось. Коронер явно уже хотел покончить со столь очевидным делом. Вызвали миссис Лео Кейман. Бобби даже охнул от острого разочарования, не увидев лика с выпавшей из кармана покойного фотографии. Фотографов, решил он в полном расстройстве, следует считать обманщиками худшего толка. Вне сомнения, снимок этот был сделан несколько лет назад, однако и с учетом этого он не мог поверить в то, что очаровательная большеглазая красотка могла превратиться в нынешнюю нахальную с вида бабу с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. «Время, – вдруг пришло в голову Бобби, – абсолютно ужасная вещь. И как будет выглядеть та же Фрэнки по прошествии двадцати лет?» Он даже поежился. Тем временем Амелия Кейман, обитающая по адресу Паддингтон, Сент-Леонард Гарденс, 17, приступила к даче показаний. Покойный Александр Притчард был ее единственным братом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил ей о своем намерении совершить пешее путешествие по Уэльсу. Брат ее совсем недавно вернулся с Востока. – Пребывал ли он в благополучном состоянии ума? – O да. Алекс всегда пребывал в бодром расположении духа. – То есть, насколько вам известно, у него не было ничего плохого на уме? – Ох! Не сомневаюсь в этом. Он предвкушал свое путешествие. – А не было ли у него в последнее время финансовых неприятностей… или неприятностей какого-то другого рода? – Ну, на сей счет ничего сказать не могу, – произнесла миссис Кейман. – Понимаете ли, он только что вернулся домой, и перед этим я не видела его десять лет, а писать письма он никогда не любил. Но он возил меня в Лондоне по театрам и ресторанам, сделал мне несколько подарков, так что не думаю, чтобы у него не было денег; и потом, он находился в таком прекрасном расположении духа, что неприятностей у него просто не могло быть. – А кем был ваш брат по профессии, миссис Кейман? Леди слегка смутилась: – Ну, не могу точно сказать вам. Он называл себя изыскателем и вообще редко бывал в Англии. – Вам известны какие-либо причины, могшие заставить его покуситься на собственную жизнь? – O нет! И я не могу поверить в то, что он мог решиться на подобный поступок. Это была какая-то случайность. – А как вы объясните тот факт, что у вашего брата не было с собой никакого багажа, даже рюкзака? – Он не любил ходить с рюкзаком. Вместо этого он рассылал посылки. И одну отправил за день до отъезда со своими ночными вещами и парой носок, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, так что она пришла сюда только сегодня. – Ага! Это объясняет один несколько странный факт. Миссис Кейман продолжила объяснять, каким образом она связалась с фотографами, имена которых присутствовали на фотографии, найденной в кармане ее брата. Она тут же приехала вместе с мужем в Марчболт и опознала тело. На последних словах она громко хлюпнула носом и прослезилась. Сказав несколько слов в утешение, коронер отпустил ее. Далее он обратился к комиссии, которой следовало определить характер смерти этого человека. К счастью, вопрос показался вполне несложным. Никаких оснований предполагать, что мистер Притчард находился в состоянии уныния или депрессии или намеревался свести счеты с жизнью, комиссии предложено не было. Напротив, он пребывал в полном здравии и добром расположении духа и предвкушал отдых. Причиной его гибели стал туман, легший на тропу, шедшую по краю обрыва, и, возможно, следует признать, что настало время что-то сделать с этим опасным местом. Комиссия не стала тянуть с объявлением вердикта. – Мы объявляем, что покойный принял смерть в результате несчастного случая, и хотим добавить, что, с нашей точки зрения, городскому совету следует немедленно принять меры по установлению ограды или забора по морской стороне тропы, там, где она огибает пропасть. Коронер кивнул в знак одобрения. Дознание закончилось. Глава 5
Мистер и миссис Кейман
Вернувшись в дом викария через полчаса, Бобби обнаружил, что связь его с гибелью Алекса Притчарда еще не разорвана. Ему сообщили, что мистер и миссис Кейман пришли повидаться с ним и находятся в кабинете отца. Бобби немедленно отправился туда и обнаружил своего родителя отважно поддерживавшим подходящий случаю разговор, впрочем, абсолютно не наслаждаясь этим занятием. – А! – произнес викарий с легким облегчением в голосе. – Вот и Бобби. Мистер Кейман поднялся и с протянутой рукой шагнул навстречу молодому человеку. Рослый и напыщенный мужчина, он придерживался манер вроде бы приветливых, однако холодный, с хитринкой, взгляд их опровергал. Что касается миссис Кейман, хотя ее можно было бы посчитать привлекательной в неком откровенном и грубоватом стиле, в ней не усматривалось почти ничего общего с той ранней фотографией, ни следа того задумчивого очарования. «По правде сказать, – подумал Бобби, – если бы сама она не опознала собственное фото, едва ли это смог бы сделать кто-то другой». – Я приехал вместе с женой, – произнес мистер Кейман, стискивая ладонь Бобби в твердом и болезненном рукопожатии. – В подобных ситуациях, понимаете ли, следует быть рядом; Амелия, само собой, расстроена. Миссис Кейман хлюпнула носом. – Мы пришли переговорить с вами, – продолжил мистер Кейман. – Понимаете ли, несчастный брат моей жены умер, в общем-то, на ваших руках. Естественно, она хотела бы услышать от вас все, что вы можете сказать о последних мгновениях его жизни. – Безусловно, – несчастным голосом произнес Бобби. – Безусловно… Он нервно ухмыльнулся и немедленно услышал вздох отца – знак христианского смирения. – Бедный Алекс, – произнесла миссис Кейман, промакивая глаза. – Бедный-бедный Алекс. – Понимаю, – ответил Бобби. – Абсолютная жуть. Он поежился. – Видите ли. – Миссис Кейман с надеждой посмотрела на Бобби. – Если он что-то проговорил, даже отдельные слова, я, разумеется, хотела бы узнать их. – Ну конечно, – сказал Бобби. – Но на самом деле он ничего не сказал. – Совсем ничего? – Миссис Кейман бросила на него полный недоверия и разочарования взгляд. – Да. В общем… Да, совсем ничего. – И к лучшему, – торжественным тоном заключил мистер Кейман. – Уйти вот так, без боли, без сознания – такой исход следует воспринимать как милость, Амелия. – Наверное, придется, – согласилась миссис Кейман. – И вы считаете, что он совсем не чувствовал боли? – Я уверен в этом, – сказал Бобби. Миссис Кейман глубоко вздохнула. – Что ж, спасибо вам за эту информацию. По правде говоря, я надеялась, что были какие-то последние слова, но теперь мне кажется, что так даже лучше. Бедный Алекс. Милый непоседа. – В самом деле? – переспросил Бобби, вспоминая бронзовое лицо, глубокие синие глаза. Привлекательный человек этот Алекс Притчард, привлекательный даже на пороге смерти. Странно лишь то, что он приходится братом миссис Кейман и шурином ее мужу. Бобби подумалось, что он был достоин лучшей участи. – Что ж, мы в большом долгу перед вами, – заключила миссис Кейман. – Oх, что вы, что вы, – ответил Бобби. – То есть… В общем, я просто ничего не мог сделать для него. Так что… – Он смущенно умолк. – Мы этого не забудем, – объявил мистер Кейман. Бобби еще раз претерпел болезненное рукопожатие. После чего коснулся вялой ладони миссис Кейман. Отец его вежливо распростился с гостями. Бобби проводил Кейманов до входной двери. – И чем занимаетесь вы, молодой человек? – вопросил Кейман. – Находитесь дома в увольнении… или заняты чем-то еще? – Большую часть свободного времени ищу работу, – признался Бобби. И после небольшой паузы добавил: – Я служил во флоте. – Да, трудные времена, ныне повсюду трудные времена. – Мистер Кейман покачал головой. – Что ж, желаю вам счастья, от всей души желаю. – Большое спасибо, – вежливо поблагодарил Бобби. Он проводил взглядом своих гостей, уже шедших от дома по подъездной дорожке. И, стоя возле окна, впал в глубокую задумчивость. Хаос разнообразных идей обрушился на его разум – смешанные воспоминания о фотоснимке… Лицо этой девушки с широко посаженными глазами и туманным облачком волос… И по прошествии десяти или пятнадцати лет лицо миссис Кейман… Грубая косметика, выщипанные брови, широко посаженные глаза, утонувшие в складках плоти, превратившись в подобие свиных глазок… И еще ярко окрашенные хной волосы. Исчезли все следы невинной юности. Какая жалость! И причиной всему этому, скорее всего, брак с этим жизнерадостным грубияном, мистером Кейманом. Если бы она вышла замуж за кого-то другого, то, возможно, постарела бы более благородно. Легкое прикосновение седины, широко расставленные глаза смотрят с гладкого бледного лица. А может, и все равно… Бобби вздохнул и тряхнул головой. – В этом-то и кроется худшая часть брака, – выдавил он мрачным голосом. – Что ты сказал? Очнувшись от раздумий, Бобби увидел рядом с собой Фрэнки, приближения которой не заметил. – Привет, – бросил он. – Привет. Почему ты о браке? И о чьем? – Я выразился, так сказать, в общем плане, – ответил Бобби. – То есть? – Об опустошающих эффектах брака. – И кто это опустошен? Бобби объяснил. И понял, что на сей раз не нашел во Фрэнки сочувствия. – Ерунда. Эта женщина в точности похожа на свое фото. – Где ты видела ее? Ты была на дознании? – Конечно, я была на дознании. А ты как думал? Иначе здесь вообще нечем заняться. Так что дознание стало чистейшим божьим даром. Я никогда еще не была на дознании. И оно привело меня в полный восторг. Конечно, если бы речь зашла о каком-нибудь таинственном отравлении с разными научными отчетами и прочим, все было бы много интереснее; однако не следует быть слишком привередливой, когда тебе на безрыбье подворачивается хотя бы вот такое невзыскательное развлечение. Я до самого конца надеялась, что появятся подозрения в злом умысле, но, к сожалению, все оказалось самым прискорбным образом понятно и просто. – Какими кровожадными инстинктами ты руководствуешься, Фрэнки. – Ну да. Возможно, это какой-то атавизм, или как там это называется, не знаю. Тебе не кажется? А я вот думаю, что полна атавизмов. В школе меня звали Мартышкой. – А мартышки любят убивать? – вопросил Бобби. – Тебя послушать, так словно читаешь заметку в воскресном номере газеты, – заявила Фрэнки. – «У нашего корреспондента имеется особое мнение по данному вопросу». – А знаешь, – вернулся Бобби к исходной теме, – я не согласен с тобой по поводу Кейманши. Но на фото она очаровательна. – Очаровательно подретуширована, и ничего более, – перебила его Фрэнки. – Ну да, настолько подретуширована, что не подумаешь, будто один и тот же человек. – Ты слеп, – возразила Фрэнки. – Фотограф сделал все возможное в рамках своего искусства, однако итог его трудов отвратителен. – Я абсолютно не согласен с тобой, – прохладным тоном произнес Бобби. – Кстати, а где ты видела этот снимок? – В местном «Вечернем эхе». – Наверное, напечатали плохо. – А мне кажется, что ты явно рехнулся, – возмутилась Фрэнки, – из-за такой наштукатуренной потаскухи – да, я сказала плохое слово, – такой, как эта Кейман. – Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивила. Тем более здесь, у викария, в каком-то смысле на святой земле. – Ну, тебе не следовало вести себя так смешно. – Фрэнки ненадолго умолкла, а затем охвативший ее приступ раздражения сам собой улегся. – Впрочем, на самом-то деле смешно ссориться из-за этой дрянной особы. Я пришла затем, чтобы предложить тебе партию в гольф. Что скажешь? – О’кей, шеф, – жизнерадостно отозвался Бобби. И они вполне по-дружески отправились из дома, разговаривая на ходу о таких предметах, как срезка и доводка мяча, и о том, как надо совершенствовать подсечку. Недавняя трагедия как будто совсем вылетела из головы Бобби, пока, совершив на одиннадцатой площадке дальний бросок, он вдруг не вскрикнул. – Чего это ты? – Ничего, просто вдруг кое-что вспомнил. – Что же? – Ну, эти двое, Кейманы то есть, приходили сюда и спрашивали, не произносил ли погибший каких-нибудь слов перед смертью, и я сказал им, что не произносил. – Ну и что? – И вот только что вспомнил, что ошибся. – Похоже, это утро не самое удачное в твоей жизни. – Понимаешь, слова эти были совсем не такими, какие они хотели услышать. И поэтому, наверное, я не сразу вспомнил их. – И что же он сказал? – полюбопытствовала Фрэнки. – Он сказал: «Почему не Эванс?» – Какая забавная фраза. И ничего больше? – Нет. Он только вдруг открыл глаза, произнес эти слова – совершенно внезапно – и сразу же умер. – Что ж, – заключила Фрэнки после недолгого раздумья. – Не думаю, что у тебя есть причины для беспокойства. Пустяковая подробность, и только. – Возможно. Но все же мне следовало бы назвать эти слова. Понимаешь, я сказал, что он ничего не говорил. – Ну, это примерно одно и то же, – сказала Фрэнки. – То есть это не то, если бы он сказал, к примеру, «передайте Глэдис, что я всегда любил ее» или «завещание лежит в ореховом бюро»… Ну, любые подходящие к ситуации романтические Последние Слова, которыми нас потчуют в книжках. – Так ты не думаешь, что мне стоит написать им об этом? – Я бы не стала утруждать себя. Эти слова не могут иметь никакого значения. – Думаю, ты права, – согласился Бобби и с удвоенным усердием обратился к игре. Однако вопрос не сумел полностью изгладиться из его памяти. Пустяк этот все-таки досаждал ему. Бобби чувствовал себя как-то неспокойно. Точка зрения Фрэнки, он в этом не сомневался, являлась и правильной и разумной. Пустяковая фраза… так и забыть бы ее. Однако совесть не прекращала свои слабые уколы. Он же сказал, что умирающий не произнес ни слова. И это было неправдой. При всей тривиальности и глупости ситуации он не мог примириться с ней. Тем же вечером, повинуясь порыву, он сел за письменный стол и написал: «Уважаемый мистер Кейман, я только что вспомнил, что на самом деле Ваш шурин произнес перед смертью кое-какие слова. Одну только фразу: „Почему не Эванс?“ Прошу прощения за то, что не назвал ее сегодня утром, ибо, очевидно, не придал ей особого значения в тот несчастный вечер, и поэтому она ускользнула из моей памяти. Искренне Ваш, Роберт Джонс».Ответ пришел на следующее утро: «Уважаемый мистер Джонс, – писал мистер Кейман. – Пишу сразу же после получения Вашего письма. Большое спасибо за так точно переданные последние слова моего шурина при всем их тривиальном характере. На самом деле жена моя надеялась на какое-нибудь известие личного характера. Однако благодарю Вас за ответственность. Искренне Ваш, Лео Кейман».Бобби почувствовал себя униженным. Глава 6
Финал пикника
На следующий день Бобби получил письмо совершенно другого свойства: «Все в порядке, старина, – писал Баджер безграмотной пачкотней, не делавшей чести дорогой частной школе, где его учили. – Вчера за пятнадцать фунтов приобрел пять машин – „Остин“, два „Морриса“ и пару „Роверов“. В данный момент они не на ходу, но, как мне кажется, мы с тобой сможем хорошенько подлатать их. Черт побери, машина всего лишь машина, не более того. И пока она довозит владельца до дома, ни на что большее он рассчитывать не может. Я подумал, что можно открыться в следующий понедельник, и полагаюсь на тебя, так что не подведешь меня, старина? Должен сказать, что тетушка моя Кэрри еще та. Когда-то я разбил окно старикашке, который грубил ей из-за ее кошек, и она этого не забыла. Каждое Рождество присылала мне кучу подарков, а теперь вот это. Мы обречены на успех. Можно в этом не сомневаться. Я про то, что машина всего лишь машина. Их можно купить за гроши, малость покрасить, и обычный дурак ничего не заметит. Нас ждет фантастический успех. Не забудь же. Следующий понедельник. Рассчитываю на тебя. Всегда твой, Баджер».Бобби известил отца о том, что в следующий понедельник отправляется в город на работу. Описание ее отнюдь не подвигло викария на какое-то подобие энтузиазма. Следует отметить, что в прошлом ему пришлось пересечься с Баджером Бидоном. И посему он прочел Бобби долгую лекцию о том, что следует уклоняться от опрометчивого принятия ответственности. По причине отсутствия конкретных знаний в области финансов и бизнеса рекомендации его следовало бы назвать довольно неопределенными, но усомниться в смысле их было невозможно. В среду той же самой недели Бобби получил другое письмо, адрес которого был начертан косым зарубежным почерком. Содержание его оказалось несколько неожиданным для молодого человека. Отправила его из Буэнос-Айреса фирма «Энрикес и Дайо», и, если коротко, она предлагала Бобби работу в фирме за тысячу фунтов в год. Первую минуту или две молодому человеку казалось, что он попал в сон. Тысяча за год. Он внимательнее перечитал письмо. В нем упоминалось, что предпочтителен флотский отставник. Намекалось, что кандидатура Бобби была предложена какой-то оставшейся неизвестной персоной. Согласие следовало дать немедленно, после чего Бобби в течение недели должны были отправить в Буэнос-Айрес. – Ух, черт меня побери! – Бобби дал выход своим чувствам в несколько неуместной манере. – Бобби! – Прости, папа. Забыл, что ты здесь. Мистер Джонс прочистил глотку. – Мне хотелось бы напомнить тебе… Бобби ощутил, что следующего процесса – обыкновенно весьма продолжительного – следует любой ценой избежать. И добился этого простейшим способом. – Мне только что предложили работу с окладом тысяча фунтов в год. Викарий так и замер с открытым ртом, утратив на мгновение дар речи. «Это заставит его сойти с привычной тропы», – промелькнула в голове Бобби приятная мысль. – Мой дорогой Бобби, я не ослышался – кто-то предложил тебе работу за тысячу в год? За тысячу? – Прямо в лунку, папа, – отреагировал Бобби. – Но это невозможно, – ответил викарий. Откровенное недоверие ничуть не задело Бобби. Его оценка собственных финансовых возможностей немногим отличалась от отцовской. – Полные болваны, – искренне согласился он. – А кто… эти люди? Бобби передал ему письмо. Викарий, достав из кармана пенсне, с подозрением уставился на него. И в итоге дважды перечитал. – Удивительно, – выдал он наконец. – Весьма удивительно. – Безумцы какие-то, – аккуратно выразился Бобби. – Ах! Мой мальчик, – произнес викарий. – В конце концов, великая вещь быть англичанином. Честность. Мы всегда стоим за нее. Флот пронес этот наш идеал по всему миру. Слово англичанина! Южноамериканская фирма осознает ценность молодого человека, чья честность останется неколебимой, на чью преданность можно положиться. На англичанина всегда можно положиться в любой игре… – И он не слукавит, как никогда не лукавит в крикете, – добавил Бобби. Викарий с сомнением посмотрел на сына. Похожая фраза, великолепная фраза, уже была готова сойти с его языка, однако некая нотка в интонации Бобби делала ее не вполне искренней. Молодой человек, однако, произнес ее абсолютно серьезно. – И все же, папа, – спросил он, – почему это письмо прислали мне? – Что значит твое «почему»? – В Англии много англичан, – объяснил Бобби. – Крепких жизнерадостных парней, сплошь честных крикетистов. Почему они выбрали меня? – Наверное, твой последний командир порекомендовал тебя. – Да, такое возможно, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, это ничего не значит, потому что я не могу принять это предложение. – Не можешь? Мой дорогой мальчик, что ты хочешь этим сказать? – Ну, дело в том, что я уже договорился, понимаешь? С Баджером. – С Баджером? С Баджером Бидоном? Какая чушь, мой дорогой Бобби. Это серьезное дело. – И, скажу тебе, принять такое решение тяжело, – вздохнул Бобби. – Любая твоя дурацкая договоренность с юным Бидоном в данном случае ничего не значит. – Она важна для меня. – Твой Бидон совершенно безответственный человек. Насколько я понимаю, он уже стал источником существенных неприятностей и расходов для его родителей. – Ему просто не везло. Баджер невероятно доверчив. – Везло – не везло! Я бы сказал, что этот молодой человек ни разу в жизни ни к чему руки не приложил. – Ерунда, папа. Он же вставал в пять утра, чтобы покормить этих мерзких кур. И не его вина, что все они подхватили эту самую заразу, не знаю, как там она называется. – Я никогда не одобрял эту идею с гаражом. Чистейшая глупость. Тебе надо отказаться от участия в ней. – Я не могу этого сделать, сэр. Я обещал и не могу подвести старого доброго Баджера. Он рассчитывает на меня. Дискуссия продолжилась. Викарий, руководствуясь предвзятым мнением на тему Баджера, просто не мог взять в толк, что обещание, данное этому молодому человеку, к чему-то обязывает. Позиция Бобби выглядела в его глазах упрямым и решительным стремлением вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, с другой стороны, упрямо твердил первоначальный тезис, гласивший, что он «не может подвести старину Баджера». В конце концов разгневанный викарий покинул комнату, а Бобби тут же засел писать фирме «Энрикес и Дайо» о том, что не может принять их предложение. Писал он, вздыхая. Поскольку упускал тот единственный шанс, который, скорее всего, никогда уже не повторится в жизни. Однако альтернативы этому решению, с его точки зрения, не было. Позже на поле для гольфа он изложил всю проблему Фрэнки. Девушка выслушала его внимательно. – Так, значит, тебе надо было бы плыть в Южную Америку? – Да. – А тебе хотелось бы этого? – Да, почему нет? Фрэнки вздохнула. – В любом случае, – заявила она решительным тоном, – я думаю, что ты поступил правильно. – Это ты насчет Баджера? – Да. – Я не мог подвести старого жулика, так? – Так, но смотри, чтобы этот старый жулик, как ты его называешь, не облапошил тебя. – O! Я буду настороже. Как бы там ни было, со мной ничего плохого не произойдет. Никаких капиталов за моей душой не числится. – Это будет забавно, – сказала Фрэнки. – Почему? – Не знаю почему. Просто прозвучало крайне мило, свободно и безответственно. Впрочем, если хорошенько подумать, то и у меня нет никаких капиталов. То есть отец выдает мне пособие, а кроме того, я могу жить во многих домах, пользоваться услугами служанок, одеждой, кое-какими уродливыми фамильными драгоценностями, кредитом в магазинах; но все это на самом деле принадлежит семье, а не мне. – Ну какая разница. – Бобби умолк. – O нет, на мой взгляд, разница есть, и разница большая. – Да, – согласился Бобби. – Разница большая. Он вдруг отчего-то приуныл. Они в молчании перешли к следующей площадке. – Я завтра уезжаю в город, – сообщила Фрэнки, пока Бобби устанавливал мяч. – Завтра? Ох, а я намеревался предложить тебе устроить пикник. – Мне было бы приятно. Но все решено. Понимаешь, у отца снова приступ подагры. – Тебе надо остаться и ухаживать за ним, – произнес Бобби. – Он не любит, когда за ним ухаживают. Это ужасно раздражает его. Он предпочитает общество лакея. Который полон сочувствия и не обращает внимания на то, что в него вечно что-то швыряют и обзывают проклятым тупицей. Бобби срезал свой мяч, угодивший прямо в песок. – Тяжелая участь, – проговорила Фрэнки, отправляя прямо над ним собственный мяч. – Кстати, – заметила она. – Мы можем встречаться с тобой и в Лондоне. Ты скоро туда приедешь? – В понедельник. Но… ничего хорошего у нас не выйдет, правда? – Что значит «ничего хорошего»? – Ну, то, что большую часть времени я буду работать автомехаником. То есть… – Даже в таком случае, – продолжила Фрэнки, – по-моему ты вполне способен явиться на коктейль и набраться, как и любой из моих знакомых. Бобби только покачал головой. – Могу пригласить гостей на пиво с сосисками, если такая перспектива больше нравится, – предложила Фрэнки. – Ну, Фрэнки, сама подумай, что в этом хорошего? Я про то, что буду чужим в твоей компании. Ты дружишь с другими людьми. – Уверяю тебя в том, – произнесла Фрэнки, – что у меня собирается самое разнообразное общество. – Ты делаешь вид, что не понимаешь меня. – Можешь привести с собой Баджера. Будет тебе приятель. – По-моему, ты с предубеждением относишься к Баджеру. – Смею признаться, да. В обществе заик я сама начинаю заикаться. – Подумай сама, Фрэнки, ничего хорошего не получится, и ты сама знаешь это. Это здесь у нас дружба. Делать особенно нечего, и мое общество, должно быть, лучше, чем полное отсутствие всякого общества. Я хочу сказать, что ты всегда чрезвычайно благосклонна ко мне, и я благодарен тебе за это. Но я никто и прекрасно это знаю… То есть… – Если ты закончил с описанием своего комплекса неполноценности, – с холодком промолвила Фрэнки, – то, может быть, попытаешься вывести мяч другой клюшкой. – В самом деле… Я… Черт! – Он извлек из сумки нужное снаряжение. Фрэнки с легким злорадством проследила за тем, как он пятью ударами клюшки вывел мяч из песка, подняв окружившее их облако пыли. – Лунка твоя, – объявил Бобби, поднимая мяч. – Думаю, да, – согласилась Фрэнки. – А с нею и вся партия. – Сыграем еще на прощание? – Нет, едва ли. У меня еще много дел. – Конечно, а как же иначе. Они молча дошли до конторы гольф-клуба. – Что ж, – произнесла Фрэнки, протягивая Бобби свою руку. – До свидания, мой дорогой. Так чудесно воспользоваться тобой, пока я здесь. Может, свидимся снова, когда мне нечем будет заняться. – Вот что, Фрэнки… – Быть может, ты снизойдешь к моему приглашению на дешевую распродажу. Как мне кажется, перламутровые пуговицы можно недорого приобрести в «Вулворте». – Фрэнки… – Слова его потонули в шуме мотора «Бентли», только что запущенного девушкой. Небрежно взмахнув ладонью, она покатила прочь. – Проклятье! – воскликнул Бобби самым расстроенным тоном. Фрэнки, рассудил он, повела себя как нельзя хуже. Возможно, конечно, и он не проявил особого такта, однако, черт побери, не погрешил против истины. Ладно, может, и ему не следовало произносить вслух свои мысли. Три следующих дня показались ему бесконечно долгими. У викария заболело горло, в результате чего он изъяснялся теперь шепотом – в тех случаях, когда отверзал уста. Разговаривал он теперь крайне мало и не скрывал, что присутствие своего четвертого сына терпит из христианской кротости. Даже пару раз процитировал Шекспира про змеиный зуб[4] и все такое. В субботу Бобби ощутил, что уже не в силах более переносить атмосферу родного дома. Он попросил миссис Робертс, на пару с мужем властвовавшую в хозяйстве викария, дать ему пакет сэндвичей и, дополнив угощение бутылкой пива, купленной в городе, отправился на личный пикник. Последние несколько дней ему самым жутким образом не хватало Фрэнки. Старики уже вообще дошли до предела… занудствуют по всякому поводу. Растянувшись на поросшем папоротником берегу, Бобби погрузился в спор с самим собой относительно того, как лучше поступить: сперва съесть ланч, а потом поспать, или же сперва поспать, а потом перекусить. И пока он размышлял таким образом, дело уладилось само собой: он уснул, даже не заметив этого. Когда проснулся, на часах было уже полчетвертого! Бобби ухмыльнулся, подумав о том, с каким неодобрением его отец отнесется к подобному времяпрепровождению. Добрая прогулка на вольном воздухе – миль так двенадцать – вот что подобает здоровому молодому человеку. Далее с неизбежностью следовала сакраментальная фраза: «Ну, теперь я, наверное, заслужил свой ланч». «Дурость несусветная, – думал Бобби. – Как можно заслужить ланч долгой пешеходной прогулкой, тем более что ты не хочешь никуда идти? Какой в ней смысл? Если она приятна тебе, значит, ты всего лишь ублажаешь себя, а если неприятна, значит, ты просто глуп, осуществляя ее». После чего мысль его обратилась к незаслуженному ланчу, и Бобби со вкусом употребил его, удовлетворенно вздохнул и откупорил бутылку пива, которое показалось ему непривычно горьким, но тем не менее освежало. Наконец он снова откинулся на спину, забросив пустую бутылку в куст вереска. Он чувствовал себя богом на этом месте. Весь мир был у его ног. Фраза, конечно, но какая фраза! Он способен сделать что угодно, стоит лишь захотеть! Планы, полные великолепия и отважной инициативы, один за другим вспыхивали в его голове. Потом ему снова захотелось спать. Летаргия овладевала им. И он уснул. Тяжелым, мертвенным сном. Глава 7
Спасение от смерти
Фрэнки остановила свой большой зеленый «Бентли» возле бордюра, окаймлявшего тротуар перед старомодным домом, над дверями которого было написано «Сент-Асаф». Выпрыгнув наружу, Фрэнки повернулась, взяла с сиденья большой букет лилий. И после этого позвонила. Дверь открыла женщина в одежде медсестры. – Могу ли я повидать мистера Джонса? – осведомилась Фрэнки. Взгляд медсестры с несомненным интересом мигом впитал «Бентли», лилии и Фрэнки. – Какое имя назвать? – Леди Фрэнсис Дервент. Медсестра была в восторге, и пациент мгновенно вырос в ее глазах. Она провела Фрэнки наверх, в приемную на втором этаже. – А у вас гостья, мистер Джонс. И как вы думаете, кто? Такой приятный сюрприз для вас. – Все это было произнесено в мажорной, обычной для больниц манере. – Вот те на! – весьма удивился Бобби. – Неужели это Фрэнки! – Привет, Бобби, я принесла тебе положенные по ситуации цветы. Правда, в несколько кладбищенском духе, но особого выбора не было. – Ах, леди Фрэнсис, – произнесла медсестра, – я поставлю их в воду. Она покинула комнату. Фрэнки опустилась в очевидно предназначенное для посетителя кресло. – Итак, Бобби, – объявила она. – Что это вообще такое? – Спрашиваешь! – отозвался Бобби. – Я тут прямо событие. Восемь гран[5] морфия, никак не меньше. Обо мне намереваются написать в «Ланцете» и «БМЖ». – Что это такое «БМЖ»? – перебила его Фрэнки. – «Британский медицинский журнал». – Ладно. Давай. Осыпь меня сокращениями. – А знаешь ли ты, моя девочка, что смертельной дозой являются полграна? Я должен был умереть шестнадцать раз. Говорят, что выживали получившие и шестнадцать, но и восемь тоже превосходный результат, как по-твоему? Я – здешний герой. У них еще не было подобного случая. – Как им повезло. – А то нет? Есть теперь о чем рассказать другим пациентам. Медсестра вернулась с лилиями в двух вазах. – Разве я ошибаюсь, сестра? – потребовал ответа Бобби. – У вас никогда не было такого случая, как мой? – O! Вас здесь вообще не должно было быть, – сказала сестра. – Вам назначено было место на кладбище. Но, говорят, молодыми умирают только хорошие люди. Хихикнув собственной шутке, она вышла. – Ну? – провозгласил Бобби. – Вот увидишь, я прославлюсь по всей Англии. Он не умолкал. Все признаки комплекса неполноценности, проявленные во время последнего разговора с Фрэнки, испарились, не оставив следа. И с жестким и эгоистическим удовольствием Бобби изложил в подробностях историю своего выздоровления. – Довольно, – осадила его Фрэнки. – Не скажу, чтобы желудочные зонды сколько-нибудь занимали меня. Послушать тебя, так получится, что до тебя никто не травился. – Выдержать восемь гран морфия и выжить удавалось считаным единицам, – указал Бобби. – Но забудем: вижу, что мне не удалось произвести на тебя достаточное впечатление. – Очень хотелось бы узнать другое: кто отравил тебя, – сказала Фрэнки. – Понимаю. Только добрый морфий зазря извели. – Он оказался в пиве, так? – Да, какие-то люди обнаружили меня спящего мертвецким сном, попытались разбудить и не смогли этого сделать. Тогда они встревожились, отнесли меня на ферму и послали за врачом. – Что было дальше, я знаю, – поспешно вставила Фрэнки. – Сначала подумали, что я принял морфий преднамеренно. Потом, услышав мою историю, отправились на берег искать пивную бутылку, нашли там, куда я ее бросил, и отдали на анализ – остатка вполне хватило для того, чтобы его произвести. – И никаких намеков на то, каким образом морфий попал в бутылку? – Никаких. Допросили хозяев того паба, где я купил ее, проверили содержимое других бутылок, и все оказалось вполне нормальным. – Значит, кто-то подмешал морфий в бутылку, когда ты уснул? – Именно. Я помню, что бумажная наклейка на пробке отставала. Фрэнки задумчиво кивнула: – Итак, все это указывает на то, что мое мнение, которое я высказала тебе тогда в поезде, оказалось справедливым. – А что ты тогда мне сказала? – Что этого человека, Притчарда, столкнули с обрыва… – Это было не в поезде. Ты сказала это на станции, – растерянно произнес Бобби. – Одно и то же. – Но зачем… – Дорогой, это же очевидно. А вот почему кто-то решил убрать тебя с дороги? Ты же не наследник огромного состояния или чего-то другого. – Как знать. Какая-нибудь внучатая тетя из Новой Зеландии, да бог весть откуда, о которой я в жизни не слышал, могла оставить мне все свои деньги. – Ерунда, она должна была знать тебя. А если не знала, с какой стати ей нужно оставлять деньги именно четвертому сыну твоего отца? К тому же в наши тяжелые времена даже священник способен обходиться без четвертого сына, ибо не в состоянии себе его позволить! Нет, все совершенно ясно. Твоя смерть не может оказаться выгодной кому бы то ни было. Тогда остается месть. Ты случайно не соблазнил дочку аптекаря? – Не помню такого случая, – с достоинством произнес Бобби. – Понятно. Сейчас соблазняют направо и налево, не утруждаясь запоминать. Но за тебя я спокойна: берусь утверждать, что ты вообще еще никого не соблазнял. – Фрэнки, ты заставляешь меня краснеть. Кстати, а почему обязательно дочь аптекаря? – Свободный доступ к морфию. Его не так просто раздобыть. – Хорошо, я не соблазнял дочь аптекаря. – И у тебя нет явных, известных тебе врагов? Бобби покачал головой. – Ну, тогда сомневаться не в чем, – с торжеством в голосе провозгласила Фрэнки. – Проблема в том человеке, которого столкнули с обрыва. Что думает об этом полиция? – Там считают, что это дело рук сумасшедшего. – Тоже мне. Сумасшедшие не бродят у нас по окрестностям с надежным запасом морфия в кармане, разыскивая неначатую бутылку пива, чтобы всыпать в нее отраву. Нет, Притчарда столкнули с обрыва. Пару минут спустя являетесь вы с доктором, и сделавший это человек думает, что ты видел это, и поэтому решает убрать тебя со своего пути. – Эта версия не кажется мне надежной, Фрэнки. – Почему же? – Ну, начнем с того, что я ничего не видел. – Да, но он этого не знает. – И если бы я что-то видел, то сказал бы об этом на дознании. – Наверное, да, – против желания согласилась Фрэнки и задумалась на пару минут. – А если он подумал, что ты видел нечто такое, что посчитал неважным, однако это неважное, наоборот, было важным. Звучит как бред, но смысл, надеюсь, ты понял? Бобби кивнул: – Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, но такой вариант не кажется мне достаточно вероятным. – А я не сомневаюсь в том, что трагедия на обрыве имеет какое-то отношение к этому вот. Ты находился на месте происшествия, ты первым появился там. – Там был и доктор Томас, – напомнил ей Бобби. – И никто еще не пытался отравить его. – Быть может, только еще собираются, – бодрым, полным оптимизма тоном заявила Фрэнки. – Или уже попробовали и потерпели неудачу. – Твое предположение кажется мне надуманным. – А я считаю его логичным. Для пары событий, произошедших в таком стоячем пруду, как Марчболт… Так, подожди – есть еще третий момент. – Какой? – Работа, которую тебе предлагали. Конечно, факт этот едва ли является существенным, но, согласись, иначе как странным его не назовешь. Я еще ни разу не слышала об иностранной фирме, которая специализировалась бы на поисках ничем не выдающихся бывших флотских офицеров. – Как это ничем не выдающихся? – Ты еще не попал на страницы «БМЖ». В общем, ясно, что я имею в виду. Ты увидел то, чего не должен был видеть – во всяком случае, так они (кем бы они ни были) считают. Очень хорошо. Сперва они пытаются избавиться от тебя, предложив место за рубежом. Затем, потерпев неудачу, решаются вообще убить тебя. – Не слишком ли это драматично? Потом, это же большой риск! – Ох! Убийцы всегда жутко опрометчивы. Чем больше убийств они совершили, тем больше жаждут их. – Как в «Третьем пятне крови», – пробормотал Бобби, вспомнив один из своих любимых романов. – Да и в реальной жизни тоже – вспомни Смита и его жен[6], а еще Армстронга[7] со всей этой публикой. – Ладно, но что, Фрэнки, я мог там увидеть? – В этом, конечно, и вся сложность, – согласилась Фрэнки. – Я согласна, что это был не обыкновенный толчок в спину, потому что в таком случае ты сказал бы об этом на дознании. Должно быть, нечто, связанное с самим человеком. Быть может, какое-то родимое пятно, сросшиеся пальцы… какая-нибудь вообще странная физическая особенность. – Рассуждаешь подобно доктору Торндайку[8]. Никакая физическая особенность здесь ни при чем: если бы я что-то заметил, полиция заметила бы тоже. – Действительно. Значит, мое предположение оказалось дурацким и чересчур сложным, правда? – Идея превосходная и лестная, – оценил Бобби. – Она вселяет в меня ощущение собственной важности, но тем не менее я не верю в то, что она может оказаться чем-то большим, чем простая теория. – А я не сомневаюсь в том, что окажусь правой. – Фрэнки поднялась. – Сейчас мне пора идти. Следует ли мне и завтра навестить тебя? – O! Конечно. Сплетни и болтовня медсестер начинают надоедать. Кстати говоря, ты очень скоро вернулась из Лондона. – Мой дорогой, я рванула назад сразу, как только услышала о том, что с тобой случилось. Это так романтично – располагать отравленным другом. – Вот уж не думал, что морфий может быть романтичным, – произнес Бобби на основании свежих воспоминаний. – Хорошо, значит, завтра приеду. Так тебя целовать или нет? – Отравление не заразно, – поощрил ее к дальнейшим действиям Бобби. – Тогда полностью исполню свой долг перед болящими. – Фрэнки чмокнула его в щеку. – До завтра. Как только она покинула комнату, вошла медсестра с чаем для Бобби. – Я нередко вижу фото вашей знакомой в газетах. Впрочем, она не слишком похожа на свои снимки. Конечно, видела ее и проезжающей мимо в своем автомобиле, но никогда настолько близко, с позволения сказать. Она совсем не высокомерна, правда? – O нет! – отреагировал Бобби. – Я никогда не мог бы назвать Фрэнки надменной. – А я так и сказала старшей сестре, так и сказала: она совсем обычная, совсем простая. Значит, говорю я старшей сестре, она совсем такая же, как ты или я, так и сказала. Внезапно обнаружив полное несогласие с подобной точкой зрения, Бобби не стал отвечать. Разочарованная отсутствием реакции на ее слова, медсестра покинула комнату. Бобби оказался предоставленным собственным мыслям. Он допил чай. А затем принялся обдумывать возможности, предоставляемые выдвинутой Фрэнки удивительной теорией, закончив все же нерешительным недоверием к ней. А потом обратился к другим развлечениям. Взор его остановился на вазах с лилиями. Ужасно мило, что Фрэнки принесла ему эти цветы, и они, конечно же, очаровательны, но было бы лучше, если бы она принесла ему несколько детективов. Он посмотрел на столик рядом с собой. На нем оказался роман Уиды[9], томик под названием «Джон Галифакс, джентльмен»[10] и номер за прошлую неделю «Марчболт Уикли таймс». Он выбрал «Джона Галифакса, джентльмена». И через пять минут положил его на стол. Для ума, выпестованного на «Третьем пятне крови», «Деле убитого эрцгерцога» и «Невероятном приключении флорентийского кинжала», повествование о Джоне Галифаксе было лишено остроты. И, вздохнув, взялся за номер «Марчболт Уикли таймс». И уже через пару мгновений жал на кнопку вызова возле подушки с такой энергией, что сестра прямо влетела в палату. – Что случилось, мистер Джонс? Вам стало плохо? – Позвоните в Замок, немедленно, – вскричал Бобби. – Скажите леди Фрэнсис, что она должна немедленно вернуться сюда. – O, мистер Джонс. Вам еще не стоит так волноваться… – Не стоит?! – возопил Бобби. – Если бы я мог подняться с этого окаянного ложа, вы бы увидели, что мне уже стоит, а что еще нет. А пока вам придется сделать все за меня. – Но она, наверное, еще не вернулась домой. – Вы не знаете, на что способен ее «Бентли». – Но она еще не выпила чаю. – Послушайте меня, моя дорогая, – настаивал Бобби, – незачем стоять и спорить со мной. Позвоните, как я сказал. Скажите ей, чтобы она немедленно приезжала, потому что я должен сказать ей нечто очень важное. Побежденная, но не покорившаяся сестра отправилась исполнять поручение. И позволила себе несколько подкорректировать слова Бобби. «Если это не причинит неудобств леди Фрэнсис, мистеру Джонсу хотелось бы узнать, не может ли она срочно прибыть к нам, так как ему хотелось бы кое-что сказать ей… Если это, конечно, совсем ничем не затруднит леди Фрэнсис». Леди Фрэнсис коротко ответила, что немедленно будет. – Все понятно, – объявила сестрица товаркам, – она к нему неровно дышит! Вот так оно и есть. Фрэнки объявилась в полной тревоге. – Что значит такой срочный вызов? – потребовала она ответа. Бобби сидел в постели, на обеих щеках выступили красные пятна. Увидев девушку, он взмахнул зажатым в кулаке экземпляром «Марчболт Уикли». – Глянь на это, Фрэнки. Фрэнки посмотрела. – И что? – Это то фото, которое ты имела в виду, когда говорила, что оно, дескать, изображает эту Кейманшу, но подретушировано. Бобби указал пальцем на довольно нечеткую газетную копию снимка. Под ним были слова: «Портрет, найденный на теле погибшего, с помощью которого была установлена его личность. Миссис Амелия Кейман, его сестра». – Да, я так сказала, и это верно. Не вижу никаких причин для неистовства. – Тут и я сам не вижу. – Но ты сказал… – Я знаю, что сказал. Видишь ли, Фрэнки… – Голос Бобби обрел многозначительную нотку, – это не та фотография, которую я вернул в карман погибшего… Они переглянулись. – В таком случае, – медленно начала Фрэнки. – Там могла быть не одна фотография… – Что едва ли возможно… Оба умолкли. – И этот человек… как его там? – произнесла Фрэнки. – Бассингтон-Ффренч! – напомнил Бобби. – Я совершенно уверен! Глава 8
Загадочная фотография
Пытаясь осознать изменившуюся ситуацию, они смотрели друг на друга. – Никто другой не мог этого сделать, – сказал Бобби. – Возможность подменить снимок была только у него. – Если только, как мы уже предполагали, фотографий было две. – Мы согласились в том, что это едва ли вероятно. Если были две фотографии, опознание попытались бы провести по обеим, а не по одной. – В любом случае это нетрудно установить, – сказала Фрэнки. – Можно узнать в полиции. Но предположим на мгновение, что было всего одно фото, то самое, которое ты видел, прежде чем положить его в карман. Оно было там, когда ты ушел, его не было, когда пришла полиция, поэтому единственным человеком, который мог подменить его, был этот самый Бассингтон-Ффренч. А как он выглядел, Бобби? Молодой человек нахмурился, вспоминая. – Не слишком яркий такой человек. Приятный голос. Джентльмен и все такое. На самом деле я не особо рассмотрел его. Он сказал, что чужой в здешних местах… и что хотел бы купить здесь дом. – Это несложно проверить, – заметила Фрэнки. – Недвижимостью у нас занимаются только «Уиллер и Оуэн». И вдруг она поежилась. – Бобби, ты тогда ничего не подозревал… но если Притчарда столкнули с обрыва, то сделал это, бесспорно, Бассингтон-Ффренч! – Мрачный вывод, – произнес Бобби. – Он показался мне таким приятным и симпатичным человеком. Но, знаешь ли, Фрэнки, мы не можем испытывать полной уверенности в том, что его столкнули. Хотя ты все время была в этом уверена. – Нет, я только хотела, чтобы все оказалось именно так, потому что тогда происшествие становится интереснее. Но теперь мою версию можно считать подтвержденной. Если ты был свидетелем убийства, все становится совсем понятно. Твое неожиданное появление нарушает план убийцы. Ты находишь фотографию, и этот факт заставляет его стремиться убрать тебя. – Однако в твоем рассуждении присутствует один дефект, – заметил Бобби. – Какой? Только ты один видел ту фотографию. И как только Бассингтон-Ффренч остался один возле тела, он подменил то самое фото, которое ты видел. Но Бобби продолжал качать головой. – Нет, так не получается. Предположим на секунду, что фотография эта имела такое значение, что меня следовало убрать, как ты выразилась. Звучит абсурдно, но думаю, что это возможно. И тогда это надлежало делать немедленно. Тот факт, что я поехал в Лондон и своевременно не ознакомился с «Марчболт Уикли таймс» или с другими напечатавшими фото газетами, являлся чисто случайным – и никто не мог рассчитывать на него. Наиболее вероятный вариант требовал, чтобы я сразу сказал: «Это не та фотография, которую я видел». Зачем дожидаться итогов дознания, когда все и так ясно? – В этом кое-что есть, – признала Фрэнки. – Однако вот еще одно соображение. Я, конечно, не могу быть полностью уверенным в этом, но почти что готов присягнуть, что, когда я возвращал снимок в карман покойного, никаких Бассингтон-Ффренчей рядом в помине не было. Он появился только через пять или десять минут. – Он мог все это время наблюдать за тобой, – возразила Фрэнки. – Не совсем понимаю, как он мог это сделать, – неторопливо проговорил Бобби. – Есть только одно место, откуда нас точно можно было бы увидеть сверху. Дальше по обходу край утеса поднимается вверх, а потом отступает, так что сверху ничего заметить нельзя. Есть только одно такое место, и когда Бассингтон-Ффренч появился, я сразу услышал его шаги. Внизу эхо усиливает звук. Он мог находиться совсем рядом со мной, но видеть ничего не мог, честное слово! – Значит, ты считаешь, что он не мог видеть тебя со снимком в руках? – Не допускаю такой возможности. – И он не мог бояться того, что ты видел, как он убивал – потому что с твоих слов получается, что это невозможно. Как ты и говорил с самого начала. Похоже, причиной покушения на тебя послужило нечто совершенно другое. – Только я не понимаю, что именно. – Нечто такое, что они поняли только после дознания. Не знаю, почему я говорю «они»? – А почему нет? В конце концов, Кейманы также должны оказаться замешанными в эту историю. Возможно, это банда. А я люблю банды. – Какая безвкусица, – в рассеянности промолвила Фрэнки. – Убийца-одиночка будет классом повыше. Бобби! – Да? – А что там Притчард сказал перед самой своей смертью? Помнишь, ты говорил мне в тот день на поле. Такой забавный вопрос. – «Почему не Эванс?» – Да. Что, по-твоему, означает эта фраза? – Чушь какая-то. – Выглядит, похоже, именно так, но на самом деле эти слова могут оказаться важными. Бобби, я не сомневаюсь в этом. Oй, нет, вот я дура – ты ведь не рассказывал о них Кейманам? – На самом деле я это сделал, – тихо произнес Бобби. – То есть? – Да, я написал им в тот же вечер. Сказав, конечно, что считаю эти слова пустяком. – И что было потом? – Кейман написал ответ и, само собой, вежливо согласился с тем, что слова эти не имеют никакого значения, однако поблагодарил меня за хлопоты. Я посчитал себя униженным. – И спустя два дня ты получил письмо от странной южноамериканской фирмы, подкупавшей тебя деньгами? – Да. – Ну вот, – сказала Фрэнки, – не понимаю, что тебе еще нужно. Они пробуют предложить тебе приманку, ты ее отвергаешь; в следующий раз кто-то из них увязывается за тобой и, воспользовавшись удобным моментом, подсыпает добрую дозу морфия в твою пивную бутылку. – Значит, это дело рук Кейманов? – Конечно, Кейманы замешаны в этой истории! – Да, – произнес погрузившийся в раздумье Бобби. – Если верен твой ход мысли, они, безусловно, замешаны в ней. И согласно нашей итоговой теории, события развивались так. Погибший мистер, назовем его X, преднамеренно сброшен с обрыва неким Б. Для злоумышленников важно, чтобы X не был правильно опознан, поэтому они вкладывают в его карман портрет миссис К и забирают оттуда портрет прекрасной незнакомки. Кстати, кто она, хотелось бы знать? – Не отвлекайся, – с суровой ноткой в голосе осадила Фрэнки. – Миссис К дожидается появления фото в газете, является в качестве убитой горем сестры и объявляет X собственным братом, вернувшимся из-за моря. – Так, значит, ты не веришь в то, что он на самом деле мог быть ее братом? – Ни на мгновение! Знаешь, это меня сразу удивило. Кейманы принадлежат к совершенно другому общественному классу. Покойник… Неприятно, конечно, использовать выражение, которое обычно подразумевает доживающего свои дни упертого колонизатора, но все же – покойник выглядел прямо как пукка-сахиб[11]. – Каковыми Кейманы самым откровенным образом не являются? – Самым откровенным. – И вот, как раз в тот момент, когда, с точки зрения Кейманов, все сошло благополучно для них – труп опознан, вынесен вердикт о случайной смерти, словом, все цветочки в саду причесаны, – являешься ты и портишь всю картину, – размышляла вслух Фрэнки. – «Почему не Эванс?» – Бобби задумчиво повторил вслух фразу. – Знаешь ли, я представить себе не могу, что может скрываться в этих словах такого важного, чтобы запустить подобную цепь событий. – Боже! Не можешь, потому что тебе неведома причина. Так составляют кроссворды. Пишут вопрос, полагая, что он слишком, до идиотизма, прост, и все немедленно поймут, о чем речь, а потом жутко удивляются, когда никому не удается разгадать его. Фраза «Почему не Эванс?» может обладать в их глазах огромнейшим значением, и они не могут осознать, что она совершенно ничего не говорит тебе. – Тем глупее они выглядят. – Ну конечно. Однако вполне могут считать, что раз уж Притчард произнес ее, значит, он мог попутно сказать тебе не только эти слова, и ты вспомнишь их с течением времени. В любом случае они рисковать не стали. Спокойнее было убрать тебя. – Но они пошли на большой риск. Не проще ли было подстроить еще один «несчастный случай»? – Нет-нет. Это было бы просто глупо. Два одинаковых случая, разделенных всего неделей? Последовательность предполагает взаимосвязь, и люди начали бы задумываться над обстоятельствами первого несчастья. Нет, мне думается, что для их метода характерна своеобразная откровенная простота, кстати, вполне разумная. – Ведь ты только что говорила, что морфий вообще не так легко достать. – Так и есть. Нужно расписываться во всяких журналах и прочем. О! А это зацепка. Тот, кто пытался отравить тебя, имел доступ к морфию. – Врач, медсестра, аптекарь… – предположил Бобби. – Ну, я скорее имела в виду наркоторговцев. – Думаю, злоумышленникам не имеет смысла громоздить друг на друга различные разновидности преступлений, – отрезал Бобби. – Видишь ли, главный аргумент – отсутствие мотива. Твоя смерть не выгодна никому. Так что же может заключить полиция? – Дело рук сумасшедшего, – произнес Бобби. – Так они и считают. – Вот видишь? Все ужасно просто. Бобби вдруг расхохотался. – Что тебя вдруг развеселило? – Подумал о том, насколько расстроены злоумышленники! Сколько попусту потратили морфия: хватило бы на то, чтобы уморить пятерых или шестерых человек, а я жив и не думаю отбрасывать копыта. – Еще одна ехидная выходка жизни, которую невозможно предугадать, – согласилась Фрэнки. – Вопрос состоит в том, что теперь делать? – перевел разговор на практические рельсы Бобби. – O! Можно сделать очень многое, – заторопилась Фрэнки. – Например?.. – Ну, выяснить вопрос с фотографиями… установить, сколько их было, одна или две. И разузнать о том, как Бассингтон-Ффренч ищет дом. – С ним все должно быть в полном порядке. – Почему ты так говоришь? – Вот что, Фрэнки, подумай сама. Бассингтон-Ффренч обязан быть вне всяких подозрений. Ничто и никаким образом не должно связывать его с погибшим, к тому же он должен располагать вполне реальной причиной появления в нашем городке. Возможно, поиски дома он придумал прямо на месте преступления, но я не сомневаюсь в том, что какие-то шаги в этом направлении предпринимал. Чтобы не было предположения о «таинственном незнакомце, замеченном возле места происшествия». И я даже предполагаю, что Бассингтон-Ффренч – его собственное имя, и что он является персоной, находящейся выше подозрений. – Да, – задумчиво согласилась Фрэнки. – Очень разумный вывод. Ничто не должно связывать Бассингтон-Ффренча с Алексом Притчардом. Но если бы мы знали, кем на самом деле являлся покойный… – Да уж, тогда ситуация приняла бы совершенно другой вид. – Поэтому было так важно, чтобы тело не опознали – отсюда весь этот камуфляж с Кейманами. И все равно это был большой риск. – Ты забываешь, что миссис Кейман опознала его так быстро, как это вообще было возможно. И после этого, даже в том случае, если бы его снимки публиковались в газетах (а тебе известно, насколько они нечетки), людям оставалось бы только говорить: «Интересно: этот свалившийся с утеса Притчард самым удивительным образом похож на мистера X». – Значит, есть еще что-то, – сказала проницательная Фрэнки. – X должен быть таким человеком, чье исчезновение нелегко заметить. То есть он не мог быть семьянином, чья жена или родные немедленно отправились бы в полицию сообщать о его пропаже. – Отлично, Фрэнки. Нет, он должен был отправляться за границу или мог только что вернуться (он был чудесно загорелым, похожим на охотника на крупную дичь – таким он мне показался), и у него не могло быть очень близких родственников, которые знали бы все о его перемещениях. – Мы разработали прекрасную схему, – продолжала Фрэнки. – Надеюсь только, что не ошибочную. – Что вполне возможно, – сказал Бобби. – Однако, на мой взгляд, наши версии оправданы здравым смыслом – если не учитывать саму безумную невозможность всего сюжета. Фрэнки непринужденным жестом отмахнулась от безумной невозможности. – Вопрос в том, что делать дальше, – сказала она. – На мой взгляд, мы выяснили три направления атаки. – Продолжайте, Шерлок. – Первым являешься ты сам. Они уже предприняли одну попытку забрать твою жизнь. И, вероятно, попробуют сделать это снова. На сей раз мы можем поймать их на крючок, используя тебя в качестве живца. – Нет уж, благодарю тебя за предложение, Фрэнки, – с чувством произнес Бобби. – В этот раз мне чрезвычайно повезло, однако удача может покинуть меня, если они переключатся и перейдут к удару тупым предметом. Я уже думал о том, что в будущем придется держаться очень осторожно. Так что идею живца следует отклонить. – Я как раз и боялась, что ты скажешь это, – вздохнула Фрэнки. – Молодые люди в наши дни самым прискорбным образом деградировали. Так говорит папа. Их не радуют неудобства, они более не любят опасные и неприглядные дела. Какая жалость. – Действительно, – прокомментировал Бобби непреклонным тоном. – И каким обещает быть второй план кампании? – Разрабатывать тему «Почему не Эванс?» – заявила Фрэнки. – Покойный, предположительно, явился сюда для того, чтобы повстречаться с Эвансом, кем бы он ни был. Так что если бы могли отыскать этого Эванса… – И сколько Эвансов, по-твоему, – перебил ее Бобби, – может проживать в Марчболте? – Сотен семь, на мой взгляд, – признала Фрэнки. – Это по меньшей мере! Кое-что в этом направлении сделать можно, однако я сомневаюсь. – Мы можем переписать всех Эвансов и посетить самых вероятных. – И расспросить их… о чем? – В этом и есть вся трудность, – ответила Фрэнки. – Нам нужно узнать чуть больше, – сказал Бобби. – Тогда твоя идея может оказаться полезной. А как насчет плана номер три? – Это Бассингтон-Ффренч. Здесь у нас под ногами появляется твердая почва. Очень необычная фамилия. Спрошу у отца. Он знает все фамилии в этом графстве со всеми их возможными ветвями. – Да, – согласился Бобби. – Тут можно что-нибудь сделать. – То есть мы все-таки что-нибудь будем делать? – Конечно. Или ты думаешь, я могу стерпеть полученные невесть от кого восемь гран морфия и ничего не сделать по этому поводу? – Проснулся боевой дух, – прокомментировала Фрэнки. – Опять же, следует отомстить, – продолжил Бобби, – за недостойную процедуру промывания желудка. – Довольно, – запротестовала Фрэнки. – Если тебя не остановить, ты перейдешь к совсем уж неприятным и неаппетитным подробностям. – Нет в тебе истинно женского сочувствия, – вздохнул, подводя итог, Бобби. Глава 9
Кое-что о мистере Бассингтон-Ффренче
Фрэнки взялась за дело, не теряя времени даром. Тем же самым вечером она подступила с вопросом к отцу. – Папа, – спросила она, – ты знаком с кем-нибудь из Бассингтон-Ффренчей? Лорд Марчингтон, углубившийся в политическую статью, не сразу осознал, чего от него хотят. – Речь не о французах[12], а скорее об американцах, – сказал он строгим тоном. – На все эти дурачества и конференции попусту уходят деньги и время нашего народа. Фрэнки отключила восприятие, дожидаясь того момента, когда лорд Марчингтон подобно железнодорожному поезду не докатит по привычной колее до остановки. – Я про Бассингтон-Ффренчей, – напомнила Фрэнки. – Да, и что там с ними происходит? – вопросил лорд Марчингтон. Фрэнки не могла сказать, что именно с ними происходит. И потому придумала вопрос, похожий на утверждение, прекрасно зная склонность отца к спорам. – Они же из Йоркшира, правда? – Ерунда – из Гэмпшира. Есть еще ответвление в Шропшире, конечно, и куча родни в Ирландии. С кем из них ты подружилась? – Пока не знаю, – ответила Фрэнки, признавая таким образом знакомство с несколькими неизвестными ей людьми. – Как это «не знаю»? Что ты хочешь этим сказать? Ты должна быть уверена в своих знакомых. – В наши дни люди легко возникают и так же легко исчезают, – возразила Фрэнки. – Возникают, исчезают… Похоже, это единственное, что они делают. В мои дни принято было задавать вопросы. Тогда все знали, кто есть кто – если парень говорит, что принадлежит к гэмпширской ветви рода – тогда прекрасно: твоя бабушка была замужем за моим троюродным братом. Сразу образуется родственная связь. – Наверное, это прямо великолепно, – сказала Фрэнки, – однако в наши дни времени на генеалогические и географические исследования уже не остается. – Ну да, у вас, у нынешних, нет теперь времени ни на что, кроме как на употребление этой отравы, коктейлей ваших. Шевельнув больной ногой, лорд Марчингтон охнул: принятая внутрь солидная доза фамильной марки портвейна почему-то не облегчила приступ подагры. – Состоятельная публика? – спросила Фрэнки. – Бассингтон-Ффренчи? Не знаю. Шропширские вроде как претерпели несколько тяжелых ударов – наследственные пошлины и всякие прочие внешние обстоятельства. Один из гэмпширских нашел богатую невесту, женился на американке. – Один из них на той неделе побывал здесь, – сказала Фрэнки. – Присматривал себе дом, как я полагаю. – Забавная мысль. Зачем кому-то может понадобиться дом в наших краях? «Вот в этом-то и вопрос», – подумала Фрэнки. На следующий день она вошла в контору господ Уиллера и Оуэна, агентов по продаже домов и прочей недвижимости. Мистер Оуэн вскочил ей навстречу. Наделив его любезной улыбкой, Фрэнки упала в кресло. – Чем мы с удовольствием можем послужить вам, леди Фрэнсис? Надеюсь, вы еще не решили продать Замок. Ха! Ха! – Мистер Оуэн рассмеялся собственной шутке. – Хотелось бы, но… – ответила Фрэнки. – Нет, дело в том, что у вас недавно побывал мой знакомый, мистер Бассингтон-Ффренч. Он подыскивал себе дом. – Ах! Да, в самом деле. Я запомнил его фамилию… с двумя строчными «ф». – Правильно, – сказала Фрэнки. – Он интересовался возможностью приобретения небольшого дома, однако был вынужден вернуться в город на следующий день, и потому не смог посмотреть предложенные варианты, однако, насколько я понимаю, время его не подгоняет. После его отъезда на рынке появилась пара вполне подходящих ему домов, я запросил его указания, однако не получил ответа. – Вы писали ему в Лондон или… э-э-э… по загородному адресу? – поинтересовалась Фрэнки. – Надо посмотреть. – Он обратился к младшему клерку. – Фрэнк, по какому адресу вы писали мистеру Бассингтон-Ффренчу? – Роджер Бассингтон-Ффренч, эсквайр, Мерроуэй-Корт, Ставерли, Гэнтс[13], – бойко протараторил младший клерк. – Вот как! – сказала Фрэнки. – Тогда это был не мой мистер Бассингтон-Ффренч, а кто-то из его кузенов. То-то я сразу сочла странным, что он побывал здесь и не заглянул ко мне. – Случается… случается такое, – вежливо произнес мистер Оуэн. – Позвольте… Должно быть, он явился к вам в среду. – Правильно. Как раз перед половиной седьмого. Мы закрываемся в это время. Я запомнил его приход в частности потому, что в тот день и произошел тот несчастный случай. Когда человек упал с обрыва. Мистер Бассингтон-Ффренч оставался возле тела несчастного до прихода полиции и явился сюда совершенно расстроенным. Горестная трагедия, и с этим участком тропы надо наконец что-то сделать. Могу сказать вам, леди Фрэнсис, что городской совет подвергся очень резкой критике. Очень опасное место. Не могу даже представить, по какой причине там не разбилось много больше народа. – Чрезвычайно опасное место, – согласилась Фрэнки. Она оставила контору агента в глубокой задумчивости. Согласно пророчеству Бобби, все поступки мистера Бассингтон-Ффренча казались очевидными и не внушавшими никаких подозрений. Он принадлежал к числу гэмпширских Бассингтон-Ффренчей, он назвал правильный адрес, он рассказал о своей роли в произошедшем событии занимающемуся недвижимостью агенту. Возможно ли, что мистер Бассингтон-Ффренч при всем том совершенно ни в чем не виновен? Фрэнки ощутила прилив сомнений. И не поддалась ему. – Нет, – сказала она себе. – Человек, действительно намеревающийся купить себе здесь небольшой домик, либо приедет сюда утром, либо останется до следующего дня. Он не явится к агенту по недвижимости вечером, в половине седьмого, и не умчится в Лондон на следующий день. Потом, зачем вообще ехать? Разве нельзя написать письмо? Нет, решила она, Бассингтон-Ффренч, несомненно, виновен. Следующий визит она нанесла в полицейский участок. Инспектор Уильямс, старый знакомый, некогда сумел выследить принятую в дом по поддельным рекомендациям служанку, сбежавшую, прихватив кое-какие драгоценности Фрэнки. – Добрый день, инспектор. – Добрый день, ваша светлость. Надеюсь, все в порядке? – Пока еще нет, но подумываю, не ограбить ли какой-нибудь банк в связи с острой нехваткой денег. Инспектор грохотнул смешком, воздавая должное тонкой шутке. – Но на самом деле я зашла к вам из чистого любопытства, чтобы задать несколько вопросов, – продолжила Фрэнки. – В самом деле, леди Фрэнсис? – Вот скажите мне следующее, инспектор. Человек, который упал с обрыва, – Притчард, или как там его звали… – Правильно, Притчард. – При нем была только одна фотография? Мне рассказывали, что три. – Все-таки одна, – поправил инспектор. – Фотография его сестры то есть. Сестра приехала сюда и опознала его. – Какой абсурд! Как можно утверждать в таком случае, что их было три! – О! Ну это проще простого, ваша светлость. Эти газетчики только и делают, что преувеличивают, и чаще всего излагают дела неправильно. – Да, – согласилась Фрэнки. – О них рассказывают разные вещи. Сделав небольшую паузу, она дала волю воображению. – Знаете, я слышала еще, что в карманах этого типа нашлись газеты, изобличающие его как большевистского агента, и еще говорили, что в карманах его нашли наркотики, а также фальшивые деньги. Инспектор рассмеялся от всей души. – Вот навыдумывали. – То есть на самом деле в карманах оказались самые обычные вещи? – И к тому же очень немного. Носовой платок без метки. Какая-то мелочь, пачка сигарет и пара банкнот – отдельно, без бумажника. Никаких писем. Если бы не фото, нам пришлось бы основательно потрудиться. Просто милость Господня, можно сказать. – Наверное, – сказала Фрэнки. Учитывая ее собственное представление о ситуации, вряд ли здесь была уместна речь о милости Господней. Она переменила тему разговора. – Вчера я была у мистера Джонса, сына викария, которого отравили. Какая невероятная история. – Да! – согласился инспектор. – Действительно невероятная, если можно так выразиться. Ни разу в жизни не слышал ни о чем подобном. Прекрасный молодой джентльмен, ни одного врага на всем свете… и вот те на! Ну, вы знаете, леди Фрэнсис, народ всякий бывает. И все же я никогда не слышал, чтобы маниакальный убийца поступал подобным образом. – А есть ли какие-нибудь догадки на этот счет? – Фрэнки вся превратилась в слух. – Это все так интересно. Инспектор преисполнялся гордостью. Он наслаждался дружеской беседой с дочерью графа, не ощущая ни капли заносчивости или снобизма в леди Фрэнсис. – В непосредственной близи от места происшествия заметили незнакомую машину, – рассказывал он. – Темно-синий крытый «Тэлбот»[14]. Постовой на Локкс-корнер доложил о проезде темно-синего «Тэлбота», номер «джи-джи-восемь-два-восемь-два», проследовавшего в направлении на Сент-Ботолф. – И что же? – Номер «джи-джи-восемь-два-восемь-два» принадлежит автомобилю епископа Ботолфского. Фрэнки недолго потешилась мыслью о возможности существования кровожадного епископа, приносящего в жертву сыновей своих клириков, но со вздохом отказалась от нее. – Полагаю, вы не подозреваете епископа? – осторожно спросила она. – Мы установили, что в тот день машина епископа не покидала гараж резиденции. – Значит, номер оказался поддельным. – Да уж, придется во всем разбираться. Фрэнки откланялась, выразив свое восхищение. Она не стала озвучивать разочарование, но про себя подумала: «Темно-синих „Тэлботов“ в Англии хоть пруд пруди». Вернувшись домой, она забрала адресную книгу Марчболта с ее места на письменном столе в библиотеке, перенесла в свою комнату и трудилась над ней несколько часов. Результат не вдохновлял. В Марчболте нашлось четыре сотни восемьдесят два Эванса. – Проклятье! – вырвалось у Фрэнки. И она начала составлять планы на будущее. Глава 10
Приготовления к аварии
Через неделю Бобби присоединился в Лондоне к Баджеру. От Фрэнки он получил несколько загадочных посланий, написанных столь неудобочитаемым почерком, что ему пришлось скорее догадываться об их содержании, чем прочитывать его. Тем не менее общий смысл эпистол указывал на то, что у Фрэнки есть план, и ему, Бобби, пока ничего не надо делать, до тех пор, пока она не напишет. И это было совсем не худо, ибо у Бобби не нашлось бы досуга для каких-либо дел, ибо неудачник Баджер уже успел впутать себя и свой бизнес во все мыслимые и немыслимые неприятности, и Бобби был занят расхлебыванием той чрезвычайно вязкой каши, которую сумел заварить его друг. Стараясь при этом соблюдать предельную бдительность. Воздействие восьми гран морфия сделало его крайне подозрительным к еде и питью, а также заставило прихватить с собой в Лондон служебный револьвер, и необходимость иметь оружие под рукой жутко досаждала ему. Он уже начинал воспринимать все недавние события как фантасмагорический сон, когда принадлежащий Фрэнки «Бентли», прорычав мотором, остановился перед гаражом. Облаченный в промасленный комбинезон, Бобби вышел, чтобы приветствовать гостью. Рядом с ней сидел довольно угрюмого вида молодой человек. – Привет, Бобби, – произнесла Фрэнки. – А это Джордж Арбетнот. – Он врач, и в этом качестве понадобится нам. Бобби чуть вздрогнул, пока они с Джорджем Арбетнотом проявляли слабые признаки признания существования друг друга. – А ты уверена в том, что нам понадобится доктор? – спросил он. – Не впала ли ты в пессимизм? – Он будет нужен нам не для того, чтобы лечить, – продолжила Фрэнки. – Его присутствия требует задуманный мною план. Вот что: здесь найдется уголок, в котором можно посидеть и поговорить? Оглядевшись по сторонам, Бобби с сомнением промолвил: – Ну, разве что в моей спальне. – Превосходно, – отозвалась Фрэнки. Она вышла из машины и вместе с Джорджем Арбетнотом последовала за Бобби по нескольким внешним лестницам в микроскопическую спальню. – Впрочем, сесть, пожалуй, негде. – Бобби с сомнением окинул взглядом комнатку. Сесть действительно было негде. На единственном стуле располагался, похоже, весь гардероб Бобби. – Кровать вполне подойдет, – произнесла Фрэнки, с размаха усаживаясь на нее. Джордж Арбетнот последовал ее примеру, и ложе протестующе застонало. – Я все продумала, – сказала Фрэнки. – Для начала нам нужна машина. Одна из ваших вполне подойдет. – Ты хочешь сказать, что собираешься купить одну из наших машин? – Да. – Это очень благородно с твоей стороны, Фрэнки, – сказал Бобби с искренней теплотой в голосе. – Однако не стоит. Будучи тебе другом, искренне не советую. – Ты меня не так понял, – сказала Фрэнки. – Дело совершенно не в этом. Я понимаю, что ты имеешь в виду – ну, как покупать жуткие платья и шляпки у своей подружки, которая решила затеять собственное дело. Жуть, но приходится помогать. Однако сейчас речь о другом: мне действительно нужна машина. – А что случилось с «Бентли»? – «Бентли» никуда не годится. – Ты сошла с ума, – произнес Бобби. – Нет, я в здравом уме. «Бентли» не годится для того, что я задумала. – То есть? – Мне нужно разбить машину. Бобби, застонав, прикрыл глаза рукой. – Сегодня утром мне что-то не по себе. Джордж Арбетнот впервые отверз уста и проговорил голосом низким и меланхоличным: – Она хочет сказать, что намеревается попасть в аварию. – И как она намеревается попасть в нее? – вознегодовал Бобби. Фрэнки демонстративно вздохнула. – Тем или иным способом, но, похоже, мы не с того начали. А теперь, Бобби, послушай спокойно то, что я скажу. Я знаю, что наличием у тебя мозгов можно пренебречь за незначительностью их количества, однако и ты можешь меня понять, если заставишь себя сосредоточиться. Сделав паузу, она продолжила: – Я вышла на след Бассингтон-Ффренча. – Так-так… – Бассингтон-Ффренча, нашего конкретного Бассингтон-Ффренча, живущего по адресу Мерроуэй-Корт, Ставерли, Гэмпшир. Мерроуэй-Корт принадлежит брату Бассингтон-Ффренча, и наш Бассингтон-Ффренч проживает вместе с братом и женой. – Чьей женой? – Брата, конечно. Но это не важно. Важно другое: каким образом ты или я, или мы оба можем просочиться в этот дом. Я побывала в селении и разведала обстановку. Ставерли – всего лишь деревня. И чужаков в ней будет видно за милю. С этим ничего не поделаешь. Поэтому я придумала план. Произойдет вот что: леди Фрэнсис Дервент, находясь за рулем своего автомобиля, по небрежности врежется в стену возле ворот поместья Мерроуэй-Корт. Машина разбита вдребезги, леди Фрэнсис находится в несколько лучшем состоянии, и ее, страдающую от шока и сотрясения, относят в дом с самой настоятельной рекомендацией никуда не транспортировать. – Кто дает эту рекомендацию? – Джордж. Теперь ты видишь, где Джордж появляется на сцене. Мы не можем рисковать: чужой доктор может установить, что со мной ничего страшного не произошло. Или местный чиновник, обнаружив мое простертое тело, отвезет меня в ближайшую больницу. Нет, произойдет следующее: проезжающий мимо Джордж (разумеется, тоже в автомобиле, так что лучше продайте мне два) увидит аварию, выскочит из машины и примется действовать. «Я врач. Разойдитесь». (Это если будет кому расходиться.) «Ее нужно внести в этот дом… как его? Мерроуэй-Корт? Подойдет. Я должен произвести обследование пострадавшей». Меня переносят в лучшую из гостевых комнат, Бассингтон-Ффренчи сочувствуют или бурно протестуют – это не важно, в любом случае Джордж уговорит их. Завершит свое обследование и объявит свой вердикт. Дескать, к счастью, все не так серьезно, как он опасался. Переломов нет, возможно, сотрясение мозга. В любом случае мне следует провести два-три дня в постели. После этого я сумею возвратиться в Лондон. Джордж отправляется восвояси, и я получаю возможность познакомиться с домашними. – А где на сцене появляюсь я? – Нигде. – Но ведь… – Дитя мое, ты не забыл, что Бассингтон-Ффренч знает тебя, а обо мне не имеет ни малейшего представления. Кроме того, мое положение удивительно надежно, поскольку меня защищает титул. Видишь, какая это полезная штука. Я не просто случайная девушка с улицы, по какой-то неведомой причине решившая проникнуть в дом. Как дочь графа, я являюсь в высшей степени респектабельной особой. А Джордж самый настоящий врач, и потому все оказывается выше всяких подозрений. – Ох! Похоже, все в порядке, – несчастным голосом промолвил Бобби. – Очень тонко продуманная схема, – с гордостью произнесла Фрэнки. – А что выпадает на мою долю? – спросил Бобби. Он чувствовал себя задетым – почти как пес, которого вдруг несправедливо лишили косточки. Ему казалось, расследование должно было стать его собственным, и вот теперь несчастного отправили на задворки. – Что выпадает на твою долю, мой дорогой? Ты отращиваешь усы. – Ого! Значит, усы, вот как? – Да. Как долго занимает этот процесс? – Недели две-три, думаю. – О небо! Вот уж не думала, что это такая медленная штука. А ускорить ее нельзя? – Нет. Но почему я не могу воспользоваться накладными усами? – Они всегда смотрятся неестественно и съезжают набок, или отклеиваются, или пахнут спиртовым клеем. Впрочем, подожди, кажется, существуют такие усы, которые можно наклеивать прямо-таки по волоску, так что возникает совершенно естественное ощущение. Думаю, что театральный гример вполне может это сделать. – В первую очередь он подумает, что я решил обмануть правосудие. – Что он там подумает, не имеет никакого отношения к делу. – Ну, отращу я усы, и что будет дальше? – Наденешь ливрею шофера и приведешь «Бентли» в Ставерли. – О, понятно. – Бобби повеселел. – Идея моя такова, – продолжила Фрэнки. – Смотрят не на шофера, а на того, кого он привез. В любом случае Бассингтон-Ффренч видел тебя только пару минут, да и то скорее был слишком взволнован тем, удастся ли ему вовремя подменить фотографию. Ты был для него просто дураком-гольфистом. Другое дело Кейманы, сидевшие напротив тебя, разговаривавшие с тобой и, понятно, желавшие оценить тебя. Не сомневаюсь в том, что, увидев тебя в ливрее шофера, Бассингтон-Ффренч не узнает даже без усов. Скорее всего, он просто подумает, что твое лицо ему кого-то напоминает… не более того. А усы дадут полную гарантию безопасности. Теперь скажи, как тебе нравится мой план? Бобби задумался. – Сказать по правде, Фрэнки, – великодушно сказал он, – на мой взгляд, он очень даже хорош. – А в таком случае… – отрывисто подхватила Фрэнки, – пошли покупать автомобили. Кстати говоря, по-моему, Джордж сломал твою кровать. – Пустяки, – промолвил гостеприимный Бобби. – Она всегда была так себе. Они спустились в гараж, где нервного вида молодой человек, отличавшийся полным отсутствием подбородка, приветствовал их гостеприимной улыбкой и рассеянным «хо-хо-хо!». Общее впечатление от него несколько портил тот факт, что глаза молодого человека решительно отказывались смотреть в одну сторону. – Привет, Баджер, – кивнул Бобби. – Помнишь Фрэнки, а? Баджер явно не помнил, однако вновь с дружелюбием произнес: – Хо-хо-хо! – Последний раз я видела вас, – напомнила Фрэнки, – когда вы были головой в луже, и нам пришлось вытаскивать вас из нее за ноги. – В с-с-с-самом деле? – удивился Баджер. – Ну так это б-б-б-было в Уэльсе. – Совершенно верно, – согласилась Фрэнки. – Именно там. – Я всегда был д-д-д-дрянным н-н-н-наездником, – промолвил Баджер. – И ос-с-с-стался им, – добавил он с печалью в голосе. – Фрэнки хочет купить автомобиль, – сказал Бобби. – Два автомобиля, – добавила Фрэнки. – Джорджу тоже нужна машина. Свою он недавно разбил. – Мы можем сдать ему напрокат, – вставил Бобби. – Что ж, пойдемте п-п-п-посмотрим, что мы можем вам предложить, – сказал Баджер. – Симпатичные какие, – отозвалась Фрэнки, ослепленная алыми и ярко-зелеными кузовами. – Нормально выглядят, – мрачно проговорил Бобби. – А это в-в-в-вот удивительно хороший «Крайслер» с п-п-п-пробегом, – предложил Баджер. – Нет, не этот, – возразил Бобби. – Машина, которую она покупает, обязана проехать по меньшей мере сорок миль. Баджер бросил на партнера укоризненный взгляд. – «Стандарду» ноги почти отказали, – размышлял Бобби вслух. – Но, я думаю, туда как раз дотянет. «Эссекс» все-таки слишком хорош для такого дела. Пройдет по меньшей мере две сотни миль, прежде чем он сломается. – Хорошо, – сказала Фрэнки. – Беру «Стандард». Баджер отвел своего компаньона в сторонку. – Ч-ч-ч-что ты думаешь о ц-ц-ц-цене? – пробормотал он. – Не хотелось бы слишком нагревать твою знакомую. Д-д-д-десять фунтов? – Десять фунтов будет как раз, – согласилась вступившая в разговор Фрэнки. – Плачу прямо сейчас. – Да кто же она? – громким шепотом осведомился Баджер. Бобби шепотом же ответил. – В п-п-п-первый раз вижу титулованную особу, способную расплатиться н-н-н-наличными, – протарахтел Баджер с почтением. Бобби проводил обоих клиентов к «Бентли». – И когда же план воплотится в жизнь? – решительно спросил он. – Чем скорее, тем лучше, – ответила Фрэнки. – Мы предполагали, завтра днем. – Ну а я-то буду задействован? Могу наклеить бороду. – Вот уж нет, – объявила Фрэнки. – Борода может отвалиться в самый неподходящий момент и все испортить. Однако не понимаю, что мешает тебе надеть большую кепку с очками, как мотоциклисту. Как ты думаешь, Джордж? Джордж Арбетнот отверз уста во второй раз. – Сойдет, тем смешнее будет, – произнес он с куда более глубокой меланхолией, чем прежде. Глава 11
Авария
Рандеву отряда злоумышленников было назначено в миле от деревни Ставерли – где дорога туда ответвляется от шоссе на Эндовер. Все трое благополучно прибыли на место, хотя управляемый Фрэнки «Стандард» на каждой горке демонстрировал несомненные симптомы старческой немощи. Причем прибыли в назначенное время – в час дня. – Во время реализации нашей схемы мне не нужны никакие помехи, – заранее объявила Фрэнки. – Уверяю вас, по этой дороге вообще мало кто ездит, но во время ланча нам точно никто не помешает. Свернув на боковую дорогу, они проехали около полумили, после чего Фрэнки указала на место, выбранное ей для аварии. – С моей точки зрения, лучшего места не найти, – сказала она. – Дорога спускается по склону холма, а потом резко поворачивает, объезжая выступающую стену, которая, кстати, принадлежит к Мерроуэй-Корт. Если мы пустим машину вниз с холма, она прямиком врежется в стену, и тогда должно кое-что произойти. – Действительно, – согласился Бобби. – Однако кто-то должен находиться на углу, чтобы не пропустить машину, выехавшую с той стороны. – Правильно, – сказала Фрэнки. – Нельзя вовлекать чужих людей в нашу задумку, тем более что они могут пострадать и сделаться калеками. Джордж может съездить на своей машине вниз, развернуться и выехать из-за стены, как будто приехал с противоположного направления. Затем он помашет платком, чтобы показать, что все в порядке. – Ты очень побледнела, Фрэнки, – встревожился Бобби. – Уверена, что с тобой все в порядке? – Я загримировалась под бледность, – пояснила Фрэнки. – Приготовилась к сотрясению мозга. Ты же не хочешь, чтобы меня внесли в дом пышущей здоровьем. – Что за удивительные создания эти женщины, – с уважением произнес Бобби. – Но я бы сказал, что ты похожа на больную мартышку. – А я бы сказала, что ты очень груб, – сказала Фрэнки. – Итак, я, значит, отъезжаю и смотрю на ворота Мерроуэй-Корт. Они как раз с этой стороны выступа. К счастью, сторожки здесь нет. Когда Джордж взмахнет платком, и я тоже, ты пускаешь машину вниз по склону. – Хорошо, – сказал Бобби. – Я остаюсь на подножке и рулю, пока авто не наберет достаточную скорость, а потом спрыгиваю. – Не разбейся только, – предостерегла его Фрэнки. – Я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, подлинное происшествие на месте поддельного только усложнит дело. – Что ж, Джордж, отъезжай, – распорядилась Фрэнки. Кивнув, Джордж перебрался во вторую машину и медленно поехал вниз. Бобби и Фрэнки провожали его взглядами. – Что ж, ты там побереги себя, Фрэнки, ладно? – произнес внезапно помрачневший Бобби. – Смотри, не наделай каких-нибудь глупостей. – Все будет хорошо. Я все продумала. Кстати, думаю, не стоит писать прямо тебе. Я буду писать Джорджу или своей служанке, а может, кому-нибудь еще, чтобы тебе передали. – Интересно, ждет ли Джорджа профессиональный успех. – Почему, собственно, нет? – Непохоже, чтобы он сумел уже выработать принятый у врачей непринужденный стиль беседы с больным. – Надеюсь, он овладеет им, – заявила Фрэнки. – Вероятно, мне пора. Я дам тебе знать, когда тебе можно будет привезти «Бентли». – А я займусь усами. Пока, Фрэнки. Они быстро взглянули друг на друга, потом Фрэнки кивнула и направилась вниз с холма. Джордж заехал за угол, развернул машину и направил ее в обратную сторону. Фрэнки на мгновение исчезла с дороги, потом появилась снова и взмахнула платком; внизу, у поворота, мелькнул другой платок. Бобби поставил машину на третью передачу, а потом, стоя на подножке, отпустил тормоз. Автомобиль неохотно двинулся вперед, с трудом перенося такую скорость. Склон тем не менее оказался достаточно крутым. Двигатель завелся. Пройденное автомобилем расстояние росло. Бобби придерживал рулевое колесо. И в последний момент соскочил с подножки. Машина съехала вниз и на большой скорости ударила в стену. Все складывалось удачно – авария произошла. Бобби проследил за тем, как Фрэнки торопливо подбежала к месту преступления и плюхнулась посреди обломков. Джордж в своей машине выехал из-за угла и остановился возле разбитой машины. Бобби со вздохом уселся в седло мотоцикла и отъехал в сторону Лондона. Тем временем на месте происшествия бурлила активность. – Может, мне стоит немного поваляться в пыли, – спросила Фрэнки, – чтобы испачкаться? – Можно, – согласился Джордж. – Вот что, дай мне свою шляпку. Приняв ее, он кулаком устроил на нежном предмете ужасную вмятину. Фрэнки невольно болезненно охнула. – Сотрясение мозга же, – пояснил Джордж. – А теперь ложись как бездыханная на том месте, где находишься. Велосипедный звонок, кажется… И, конечно же, в этот самый момент из-за угла выехал, насвистывая, парнишка лет семнадцати. Он немедленно затормозил, восхищенный увлекательным зрелищем, развернувшимся прямо перед его глазами. – Опа! – воскликнул он. – Неужели авария? – Нет, – саркастически заметил Джордж. – Молодая леди решила вдруг въехать в стену по собственному желанию. Восприняв эту реплику как иронию, что от него и ожидалось, а не как чистую истину, каковой она была, парень со смаком произнес: – Плохо ей, а? Или умерла? – Пока нет, – сказал Джордж. – Ее нужно куда-то забрать отсюда. Я – врач. Что это за дом? – Мерроуэй-Корт. Принадлежит мистеру Бассингтон-Ффренчу. Он у нас мировой судья, вот кто. – Ее следует немедленно унести с места аварии, – авторитетным тоном проговорил Джордж. – Оставь-ка свой велосипед и помоги мне. Парень с готовностью и охотой приставил велосипед к стене и взялся помогать. Усадив расслабленную Фрэнки на скрещенные руки, они отнесли девушку по подъездной дороге к приятному и старомодному особняку. За приближением их следили, ибо навстречу им вышел пожилой дворецкий. – Около дома случилась авария, – отрывисто заявил Джордж. – Найдется ли здесь комната, в которую я могу отнести эту леди? Ее необходимо немедленно осмотреть. Взволнованный дворецкий направился в холл. Джордж и мальчик следовали за ним с обмякшей Фрэнки. Дворецкий завернул в комнату слева, и оттуда показалась женщина, высокая, рыжеволосая, примерно лет тридцати от роду. В глазах ее светилась чистая синева. Она мгновенно разрешила ситуацию. – Свободная спальня находится на первом этаже. Отнесете ее туда? Нужно позвонить доктору? – Я и есть доктор, – объяснил Джордж. – Я проезжал мимо и видел, как все произошло. – O! Очень удачно. Пройдите сюда, хорошо? – Она провела их по коридору в приятную спальню, окна которой выходили в сад. – Травмы тяжелые? – осведомилась она. – Пока не могу вам сказать. Миссис Бассингтон-Ффренч намек поняла и ретировалась. Мальчишка последовал за ней и приступил к описанию всех подробностей аварии так, словно действительно был ее свидетелем. – Вот прямо въехала в стену. Машина вдребезги. А она лежит на земле, и в шляпке вот такая вмятина. Этот джентльмен, он ехал мимо в своей машине… – Парень продолжал свое повествование в том же духе, пока от него не удалось избавиться с помощью полукроны[15]. Тем временем Фрэнки и Джордж переговаривались осторожным шепотком. – Джордж, дорогой мой, а я не погублю твою карьеру? Тебя не вычеркнут из реестра или куда вас там вписывают? – Вполне возможно, – мрачным голосом пробормотал Джордж. – То есть если эта история станет известна. – Не станет, – сказала Фрэнки, – не волнуйся, Джордж. Я тебя не подведу. И, поразмыслив, добавила: – Ты сделал все самым превосходным образом. Я еще никогда не слышала, чтобы ты говорил так много. Вздохнув, Джордж посмотрел на часы: – Возьмем на обследование еще три минуты. – А что будет с машиной? – Я договорюсь с гаражом, чтобы ее убрали. – Хорошо. Джордж продолжал изучать часы и наконец с облегчением вздохнул: – Пора. – Джордж, – сказала Фрэнки, – ты вел себя как ангел. Даже не представляю, почему ты сделал все это. – И я тоже, – поведал Джордж. – Глупость какая-то невозможная. Он кивнул: – Ну, пока. Радуйся жизни. – Хотелось бы, – ответила Фрэнки, думая о холодном безличном голосе с легким американским акцентом. Джордж отправился искать владелицу дома, которую обнаружил ожидавшей его в гостиной. – Итак, – коротко произнес он. – Рад сказать, что состояние пострадавшей не настолько плохо, как мне представлялось. Сотрясение невелико и уже проходит. Было бы хорошо, если бы она в полном покое полежала здесь день-другой. – Он недолго помолчал. – Оказывается, это леди Фрэнсис Дервент. – Ох, вот это да! – воскликнула миссис Бассингтон-Ффренч. – А я достаточно хорошо знаю кое-кого из ее кузенов – Дрейкоттов, к примеру. – Не представляю, удобно ли вам ее пребывание в вашем доме, – продолжил Джордж. – Но если она сможет провести в нем пару дней… – Тут Джордж сделал паузу. – Ну конечно. Все будет в порядке, доктор… – Арбетнот. Кстати, я заеду к автомеханикам. Буду проезжать мимо гаража. – Большое спасибо, доктор Арбетнот. Как удачно получилось, что вы оказались рядом. Наверное, завтра с утра надо будет вызвать врача, чтобы он посмотрел, все ли в порядке. – Едва ли это необходимо, – убеждал Джордж. – Все, что ей нужно, – полный покой. – Но мне будет спокойнее. И ее родственников надо известить. – Я сделаю это, – гнул свою линию Джордж. – Что касается врачей… что ж, похоже, она исповедует Христианскую науку[16] и нас не может терпеть. Никакого удовольствия от моего присутствия она не обнаруживала. – Боже! – воскликнула миссис Бассингтон-Ффренч. – Но с ней все будет в порядке, – заверил ее Джордж. – Поверьте мне на слово. – Ну, раз вы так считаете, доктор Арбетнот, – произнесла миссис Бассингтон-Ффренч с легким сомнением. – Считаю, – заключил Джордж. – До свидания. Боже мой! Я оставил в спальне один из моих инструментов. Он торопливо вошел в комнату и подошел к постели «больной». – Фрэнки, – прошептал он торопливо. Ты принадлежишь к Христианской науке. Имей в виду. – Но почему? – Мне пришлось так сказать. Другого выхода не было. – Хорошо, – сказала Фрэнки. – Буду иметь в виду. Глава 12
В стане врага
«Ну, – подумала Фрэнки, – вот я и благополучно проникла в стан врага. Теперь все зависит от меня». В дверь постучали, и вошла миссис Бассингтон-Ффренч. Фрэнки чуть приподнялась на подушках. – Мне ужасно неудобно, – молвила она слабым голосом, – причинять вам такое беспокойство. – Не говорите глупостей, – отрезала миссис Бассингтон-Ффренч. Фрэнки оценила этот холодный приятный монотонный голос с легким американским акцентом, вспомнив, как лорд Марчингтон сказал ей, что один из гэмпширских Бассингтон-Ффренчей женился на богатой наследнице-американке. – Доктор Арбетнот говорит, что вы полностью поправитесь через день-два, если будете лежать тихо. Фрэнки почувствовала, что в данный момент ей следовало бы что-то сказать по поводу «людских заблуждений» или «недостатках человеческого разума», однако побоялась болтнуть не то. – Приятный человек, – произнесла она. – Был очень добр ко мне. – Он показался мне очень способным молодым человеком, – согласилась миссис Бассингтон-Ффренч. – Вам очень повезло в том, что он как раз проезжал мимо. – Действительно. Конечно, не в том смысле, что мне в самом деле понадобилась его помощь. – Но вам нельзя говорить, – продолжила хозяйка. – Я пришлю к вам служанку с кое-какими вещами, она поможет вам уютнее устроиться в постели. – Невероятная любезность с вашей стороны. – Вовсе нет. Когда женщина вышла, Фрэнки ощутила мгновенный укол совести. «Прекрасный добрый человек, – сказала она себе. – И пребывающий в блаженном неведении». До Фрэнки вдруг дошло, что устроила низменный розыгрыш гостеприимной хозяйке. Она настолько увлеклась образом жестокого Бассингтон-Ффренча, сталкивающего с обрыва свою ничего не подозревающую жертву, что мысль о второстепенных персонажах этой драмы даже не посетила ее воображение. «Ладно-ладно, – думала про себя Фрэнки, – придется пережить это. Но все-таки лучше, чтобы она не была настолько любезной». Она провела скучный день и вечер, лежа в затемненной комнате. Миссис Бассингтон-Ффренч раз или два заглянула к ней, однако оставаться не стала. На следующий день, однако, Фрэнки допустила в комнату свет и выразила желание пообщаться, так что хозяйка дома посидела с ней какое-то время. Оказалось, что у них много общих знакомых и друзей, и к концу дня растерянная и виноватая Фрэнки поняла, что успела подружиться с ней. Миссис Бассингтон-Ффренч несколько раз упоминала своего мужа и маленького сына Томми. Она показалась Фрэнки женщиной простой и бесхитростной, глубоко привязанной к своему дому, однако по какой-то неясной причине не вполне счастливой. В глазах хозяйки время от времени мелькало тревожное выражение, не сочетавшееся с миром в душе. На третий день Фрэнки встала с кровати, и ее представили хозяину. Он оказался рослым мужчиной, наделенным тяжелым подбородком, а также любезным, но несколько погруженным в себя. Похоже было, что существенную часть своего времени он проводит, запершись в кабинете. Тем не менее Фрэнки отметила, что он очень привязан к жене, хотя и не очень вникает в ее заботы. Маленькому Томми, здоровому и шаловливому ребенку, было семь лет, и Сильвия Бассингтон-Ффренч явно обожала его. – Как у вас здесь хорошо, – вздохнула Фрэнки, лежа в саду в шезлонге. – Не знаю, что причиной, удар по голове или что-то еще, но мне совершенно не хочется двигаться. Хочется только лежать здесь и лежать, день за днем. – Так и лежите, – сказала Сильвия Бассингтон-Ффренч своим спокойным и безразличным голосом. – Нет, я и в самом деле приглашаю вас. Не торопитесь с возвращением в город. Понимаете ли, – продолжила она, – ваше появление в нашем доме стало большой радостью для меня. Вы такая ясная и интересная. Ваше общество утешает меня. «Итак, она нуждается в утешении», – вспыхнула мысль в голове Фрэнки, устыдившейся за себя самое. – И я чувствую, что мы с вами и в самом деле подружились, – продолжила Сильвия. Фрэнки стало еще более стыдно. Она совершает низость… низость, низость, низость. Следует отказаться от этой идеи! Вернуться в город! Но хозяйка дома продолжала: – Здесь будет не слишком скучно. Завтра возвращается мой деверь. Он вам понравится, не сомневаюсь. Роджер нравится всем. – Он живет с вами? – Приезжает и уезжает. Он человек непоседливый. Называет себя семейным позором, и, быть может, в известной мере это справедливо. Он никогда и ничем подолгу не занимается… более того, сомневаюсь в том, что он когда-либо работал в полном смысле этого слова. Но такие люди существуют на свете, особенно в старых семьях. И они обычно обладают чарующими манерами. Роджер – необыкновенно обаятельный человек. Просто не знаю, что я делала бы без него этой весной, когда Томми болел. – А что с ним было? – Он неудачно упал с качелей. Должно быть, их привязали к подгнившей ветви, и та обломилась. Роджер был очень расстроен, так как это он раскачивал тогда малыша – поднимая повыше, как любят дети. Сначала мы думали, что Томми повредил спину, однако все обошлось небольшим ушибом, и теперь он не чувствует никакой боли. – Он выглядит совершенно здоровым, – согласилась Фрэнки с улыбкой, поскольку услышала писк и визг, доносившиеся издалека. – Знаю. Мальчик чувствует себя превосходно. Это такое облегчение. Но ему не везет с несчастными случаями. Прошлой зимой он едва не утонул. – В самом деле? – задумчиво произнесла Фрэнки. Мысль о возвращении в город немедленно покинула ее голову. Чувство вины исчезло. Несчастные случаи! «Что, если Роджер Бассингтон-Ффренч специализируется на несчастных случаях», – подумала она, а вслух сказала: – Если вы действительно приглашаете меня, я бы хотела еще немного погостить у вас. Но вашему мужу, вероятно, не понравится моя навязчивость? – Генри? – Губы миссис Бассингтон-Ффренч странным образом изогнулись. – Нет, Генри вы не помешаете. Генри ничто не мешает… теперь. Фрэнки с любопытством посмотрела на нее. «Если бы Сильвия знала меня получше, она рассказала бы мне кое-что, – подумала она про себя. – Похоже, в доме сем происходят кое-какие события». Генри Бассингтон-Ффренч присоединился к ним за чаем, и Фрэнки постаралась внимательно изучить этого человека. В нем, безусловно, присутствовало нечто любопытное. Внешне он являлся типичным сельским джентльменом, жизнерадостным любителем спорта. Однако, выглядя таковым, он все же не мог ровно усидеть за столом, психика его явно обнаруживала признаки перенапряжения; он то погружался в задумчивость, из которой его невозможно было вывести, то сопровождал едкими и саркастичными комментариями всякую сказанную ему фразу. Однако он не всегда был таким. Вечером, за ужином, Генри предстал в совершенно другом свете. Шутил, смеялся, рассказывал анекдоты, в общем, сверкал всеми гранями в некотором роде. Слишком сверкал, как это ощутила Фрэнки. Блеск его не был естественным и не соответствовал характеру. «У него такие странные глаза, – думала она. – Взгляд их даже пугает меня». И все же оснований подозревать в чем-либо Генри Бассингтон-Ффренча у нее как будто не было. Это ведь не он, а его брат был в Марчболте в тот фатальный день. Что касается брата, Фрэнки с жутким интересом ждала знакомства с ним. Согласно их с Бобби мнением, этот человек – убийца. И ей предстояло встретиться с ним – с убийцей – лицом к лицу. Она моментально занервничала. Однако разве может он догадаться? Каким образом может он связать ее появление с удачно совершенным преступлением? «Ты запугиваешь себя на пустом месте», – сказала она себе. Роджер Бассингтон-Ффренч появился в конце следующего дня, как раз перед чаем. Фрэнки не стала знакомиться с ним до чая. По-прежнему считалось, что после полудня она должна «отдыхать». Когда она вышла на лужайку, где был накрыт чай, Сильвия сказала с улыбкой. – А вот и наша пострадавшая. Это мой деверь. Леди Фрэнсис Дервент. Фрэнки увидела высокого худощавого молодого мужчину чуть старше тридцати лет, наделенного очень приятным взглядом. Хотя она вполне понимала, что имел в виду Бобби, заметивший, что этому человеку скорее подобает монокль и усики щеточкой, ее внимание было обращено на синеву глаз. Они обменялись рукопожатием. Он сказал: – Мне уже наговорили целую уйму всего о том, как вы пытались протаранить ограду нашего парка. – Вынуждена признать, – ответила Фрэнки, – что являюсь худшим в мире водителем. Однако я ехала на жуткой старой развалюхе. Моя машина была в ремонте, и я купила дешевую, побывавшую в чужих руках. – Нашу гостью извлек из обломков обаятельнейший доктор, – добавила Сильвия. – Он был довольно мил, – согласилась Фрэнки. В этот самый миг объявился Томми и с радостными вскриками кинулся к дяде. – А ты привез мне игрушечный поезд? Ты же говорил, что привезешь. Ты обещал. – Ох, Томми! Нельзя выпрашивать себе игрушки, – укорила ребенка мать. – Ничего страшного, Сильвия. Я обещал. Я привез тебе поезд, малыш. Он посмотрел на свою невестку. – Разве Генри не выйдет к чаю? – Не думаю, – ответила она с напряжением в голосе. – По-моему, он сегодня неважно себя чувствует. – И порывисто добавила: – O, Роджер, я так рада твоему возвращению. Он на минуту прикоснулся к ее руке. – Все в порядке, Сильвия, дорогая. После чая Роджер поиграл в поезд со своим племянником. Обуреваемая противоречивыми чувствами, Фрэнки следила за ним. Безусловно, этот человек не из тех, кто сталкивает людей с обрыва! Этот обаятельный молодой мужчина просто не может быть хладнокровным убийцей! И в таком случае они с Бобби крупно ошиблись. Ну, если иметь в виду эту часть загадки. Теперь она уже была уверена в том, что не Бассингтон-Ффренч столкнул Притчарда в пропасть. Тогда кто же? Она по-прежнему не сомневалась в том, что его столкнули. Но кто это сделал? И кто подсыпал морфий в пиво Бобби? Мысль о морфии вдруг объяснила Фрэнки вид необычных глаз Генри Бассингтон-Ффренча с их зрачками-точками. Неужели Генри Бассингтон-Ффренч – наркоман? Глава 13
Алан Карстерс
Как ни странно, она получила подтверждение своей теории уже на следующий день, причем получила от Роджера. Сперва они сыграли партию в теннис друг против друга, а потом сидели рядом, попивая напитки со льдом. Разговор шел на различные нейтральные темы, и Фрэнки мало-помалу начала поддаваться обаянию человека, немало попутешествовавшего по всему свету. Этот бездельник и семейный позор – она все больше покорялась этой мысли – самым выгодным образом контрастировал со своим тяжеловесным и задумчивым братом. Пока эта мысль формировалась в мозгу Фрэнки, наступила пауза. Прервал ее Роджер, заговоривший на сей раз с совершенно другой интонацией. – Леди Фрэнсис, я собираюсь совершить довольно странный поступок. Я не знаю вас еще и полных суток, однако инстинктивно ощущаю, что вы являетесь тем человеком, к которому я могу обратиться за советом. – За советом? – удивилась Фрэнки. – Да. Я не могу выбрать, какой из двух путей следует предпочесть. – Роджер умолк. Он сидел, склонившись вперед, покачивая ракеткой между колен и слегка хмуря брови. И казался озабоченным и расстроенным. – Речь пойдет о моем брате, леди Фрэнсис. – Да? – Он употребляет наркотики. Я уверен в этом. – Но что заставляет вас так считать? – спросила Фрэнки. – Все. Его внешний вид. Эти резкие перемены настроений. Потом, вы обратили внимание на его глаза? Зрачки его превратились в точки. – Я заметила это, – призналась Фрэнки. – И что, по вашему мнению, он принимает? – Морфий или какой-то вариант опиума. – А как давно это началось? – По моему разумению, примерно полгода назад. Помню, тогда он очень жаловался на бессонницу. Как он начал принимать наркотик, не знаю, но примерно в то же самое время. – И как он получает его? – поинтересовалась практичная Фрэнки. – Думаю, ему кто-то присылает по почте. Вы заметили, что в некоторые дни он особенно нервничает и раздражается во время чая? – Да, заметила. – Подозреваю, что так случается тогда, когда у него заканчивается запас и он ожидает новую партию. Потом, после того как в шесть вечера приходит почта, он удаляется в свой кабинет и выходит к трапезе уже в совершенно другом настроении. Фрэнки кивнула: она вспомнила неожиданный блеск вечерних застольных разговоров. – Но кто поставляет ему эти вещества? – спросила она. – А вот этого я как раз и не знаю. Ни один добропорядочный врач не даст ему морфий. Но, говорят, в Лондоне есть достаточное количество мест, где наркотики можно получить за большие деньги. Фрэнки задумчиво кивнула. Она вспоминала о том, как сказала Бобби что-то о шайке наркоторговцев, и он ответил, что вряд ли кто-то будет сочетать большое количество преступлений. Странно: в своем расследовании они уже на самой ранней стадии столкнулись со следами подобного явления. Еще более странным выглядело то, что ее внимание к этому факту привлек как раз главный подозреваемый. И это заставило Фрэнки еще более склониться к оправданию Роджера Бассингтон-Ффренча. Однако необъяснимым оставался момент с подменой фотографии. Свидетельство против него, напомнила она себе, оставалось совершенно неизменным. Противоречила ему только сама личность этого человека. Впрочем, все и всегда говорили, что убийцы – обаятельные люди! Заставив себя избавиться от этих мыслей, она повернулась к собеседнику. – Но почему, собственно говоря, вы сообщаете мне это? – спросила она откровенно. – Потому что я не знаю, что делать с Сильвией, – бесхитростно ответил он. – Вы думаете, она ничего не знает? – Конечно, она ничего не знает. Нужно сказать ей? – Это очень трудно сделать… – Трудно. Вот почему я подумал, что вы можете помочь мне. Сильвия прониклась к вам большой симпатией. Она почти безразлична к окружающим нас людям, но вы, по ее словам, сразу понравились ей. Так что мне делать, леди Фрэнсис? Сказав ей обо всем этом, я только добавлю новую тяжесть к ее жизни. – Если она будет все знать, то может оказать какое-то воздействие на мужа, – предположила Фрэнки. – Сомневаюсь. Когда речь заходит о наркотиках, никто, даже самые близкие и дорогие люди, не способен повлиять на поведение принимающего их человека. – Несколько безнадежная точка зрения, не правда ли? – Прискорбный факт. Способы, конечно же, существуют. Если бы Генри согласился на лечение – подходящее место находится как раз неподалеку отсюда. Клиника доктора Николсона. – Но он же никогда не согласится на это, так? – Может, и согласится. Морфиниста можно застать в состоянии самого горестного раскаяния, когда он готов пойти на все, чтобы только излечиться. Я склонен считать, что Генри способен прийти в подобное настроение легче, чем это кажется ему самому, в том случае, если он будет думать, что Сильвия ничего не знает… если разоблачение в ее глазах будет казаться ему чем-то вроде угрозы. Если лечение окажется успешным (конечно, врачи будут говорить, что лечили его «от нервов»), она никогда ничего не узнает. Клиника, о которой я говорю, находится в трех милях отсюда, на другом конце деревни. Распоряжается в ней канадец, доктор Николсон. Очень умный человек, на мой взгляд. И, к счастью, Генри симпатизирует ему. Но тссс… идет Сильвия. Миссис Бассингтон-Ффренч присоединилась к ним, заметив: – Не перетрудились ли вы? – Три сета, – ответила Фрэнки. – И я потерпела поражение во всех трех. – Вы играли очень хорошо, – отметил Роджер. – А я жутко ленюсь насчет тенниса. Надо как-нибудь пригласить Николсонов. Супруга доктора очень любит эту игру. О чем это вы переглядываетесь? – Сказала Сильвия, заметив, что собеседники обменялись взглядами. – Ни о чем… просто я как раз только что рассказывал леди Фрэнсис о Николсонах. – Лучше зови нашу гостью Фрэнки, как делаю я, – сказала Сильвия. – Разве не странно, если человек вдруг о ком-то или чем-то заговорит, другому тут же приходит в голову та же мысль? – Они канадцы… да? – поинтересовалась Фрэнки. – Сам доктор – безусловно. Но я бы сказала, что жена его англичанка, хотя не уверена в этом. Она очень хороша собой, такая очаровательная малышка с чудесными задумчивыми большими глазами. Но так или иначе, не скажу, чтобы она была безумно счастлива. При такой унылой жизни. – У него здесь нечто вроде лечебницы, так? – Он лечит нервные расстройства и людей, принимающих наркотики. Очень успешный человек, полагаю. Такая впечатляющая личность. – Он нравится тебе? – Нет, – резко произнесла Сильвия, – не нравится. И помолчав несколько мгновений, ядовитым тоном добавила: – Совершенно не нравится. Позже она показала Фрэнки фотографию очаровательной большеглазой женщины, стоявшую на пианино. – Это Мойра Николсон. Привлекательное личико, правда? Один мужчина из числа наших друзей, побывавший здесь некоторое время назад, был просто очарован этим лицом. Наверное, хотел, чтобы их познакомили. – Она рассмеялась. – Завтра я приглашу их к ужину. Хотелось бы узнать, что ты скажешь о нем. – О нем? – Да. Как я уже сказала, доктор мне неприятен, однако мужчина он привлекательный. Какая-то нотка в ее голосе заставила Фрэнки бросить на нее взгляд, однако Сильвия Бассингтон-Ффренч уже отвернулась к вазе и извлекала из нее увядшие цветы. «Надо собраться с мыслями», – думала вечером Фрэнки, расчесывая густые темные волосы, перед тем как одеться к ужину. И самым решительным образом добавила: – Пора приступить к экспериментам. Все-таки Роджер Бассингтон-Ффренч такой злодей, каким представлялся ей и Бобби, или нет? Они с Бобби уже сошлись на том, что человек, решивший убрать сына викария со своего пути, должен иметь легкий доступ к морфию. И это не сулило ничего хорошего Роджеру Бассингтон-Ффренчу. Если брат его получал морфий по почте, Роджер мог без особого труда изъять пакетик и использовать содержимое в личных целях. «Что сделать, – написала Фрэнки на листе бумаги. – Первое. Узнать, где был Роджер 16-го – в день, когда отравили Бобби». На ее взгляд, это было вполне просто. «Второе. Достать фото покойного и пронаблюдать за реакцией, если таковая будет. Также обратить внимание на то, признает ли Р. Б.-Ф. факт своего пребывания в Марчболте в этот день».
Второй пункт заставлял ее чуть волноваться. Это значило открыть себя. Но, с другой стороны, трагедия произошла в родном для нее краю, и мельком упомянув ее, никого на свете не удивишь. Она скомкала листок и сожгла его. Первое свое намерение она вполне естественно реализовала за ужином. – А знаете ли, – непринужденно сказала она Роджеру. – Никак не могу избавиться от ощущения, что мы с вами уже встречались. Причем не так давно… Кстати, это не могло случиться на званом вечере леди Шейн в «Клариджес»? Шестнадцатого числа. – Шестнадцатого вы встретиться не могли, – заторопилась с ответом Сильвия. – Роджер был тогда здесь. Я запомнила это, потому что в тот день мы устроили детский праздник, и даже не знаю, что бы я тогда делала без Роджера. Она бросила благодарный взгляд на деверя, и тот улыбнулся ей в ответ. – А мне не кажется, что мы с вами встречались, – задумчиво произнес он, обратившись к Фрэнки, и добавил самым любезным тоном: – Если бы это случилось, я бы запомнил такую встречу. «Итак, первый пункт закрыт, – подумала Фрэнки. – Роджера Бассингтон-Ффренча не было в Уэльсе в тот день, когда был отравлен Бобби». Ко второму пункту ей удалось перейти позже, причем тоже довольно легко. Фрэнки направила разговор к сельским краям, к пресному их бытию и тому интересу, который возбуждают любые местные скандалы. – Вот у нас в прошлом месяце упал с обрыва мужчина, – заметила она. – Все мы были заинтригованы. Я отправилась на дознание полной волнения, но процедура на самом деле оказалась весьма скучной. – Это случилось в Марчболте? – вдруг спросила Сильвия. Фрэнки кивнула. – Замок Дервент находится всего в семи милях от Марчболта, – пояснила она. – Роджер, это определенно тот самый! – воскликнула Сильвия. Фрэнки вопросительно посмотрела на него. – Я действительно присутствовал при его кончине, – сказал Роджер. – Оставался рядом с телом до прихода полиции. – А мне казалось, что с ним находился один из сыновей тамошнего викария, – возразила Фрэнки. – Ему пришлось отойти, он должен был играть в церкви на органе или присутствовать на службе, поэтому я заменил его. – Ничего себе, – отреагировала Фрэнки. – Я слышала, что кроме сына викария там был кто-то еще, однако имени его никто не называл. Так это были вы? В комнате воцарилась атмосфера в духе «удивительно, как мал и тесен наш мир», и Фрэнки решила, что вполне справляется с поставленной задачей. – Быть может, вы видели меня именно там, в Марчболте? – предположил Роджер. – На самом деле в день трагедии меня там не было, – поведала Фрэнки. – Я вернулась из Лондона через пару дней после печального события. А вы присутствовали на дознании? – Нет, я вернулся в Лондон утром следующего дня. – Он воспылал абсурдной идеей купить там себе дом, – пояснила Сильвия. – Предельная чушь, – произнес Генри Бассингтон-Ффренч. – Вовсе нет, – благодушно отреагировал Роджер. – Роджер, тебе прекрасно известно, что как только купишь этот дом, тобой вновь овладеет жажда странствий и ты снова отправишься за границу. – Ох, Сильвия! Когда-нибудь я ведь должен угомониться. – И в этом случае, пожалуйста, устройся поближе к нам, – сказала та. – То есть не уезжай в Уэльс. Роджер рассмеялся, а потом повернулся к Фрэнки. – А что-нибудь определенное об этом событии стало известно… быть может, что это самоубийство или нечто другое? – О нет, все было удивительно скучно, объявились какие-то отвратительные родственники и опознали погибшего. Кажется, он затевал пеший поход. Очень печальное событие, поскольку он был весьма хорош собой. Вы видели его фото в газетах? – Кажется, да, – неуверенным тоном согласилась Сильвия. – Но точно не помню. – Да, у меня наверху есть вырезка из местной газеты. – Вдохновленная успехом Фрэнки сбегала наверх и вернулась с вырезкой в руке. Она подала ее Сильвии. Роджер подошел и посмотрел на вырезку через плечо невестки. – Разве он не хорош собой? – потребовала Фрэнки ответа с пылом школьницы. – Пожалуй, – согласилась Сильвия. – А знаешь что, Роджер: он как будто похож на того мужчину, Алана Карстерса, тебе не кажется? По-моему, тогда я прямо так и сказала. – Немного похож, – согласился Роджер. – Но подлинного сходства я не замечаю. – Ну, по газетной фотографии судить трудно, – решила Сильвия, возвращая вырезку Фрэнки, которая согласилась с тем, что это действительно невозможно. Разговор перешел на другие темы. Фрэнки отправилась спать в нерешительности. Все вели себя совершенно естественно. Роджер не скрывал от родственников свое намерение купить дом. Единственным успехом стало имя. Имя Алана Карстерса. Глава 14
Доктор Николсон
На следующее утро Фрэнки приступила к Сильвии с расспросами. Начала она с того, что беспечно спросила: – А что это был за человек, которого ты упомянула прошлым вечером? Алан Карстерс, кажется? Я почти уверена в том, что слышала когда-то это имя. – Скорее всего. Он в некотором роде знаменит. Канадец, естествоиспытатель, охотник и путешественник по разным уголкам мира. Я, в общем-то, особо его не знаю. Наши друзья Ривингтоны однажды пригласили Карстерса к нам на завтрак. Весьма симпатичный мужчина, представительный, сильно загорелый, красивые синие глаза. – Вроде я действительно слышала о нем. – Кажется, Англию он прежде не посещал. В прошлом году путешествовал с миллионером Джоном Сэвиджем, тем самым, который покончил с собой, думая, что у него рак. Карстерс объездил весь мир. Был в Восточной Африке, в Южной Америке… в общем, по-моему, везде. – Да, похоже, искатель приключений и сам притягательная личность, – сказала Фрэнки. – Безусловно, притягательная. – Интересно, что он оказался настолько похожим на того, кто упал с обрыва в Марчболте, – сказала Фрэнки. – Как знать, может быть, двойник найдется у каждого. Они обменялись примерами, процитировали Адольфа Бека[17], припомнили «Лионскую почту»[18]. Фрэнки постаралась более не упоминать Алана Карстерса, понимая, что повышенный интерес к нему может оказаться фатальным. Впрочем, ей представлялось, что дело продвигается вперед. Фрэнки не сомневалась, что именно Алан Карстерс пал жертвой трагедии, разыгравшейся на крутом берегу в Марчболте. Он удовлетворял всем условиям. В этом краю у него не было близких друзей или родных, исчезновение его останется незамеченным еще какое-то время: человека, часто мотавшегося в Восточную Африку и Южную Америку, не скоро хватятся дома. Более того, Фрэнки обратила внимание, что, хотя Сильвия Бассингтон-Ффренч отметила сходство с газетной фотографией, до нее не сразу дошло, что именно он-то и мог оказаться погибшим. И это, по мнению Фрэнки, представляло собой интересный психологический момент. Мы редко думаем, что попадающие в «новости» люди могут оказаться теми, кого мы видели или с кем знакомы. Так, хорошо. Значит, Алан Карстерс мертв. Далее следует побольше узнать об этом человеке. Связь его с Бассингтон-Ффренчами казалась ей минимальной. Его привел сюда случай, приглашение друзей. Как их звали? Ривингтоны. Фрэнки постаралась запомнить. Это, конечно, открывало будущее направление расследования. Однако не следует торопиться. Интересоваться Аланом Карстерсом требуется очень осторожно. «Я не хочу, чтобы меня отравили или двинули по голове, – безо всякого удовольствия думала Фрэнки. – Тем более Бобби готовы были устранить практически ни за что». Мысли ее вернулись к загадочной фразе, собственно и побудившей начать расследование. Эванс! Кто такой Эванс? И где его место в этой истории? «Здесь действует банда наркоторговцев», – решила Фрэнки. Быть может, в их сети попал какой-нибудь из родственников Карстерса, и он решил отомстить. Быть может, он и приехал за этим в Англию. Эванс мог являться одним из членов банды, ушедшим на покой и проживающим в Уэльсе. Карстерс подкупил Эванса, чтобы тот выдал остальных членов банды, Эванс согласился, Карстерс отправился на встречу с ним, и кто-то выследил его и убил. Сделал ли это Роджер Бассингтон-Ффренч? Кажется маловероятным. Кейманы куда точнее соответствовали представлениям Фрэнки о том, какими должны быть члены банды наркоторговцев. И еще – это фото. Если бы только существовало объяснение ему. В тот вечер доктор Николсон и его жена были приглашены к ужину. Фрэнки уже заканчивала одеваться, когда по подъездной дорожке к входной двери подкатил автомобиль. Ее окно смотрело в эту сторону, и она выглянула наружу. Высокий мужчина вылезал с водительского сиденья темно-синего «Тэлбота». Фрэнки отступила от окна и погрузилась в раздумья. Карстерс был канадцем. Доктор Николсон канадец. И доктор Николсон ездит на темно-синем «Тэлботе». Конечно, абсурдно строить на этих фактах какие-то предположения, но разве нельзя усмотреть здесь кое-какой намек? Манеры доктора Николсона, мужчины рослого, предполагали огромный запас прочности. Говорил он неторопливо, в общем и целом немного, но каким-то образом умудрялся произносить всякое слово так, что оно обретало вес. Он носил очки с большими диоптриями, и за толстыми их стеклами задумчиво поблескивали голубые внимательные глаза. Жена его, изящное создание лет примерно двадцати семи от роду, действительно была хороша собой, даже по-настоящему красива. Однако, как показалось Фрэнки, она явно несколько нервничала и оттого слишком торопилась со словами, как бы пытаясь скрыть этот факт. – Говорят, вы попали в аварию, леди Фрэнсис, – молвил доктор Николсон, занимая соседнее с ней место за обеденным столом. Фрэнки изложила обстоятельства своей катастрофы, удивляясь при этом, почему так нервничает и волнуется. Доктор реагировал просто и с интересом. Отчего же она ведет себя так, будто защищается от непроизнесенного обвинения? Существует ли на белом свете причина, способная заставить доктора не поверить ее рассказу? – Неприятная история, – произнес он после того, как она закончила, возможно, чуть более подробный, чем следовало, рассказ. – Однако вы вроде бы уже совершенно поправились. – Мы с этим не согласны и держим Фрэнки при себе, – возразила Сильвия. Взгляд доктора обратился к ней. Некое подобие очень слабой улыбки мелькнуло на его губах и без малейшего промедления покинуло их. – Я бы посоветовал вам держать ее при себе столько времени, сколько это вообще возможно, – произнес он серьезным тоном. Фрэнки сидела между хозяином дома и доктором Николсоном. Генри Бассингтон-Ффренч был этим вечером решительно не в духе. Руки его ходили ходуном, он почти ничего не ел и не принимал никакого участия в разговоре. Сидевшая напротив миссис Николсон явно волновалась за мужа и повернулась к Роджеру с явным облегчением. Она общалась с ним отрывочно и бессвязно, однако Фрэнки заметила, что взгляд ее никогда не отлучался надолго от лица супруга. Доктор Николсон толковал о жизни в сельском краю. – А знаете ли вы, леди Фрэнсис, что такое культура? – Вы имеете в виду книжные знания? – осведомилась несколько озадаченная Фрэнки. – Нет-нет. Я говорю про микробов. Они развиваются, как вам известно, в специально подготовленной среде. И сельская местность, леди Фрэнсис, несколько подобна такой среде. Здесь есть время и место, безграничный досуг и подходящие условия для развития. – Чего-то плохого? – с недоумением спросила Фрэнки. – Это, леди Фрэнсис, зависит от вида культивируемого микроорганизма. «Идиотский разговор, – подумала Фрэнки, – но почему от него у меня мурашки бегут по коже?» И ответила непринужденно: – Я, таким образом, полагаю, взращиваю в себе все самые темные свойства души. Посмотрев на нее, доктор спокойно сказал: – O нет, я так не думаю, леди Фрэнсис. На мой взгляд, вы всегда останетесь на стороне закона и порядка. Было ли чуть заметно подчеркнуто слово «закон»? Внезапно с противоположной стороны стола миссис Николсон произнесла: – Мой муж гордится своим умением проникнуть в суть характера. Доктор Николсон чуть наклонил голову. – Именно так, Мойра. И меня интересуют самые мелочи. – Он снова повернулся к Фрэнки. – Я, конечно же, слышал о вашей аварии. И меня весьма заинтриговала одна подробность. – Да? – произнесла Фрэнки, ощущая, как вдруг заколотилось сердце. – Проезжавший мимо доктор – тот, который принес вас сюда. – Да? – Любопытный человек оказался – он развернулся на своем автомобиле прежде, чем отправился спасать вас. – Не понимаю. – Конечно. Вы же потеряли сознание. Но юный Ривз ехал из Ставерли на своем велосипеде, и его не обогнала ни одна машина; тем не менее он огибает угол, видит аварию и машину доктора, стоящую так, как если бы тот ехал в сторону Лондона вместе с Ривзом. Вы понимаете меня? Доктор не приехал со стороны Ставерли, значит, должен был приехать с другой стороны и спуститься с холма. В этом случае его автомобиль смотрел бы в сторону Ставерли. Но этого не было. Следовательно, он должен был развернуть машину. – Если только он не приехал из Ставерли какое-то время назад, – предположила Фрэнки. – Тогда его машина должна была стоять, когда вы поехали с холма. Так? – Голубые глаза пристально смотрели на нее сквозь толстые стекла. – Не помню, – сказала Фрэнки. – Не знаю. – Ты говоришь прямо как детектив, Джаспер, – пробурчала миссис Николсон. – Причем о каких-то пустяках. – Мелочи интересуют меня, – заявил Николсон, поворачиваясь к хозяйке дома, и Фрэнки облегченно вздохнула. Почему он стал так дотошно расспрашивать ее? И все разведал об этой аварии? И что значит это «меня интересуют мелочи»? И исчерпан на этом допрос или нет? Фрэнки вспомнила про темно-синий крытый «Тэлбот» и про то, что Карстерс был канадцем. Похоже, доктор Николсон – зловещий человек. После ужина она старалась держаться от него подальше, выбрав для себя общество тихой и хрупкой миссис Николсон. Заметив, что та не спускает глаз с мужа, Фрэнки невольно подумала: любовь ли это или страх? Николсон развлекал разговором Сильвию, в половине одиннадцатого глянул на свою жену, и оба встали, чтобы откланяться. – Ну, – сказал Роджер после того, как они ушли, – что вы скажете о нашем докторе Николсоне? Очень сильная личность, не правда ли? – Согласна с Сильвией, – ответила Фрэнки. – Думаю, он не слишком понравился мне. Жена – более приятный человек. – Красотка, но дурочка, – сказал Роджер. – Она либо боготворит его, либо до смерти боится… не знаю, как на самом деле. – Мне тоже так показалось, – согласилась Фрэнки. – Мне он не нравится, однако должна признать, – взяла слово Сильвия, – что он наделен изрядной внутренней силой. Говорят, что он излечивает наркоманов самым чудесным образом. Людей, чьи родные пришли в полное отчаяние. Несчастные обращаются к нему как к последней надежде и выходят из клиники абсолютно здоровыми. – О да! – вдруг вскричал Генри Бассингтон-Ффренч. – А ты знаешь, что там происходит? Слышала про жуткие страдания и духовные пытки? К ним обращается человек, привыкший к препарату, и его лишают необходимого вещества – лишают необходимого! – пока он из-за этого не сходит с ума и не начинает колотиться головой о стенку. Вот что он творит на самом деле, этот наделенный «внутренней силой» доктор – мучает людей, пытает их, отправляет в ад, лишает рассудка… Он содрогался всем телом и вдруг повернулся и выбежал из комнаты. Сильвия Бассингтон-Ффренч откровенно удивилась. – Что это случилось с Генри? – спросила она недоуменно. – Он очень взволнован. Фрэнки и Роджер не смели смотреть друг на друга. – Он весь вечер был не в своей тарелке, – попробовала сказать Фрэнки. – Да. Я заметила это. В последние дни он все время не в духе. Как жаль, что он отказался от верховой езды. O, кстати, доктор Николсон пригласил к себе Томми послезавтра на прием, однако мне не нравится, что ребенок так часто ездит в эту клинику, полную нервнобольных и наркоманов. – Не думаю, что доктор позволит ему встречаться с такими людьми, – возразил Роджер. – Он очень любит детей. – Да, и мне думается, разочарован тем, что у него нет своих собственных. Возможно, то же самое можно сказать о его супруге. Она такая печальная и ужасно хрупкая. – Она похожа на скорбящую Богоматерь, – сказала Фрэнки. – Да, этот образ точно описывает ее. – Если доктор Николсон так любит детей, то он, наверное, был на вашем детском празднике? – беспечно спросила Фрэнки. – К сожалению, его тогда не было здесь день или два. Кажется, ему пришлось уехать в Лондон на какую-то конференцию. – Понятно. И все направились наверх спать. Но прежде чем уснуть, Фрэнки написала Бобби письмо. Глава 15
Открытие
Бобби весь измаялся. Вынужденное бездействие было чрезвычайно утомительным. Ужасно вот так сидеть в Лондоне и ничего не делать. Ему позвонил по телефону Джордж Арбетнот, несколькими лаконичными словами обрисовавший ситуацию как нормальную. Еще через пару дней он получил письмо от Фрэнки, конспиративно направленное на адрес городского дома лорда Марчингтона и переданное ему служанкой. С тех пор никаких вестей не было. – Тебе письмо, – окликнул его Баджер. Бобби ретиво рванулся вперед, однако письмо оказалось надписанным рукой его родителя и проштемпелевано в Марчболте. Впрочем, в этот же самый момент он заметил аккуратную, в черном, фигуру служанки Фрэнки, приближавшуюся к гаражу. Через пять минут он уже вскрывал второе послание Фрэнки. «Дорогой Бобби! – писала та. – Думаю, настало время тебе выйти на сцену. Я распорядилась дома, чтобы тебе предоставили „Бентли“ по первой просьбе. Достань ливрею шофера, у нас они всегда темно-зеленые. Купи ее в „Харродсе“ и запиши на счет отца. Точность в деталях всегда важна. И сосредоточься на отращивании усов, они самым жутким образом меняют лицо человека. Приезжай сюда и спроси меня. Можешь привезти мне подложное послание от отца. Скажешь, что машина приведена в порядок. Гараж здесь вмещает всего две машины, и сейчас там находятся семейный „Даймлер“ и спортивная двухместная машина Роджера Бассингтон-Ффренча, то есть, к счастью, он полон, и тебе придется доехать до Ставерли и остановиться там. Собери любую возможную местную информацию – в частности, о докторе Николсоне, который содержит клинику, где лечит наркоманов. С ним связаны несколько подозрительных обстоятельств – он ездит на темно-синем крытом „Тэлботе“, его не было дома шестнадцатого числа, в день, когда отравили твое пиво, кроме того, он слишком подробно вникал в обстоятельства моей аварии. Думаю, я установила личность погибшего! Аu revoir[19], собрат-детектив. С любовью, твоя благополучно ударенная головой Фрэнки.P.S. Это письмо я отправлю сама».Настроение Бобби немедленно подскочило. Избавившись от комбинезона и сообщив Баджеру о своей немедленной отлучке, он уже собрался вылететь из гаража, когда вспомнил, что не открыл послание, полученное от отца. Делал это он с умеренным энтузиазмом, памятуя, что письма викария были вдохновлены духом долга, а не радостью общения с сыном, и потому рождали в высшей степени унылую атмосферу христианского снисхождения к порокам молодого человека. Викарий добросовестно изложил все местные новости, описав трудности с органистом и нечестивым духом одного из церковных старост. Затронута оказалась также и необходимость переплета книги гимнов. Кроме того, викарий выражал свою надежду на то, что Бобби умело справляется со своей работой, старается делать все хорошо, и уверял, что всегда остается любящим отцом. В письме значился и постскриптум: «Кстати, какой-то человек интересовался твоим лондонским адресом. Меня в это время дома не было, и он не назвал себя. Миссис Робертс описала его как высокого сутулящегося джентльмена в пенсне. Он был очень расстроен тем, что не застал тебя, и отчаянно желал скорой встречи». Высокий сутулый мужчина в пенсне. Бобби перебрал в памяти всех своих знакомых, способных подойти под это описание, но так и не смог найти подходящую кандидатуру. И тут подозрение посетило его разум. Не свидетельствует ли этот факт о подготовке нового покушения? Что, если это неведомый враг или враги пытаются выследить его? Он уселся и попытался серьезно подумать. Итак, они, кем бы ни были эти самые они, только что обнаружили, что он уехал из родных мест. Ничего не подозревающая миссис Робертс дала им его новый адрес. Стало быть, неведомые они могут уже приглядывать за этим домом. Если он выйдет, за ним станут следить, что, учитывая текущую ситуацию, никуда не годится. – Баджер, – позвал Бобби. – Да, старина. – Поди-ка сюда. И следующие пять минут они провели за подлинно сложным делом. А через десять Баджер мог повторить инструкции наизусть. Когда приятель достиг в этом совершенства, Бобби уселся в двухместный «Фиат» выпуска 1902 года и с блеском покатил по улицам. Оставив машину на Сент-Джеймс-сквер, он направился оттуда в свой клуб. Там сделал несколько звонков, и через пару часов ему вручили несколько пакетов. И вот примерно в полчетвертого шофер в темно-зеленой ливрее направился на Сент-Джеймс-сквер – прямо к большому «Бентли», который оставили на площади около получаса назад. Смотритель парковки кивнул ему – джентльмен, оставивший машину, чуть заикаясь, сказал, что его шофер скоро заберет автомобиль. Вставив ключ, Бобби аккуратно выехал со стоянки. Покинутый «Фиат» остался смиренно дожидаться хозяина. Несмотря на зудящую верхнюю губу, Бобби был доволен собой и в таком состоянии взял путь на север, а не на юг, и уже вскоре мощный автомобиль катил по Большому Северному шоссе. Молодой человек поступил так в порядке дополнительной предосторожности, хотя был уверен, что за ним никто не следит. Наконец он свернул налево и окольными дорогами отправился в Гэмпшир. Так что «Бентли» проурчал по дорожке к дверям Мерроуэй-Корт только после чая, с солидным и невозмутимым шофером за рулем. – Привет, – непринужденно бросила Фрэнки. – Вот и машина. Она вышла к двери. Сильвия и Роджер сопровождали ее. – Надеюсь, все в порядке, Хокинс? Шофер прикоснулся к фуражке. – Да, миледи. Машину тщательно осмотрели и отремонтировали. – Значит, в порядке. Шофер извлек конверт. – Письмо от его светлости, миледи. Фрэнки взяла письмо. – Остановитесь в… как ее… гостинице «Рыбацкие снасти» в Ставерли, Хокинс. Я позвоню утром, если мне понадобится машина. – Хорошо, ваша светлость. – Бобби дал задний ход, развернулся и отправился прочь от дома. – Мне так жаль, что у нас нет места для нее, – сказала Сильвия. – Такая очаровательная машина. – Скоростная, – оценил Роджер. – Скоростная, – согласилась Фрэнки. Она была удовлетворена тем, что на лице Роджера не промелькнуло ни тени узнавания. В подобном случае она скорее удивилась бы. Фрэнки и сама не узнала бы Бобби, доведись ей случайно столкнуться с ним на улице. Небольшие и абсолютно естественные усики вкупе с абсолютно несвойственной Бобби солидностью дополняли впечатление, произведенное темно-зеленой ливреей. Голос также звучал превосходно и ничуть не напоминал природные интонации Бобби. И Фрэнки как-то вдруг заподозрила, что на самом деле Бобби куда более одаренный человек, чем ей всегда казалось. Тем временем Бобби успешно разместился в «Рыбацких снастях». Ему предстояло успешно играть роль Эдварда Хокинса, личного шофера леди Фрэнсис Дервент. Касательно поведения личных шоферов в частной жизни он был информирован крайне плохо, однако рассудил, что некая доля надменности придется как раз к месту. Он попытался ощутить себя высшим созданием и держаться соответствующим образом. Восхищенное отношение нескольких молодок, исполнявших различные обязанности в «Рыбацких снастях», произвело на него заметный ободряющий эффект, и он скоро обнаружил, что Фрэнки и ее авария сделались основной темой разговоров в Ставерли с момента происшествия. Бобби, почувствовав расположение к хозяину гостиницы, крепкому и общительному человеку по имени Томас Эскью, позволил себе допустить некую утечку информации. – Юный Ривз, он был там и видел, как все случилось, – объявил мистер Эскью. Бобби благословил естественную для юных привычку приврать. Знаменитая авария обрела подтверждение в виде непосредственного свидетеля. – Он-то уж думал, что настал его последний миг, – продолжал мистер Эскью. – Машина катилась с горы прямо на него, а потом свернула в стену. Просто чудо, что сама молодая леди не погибла. – Не впервой, – прокомментировал Бобби. – И в скольких же авариях она побывала? – Пока ей везло, – продолжил Бобби. – Но уверяю вас, мистер Эскью, что когда ее светлость отбирает у меня баранку, как это иногда случается… тогда мне самому кажется, что пришел мой последний час. Несколько присутствовавших понимающе закивали головами. И сообщили, что это совсем не удивительно, что именно так они и предполагали. – Отличное у вас заведение, мистер Эскью, – любезно и снисходительно произнес Бобби. – Очень приятное и уютное. Мистер Эскью выразил свою благодарность. – А кроме Мерроуэй-Корт в окрестностях есть еще какие-нибудь крупные поместья? – Есть-есть, мистер Хокинс. Грэйндж называется. Только это не совсем поместье. Не фамильная резиденция. Имение это пустовало несколько лет, пока его не приобрел американский доктор. – Американский доктор? – Как его… Николсон. И если вы спросите меня, мистер Хокинс, скажу, что там творятся странные дела. Барменша, вступив в разговор, заметила, что от доктора Николсона у нее мурашки по коже бегают. – Что за странные дела, мистер Эскью? – спросил Бобби. – Что вы имеете в виду? Мистер Эскью печально покачал головой: – Там содержатся люди, которые не хотят там быть. Сплавленные родственниками. Не поверите, мистер Хокинс, какие доносятся оттуда крики и стоны. – Почему же не вмешивается полиция? – Ну, понимаете ли, все тамошнее считается нормальным. Там держат нервных и всяких таких. Ну, полоумных, которые не совсем еще ополоумели. Джентльмен этот – доктор, и там у него, так сказать, все в порядке… – На этих словах лицо владельца заведения исчезло за донцем пинтовой кружки, а потом объявилось снова уже с полным сомнения выражением. – Вот как! – проговорил Бобби с мрачным и многозначительным видом. – Если бы люди только знали, что происходит в подобных клиниках… – И также припал к оловянной посудине. В разговор вступила барменша: – А я вот что скажу вам, мистер Хокинс. Что там происходит? А вот что: однажды ночью оттуда убежала бедная молодая особа – прямо в ночной рубашке, – и доктор этот вместе с двумя медсестрами отправился на поиск. «О, не тащите меня обратно!» Вот что она кричала. Жалостно так. А она-то богатая, и это родственники избавились от нее. Но они отвели несчастную назад, а доктор потом объяснил, что у нее, дескать, мания преследования – так он сказал. Это когда люди думают, что все против них. Но вот я часто думала – да, думала. Я хотела понять… – Ах! – молвил мистер Эскью. – Говорить легко. Кто-то из присутствующих сказал, что мы и представления не имеем о том, что происходит в таких местах. А другой подтвердил. Наконец беседа закончилась, и Бобби объявил, что намеревается пройтись перед сном. Грэйндж, как было ему известно, находился на противоположной Мерроуэй-Корт стороне деревни, и поэтому он выбрал именно это направление. Все, что он слышал в тот день, оправдывало подобное намерение. Впрочем, кое-что, конечно, можно было и не принимать в расчет. Деревенские обыкновенно не одобряют чужаков, и неодобрение это только крепнет в том случае, если приезжие принадлежат к другой национальности. Если Николсон в своей клинике лечит наркоманов, по всей вероятности, с ее территории безо всякой зловещей причины могут доноситься странные звуки – крики и даже стоны, – однако рассказ о девушке-беглянке неприятно поразил Бобби. Что, если Грэйндж действительно такое место, где людей содержат против воли? Некоторое количество реальных больных может использоваться в качестве прикрытия. Размышляя, Бобби оказался возле высокой стены с воротами из кованого железа. Подойдя к воротам, он тронул одну из створок. Заперто. Что ж, собственно, почему нет? Тем не менее прикосновение к запертым воротам оставило в душе его зловещее впечатление. Поместье напоминало тюрьму. Он прошел несколько дальше по дороге, измеряя забор взглядом. Можно ли перелезть через него? На гладкой и высокой стене не находилось никаких зацепок или опор для рук и ног. Бобби покачал головой и вдруг заметил в заборе небольшую дверцу. И без особой надежды попытался открыть ее. К его удивлению, дверца поддалась, потому что не была заперта. «Экий недосмотр», – ухмыльнулся про себя Бобби. И шагнул за забор, аккуратно притворив за собой дверь. Он оказался на обсаженной кустами садовой дорожке и пошел дальше. Тропа изрядно петляла, напомнив Бобби ту самую, по которой бежала Алиса в книге про Зазеркалье. Совершенно неожиданно тропа резко изогнулась, выходя на открытое пространство вокруг дома. Ночь выдалась лунной, и все вокруг было освещено. Так что Бобби вылетел из тени, не успев вовремя остановиться. И в этот самый момент из-за угла дома показалась женщина, ступавшая очень осторожно, то и дело оглядывавшаяся по сторонам – как показалось наблюдательному Бобби – с нервной настороженностью затравленного животного. И вдруг замерла на месте и пошатнулась, явно собираясь упасть. Метнувшись вперед, Бобби удержал ее на ногах, заметив на лице белые как мел губы… ему показалось, что во всей жизни ему не приводилось видеть на лице человека подобный жуткий страх. – Все хорошо, – ободрил он незнакомку. – Все хорошо. Девушка – ибо она была очень молода – слабо простонала, не открывая полуприщуренных глаз. – Я так боюсь, – пробормотала она. – Я ужасно боюсь. – В чем дело? – спросил Бобби. Девушка только покачала головой и слабо прошептала: – Я так испугана. Я ужасно боюсь. Какой-то звук вдруг насторожил ее. Она выпрямилась, отодвинулась от Бобби, а потом повернулась к нему лицом. – Уходите отсюда. Немедленно уходите. – Я хочу помочь вам, – заявил Бобби. – В самом деле? – Она минуту-другую смотрела на него странным ищущим и беспокойным взглядом. Так, словно исследовала его душу. А потом покачала головой. – Никто не сумеет помочь мне. – Я сумею, – настаивал Бобби. – Я сделаю для вас все что угодно. Скажите, что именно так пугает вас. Девушка покачала головой: – Не сейчас. Ой! Быстро – они идут! Вы не сумеете помочь мне, если не уйдете сию же секунду. Сейчас же… сейчас же. Бобби покорился ее настоятельному требованию и шепнул: – Я остановился в «Рыбацких снастях». Затем нырнул обратно на тропу, напоследок успев увидеть жест торопящей его руки. И вдруг услышал приближавшиеся к нему от калитки шаги. Кто-то шел ему навстречу. Бобби торопливо нырнул в кусты сбоку тропы. Он не ошибся. По тропе шел мужчина. Он миновал спрятавшегося Бобби, однако было слишком темно для того, чтобы молодой человек смог разглядеть его лицо. Бобби возобновил свое отступление сразу же после того, как тот удалился на достаточное расстояние. Он ощущал, что этой ночью более ни на что не способен. В любом случае голова его шла кругом. Он узнал девушку, узнал вне всяких сомнений. Бобби встретился с той, кто была изображена на таинственным образом исчезнувшей фотографии. Глава 16
Бобби становится поверенным
– Мистер Хокинс? – Да, – отозвался Бобби несколько неразборчивым голосом, поскольку рот его занимала порция яичницы с беконом. – Вас просят к телефону. Бобби торопливо глотнул кофе, вытер губы и поднялся. Телефон находился в темном небольшом коридоре. Он поднял трубку. – Алло, – произнес голос Фрэнки. – Привет, Фрэнки, – неосторожно ляпнул Бобби. – Говорит леди Фрэнсис Дервент, – ответил ему голос холодным тоном. – Это Хокинс? – Да, миледи. – Подайте машину к десяти часам. Я хочу, чтобы вы отвезли меня в Лондон. – Слушаюсь, ваша светлость. – Бобби положил трубку. «Когда надо говорить „миледи“, а когда „ваша светлость“? – подумал он. – Я должен бы это знать, однако не знаю. Из-за подобного настоящий шофер или дворецкий мгновенно разоблачил бы меня». На другом конце линии Фрэнки повесила трубку и повернулась к Роджеру Бассингтон-Ффренчу. – Какая досада, – заметила она непринужденно, – уезжать сегодня в Лондон. По прихоти отца. – И все же вы вернетесь сегодня вечером? – O да! – А я уже почти собрался просить, чтобы вы подбросили меня в город, – беспечно произнес Роджер. Помедлив на малейшую долю секунды, Фрэнки с готовностью ответила: – Ну конечно. – Но, поразмыслив, подумал, что сегодня мне лучше не ездить, – продолжил Роджер. – Генри выглядит хуже обычного. И мне почему-то не хочется оставлять Сильвию наедине с ним. – Понимаю, – сказала Фрэнки. – Вы поведете машину сами? – как бы между прочим спросил Роджер, когда они отошли от телефона. – Да, но я возьму с собой Хокинса. Мне надо пройтись по магазинам, и вот досада: если ты за рулем, машину можно оставить не всюду. – Да, конечно. – Больше он ничего не сказал, но когда автомобиль появился из-за угла с солидным и невозмутимым Бобби за рулем, Роджер вышел из дома, чтобы проводить ее. – До свидания, – попрощалась Фрэнки. Учитывая краткость отъезда, она не подумала о том, чтобы подать ему руку, но Роджер прикоснулся к ее пальцам и задержал их на минуту. – Так вы вернетесь? – спросил он с непонятной настойчивостью. Фрэнки рассмеялась в ответ: – Конечно. Я прощаюсь только до сегодняшнего вечера. – Только никаких новых аварий. – Если вы так настаиваете, я оставлю Хокинса за рулем. Она легко вскочила в автомобиль и уселась рядом с Бобби, прикоснувшимся к фуражке. Машина покатила по дорожке к воротам, а Роджер все еще стоял на ступеньках, провожая ее взглядом. – Бобби, – спросила Фрэнки, – как, по-твоему, может ли Роджер влюбиться в меня? – Что, уже? – осведомился Бобби. – Ну, я просто хотела узнать твое мнение. – Полагаю, что ты и сама прекрасно знаешь симптомы, – произнес Бобби, однако в интонации его угадывалась рассеянность, и Фрэнки торопливо взглянула на его. – Что-то… случилось? – спросила она. – Да, Фрэнки, я обнаружил женщину с той фотографии! – Ты хочешь сказать: той самой… той, о которой ты так много говорил… той, которая была в кармане погибшего? – Да. – Бобби! Мне тоже есть что тебе рассказать, однако рядом с твоей новостью это пустяк. И где же ты нашел ее? Бобби мотнул головой через плечо. – В клинике доктора Николсона. – Рассказывай. Бобби аккуратно и старательно пересказал события прошлой ночи. Фрэнки слушала, затаив дыхание. – Значит, мы напали на нужный след, – прокомментировал она. – И доктор Николсон замешан! Я боюсь этого человека. – А как он выглядит? – Он? Такой рослый, сильный – и следит за тобой. Очень внимательно – из-за очков. И тебе кажется, что он знает о тебе все. – А когда ты познакомилась с ним? – Он был приглашен к ужину. Она описала все, что произошло за ужином, и настойчивое внимание доктора Николсона к подробностям ее «аварии». – Мне показалось, что он что-то подозревает, – закончила она. – Конечно, странно, что он вникает в подобные детали, – рассудил Бобби. – И на чем, по-твоему, Фрэнки, основывается все это дело? – Скажем так, я начинаю считать, что предположение о банде наркоторговцев все-таки не так уж далеко от истины. – И доктор Николсон является ее главой? – Да. Эта клиника может быть превосходным прикрытием для подобной деятельности. Он вполне законно располагает неким запасом наркотиков. И, изображая лечение, возможно, поставляет наркотики своим больным. – Вполне возможно, – согласился Бобби. – Я еще не рассказала тебе о Генри Бассингтон-Ффренче. Бобби внимательно выслушал рассказ Фрэнки об особенностях хозяина имения, приютившего ее. – И его жена ничего не подозревает? – Не подозревает, я уверена в этом. – А она вообще как, достаточно сообразительна? – Я так и не поняла. Нет, скорее всего, не очень. Однако в определенных вещах она проявила достаточную проницательность. Откровенная и приятная женщина. – А наш Бассингтон-Ффренч? – Он меня удивляет, – неторопливо произнесла Фрэнки. – А как ты думаешь, Бобби, не может ли случиться так, что мы полностью ошибаемся в отношении его? – Ерунда, – объявил Бобби. – Мы уже все обсудили и пришли к выводу, что именно он и является здесь главным злодеем. – Из-за фотографии? – Из-за фотографии. Никто другой не мог подменить ее. – Понимаю, – сказала Фрэнки. – Но мы имеем против него только это. – Чего вполне достаточно. – Надеюсь. И все же… – «Все же» что? – Не знаю почему, но я странным образом чувствую, что он невиновен… что не имеет ничего общего с этим делом. Бобби бросил на Фрэнки холодный взгляд. – Не помню, как ты сказала: он влюбился в тебя или ты в него? – вежливо осведомился он. Фрэнки покраснела: – Не говори такой чуши, Бобби. Я просто подумала, что этому эпизоду может найтись какое-то невинное объяснение, и все. – Не понимаю, как оно может найтись. Особенно после того, как мы обнаружили, что эта девушка живет совсем неподалеку. Этот факт, как мне кажется, окончательно решает вопрос. Если бы мы только знали, кем на самом деле являлся погибший… – O, я знаю это. Я писала. Я почти уверена в том, что убитый человек носил имя Алан Карстерс. – И Фрэнки вновь погрузилась в повествование. – Выходит, – сказал Бобби, – мы действительно продвинулись. Теперь мы должны попытаться в той или иной мере реконструировать преступление. Давай разложим перед собой все факты и попытаемся свести их в единое целое. Он умолк на мгновение, и автомобиль, словно поддерживая паузу, замедлил ход. Бобби вновь надавил на педаль газа и одновременно произнес: – Для начала предположим, что ты права в отношении этого Алана Карстерса. Он, безусловно, удовлетворяет всем требованиям. Принадлежит к нужной разновидности мужчин, вел бродячую жизнь, не мог иметь большого количества знакомых и друзей в Англии, исчезновение его должно было остаться незамеченным. Недурно. Алан Карстерс приезжает в Ставерли со своими знакомыми… как ты их назвала? – Ривингтоны. Это возможный путь расследования. И я считаю, что мы должны им воспользоваться. – Конечно. Очень хорошо, Карстерс приезжает в Ставерли с Ривингтонами. Что можно отсюда вывести? – Ты хочешь сказать, что он заставил их привезти его сюда? – Именно это я и имею в виду. Или это была случайность? То есть они привезли его сюда, и он наткнулся на эту девушку столь же случайно, как и я сам? Готов предположить, что он знал ее прежде, иначе у него не было бы при себе ее фотографии. – Альтернативный вариант, – задумчиво сказала Фрэнки, – он уже шел по следу Николсона и его банды. – И воспользовался Ривингтонами как средством для того, чтобы как бы невзначай попасть в эти края? – Вполне вероятная теория, – согласилась Фрэнки. – Он мог идти по следу банды. – Или просто по следу девушки. – Девушки? – Да. Возможно, ее похитили. И он мог приехать в Англию для того, чтобы найти ее. – Да, но если он проследил ее до Ставерли, зачем ему ехать в Уэльс? – Понятно, что мы с тобой многого еще не знаем, – отметил Бобби. – Эванс, – произнесла Фрэнки задумчиво. – У нас нет даже намека на то, что представляет собой Эванс. Но роль Эванса должна каким-то образом распространяться на Уэльс. Оба ненадолго умолкли. Тут Фрэнки наконец обратила внимание на окрестности. – Дорогой мой, мы уже почти в Патни-Хилл. Осталось ехать всего минут пять. Куда мы едем и что будем делать? – Это вопрос к тебе. Я даже не знаю, почему мы приехали в город. – Наша поездка в город всего лишь предлог для разговора с тобой. Не могла же я рисковать, позволяя заметить себя прогуливающейся по окрестностям Ставерли и погруженной в беседу с собственным шофером. Я воспользовалась привезенным тобой якобы от отца письмом, чтобы получить предлог для поездки в город и разговора с тобой, но и тут нам едва не помешал Бассингтон-Ффренч, собравшийся было ехать с нами. – Да, это стало бы серьезной помехой. – Не слишком. Мы высадили бы его в нужном ему месте, а потом отправились бы на Брук-стрит и поговорили бы там. Впрочем, думаю, нам лучше действительно поехать туда. За твоим гаражом могут следить. – Бобби согласился и пересказал эпизод с интересовавшимся им в Марчболте незнакомцем. – Итак, едем в городскую резиденцию Дервентов, – сказала Фрэнки. – Там сейчас нет никого, кроме моей служанки и пары горничных. Они приехали на Брук-стрит. Фрэнки позвонила в колокольчик, и ее впустили в дом, а Бобби остался снаружи. Наконец Фрэнки снова открыла дверь и пригласила его войти. Они поднялись в большую гостиную, подняли шторы, сняли чехол с одного из диванов. – Я забыла сказать тебе еще одну вещь, – сказала Фрэнки. – Шестнадцатого, в тот день, когда тебя отравили, Бассингтон-Ффренч находился в Ставерли, а Николсон был в отъезде, на какой-то конференции в Лондоне. И ездит он на темно-синем «Тэлботе». – И имеет доступ к морфию, – сказал Бобби. Они обменялись многозначительными взглядами. – Не совсем улика, – бросил Бобби, – однако укладывается в общую схему. Фрэнки направилась к пристенному столу и вернулась с телефонным справочником. – Что ты хочешь делать? – Поискать фамилию Ривингтон. – Она принялась быстро переворачивать страницы. – А. Ривингтон и сыновья, строители. Б. А. C. Ривингтон, хирург-стоматолог. Д. Ривингтон, Шутерс-Хилл. Думаю, не подойдут. Мисс Флоренс Ривингтон. Полк. Г. Ривингтон, кавалер ордена «За выдающиеся заслуги» – это ближе к делу, – Тайт-стрит, Челси. – Она продолжила поиск. – Вот еще M. Р. Ривингтон, Онслоу-сквер. Вполне возможно. Еще есть Уильям Ривингтон в Гэмпстеде. По-моему, Онслоу-сквер и Тайт-стрит наиболее вероятны. Ривингтонов, Бобби, надо посетить немедленно. – Наверное, ты права. Но что мы им скажем? Придумай, Фрэнки, что-нибудь правдоподобное. Я в таких вещах не горазд. Фрэнки погрузилась в размышления на пару минут. – На мой взгляд, съездить придется тебе. Сумеешь сойти за младшего партнера конторы частных поверенных? – Занятие для настоящего джентльмена, – одобрил Бобби. – А я-то боялся, что на сей раз ты придумаешь для меня нечто совсем уж неудобоваримое. Тем не менее в этом есть нечто неестественное. – Что ты хочешь сказать? – Например, то, что поверенные никогда не наносят частных визитов по делам, так ведь? Они пишут письма, беря шесть шиллингов восемь пенсов за штуку, или вызывают нужных людей к себе. – Эта фирма не вполне обычна, – сказала Фрэнки. – Подожди минутку. Она ненадолго вышла из комнаты и вернулась с карточкой в руках. – Мистер Фредерик Спрэгг, – обратилась она к Бобби, подавая ему карточку. – Вы являетесь младшим компаньоном фирмы «Спрэгг, Спрэгг, Дженкинсон и Спрэгг», Блумсбери-сквер. – Фрэнки, ты изобрела эту фирму? – Конечно нет. Это поверенные отца. – А если они обвинят меня в мошенничестве? – Не волнуйся. Никакого младшего Спрэгга в природе не существует. Единственному реально имеющемуся Спрэггу под сотню лет, и он полностью мне покорен. Если что-то пойдет не так, я все устрою. Он большой сноб – обожает лордов и герцогов, хотя зарабатывает на них гроши. – А как насчет одежды? Надо позвонить Баджеру, чтобы он что-то привез? Фрэнки посмотрела на него с сомнением. – Не хочу оскорблять твой гардероб, Бобби, или попрекать тебя бедностью или чем-то еще. Но будешь ли ты убедителен в своем костюме? Я полагаю, нам следует совершить налет на гардероб моего отца; его одежда будет сидеть на тебе достаточно хорошо. Через четверть часа Бобби в дневной визитке[20] и полосатых брюках идеального покроя, сидевших на нем вполне приемлемым образом, рассматривал себя в трюмо лорда Марчингтона. – Твой отец соображает в одежде, – заметил он благосклонно. – Располагая поддержкой Сэвил-роу[21], я чувствую, как крепнет во мне уверенность. – И мне кажется, что тебе следует сохранять усы, – сказала Фрэнки. – Сидят как влитые, – ответил Бобби. – Это шедевр, который на скорую руку не повторить. – Тогда оставь их. Хотя, конечно, юристу скорее пристало быть чисто выбритым. – Но так все же лучше, чем с бородой, – пояснил Бобби. – И вот что, Фрэнки: как ты считаешь, может ли твой отец одолжить мне еще и шляпу? Глава 17
Миссис Ривингтон рассказывает
– А что, если, – вопросил Бобби, остановившись в дверях, – этот мистер M. Р. Ривингтон с Онслоу-сквер сам является поверенным? Пропадем с головой. – Начни лучше с полковника на Тайт-стрит, – посоветовала Фрэнки. – Он-то в поверенных вряд ли разбирается. Вот Бобби и отправился на такси на Тайт-стрит. Полковника дома не было, однако миссис Ривингтон находилась у себя. Бобби подал смазливой горничной свою карточку, на которой его собственной рукой было написано: «От господ „Спрэгга, Спрэгга, Дженкинсона и Спрэгга“. Срочно». Карточка и одежда лорда Марчингтона произвели надлежащий эффект на горничную, она даже на мгновение не заподозрила Бобби в том, что он мог бы торговать миниатюрами или предлагать страховку. Его провели в прекрасную, роскошно обставленную гостиную, и сама миссис Ривингтон, также прекрасно и роскошно одетая, немедленно вошла в комнату. – Должен извиниться за беспокойство, миссис Ривингтон, – начал Бобби. – Однако дело достаточно срочное, и мы решили не тратить время на переписку. Сама мысль о том, что поверенный может пожелать не тратить время, казалась в этот момент Бобби абсолютно невероятной, и он даже заподозрил, что миссис Ривингтон разгадает обман. Та, однако, явно принадлежала к числу женщин, блещущих скорее внешностью, чем умом, и принимающих все на веру. – O, пожалуйста, садитесь! – промолвила она. – Мне только что позвонили из вашего офиса и предупредили о вашем приезде. Оценив эту в последний миг проявленную блистательную импровизацию, Бобби внутренне проаплодировал Фрэнки. После чего сел и попытался принять подобающий юристу вид. – Речь идет о нашем клиенте, мистере Алане Карстерсе, – произнес он. – Слушаю. – Возможно, он упоминал, что мы защищаем его интересы. – Упоминал? Кажется, да, – отозвалась миссис Ривингтон, пошире приоткрыв свои огромные голубые глаза. Дама, бесспорно, относилась к числу легко внушаемых. – Но про вас-то, конечно, я слышала. Это ведь вы защищали Долли Малтраверс, когда она застрелила того ужасного портного? Конечно же, вам известны все детали? Женщина смотрела на Бобби с нескрываемым любопытством. И молодому человеку показалось, что миссис Ривингтон не представит для него особых проблем. – Действительно, нам известно многое из того, что никогда не озвучивают в суде, – произнес он с улыбкой. – O да, наверняка. – Миссис Ривингтон посмотрела на него с завистью. – А скажите, была она в самом деле… ну, в общем, была ли она одета так, как говорила та женщина? – Ее показания были опровергнуты в суде, – многозначительно произнес Бобби, едва заметно подмигнув. – O, понятно, – выдохнула очарованная миссис Ривингтон. – Теперь о мистере Карстерсе, – сказал Бобби, ощутив, что теперь, установив дружеские отношения, можно вернуться к делу. – Он совершенно внезапно покинул Англию, как вам, наверное, известно? Миссис Ривингтон покачала головой: – Он покинул Англию? Не знала. Хотя мы давно не видели его. – Он не рассказывал вам о том, как долго намеревается пробыть здесь? – Говорил, что пока не знает толком… может, неделю-другую… может, полгода или даже год. – А где он останавливался? – В «Савое». – И в последний раз вы видели его… когда? – Ну, примерно три недели или месяц назад. Точно не помню. – Однажды вы отвезли его в Ставерли, так? – Да-да, конечно! И, по-моему, именно тогда мы в последний раз и видели его. Он звонил нам, чтобы узнать, когда нас можно посетить. Он только что прибыл в Лондон, и Хьюберт был очень расстроен, потому что на следующий день нам надо было ехать в Шотландию, и до этого в Ставерли, чтобы пообедать и поужинать с какими-то ужасными людьми, от которых мы не могли отделаться, а он хотел видеть Карстерса, потому что очень любит его, так что я сказала ему: «Дорогой, давай возьмем его к Бассингтон-Ффренчам. Они не обидятся». Так мы и поступили. И, само собой, они не обиделись. – Она умолкла, чтобы перевести дух. – А он не рассказывал вам, по какой причине явился в Англию? – спросил Бобби. – Нет. А была какая-то причина? Ах да, понимаю. Мы подумали, что приезд его каким-то образом связан с этим его другом, миллионером, который погиб такой трагической смертью. Какой-то доктор сказал, что у него рак, и он покончил с собой. Со стороны доктора очень некрасиво сообщать людям подобные вещи… вам не кажется? Уж очень часто они ошибаются. Наш доктор позавчера сказал мне, что у моей младшей корь, а оказалось, всего лишь потница. Я сказала Хьюберту, что надо взять другого. Не обращая внимания на легкомысленное отношение миссис Ривингтон к докторам, подразумевавшее, что с ними можно поступать как с библиотечными книгами, Бобби вернулся к делу. – А мистер Карстерс был знаком с Бассингтон-Ффренчами? – О нет! Но я думаю, что они понравились ему. Хотя на обратном пути он был очень задумчив и вел себя странно. Вероятно, что его там расстроили какими-то словами. Он, видите ли, канадец, и мне часто кажется, что канадцы особенно обидчивы. – Значит, вы не знаете, что именно так расстроило его? – Не имею ни малейшего представления. Иногда можно расстроиться от самого малого пустяка, правда? – А он прогуливался по окрестностям? – спросил Бобби. – Нет-нет! Что за странный вопрос! – Она внимательно посмотрела на него. Бобби попробовал снова. – Это было какое-то празднество? Он знакомился с кем-нибудь из соседей? – Нет, были только мы и хозяева дома. Но странно, что вы говорите это… – Продолжайте, – решительно произнес Бобби, когда она вдруг умолкла. – Потому что он задавал уйму вопросов о каких-то живущих поблизости людях. – Вы помните имя? – Нет, не помню. Речь шла о ком-то не слишком интересном… каком-то докторе или вроде того. – Докторе Николсоне? – Полагаю, именно так его и звали. Он хотел узнать по возможности все, связанное с этими людьми, врачом и его женой: когда приехали и всякое такое. Это казалось очень странным, ведь доктор ему не знаком, да и сам Карстерс не имеет привычки совать нос в чужие дела. Возможно, просто поддерживал разговор и не нашел более подходящей темы. Такое иногда случается. Бобби согласился с этим утверждением и спросил, как именно возникла тема Николсонов, однако миссис Ривингтон не сумела ответить. Она находилась с Генри Бассингтон-Ффренчем в саду и, только вернувшись в дом, обнаружила, что все обсуждают Николсонов. Пока что беседа шла непринужденно, Бобби качал информацию из леди безо всяких хитростей, но внезапно ей приспичило проявить толику любопытства. – Так что именно вам хочется узнать о мистере Карстерсе? – спросила она. – На самом деле мне нужен его адрес, – объяснил Бобби. – Вы знаете, что мы защищаем его интересы, и вот только что получили чрезвычайно важную телеграмму из Нью-Йорка, где, как известно, происходит серьезная флуктуация курса доллара… Миссис Ривингтон кивнула, постаравшись задействовать все свои умственные ресурсы. – Поэтому, – торопливо продолжил Бобби, – мы решили вступить с ним в контакт, чтобы получить инструкции, однако он не оставил адреса, но поскольку он упоминал вас с мужем в качестве своих друзей, я подумал, что у вас могут быть какие-то сведения о нем. – О, теперь я вас поняла, – с полным удовлетворением произнесла миссис Ривингтон. – Но, к сожалению… Я бы сказала, что он всегда был человеком, которого трудно понять. – Ох, определенно, – согласился Бобби. – Ну, что ж. – Он поднялся. – Прошу извинить меня за то, что отнял у вас столько времени. – О, вовсе нет, – возразила миссис Ривингтон. – Мне было интересно узнать, что Долли Малтраверс на самом деле… ну, как вы и сказали. – Я не говорил вам ничего, – произнес Бобби. – Да, но, согласитесь, разве юристы когда-нибудь сообщают нам что-то прямо? – произнесла миссис Ривингтон с легким смешком. «Ну что ж, – думал Бобби, пешком удаляясь от дома по Тайт-стрит. – Похоже, я навсегда разрушил репутацию Долли, как бишь ее, но, смею сказать, она заслуживает этого, и наша очаровательная дурочка никогда не поймет, почему я просто не позвонил ей по телефону!» Когда Бобби вернулся на Брук-стрит, они с Фрэнки обсудили ситуацию со всех сторон. – Судя по всему, действительно чистая случайность привела его к Бассингтон-Ффренчам, – задумчиво произнесла Фрэнки. – Судя по всему. Однако, когда он был там, что-то… может быть, какая-то неожиданная реплика привлекла его внимание к Николсонам. – Так, значит, главная тайна – Николсон, а не Бассингтон-Ффренчи? Посмотрев на Фрэнки, Бобби холодным тоном произнес: – Все хочешь обелить своего героя. – Дорогой мой, я всего лишь указываю на то, как выглядит ситуация. Упоминание о Николсоне и его клинике взволновало Карстерса. То, что его привезли в гости к Бассингтон-Ффренчам, оказалось всего лишь делом случая. Ты должен признать это. – Похоже на то. – Почему только «похоже»? – Ну, потому что есть хотя бы одна другая возможность. Каким-то образом Карстерс мог обнаружить, что Ривингтоны намереваются отобедать с Бассингтон-Ффренчами. Он мог подслушать случайную реплику в ресторане, например в «Савое». Поэтому он звонит им, говорит, что хочет срочно встретиться, и случается то, на что он надеется. Их время расписано, и они предлагают ему поехать с ними – друзья не будут протестовать, а сами они хотят повидаться с ним. Это возможно, Фрэнки. – Полагаю, возможно. Но это какой-то слишком обходной путь. – Не более обходной, чем твоя авария, – заметил Бобби. – Моя авария была решительным прямым действием, – с холодком возразила Фрэнки. Сняв костюм лорда Марчингтона, Бобби повесил все составляющие на прежние места, снова влез в ливрею шофера, и скоро они покатили назад в Ставерли. – Если Роджер влюбился в меня, – безмятежно рассуждала Фрэнки, – он будет доволен тем, что я так быстро вернулась. Он решит, что я не могу надолго разлучаться с ним. – Сомневаюсь, что и ты в состоянии перенести такую разлуку, – проговорил Бобби. – Я часто слышал, что по-настоящему опасные преступники всегда необыкновенно привлекательны. – А я не могу поверить в то, что он преступник. – Ты уже говорила это. – Я же чувствую. – От фотографии тебе не уйти. – К черту твою фотографию! – проворчала Фрэнки. Бобби подъезжал к дому в молчании. Фрэнки выскочила из автомобиля и вошла в дом даже не оглянувшись. Бобби тут же уехал. В доме царила полная тишина. Фрэнки посмотрела на часы. Полтретьего. «Меня ждут не раньше чем через несколько часов, – подумала она. – Интересно, куда все подевались?» Она открыла дверь библиотеки, чтобы войти, сделала шаг, но остановилась на пороге. Доктор Николсон сидел на софе рядом с Сильвией Бассингтон-Ффренч, держа обе ее руки в своих ладонях. Вскочив на ноги, Сильвия направилась к Фрэнки и сказала: – Он только что сказал мне… Голос ее перехватило. Она закрыла лицо ладонями. – Это просто ужасно! – зарыдав, она бросилась мимо Фрэнки и выбежала из комнаты. Доктор Николсон поднялся на ноги. Фрэнки сделала шаг-другой в его сторону. Глаза его, как всегда внимательные, пристально смотрели на нее. – Бедная леди, – вымолвил он. – Она пережила истинное потрясение. Уголок его рта дрогнул, и Фрэнки на мгновение показалось, что он собирается улыбнуться. А потом она вдруг поняла, что доктор испытывает совершенно другое чувство. Он был в гневе. Он сдерживал себя, скрываясь за вежливой и бесстрастной маской, однако чувство это владело им. Он делал все возможное, чтобы не дать ему вырваться наружу. После недолгого молчания доктор произнес: – Я посчитал необходимым, чтобы миссис Бассингтон-Ффренч узнала правду. Хочу, чтобы она уговорила мужа отдаться на мое попечение. – Боюсь, – аккуратно сказала Фрэнки, – что я помешала вам. Помедлив она добавила: – Вернулась раньше, чем предполагала. Глава 18
Девушка с фотографии
По возвращении в гостиницу Бобби поприветствовали известием, что его ждут. – Это леди. Вы найдете ее в малой гостиной мистера Эскью. Бобби отправился туда, несколько недоумевая. Он представить себе не мог, каким образом Фрэнки сумела раньше его оказаться в «Снастях», если только не обрела крылья, а то, что им может интересоваться не только Фрэнки, даже не пришло ему в голову. Открыв дверь небольшой комнатенки, которую мистер Эскью использовал как свою приватную гостиную, он обнаружил в ней одетую в черное изящную фигурку, сидевшую в кресле с невероятно прямой спиной, – девушку с фотографии. Бобби изумился настолько, что на мгновение-другое даже потерял дар речи. А потом заметил, что девушка ужасно нервничает. Небольшие ладони ее дрожали, то сжимаясь, то разжимаясь на ручке кресла. Она казалась слишком взволнованной даже для того, чтобы заговорить, однако большие глаза ее были полны смеси ужаса и мольбы. – Так это вы? – наконец вымолвил Бобби. Закрыв за собой дверь, он подошел к столу. Однако девушка по-прежнему молчала – только смотрела на него огромными, насмерть перепуганными глазами. Наконец послышались слова, произнесенные хриплым шепотом: – Вы сказали… вы сказали, что хотите помочь мне. Быть может, мне не следовало приходить сюда… Тут Бобби разом обрел и дар речи, и уверенность. – Не следовало приходить? Ерунда. Вы правильно сделали, что пришли. Конечно, вы должны были прийти. И я сделаю все возможное, чтобы помочь вам. Не бойтесь. Теперь вы в безопасности. Краски начали возвращаться на лицо девушки. Она отрывисто произнесла: – Кто вы? Вы не… вы не шофер. То есть вы можете быть шофером, но на самом деле не шофер. Бобби понял свою гостью, несмотря на хаотичный поток слов, в который она облекла свою мысль. – В наше время приходится заниматься всем подряд, – пояснил он. – Я служил во флоте. В общем-то, я не шофер, но сейчас это не имеет никакого значения. В любом случае, уверяю вас, вы можете довериться мне и рассказать мне о том, что вас тревожит. – Вы, наверное, сочтете меня безумной, – пробормотала она. – Вы обязательно решите, что я ненормальная… – О нет, что вы… – Да, потому что я вот так вот явилась сюда. Но мне было так страшно… ужасно страшно… – Голос ее умолк, глаза округлились так, словно она увидела нечто ужасное. Бобби твердой рукой пожал ее пальцы. – Вот что, все хорошо. И будет впредь хорошо, потому что рядом с вами друг. Вы в безопасности, с вами ничего не случится. Он ощутил ответное движение ее пальцев. – Когда прошлой ночью вы появились из лунного света, – проговорила она негромким и торопливым голосом, – это было как сон, как сон об избавлении. Я не знала, кто вы и откуда явились, однако ваше появление дало мне надежду, и я решила найти вас, прийти к вам и все рассказать. – Правильно, – одобрил намерение Бобби. – Рассказывайте, рассказывайте все. Девушка вдруг убрала свою руку. – Если я сделаю это, вы решите, что я безумна, что сошла с ума, пребывая среди остальных обитателей дома. – Нет, не решу, не решу. – Это неизбежно, мой рассказ безумен. – Я знаю, что это не так. Рассказывайте. Прошу вас, рассказывайте. Она чуть отодвинулась от него, сидя по-прежнему прямо и взирая перед собой. – Дело вот в чем, – молвила она голосом сухим и хриплым. – Я боюсь, что меня убьют. – Она явно старалась сдерживать себя, однако руки ее дрожали. – Убьют? – Да, и в этой уверенности есть какое-то безумие, правда? Похоже… как ее называют… на манию преследования? – Нет, – возразил Бобби. – В вашем голосе нет никакого безумия, я слышу в нем только страх. Скажите же мне, кто хочет вас убить и почему? Она умолкла на минуту-другую, лихорадочно сплетая и расплетая пальцы. А затем негромко произнесла: – Мой муж. – Ваш муж? Мысли вдруг забурлили в голове Бобби, и он спросил: – Кто вы? На сей раз удивилась она. – Разве вы не знаете? – Не имею ни малейшего представления. – Я Мойра Николсон. Мой муж – доктор Николсон. – То есть вы – не одна из его больных? – Больных? О нет! – Лицо ее вдруг помрачнело. – Вы, наверное, думаете, что я говорю так, потому что больная. – Нет-нет, я вовсе не это имел в виду. – Бобби изо всех сил пытался исправить свою ошибку. – Я не думал ничего подобного. Просто удивился, обнаружив, что вы замужем. Но продолжайте ваш рассказ… вы говорили о том, что муж собирается убить вас. – Я понимаю, что такие слова безумны. Но это же не так… совсем не так! Я читаю это намерение в его глазах, когда он смотрит на меня. Потом, случались странные вещи… несчастные случаи. – Несчастные случаи? – резко переспросил Бобби. – Да. Ох! Я понимаю, что это похоже на истерический припадок, на то, что я все сочиняю… – Ни в малейшей мере, – заявил Бобби. – Ваши слова абсолютно разумны. Продолжайте. Расскажите об этих несчастных случаях. – Это были вроде бы случайности. Он подавал назад машину, не заметив меня; хорошо, что я вовремя отпрыгнула… Потом было какое-то зелье не в положенной ему бутылке… Всякие несуразности, в общем. Такие, которые можно счесть за привычные в жизни неожиданности, но они были спланированы. Я знаю это. И знание это изматывает меня – я все время на страже, все время пытаюсь спасти свою жизнь. – Она конвульсивно сглотнула. – Но почему ваш муж пытается разделаться с вами? – спросил Бобби, быть может, даже не рассчитывая на определенный ответ, однако немедленно получил его. – Потому что он хочет жениться на Сильвии Бассингтон-Ффренч. – Что? Она ведь уже замужем. – Я знаю. Но он принимает какие-то меры. – Какие именно? – Точно не знаю. Насколько мне известно, он пытается положить мистера Бассингтон-Ффренча в Грэйндж в качестве пациента. – А потом? – Что будет потом, я не знаю, но, наверное, что-то произойдет. – Мойра поежилась. – Он имеет какую-то власть над мистером Бассингтон-Ффренчем. Не знаю какую. – Бассингтон-Ффренч принимает морфий, – сказал Бобби. – В самом деле? Значит, он получает его от Джаспера. – Морфий присылают ему по почте. – Возможно, Джаспер делает это не напрямую – он ужасно хитер; мистер Бассингтон-Ффренч может не знать, что получает морфий от Джаспера, но я уверена в том, что это так. А когда он окажется в Грэйндже в качестве больного, Джаспер изобразит, что хочет вылечить его, а потом… – Она умолкла и снова поежилась. – Всякое происходит в Грэйндже, всякое и странное. Люди приезжают туда, чтобы вылечиться, но лучше им не становится, только хуже. Эти ее слова заставили Бобби ощутить таинственную и зловещую атмосферу, царившую в этой клинике. Он почувствовал долю того ужаса, в который так долго была погружена жизнь Мойры Николсон. И произнес: – Так вы говорите, что ваш муж хочет жениться на миссис Бассингтон-Ффренч? Мойра кивнула: – Он сходит по ней с ума. – А она? – Не знаю, – медленно ответила Мойра. – Не могу решить. Внешне она кажется обожающей мужа и ребенка, довольной и спокойной. И очень простой женщиной. Но подчас мне представляется, что не так уж она проста, как представляется. Мне даже казалось иногда, что она может оказаться совершенно иной, чем мы ее видим… Или что она играет какую-то роль, причем играет ее очень хорошо… Но на самом деле все это, наверное, глупые домыслы с моей стороны. Когда живешь в таком месте, как Грэйндж, ум искажается, и начинаешь воображать всякое. – А что вы можете сказать о брате Генри, Роджере? – спросил Бобби. – Я не очень хорошо знаю его. Он приятный человек, но, на мой взгляд, из тех, кого нетрудно обмануть. Насколько мне известно, он целиком на стороне Джаспера, который старается, чтобы он помог ему убедить мистера Бассингтон-Ффренча. Возможно, он считает это своей собственной идеей. Внезапно склонившись вперед, она поймала Бобби за рукав и попросила: – Не позволяйте ему ложиться в Грэйндж. Если он согласится на это, случится нечто ужасное. Я знаю. Бобби помолчал минуту-другую, проворачивая в голове эту удивительную историю. – А давно вы замужем за Николсоном? – спросил он наконец. – Чуть больше года. – Она поежилась. – А вы не думали расстаться с ним? – Как я могу расстаться с ним? Мне некуда уйти. У меня нет денег. Если кто-то и примет меня, что я смогу рассказать? Фантастическую повесть о том, что мой муж хочет убить меня? Кто мне поверит? – Но я-то поверил вам, – ответил Бобби. Он помолчал недолго, словно пытаясь представить себе нужное направление действия, а потом сказал: – Вот что. Я намереваюсь задать вам прямой вопрос. Вы были знакомы с человеком по имени Алан Карстерс? На щеках девушки проступил румянец. – Почему вы спрашиваете меня об этом? – Потому что этот факт очень важен для меня. Насколько я представляю, вы знали Алана Карстерса и как-то подарили ему свою фотографию. Мгновение она молчала, потупившись, а потом подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Это так. – Вы были с ним знакомы до брака? – Да. – А он бывал здесь после вашего замужества? Поколебавшись, она ответила: – Да, однажды. – Это случилось примерно месяц назад? – Да, как будто около месяца. – Он знал, что вы здесь живете? – Не знаю, откуда… я ему ничего не говорила. Я даже никогда не писала ему после свадьбы. – Но он узнал ваш адрес и приехал сюда повидать вас. Муж знал об этом? – Нет. – Это вы так думаете. Но он тем не менее мог все знать? – Полагаю, мог, но мне он ничего не говорил. – А вы вообще говорили о своем муже и всем прочем с Карстерсом? Говорили ему о том, что опасаетесь за свою жизнь? Она покачала головой: – Тогда я еще не начала подозревать. – Но вы были несчастны? – Да. – И вы сказали ему об этом? – Нет. Я старалась не показывать ему то, что брак мой оказался неудачным. – Но он между тем мог и сам догадаться об этом, – осторожно проговорил Бобби. – Видимо, да, – призналась она, понизив голос. – Как вы считаете… Не знаю, как точно сказать, но не считаете ли вы, что ему было что-то известно о вашем муже? Например, он мог подозревать, что эта клиника – не то, чем кажется. Она нахмурилась, подумала и наконец произнесла: – Такое возможно. Он задал мне пару совсем уж странных вопросов… Впрочем, нет. Не думаю, что он мог узнать какие-то подробности. Бобби задумался на несколько минут, а потом спросил: – А вы назвали бы своего мужа ревнивым человеком? И, к его удивлению, она ответила: – Да. Он очень ревнив. – Он таки ревнует вас? – Вы имеете в виду, хочет избавиться от меня и ревнует одновременно? Да, потому что я его собственность. Он странный… очень странный человек. – Она затрепетала. А потом неожиданно спросила: – А вы никак не связаны с полицией? – Я? О нет! – Мне подумалось… Бобби посмотрел на свою шоферскую ливрею. – Это долгая история. – Так, значит, вы – шофер леди Фрэнсис Дервент? Так мне сказал хозяин гостиницы. Прошлым вечером я познакомилась с ней за ужином. – Я знаю это. – Помолчав, он произнес: – Нам надо бы встретиться с ней. И мне это устроить непросто. А вы можете позвонить туда, вызвать ее к телефону и попросить встретиться с вами где-нибудь под открытым небом? – Наверное, смогу, – осторожно промолвила Мойра. – Понимаю, что все это должно казаться вам ужасно странным. Но это пока я вам все не объясню. Мы должны связаться с Фрэнки как можно скорее. Это важно. Поднявшись на ноги, Мойра согласилась: – Ладно. Положив руку на дверную ручку, она помедлила. – Алан… Алан Карстерс. Вы сказали, что видели его? – Видел, – тихо сказал Бобби. – Но уже довольно давно. И подумал с трепетом: «Конечно, она ведь не знает о его смерти». – Позвоните леди Фрэнсис. Потом я вам все расскажу. Глава 19
Совет трех
Мойра вернулась через несколько минут. – Я связалась с ней и попросила встретиться со мной в небольшом летнем павильоне возле реки. Должно быть, она сочла мою просьбу странной, однако сказала, что придет. – Хорошо, – сказал Бобби. – Где точно находится этот павильон? Мойра подробно описала и место, и дорогу. – Хорошо, – сказал Бобби. – Вы идете первой. Я следом за вами. Согласовав программу действий, Бобби задержался, чтобы переговорить с мистером Эскью. – Странное дело, – сказал он непринужденно. – Вот эта леди, миссис Николсон… Оказывается, несколько лет назад я работал на ее дядю. Канадского джентльмена. Визит Мойры, по его ощущениям, мог породить волну сплетен, и он в последнюю очередь хотел, чтобы подобного рода россказни распространились в деревне и, возможно, дошли до ушей самого доктора Николсона. – Ах, вот оно как? – удивился мистер Эскью. – А я-то подумал… – Да, – твердо сказал Бобби. – Она узнала меня и зашла спросить, что я поделываю теперь. Приятная общительная леди. – Очень приятная, я бы сказал. В Грэйндже у нее радостей мало. – Да уж, не позавидуешь, – согласился Бобби. И, полагая, что достиг своей цели, с праздным и беззаботным видом вышел на улицу, направившись в указанном Мойрой направлении. Успешно добравшись до назначенного места встречи, он обнаружил Мойру в павильоне. Фрэнки еще не появилась. Мойра смотрела на него откровенно вопрошающим взглядом, и Бобби ощутил, что обязан наконец обратиться к затруднительным объяснениям. – Я должен ужасно много рассказать вам, – начал он и в смущении смолк. – Да? – Начнем с того, – перешел к делу молодой человек, – что на самом деле я не шофер, хоть и работаю в Лондоне в гараже. И моя фамилия не Хокинс, а Джонс… Бобби Джонс. Я родом из Уэльса, из Марчболта. Мойра слушала его внимательно, однако упоминание Марчболта ничего не сказало ей. Бобби стиснул зубы и отважно отправился к центру проблемы. – Вот что, боюсь, должен открыть вам страшную новость. Этот ваш друг, Алан Карстерс, он… Вы должны знать… Словом, его нет в живых. Заметив, как она вздрогнула, Бобби тактично отвел глаза от ее лица. Он действительно слишком много значил для нее? Неужели она действительно – вот проклятье! – втюрилась в него? Помолчав мгновение-другое, она произнесла негромким, полным задумчивости голосом: – Так вот почему он так и не вернулся? А я не знала. Бобби умудрился украдкой взглянуть на нее. И ободрился: девушка казалась задумчивой и печальной – не более того. – Скажите мне, как это случилось, – попросила она. Бобби пошел на уступку. – Он упал с обрыва в Марчболте – том месте, где я живу. Мы с доктором случайно обнаружили его. Помолчав, он добавил: – В его кармане была ваша фотография. – В самом деле? – Она ответила с милой, печальной улыбкой. – Дорогой мой Алан, он был таким верным другом. После этого она спросила: – Когда это случилось? – Примерно месяц назад. Третьего октября, если быть точным. – Должно быть, сразу после того, как он приехал сюда. – Да. Он упоминал, что собирается в Уэльс? Она отрицательно покачала головой. – А вы знакомы с кем-нибудь по фамилии Эванс? – спросил Бобби. – Эванс? – Мойра нахмурилась, пытаясь вспомнить. – Нет, не припоминаю. Фамилия самая обыкновенная, однако, я не могу никого припомнить. А кто он? – Вот этого мы не знаем. О! А вот и Фрэнки. Леди Дервент как раз появилась на тропке. Лицо ее при виде Бобби и миссис Николсон, сидевших рядом и разговаривавших, можно было назвать этюдом по изображению противоречивых чувств. – Привет, Фрэнки, – сказал Бобби. – Рад, что ты пришла. Нам надо было собрать совет, великое пау-вау[22]. Начнем с того, что миссис Николсон является прототипом той самой фотографии. – Вот как! – безучастно произнесла Фрэнки, поглядела на Мойру и вдруг расхохоталась. – Дорогой мой, – обратилась она к Бобби, – теперь я понимаю, почему появление на дознании миссис Кейман так потрясло тебя! – Именно так, – подтвердил Бобби. Каким же он был дураком, поверив хотя бы на мгновение в то, что время могло превратить Мойру Николсон в Амелию Кейман. – Боже, каким я был дураком! – воскликнул он. Мойра заметно разволновалась. – Нужно рассказать вам так много всякого, – сказал Бобби, – и я не слишком понимаю, как сделать это. Он описал Кейманов и произведенное ими опознание. – Но я не понимаю, – произнесла возбужденная Мойра. – Кому принадлежало это тело – ее брату или Алану Карстерсу? – Вот здесь-то и начали заметать следы, – пояснил Бобби. – А потом, – продолжила Фрэнки, – Бобби отравили. – Восемь гран морфия, – многозначительно проговорил тот. – Не начинай, – сказала Фрэнки. – Ты можешь часами распространяться об этом, и людям скучно слушать тебя. Позволь мне объяснить. Она набрала воздуха в грудь. – Понимаете ли, после дознания эта пара, Кейманы то есть, пришли к Бобби домой, чтобы спросить, не оставил ли перед смертью так называемый брат какое-нибудь известие, и Бобби сказал нет. Но после вспомнил, что погибший что-то сказал о человеке по фамилии Эванс, так что он написал им письмо об этом, а через несколько дней получил новое письмо, в котором ему предлагали работу в Перу или где-то там. Он отказался, и ему подсыпали уйму морфия… – Восемь гран, – поправил Бобби. – …в пиво. Он не умер только благодаря чрезвычайной стойкости организма, что-то в этом роде. И мы сразу поняли, что Притчарда – или Карстерса, как мы теперь знаем – столкнули с обрыва. – Но почему? – спросила Мойра. – Разве это непонятно? Совершенно же очевидно. Должно быть, я плохо рассказала. В любом случае мы решили, что его столкнули с обрыва и что это сделал, скорее всего, Роджер Бассингтон-Ффренч. – Роджер Бассингтон-Ффренч? – переспросила Мойра тоном, полным самого живого удивления. – Мы пришли к такому выводу. Понимаете ли, он оказался там в это время, и ваше фото исчезло, а кроме него, как будто никто не мог его взять. – Понимаю, – задумчиво проговорила Мойра. – А потом, – продолжила Фрэнки, – по невероятному стечению обстоятельств я попала в аварию именно здесь. Удивительное совпадение, правда? Она строго посмотрела на Бобби: – Так что я позвонила Бобби и предложила ему, чтобы он приехал сюда, изображая моего шофера, и мы подробнее рассмотрели все обстоятельства. – Так оно все и было, – продолжил Бобби, принимая предложенное Фрэнки отклонение от истины. – Кульминацией совпадений стала вчерашняя ночь, когда я забрел на территорию Грэйнджа и наткнулся на вас – прототип таинственного фотоснимка. – Вы узнали меня очень быстро, – заметила Мойра со слабой улыбкой. – Да, – подтвердил Бобби. – Изображенную на этой фотографии я узнал бы повсюду. Мойра без особых причин покраснела. Тут ее осенила идея, и она резким движением окинула взглядом обоих собеседников. – А вы не обманываете меня? – спросила она. – Действительно ли вы попали в наши края… случайно? Или же вы оказались здесь, потому что… потому что… – голос ее, невзирая на усилия, дрогнул, – заподозрили моего мужа? Бобби и Фрэнки переглянулись. Затем Бобби сказал: – Даю вам слово чести, что мы даже не слышали о нем, пока не оказались здесь. – Что ж, понятно. – Девушка повернулась к Фрэнки: – Простите меня, леди Фрэнсис, но мне припомнился тот вечер, когда мы побывали у Бассингтонов на ужине. Джаспер пристал к вам, расспрашивая об этой аварии. Я не поняла тогда, по какой причине. Но теперь мне кажется, что он заподозрил обман. – Ну, если вам так хочется знать, авария была подстроена, – признала Фрэнки. – Уфф!.. Гора с плеч! Она была продумана очень тщательно. Но замысел не был направлен против вашего мужа. Мы изобразили ее, потому что хотели, как говорится, поймать на живца Роджера Бассингтон-Ффренча. – Роджера? – Мойра нахмурилась и недоуменно улыбнулась. – Это какой-то абсурд, – сказала она без обиняков. – Тем не менее факты есть факты, – возразил Бобби. – Роджер… О нет. – Она покачала головой. – Он может проявить слабость или взбеситься. Он может залезть в долги или оказаться замешанным в скандале, но столкнуть человека с обрыва… Нет, я просто не в состоянии представить это. – А знаете, – вставила Фрэнки, – я тоже просто не могу такого представить. – Но он же забрал себе вашу фотографию, – заупрямился Бобби. – Послушайте, миссис Николсон, я назову вам все факты. И он сделал это – потихоньку и тщательно. И когда он договорил, она с пониманием кивнула. – Я поняла, что вы имеете в виду. Это очень странно. – И, помолчав минуту, совершенно неожиданно добавила: – А почему бы не спросить его самого? Глава 20
Совет двух
На какое-то мгновение вызывающая простота этого вопроса ошеломила обоих. Фрэнки и Бобби заговорили одновременно. – Это невозможно… – начал Бобби, а Фрэнки сказала: – Ничего не выйдет. И они замолчали, обдумывая возможности, предоставляемые этой идеей. – Понимаете ли, – заторопилась Мойра, – я вижу, на что вы намекаете. Похоже, Роджер действительно мог забрать фотографию, но я даже на мгновение не могу предположить, что именно он столкнул Алана с обрыва. Зачем ему понадобилось это? Роджер даже не знал Алана. Они и встречались только однажды – здесь за ланчем. Их жизненные пути совершенно не пересекались. У него не было мотива. – Тогда кто сделал это? – прямолинейно спросила Фрэнки. Тень легла на лицо Мойры. – Не знаю, – с усилием проговорила она. – Послушайте, – сказал Бобби. – Вы не станете возражать, если я расскажу Фрэнки то, что вы открыли мне. О ваших страхах. Мойра отвернулась: – Если хотите. Но мой рассказ покажется ей мелодраматической истерикой. Я уже и сама в него не верю. Внезапно возникло четкое ощущение, что спокойный голос Мойры и приветливое небо мирного сельского края чудесным образом подтвердили ее последние слова, словно обесценив все прежние. Мойра порывисто поднялась на ноги. – Я действительно повела себя ужасно глупо, – выдавила она дрожащими губами. – Прошу вас, не обращайте внимания на мои слова, мистер Джонс. Говорили мои нервы. И в любом случае мне пора идти. До свидания. Она заспешила прочь. Бобби вскочил было с места, чтобы последовать за ней, но Фрэнки твердой рукой усадила его. – Оставайся здесь, идиотина, оставь это дело мне. – Она торопливо направилась следом за Мойрой и вернулась через несколько минут. – И как? – с тревогой в голосе спросил ее Бобби. – Все в порядке. Я успокоила ее. Она почувствовала, что не вынесет, если личные страхи и опасения будут в ее присутствии пересказывать третьему человеку. Я обещала ей, что очень скоро встретимся втроем. И теперь, раз уж ты не смущен более ее присутствием, расскажи мне все о вашей встрече. Бобби начал свое повествование, Фрэнки внимательно слушала. А потом сказала: – Твой рассказ увязывается воедино с двумя фактами. Во-первых, вернувшись, я обнаружила Николсона держащим обе руки Сильвии Бассингтон-Ффренч в своих ладонях… и как он посмотрел на меня! Если бы взгляды могли убивать, не сомневаюсь, он сделал бы меня трупом в тот самый момент. – А второй факт? – спросил Бобби. – О, всего лишь случай. Сильвия начала рассказывать, как фотография Мойры произвела огромное впечатление на одного из их гостей. Если верить ей, это был Карстерс. Он узнал фото, а миссис Бассингтон-Ффренч сказала ему, что это портрет миссис Николсон; отсюда понятно, как он сумел найти место, где она живет. Однако, знаешь, Бобби, я не вижу, где тут вступает Николсон. Зачем ему понадобилось разделаться с Аланом Карстерсом? – Так ты считаешь, что это сделал он, а не Бассингтон-Ффренч? Разве может быть случайностью то, что он и Бассингтон-Ффренч оказываются в Марчболте в один и тот же день? – Ну да, случайности, конечно, бывают. Но если это сделал Николсон, я не вижу мотива. Или Карстерс вышел на след Николсона как главы шайки наркоторговцев? Или поводом для убийства стала твоя новая знакомая? – Могло быть и то и другое, – предположил Бобби. – Он мог узнать о том, что Карстерс встречался с его женой, и мог поверить в то, что жена каким-то образом предала его. – Что ж, это возможно, – заключила Фрэнки. – Однако в первую очередь мы должны установить роль Роджера Бассингтон-Ффренча. Единственная указывающая на него улика связана с подменой фотографии. Если он сумеет удовлетворительно оправдаться… – Ты действительно хочешь спросить его об этом? Фрэнки, а это разумно? Если он действительно здесь главный злодей, как мы уже решили, это означает, что мы выложим перед ним все наши карты. – Вовсе нет… Я сделаю это по-другому. В конце концов, он во всем прочем вел себя превосходно, открыто и честно. Мы истолковали это как сверххитрость, но что, если это просто невиновность? Если он сумеет объяснить фотографию – а я буду при этом следить за ним, и когда он проявит малейший знак неуверенности или вины, я замечу это, – так вот, если сумеет объяснить ее, тогда может стать нашим очень ценным союзником. – Каким именно образом, Фрэнки? – Дорогой мой, твоя крохотная подружка может оказаться всего лишь впечатлительной паникершей, любящей преувеличивать, но если предположить, что нет, что все ее слова подлинно верны, тогда получается, что ее муж хочет избавиться от нее и жениться на Сильвии. Разве ты не понимаешь, что в таком случае Генри Бассингтон-Ффренч тоже находится в смертельной опасности? И мы тогда должны любой ценой помешать тому, чтобы его отправили в Грэйндж. А в настоящий момент Роджер Бассингтон-Ффренч находится на стороне Николсона. – Вот и отлично, Фрэнки, – спокойно сказал Бобби. – Действуй, реализуй свой план. Фрэнки поднялась, чтобы уйти, но перед этим на мгновение задержалась: – Послушай, как странно. Мы с тобой каким-то образом попали на страницы настоящего детектива, очутились прямо в эпицентре чьего-то сюжета. Пугающе пьянящее чувство. – Понимаю, что ты хочешь сказать, – сказал Бобби. – Эта история определенно необычайная. Но я бы сказал, что мы попали в спектакль, а не в книгу. Словно вышли на сцену в середине второго действия, и на самом деле у нас нет ролей в этой пьесе, но мы должны что-то играть, и задача эта оказывается чертовски трудной, поскольку нам неизвестно, что было представлено в первом действии. Фрэнки энергично кивнула: – Я даже думаю, что мы попали не во второе действие… На мой взгляд, мы уже в третьем. Бобби, кажется, нам предстоит трудная дорога к завязке… И надлежит действовать быстро, потому что финальный занавес, как мне кажется, вот-вот опустится. – Над валяющимися по всей сцене трупами, – усмехнулся Бобби. – И попали мы в нее благодаря трем простым словам, бессмысленным, с нашей точки зрения: «Почему не Эванс»? – Не кажется ли тебе странным, Бобби, что хотя мы уже многое выяснили, обнаружили новых персонажей пьесы, но к таинственному Эвансу так и не приблизились? – У меня есть идея относительно Эванса. Мне кажется, что он на самом деле ни при чем – пусть он и стал для нас стартовой точкой, – но сам по себе, возможно, попросту незначителен. Это как в сказке о валлийском принце, построившем чудесный дворец или храм над надгробием своей возлюбленной. И когда закончил свой труд, оказалось, что совершенству мешает одна маленькая деталь. Он сказал: «Уберите ее». А деталью этой оказалось само надгробие. – Подчас, – заметила Фрэнки, – я не верю, что этот самый Эванс существует на свете. С этими словами она кивнула Бобби и повернула назад. Глава 21
Роджер отвечает на вопрос
Фортуна благоприятствовала Фрэнки, ибо она столкнулась с Роджером около дома. – Привет, – сказал он, – смотрю, ты рано вернулась из Лондона. – Не было настроения торчать в городе, – ответила Фрэнки. – В дом еще не заходила? – спросил Роджер, посерьезнев. – Николсон, насколько мне известно, открыл сегодня правду о состоянии старого доброго Генри бедняжке Сильвии. Несчастная девочка убита горем. Похоже, она совершенно не имела представления о его состоянии. – Да, знаю, – ответила Фрэнки. – Я вошла в библиотеку, когда они оба находились там. Сильвия была крайне расстроена. – Вот что, Фрэнки, – сказал Роджер, – лечение Генри просто необходимо. Причем не потому, что привычка так сильно овладела им. Он принимает наркотик не так уж долго. Все обстоятельства требуют, чтобы он занялся лечением: Сильвия, Томми, дом, наконец. Нужно только заставить его воспринимать ситуацию трезвым взглядом. Николсон как раз и есть тот самый человек, который в состоянии исправить дело. Позавчера я разговаривал с ним об этом. Доктор утверждает, что в последнее время добился потрясающих успехов с некоторыми больными, годами остававшимися в рабстве у мерзкого зелья. Если Генри только согласится лечь в его клинику… Фрэнки перебила его: – Я хочу кое о чем спросить тебя, задать один только вопрос, и надеюсь, ты не сочтешь меня досадно назойливой особой. – В чем же дело? – спросил Роджер, целиком превратившись во внимание. – Ты не хочешь рассказать мне, зачем вынул фотографию из кармана того человека, который разбился, упав со скалы в Марчболте? Фрэнки внимательно наблюдала за ним, фиксируя каждую мелкую деталь выражения его лица. И осталась удовлетворена увиденным. Легкая досада, тень смущения – ни малейшего следа вины или страха разоблачения. – Что ж, скажи мне, как ты до этого додумалась? Или об этом рассказала тебе Мойра… Однако она ничего не знала. – Так, значит, ты это сделал? – Похоже, придется признаться. Да. Роджер явно смутился: – Ну посмотри на это моими глазами. Вот я караулю труп какого-то неизвестного мне человека. Из кармана его выпадает фото. Я смотрю на него и по удивительному совпадению вижу лицо знакомой мне женщины, замужней женщины, кстати, причем женщины, живущей в не слишком счастливом браке. Что будет дальше? Дознание. Шумиха в обществе. Имя несчастной девушки, возможно, попадет во все газеты. Повинуясь порыву, я забрал фото и порвал его. Смею признать, что поступил неправильно, однако Мойра Николсон чудесная и нежная личность, и я не хотел ей неприятностей. Фрэнки глубоко вздохнула: – Значит, вот как оно было. Если бы ты только знал… – Что знал? – удивился Роджер. – Вряд ли могу сказать тебе прямо сейчас, – ушла от ответа Фрэнки. – Все это очень сложно. Может быть, потом. Я способна понять, почему ты забрал фотографию, но что мешало тебе опознать этого человека? Не следовало ли тебе сказать полиции, что ты знаешь его? – Знаю его… откуда? – взволновался Роджер. – Как я мог опознать его? Я не был знаком с ним. – Ты встречал его здесь – за неделю до несчастного события. – Девочка моя, ты сошла с ума? – Алан Карстерс… Ты был знаком с человеком по имени Алан Карстерс? – Ну да. Он приезжал вместе с Ривингтонами. Но погибший не был этим Карстерсом. – Нет, был. Они уставились друг на друга, и Фрэнки произнесла, ощутив, что в душе ее обновляются подозрения. – Ты же мог узнать его. – Я не видел его лица. – Что? – Не видел. Оно было прикрыто платком. Фрэнки внимательно смотрела на него. Она вдруг вспомнила, что, когда Бобби впервые рассказывал ей о трагедии, он упомянул о том, что укрыл лицо погибшего платком. – И ты даже не захотел посмотреть? – продолжила Фрэнки. – Нет. А зачем? «Ну конечно, – подумала Фрэнки. – Вот если бы я нашла фотографию знакомого мне человека в кармане убитого, то просто не смогла бы не посмотреть на его лицо. Насколько же мужчины восхитительны в своем отсутствии любопытства!» – Бедняжка, – сказала она. – Мне ужасно жалко ее. – О ком ты… о Мойре Николсон? Почему жалко? – Потому что она испугана, – неторопливо произнесла Фрэнки. – Она всегда испугана до полусмерти. – И чего она боится? – Своего мужа. – Что ж, не сказал бы, что мне самому хотелось бы заиметь во врагах Джаспера Николсона, – признал Роджер. – Она уверена в том, что он пытается убить ее, – внезапно произнесла Фрэнки. – Боже! – Роджер с сомнением посмотрел на нее. – Садись, – сказала Фрэнки. – Я намерена рассказать тебе о многом. Мне нужно доказать тебе, что доктор Николсон – опасный преступник. – Преступник? – Голос Роджера был полон недоверия. – Подожди, пока не услышал всю историю целиком. И она четко и тщательно пересказала ему все, что случилось с того дня, когда Бобби и доктор Томас нашли погибшего. Умолчала только об умышленности аварии, однако намекнула на то, что задержка в Мерроуэй-Корт объясняется ее непреодолимым желанием докопаться до сути. Жаловаться на отсутствие внимания со стороны слушателя Фрэнки не приходилось: Роджер был явно увлечен ее рассказом. – И все это правда? – спросил он. – О том, что этого Джонса отравили, и обо всем прочем? – Абсолютная истина. – Прости мое недоверие, однако твои факты трудно переварить. – Помолчав минуту, Роджер наконец, хмурясь, произнес: – Вот что, при всей фантастичности высказанной тобой гипотезы, ты можешь быть права в первом заключении. Кто-то решил, что этого человека, зовись он Алексом Притчардом или Аланом Карстерсом, следовало убить. Если бы он оставался в живых, то не было бы никакого смысла покушаться на Джонса. Насколько фраза «Почему не Эванс?» является ключом ко всей ситуации, на мой взгляд, не слишком существенно, поскольку ты не знаешь, кто такой Эванс и к чему относится «почему». Поэтому будем считать, что убийца или убийцы считали, что Джонс обладает неким знанием, которое, вне зависимости от того, понимал он это или нет, было опасно для них. Вот и попытались его убрать и, возможно, попытаются снова, если выйдут на его след. Пока получается вполне разумно, однако я не вижу, каким образом ты выходишь на Николсона и почему считаешь его преступником. – Он зловещий человек, он ездит на темно-синем «Тэлботе», и его не было здесь в тот день, когда был отравлен Бобби. – В качестве улик жидковато. – Потом, есть еще то, о чем миссис Николсон поведала Бобби. Фрэнки пересказала, и на фоне мирного английского ландшафта история Мойры снова показалась не имеющей значения и прозвучала мелодраматически. Роджер пожал плечами: – Она думает, что муж снабжает Генри наркотиком, но это чистой воды домысел, у нее нет никаких доказательств. Она считает, что он хочет упрятать Генри в Грэйндж в качестве пациента, однако для врача такое желание следует считать самым естественным. Доктору нужно столько пациентов, сколько возможно. Она считает, что он влюбился в Сильвию. Ну, на этот счет я ничего не могу сказать… – Если она так считает, значит, скорее всего, права, – перебила его Фрэнки. – Женщина всегда знает всю правду о своем муже. – Хорошо, даже если так оно и есть, отсюда необязательно следует, что этот муж является опасным преступником. Уйма добропорядочных граждан влюбляется в чужих жен. – Но она же уверена в том, что он хочет убить ее, – настаивала на своем Фрэнки. Роджер скептически посмотрел на нее. – И ты веришь ее словам? – Она сама им верит. Кивнув, Роджер раскурил сигарету: – Вопрос состоит в том, насколько можно верить ее словам. Грэйндж – жутковатое место, полное всякой странной публики. Тамошняя жизнь будет нарушать душевное равновесие женщины, особенно обладающей робкой и нежной нервной природой. – Значит, ты считаешь, что все это неправда? – Я этого не сказал. Возможно, она вполне искренне считает, что он пытается убить ее… но какие существуют подтверждения этой ее убежденности? По совести – никаких. Фрэнки с удивительной ясностью припомнились слова Мойры: «Говорили мои нервы». И каким-то образом сам факт, что она это сказала, послужил для Фрэнки доказательством того, что дело вовсе не в нервах, однако она никак не могла сообразить, как донести подобное до Роджера. Тот тем временем продолжал: – Понимаешь, если бы ты могла доказать, что Николсон находился в Марчболте в день трагедии, все выглядело бы совсем иначе, или если бы мы могли обнаружить какой-либо определенный мотив, связывающий его с Карстерсом; однако мне кажется, что ты забываешь про реальных подозреваемых. – Каких реальных подозреваемых? – Этих… как ты их назвала… Хейманов? – Кейманов. – Именно. И они здесь, конечно, замешаны по самые уши. Начнем с фальшивого опознания тела. Следует упомянуть и об их настойчивом желании узнать последние слова этого бедолаги. И, я думаю, логика действительно требует предположить, как это сделала ты, что предложение должности в Буэнос-Айресе исходило от них или было устроено ими. – Несколько досадно, – сказала Фрэнки, – видеть, что кто-то прилагает все силы, чтобы убрать тебя со своего пути, потому что ты что-то там знаешь, и не знать, что именно ты знаешь. И куда только не могут завести слова! – Да, – мрачным тоном проговорил Роджер, – это была ошибка с их стороны. Ошибка, которую долго придется исправлять. – Ой! – воскликнула Фрэнки. – Кажется, я кое-что придумала. До нашего с тобой разговора я предполагала, что фотографию Мойры Николсон подменили фотографией миссис Кейман. – Уверяю тебя, – серьезным тоном продолжал Роджер, – в том, что никогда не носил у сердца облик миссис Кейман. Отвратительная тварь, если судить по твоим словам. – Ну, положим, по-своему хороша, – признала Фрэнки. – В стиле вамп, крепкая, грубоватая. Но я о другом: в кармане Карстерса было и ее фото, кроме снимка миссис Николсон. Роджер кивнул: – И ты думаешь… – Я думаю, что одна была знаком любви, а другая понадобилась для дела! Карстерс не случайно имел при себе фотографию Кейман. Он хотел, чтобы ее кто-то узнал. И что получается в таком случае? Кто-то, возможно, муж Кейман, следует за ним, воспользовавшись возможностью, подкрадывается к нему сзади в тумане и толкает. Карстерс, успев только вскрикнуть, летит с обрыва. Кейман немедленно берет ноги в руки; он не знает, кто может оказаться поблизости. Видимо, не знает и того, что в кармане Алана Карстерса находится эта фотография. Что дальше? Фото попадает в газеты, и… – Смятение в рядах Кейманов, – пособил Роджер. – Именно. И что теперь делать? Брать быка за рога. Кто здесь знает Карстерса как Карстерса? Скорее всего, никто. И миссис Кейман, рыдая крокодиловыми слезами, едет сюда и опознает тело якобы брата. Кроме того, выдумывает хитрый фокус с почтовыми посылками, чтобы подтвердить свою теорию о якобы замышлявшемся пешем походе. – А знаешь, Фрэнки, по-моему, блестящая идея, – восхитился Роджер. – Я и сама так считаю, – согласилась Фрэнки. – Но ты совершенно прав. Нам надо направиться по следу Кейманов. Понять не могу, почему мы сами не сделали этого раньше. Что было не совсем корректно, так как Фрэнки прекрасно знала причину: потому что они пошли по следу самого Роджера. Впрочем, она полагала, что на данной стадии знакомства бестактно открывать этот факт. – Но что нам тогда делать с миссис Николсон? – неожиданно спросила она. – В каком смысле? – Ну, бедняжка ведь напугана насмерть. По-моему, ты несправедлив к ней, Роджер. – Я ничуть не осуждаю ее, однако люди, не способные справиться с собой, всегда раздражали меня. – Вот как! Но снизойди к ней. Что может она сделать? У нее нет денег, ей некуда идти. На это Роджер неожиданно сказал: – Ну ты-то, Фрэнки, на ее месте нашла бы себе какую-нибудь работу. – Ох! – Собеседница была огорошена. – Да, нашла бы. Если ты и в самом деле считала бы, что кто-то собрался тебя убить, не стала бы, сидя на месте, ждать, пока это случится. Ты бежала бы из дома, нашла бы средства к существованию, а скорее всего – просто сама убила того, кто угрожает тебе! Что-нибудь да сделала бы! Фрэнки попыталась сообразить, как бы она поступила в подобной ситуации, и наконец задумчиво произнесла: – Я действительно что-нибудь сделала бы. – Дело в том, что ты сильный человек, а она слабый, – решительно подытожил Роджер. Фрэнки почувствовала себя польщенной. Мойра Николсон не принадлежала к типу женщин, которыми она восхищалась, а кроме того, внимание, которое оказывал этой женщине Бобби, раздражало ее. «Бобби, – подумала она про себя, – предпочитает беспомощных женщин». И припомнила то непонятное умиление этим снимком, которое он проявил в самом начале истории. «Ну ладно, – думала она, – в любом случае Роджер не такой. Он, и это очевидно, слабых не любит. С другой стороны, Мойра явно не слишком высокого мнения о нем. Она называла Роджера слабым и сомневалась в том, что он способен убить человека. Быть может, он слаб, но при этом несомненно обаятелен». Она ощутила его обаяние с момента появления в Мерроуэй-Корт. Роджер спокойно произнес: – При желании, Фрэнки, ты способна сделать из мужчины все что угодно… Фрэнки одновременно чуть встрепенулась и заметно смутилась, и потому немедленно сменила тему разговора. – Кстати, о твоем брате. Ты по-прежнему считаешь, что ему следует отправиться в Грэйндж? Глава 22
Новая жертва
– Нет, – ответил Роджер. – Я так не считаю. В конце концов, существует уйма мест, где ему могут помочь. Что действительно важно – это уговорить Генри дать свое согласие на лечение. – Ты думаешь, что его трудно будет добиться? – спросила Фрэнки. – Вполне возможно. Ты сама слышала его. С другой стороны, если застать его в покаянном настроении, результат может оказаться совсем другим. – О… а вот и Сильвия. Выйдя из дома, миссис Бассингтон-Ффренч осмотрелась по сторонам и, заметив Роджера и Фрэнки, направилась по траве прямо к ним. Было заметно, что она чрезвычайно встревожена. – Роджер, – начала она, – я уже тебя повсюду ищу. Потом, заметив, что Фрэнки шагнула в сторону, сказала ей: – Нет, моя дорогая, не уходи. К чему умолчания? К тому же я считаю, что ты и так знаешь все, что можно знать. Ты уже подозревала его в этом какое-то время, так? Фрэнки кивнула. – А вот я была слепа… слепа… – с горечью проговорила Сильвия. – Оба вы видели то, чего я даже не подозревала. Только удивлялась тому, что Генри так изменил свое отношение ко всем нам. Мне было очень грустно от этого, но я не могла представить себе подобную причину. Она помолчала, а затем продолжила уже несколько другим тоном: – После того как доктор Николсон открыл мне правду, я сразу пошла к Генри. И только что вышла от него. Она умолкла, пытаясь подавить рыдание. – Роджер, все будет хорошо. Он согласился. Завтра пойдет в Грэйндж и отдаст себя в руки доктора Николсона. – О нет! – Восклицание это вырвалось у Роджера и Фрэнки одновременно. Сильвия посмотрела на них с удивлением. Роджер неловко вымолвил: – Знаешь, Сильвия, я все думал об этом и пришел к выводу, что Грэйндж для него не слишком удачное место. – Ты считаешь, что он собственными силами может справиться с этой зависимостью? – С сомнением в голосе произнесла Сильвия. – Нет, не считаю. Но есть и другие клиники, не такие известные и не настолько близкие к нам. Убежден в том, что лечиться рядом с домом не стоит. – И я в этом не сомневаюсь, – пришла к нему на помощь Фрэнки. – Ох! А я не согласна, – возразила Сильвия. – Я не в силах отпустить его неведомо куда. А доктор Николсон такой добрый и понимающий человек. Мне будет приятно, если он возьмет Генри на свое попечение. – А я, Сильвия, думал, что Николсон не нравится тебе, – сказал Роджер. – Я передумала, – бесхитростно сказала она. – Он обошелся со мной так любезно и ласково сегодня. Мое глупое предвзятое отношение к нему исчезло. Наступило общее неловкое молчание. Ни Роджер, ни Сильвия не знали, что сказать. – Бедный Генри, – убивалась Сильвия. – Он сломлен. То, что теперь обо всем знаю и я, ужасно расстроило его. Он согласился с тем, что должен бороться с этой своей жуткой зависимостью ради меня и Томми, однако сказал, что я не представляю себе, как это. Наверное, я и в самом деле не представляю, хотя доктор Николсон все очень подробно объяснил мне. Людьми овладевает своего рода наваждение – они не отвечают за свои поступки… так он сказал. О, Роджер, это так ужасно. Но доктор Николсон был по-настоящему добр со мной. – И все же я полагаю, что было бы лучше… – начал Роджер. Сильвия повернулась к нему: – Я не понимаю тебя. Почему ты передумал? Всего полчаса назад ты был за то, чтобы Генри отправился в Грэйндж. – Ну… я… у меня было время заново обдумать всю ситуацию… Сильвия вновь перебила его: – Как бы то ни было, я все решила. Генри отправится в Грэйндж, и никуда более. Фрэнки и Роджер стояли перед нею в молчании, потом Роджер сказал: – Знаешь, пожалуй, я позвоню Николсону. Сейчас он как раз дома. Мне хотелось бы обсудить с ним кое-какие вопросы. Не дожидаясь ответа, он повернулся и быстрыми шагами вошел в дом. Обе женщины проводили его взглядом. – Не понимаю Роджера, – нетерпеливо произнесла Сильвия. – Всего четверть часа назад он просто уговаривал меня устроить так, чтобы Генри поместили в Грэйндж. В голосе ее чувствовалось определенное раздражение. – Тем не менее, – сказала Фрэнки, – я согласна с ним. Я как будто даже читала, что людям следует лечиться в медицинских заведениях, находящихся далеко от дома. – По-моему, это просто ерунда какая-то, – заявила Сильвия. Фрэнки недоумевала. Неожиданное упрямство Сильвии осложняло ситуацию, кроме того, она вдруг ни с того ни с сего сделалась такой же пылкой сторонницей Николсона, какой прежде была противницей. Фрэнки не понимала, к какой аргументации можно прибегнуть. С одной стороны, можно все рассказать Сильвии… однако поверит ли она? Теория о преступной натуре доктора Николсона не вызвала заметного одобрения даже у Роджера. С учетом новообретенной лояльности к доктору этот рассказ, скорее всего, вызовет у Сильвии еще меньше сочувствия. Она может даже сходить к доктору и пересказать ему все без остатка. Что-либо решить было трудно. Невысоко над их головами в сгущающихся сумерках пролетел аэроплан, наполнив воздух рокотом моторов. Сильвия и Фрэнки дружно посмотрели вверх, радуясь представившейся передышке, ведь обе не знали, что сказать. Пауза эта позволила Фрэнки собраться с мыслями, а Сильвия получила возможность одолеть вдруг накативший приступ гнева. Когда аэроплан исчез за верхушками деревьев и рокот ослабел вдали, Сильвия решительно повернулась к Фрэнки. – Это так ужасно… – проговорила она дрогнувшим голосом. – А тут еще все вы решили отнять у меня Генри. – Нет-нет, – ответила Фрэнки. – Речь вовсе не о том. Она задумалась на минуту. – Просто я подумала, что ему следует предоставить более качественное лечение. Кроме того, мне кажется, что доктор Николсон… Что он – шарлатан. – Я в это не поверю, – произнесла Сильвия. – Я считаю его очень умным человеком и как раз таким врачом, который нужен Генри. Она с возмущением посмотрела на Фрэнки, и та еще раз удивилась власти, которую доктор Николсон приобрел над ней за такое малое время. Все прошлое недоверие к этому человеку как будто полностью испарилось. Не зная, что теперь сказать или сделать, Фрэнки погрузилась в молчание. Наконец из дома появился запыхавшийся Роджер. – Николсон еще не вернулся домой, – рассказал он. – Я велел передать ему, чтобы он позвонил. – Не понимаю, зачем тебе так срочно понадобился доктор Николсон, – промолвила Сильвия. – Ты предложил план, все устроилось, Генри дал согласие… – Мне кажется, в этом вопросе я тоже имею право голоса, Сильвия, – осторожно проговорил Роджер. – В конце концов, я брат Генри. – Ты сам предложил этот план, – упрямо повторила Сильвия. – Да, но с тех пор я кое-что узнал о Николсоне. – Что именно? Ох, нет! Я не верю тебе. Прикусив губу, она отвернулась и бросилась в дом. Посмотрев на Фрэнки, Роджер сказал: – Неловко получилось. – Очень неловко. – Если Сильвия что-то решила, она становится упрямой как черт. – Что ты намереваешься делать? Опустившись на садовую скамейку, они приступили к основательному обсуждению. Роджер согласился с Фрэнки в том, что не следует рассказывать Сильвии всю историю. С его точки зрения, лучше всего взяться за доктора. – Но что именно ты намереваешься сказать ему? – Сомневаюсь, что потребуется много слов, я ограничусь веским намеком. В любом случае я согласен с тобой: Генри не следует ложиться в Грэйндж. Нам нужно заставить его отказаться от этой идеи даже в том случае, если придется выложить все факты в открытую. – Но тогда мы откроем свой замысел, – напомнила ему Фрэнки. – Понимаю. И поэтому сперва должны попробовать все прочие методы. Черт бы побрал Сильвию, решившую заупрямиться именно в этот момент! – Что доказывает силу этого человека, – сказала Фрэнки. – Да. А знаешь, теперь я готов поверить в твою правоту насчет него, невзирая на полное отсутствие доказательств… что это? Оба вскочили. – Похоже на выстрел, – сказала Фрэнки. – В доме. Переглянувшись, они бросились туда. Вбежав в открытое французское окно[23] гостиной, они выскочили в холл, где наткнулись на Сильвию Бассингтон-Ффренч, белую как снег. – Вы слышали? – спросила она. – Это был выстрел… в кабинете Генри. Женщина пошатнулась, и Роджер рукой поддержал ее. Подойдя к двери кабинета, Фрэнки повернула ручку. – Заперто, – объявила она. – Окно, – бросил Роджер. Он уложил находившуюся в полуобморочном состоянии Сильвию на кушетку и снова бросился вон из дома через гостиную, а Фрэнки следовала за ним по пятам. Они обежали вокруг дома и наконец оказались перед французским окном кабинета. Оно было закрыто, однако, припав к стеклу, можно было заглянуть внутрь. Солнце уже садилось, и света было немного, однако они видели все. Генри Бассингтон-Ффренч повалился грудью на стол. В виске его виднелась оставленная пулей рана, а выпавший из руки револьвер лежал на полу. – Он застрелился, – произнесла Фрэнки. – Какой ужас!.. – Отойди немного назад, – сказал Роджер. – Я хочу разбить окно. Обмотав руку плащом, он изо всех сил ударил по стеклу, разлетевшемуся от этого вдребезги. Роджер аккуратно вынул из рамы осколки, после чего они с Фрэнки вошли в дом. В этот самый момент на террасе появились миссис Бассингтон-Ффренч и доктор Николсон. – Вот и доктор, – сказала Сильвия. – Только что пришел. Что… что произошло с Генри? Затем она заметила простертую на столе фигуру и закричала. Роджер шагнул наружу из комнаты через окно, доктор Николсон обнял Сильвию и прижал к себе. – Уведите ее отсюда, – коротко сказал он. – Приглядите за ней. Дайте глоток бренди, если она захочет. И смотрите, чтобы не увидела ничего лишнего. Шагнув в комнату, он остановился рядом с Фрэнки и печально покачал головой. – Какая трагедия. Бедняга. Итак, он решил, что пьеса эта не для него. Какая жалость, ах, какая жалость. Он наклонился над трупом, выпрямился. – Сделать ничего нельзя. Должно быть, умер мгновенно. Интересно, оставил ли он записку, как обыкновенно поступают самоубийцы. Фрэнки подошла к столу. Листок бумаги с несколькими явно недавно написанными словами выглядывал из-под локтя Генри Бассингтон-Ффренча. Смысл их был ясен заранее. «Думаю, что так будет правильнее всего, – писал Генри. – Эта фатальная привычка настолько овладела мной, что сейчас у меня нет больше сил с ней бороться. Я хочу поступить так, как будет лучше для Сильвии… для Сильвии и Томми. Да благословит вас обоих Господь, мои дорогие. Простите меня…» Фрэнки ощутила, как к горлу подкатывает комок. – Ничего не трогайте, – предупредил доктор Николсон. – Будет расследование обстоятельств смерти. Мы должны позвонить в полицию. Повинуясь его жесту, Фрэнки направилась к двери. И замерла на месте. – Ключа в замке нет, – произнесла она. – Нет? Наверное, он у него в кармане. Став на колени, врач принялся деликатно обыскивать карманы покойного и извлек ключ из кармана его пиджака. Доктор вставил его в замочную скважину, повернул. Все вместе вышли в холл. Николсон сразу отправился к телефону. Переступая ослабевшими ногами, Фрэнки вдруг почувствовала дурноту. Глава 23
Исчезновение Мойры
Фрэнки позвонила Бобби примерно через час после этого. – Это Хокинс? Привет, Бобби! Ты слышал, что у нас произошло? Слышал? Мы должны где-нибудь встретиться. Думаю, завтра рано утром будет лучше всего. Я пойду погулять перед завтраком. Скажем, в восемь утра… в том месте, где мы встречались сегодня. Она повесила трубку, а Бобби в третий раз почтительным тоном повторил: «Да, ваша светлость» – для любопытных ушей, если таковые вдруг прислушивались. Бобби прибыл на рандеву первым; впрочем, и Фрэнки не заставила долго себя ждать. Она была бледна и расстроена. – Привет, Бобби, какой ужас, правда? Всю ночь не могла уснуть. – Я не слышал никаких подробностей, – сказал Бобби. – Говорили только, что мистер Бассингтон-Ффренч застрелился. Полагаю, это правда? – Да. Сильвия поговорила с ним… убедила его пройти курс лечения, и он согласился. Потом, наверное, сила духа отказала ему. Он вошел в свой кабинет, запер дверь, написал несколько слов на листке бумаги… и… и застрелился. Это… это ужасно. – Понимаю, – тактично молвил Бобби. Оба ненадолго умолкли. – Мне, конечно, следует сегодня уехать, – наконец произнесла Фрэнки. – Да, наверное. А как она – миссис Бассингтон-Ффренч то есть? – Упала в обморок, бедняжка. Я не видела ее еще после того, как мы обнаружили тело. Она перенесла ужасное потрясение. Бобби кивнул. – Знаешь, что… пожалуй, пригони машину примерно к одиннадцати часам, – продолжила Фрэнки. Бобби не ответил. Фрэнки бросила на него нетерпеливый взгляд. – Что с тобой? Ты выглядишь так, словно находишься в милях от меня. – Прости. Вообще-то… – Да? – Я просто подумал. Полагаю… ну, полагаю, что все действительно так? – Как так? – Я о том, насколько можно верить в то, что Генри совершил самоубийство? – Ой! – сказала Фрэнки. – Поняла. Задумавшись на минуту, она продолжила: – Да, конечно, в этом невозможно усомниться. – Ты совершенно уверена? Видишь ли, Фрэнки, со слов Мойры, мы знаем, что Николсон хотел убрать двоих человек. Теперь, когда одного из них уже нет… Фрэнки снова задумалась, но в итоге лишь снова покачала головой: – Ничего, кроме самоубийства, здесь быть не может. Я находилась в саду с Роджером, когда мы услышали выстрел. Мы вместе вбежали через гостиную в холл. Дверь кабинета была заперта изнутри. Мы обежали дом и оказались перед окном кабинета. Оно также было заперто изнутри, и Роджеру пришлось разбить стекло. Николсон появился на сцене только в этот момент. Бобби принялся обдумывать информацию. – Вроде все в порядке, – заключил он. – Однако Николсон появился на месте событий как-то вдруг… Совершенно неожиданно. – Он забыл здесь утром свою трость и приехал за нею. Бобби нахмурился, соображая. – Послушай, Фрэнки. Предположим, что Бассингтон-Ффренча на самом деле застрелил Николсон… – Предварительно заставив его написать прощальное письмо? – Я бы сказал, что подделать такую записку проще простого. Любые изменения почерка можно объяснить волнением. – Да, это верно. Продолжай излагать свою теорию. – Итак, Николсон убивает Бассингтон-Ффренча, оставляет прощальное письмо и выскальзывает наружу, заперев дверь, чтобы объявиться через несколько минут как только что прибывший. Фрэнки с сожалением покачала головой. – Идея хорошая, однако не годится. Начнем с того, что ключ находился в кармане Генри Бассингтон-Ффренча… – И кто его там нашел? – Ну, если честно, то Николсон и нашел. – То-то и оно. Подобную находку нетрудно изобразить. – Не забудь, что я следила за ним. И я уверена, что ключ был в кармане. – Ну, так может сказать всякий, побывавший на представлении фокусника. Все якобы видят, как кролика сажают в шляпу! Если Николсон действительно преступник высокой квалификации, подобная демонстрация ловкости рук не затруднила бы его. – Что ж, возможно, ты и прав, Бобби, но, по совести говоря, твою идею невозможно было реализовать. В момент выстрела Сильвия Бассингтон-Ффренч находилась в доме и, услышав его, тут же выбежала в холл. Если стрелял Николсон, вышедший из кабинета через дверь, она не могла не заметить этого. К тому же она говорила нам, что столкнулась с ним снаружи, когда доктор подходил по подъездной дороге к парадной двери. Она заметила доктора в тот самый момент, когда мы с Роджером побежали вокруг к дома, и привела его к окну кабинета. Нет, Бобби, хотя мне неприятно так говорить, но у доктора есть алиби. – Принципиально не верю людям, у которых есть алиби, – молвил Бобби. – И я тоже. Но я не вижу, как ты сумеешь его обойти. – Никак. Слово Сильвии Бассингтон-Ффренч надежное доказательство. – Да, конечно. – Значит, – вздохнул Бобби, – нам приходится считать новое несчастье самоубийством. Жаль Генри. И что будет нашей следующей целью, Фрэнки? – Кейманы, – ответила она. – Представить себе не могу, почему мы проявили такую рассеянность, почему не занялись ими сразу. У тебя сохранился адрес, с которого Кейман писал тебе? – Да. Тот же самый, который они называли на дознании. Паддингтон, Сент-Леонард Гарденс, семнадцать. – Так ты согласен со мной в том, что мы полностью пренебрегли этим каналом расследования? – А то. И все же, Фрэнки, на мой взгляд, не требуется особой проницательности для того, чтобы предположить, что птички уже улетели. Вполне очевидно, что Кейманы родились не вчера. – Но даже если они больше по адресу не живут, я все равно сумею кое-что узнать о них. – Почему ты одна? – Потому что я снова думаю, что тебе не следует появляться. Как когда мы считали Роджера главным злодеем этой пьесы. Тебя они знают, меня нет. – И каким образом ты намереваешься познакомиться с ними? – осведомился Бобби. – Изображу что-нибудь политическое, – сказала Фрэнки. – Прикинусь агитатором консервативной партии, приду с их буклетами. – Отличная мысль, – признал Бобби. – Но, как я уже сказал, скорее всего, ты обнаружишь, что птичек на месте нет. Однако нам надлежит еще кое о ком подумать – о Мойре. – Боже, – осознала Фрэнки. – Я совсем забыла о ней. – Я это заметил, – с прохладцей произнес Бобби. – Ты прав, – задумчиво промолвила Фрэнки. – С ней надо что-то делать. Бобби кивнул. Странное личико возникло перед его глазами. В нем угадывалось нечто трагическое. Он всегда ощущал это – с того самого мгновения, когда подобрал выпавшую из кармана Алана Карстерса фотографию. – Если бы ты видела ее в ту самую ночь, когда я забрел за ограду Грэйнджа! Она просто сходила с ума от страха – и скажу тебе, Фрэнки, она права. Дело не в нервах, или во мнительности, или в чем-то еще. Чтобы Николсон смог жениться на Сильвии Бассингтон-Ффренч, ему необходимо устранить два препятствия. Одно из них исчезло. Я чувствую, что жизнь Мойры висит на волоске, и любая задержка может оказаться фатальной. Его пыл заставил Фрэнки вернуться к реальности. – Дорогой мой, ты прав. Нам надо действовать быстро. Но что мы можем сделать? – Мы должны уговорить ее немедленно покинуть Грэйндж. Фрэнки кивнула: – Вот что скажу: было бы лучше всего, если бы она перебралась в Уэльс, в Замок. Видит Бог, там она была бы в безопасности. – Если сумеешь устроить это, лучшего варианта не может быть. – Ну, это достаточно просто. Отец никогда не обращает внимания на то, кто пришел, а кто ушел. Мойра ему понравится, как и почти всякому, пожалуй, мужчине – ведь она такая женственная. Удивительно, как мужчины симпатизируют беспомощным женщинам. – Не назвал бы Мойру особо беспомощной, – возразил Бобби. – Ерунда. Она похожа на пташку, сидящую на ветке и бессильно дожидающуюся, когда змея наконец съест ее. – А что она может сделать? – Уйму всего, – энергично промолвила Фрэнки. – Ну, не сказал бы. У нее нет ни денег, ни друзей. – Друг мой, не нуди, как во время представлении новой претендентки на заседании Общества содействия девочкам и девушкам[24]. – Прости, – сказал Бобби. Наступило полное обиды молчание. – Хорошо, – проговорила Фрэнки, успокаиваясь. – Как скажешь. По-моему, нам нужно действовать настолько скоро, насколько это вообще возможно. – И я тоже так считаю, – сказал Бобби. – Знаешь, Фрэнки, с твоей стороны жутко благородно… – Да все в порядке, – перебила его Фрэнки. – Мне нетрудно приютить девицу, если ты не будешь разводить вокруг нее нюни, словно у нее нет ни рук, ни ног, ни языка или мозгов. – Абсолютно не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – произнес Бобби. – Эту тему лучше закрыть, – сказала Фрэнки. – Вот что, мысль моя такова: если мы намереваемся что-то делать, сделать это надо быстро. Это ведь какая-то цитата? – Угу, только изложенная уж очень своими словами[25]. Леди Макбет, извольте продолжать. – А знаешь, мне всегда казалось, – проговорила Фрэнки, вдруг резко отклонившись от насущного дела, – что леди Макбет подталкивала своего мужа к совершению всех этих убийств единственно потому, что ей было безумно скучно жить – в том числе и с самим Макбетом. Я уверена в том, что он принадлежал к числу тех безобидных и тихих мужчин, которые доводят своих жен скукой. Однако впервые совершив бесчестное убийство, он ощутил себя чертовски крутым парнем и даже начал отращивать самомнение в порядке компенсации за прежний комплекс неполноценности. – Ты можешь писать книгу на эту тему, Фрэнки. – У меня беда с грамотностью. Но где же мы с тобой остановились? Ах да, на спасении Мойры. Лучше приведи машину в пол-одиннадцатого. Я съезжу в Грэйндж, спрошу Мойру, а если Николсон будет дома, напомню ей об обещании погостить у меня, и без проволочек увезу ее. – Великолепно, Фрэнки. Рад, что мы не будем терять ни минуты. Я с ужасом жду очередного инцидента. – Значит, в пол-одиннадцатого, – напомнила Фрэнки. К тому времени, когда она вернулась в Мерроуэй-Корт, на часах было уже полдесятого. Только что подали завтрак, и Роджер наливал себе кофе. Он казался больным и усталым. – Доброе утро, – поздоровалась Фрэнки. – Я спала сегодня ужасно плохо. В итоге пришлось встать около семи и пойти на прогулку. – Мне ужасно жаль, что ты оказалась вовлечена во всю эту жуткую историю, – промолвил Роджер. – Как Сильвия? – Вчера вечером ей дали опиатного снотворного. Кажется, еще не проснулась. Бедная девочка, мне ужасно жаль ее. Она была всей душой предана Генри. – Понимаю. – Немного помолчав, Фрэнки рассказала, что собирается уехать. – Наверное, тебе действительно лучше уехать, – с сожалением сказал Роджер. – Дознание состоится в пятницу. Я сообщу, если ты понадобишься. Тут решает коронер. Проглотив чашку кофе и тост, он отправился по многочисленным делам, ожидавшим в тот день его внимания. Фрэнки сочувствовала ему. Она слишком хорошо могла представить себе весь объем сплетен и праздного любопытства, рожденный самоубийством в семье. Появился Томми, и Фрэнки принялась развлекать ребенка. Бобби привел машину ровно в половине одиннадцатого, багаж Фрэнки снесли вниз, она попрощалась с Томми и оставила записку Сильвии. «Бентли» отъехал от дома. До Грэйнджа они доехали очень быстро. Фрэнки никогда не была здесь, и большие кованые ворота вместе с неухоженными зарослями кустарника произвели на нее гнетущее впечатление. – Жуткое место, – отметила она. – Не стоит удивляться тому, что Мойру здесь мучают кошмары. Они подъехали к парадной двери, Бобби вышел из машины и позвонил. Дверь долго, несколько минут, не открывали. Наконец показалась женщина в наряде медсестры. – Миссис Николсон? – спросил Бобби. Помедлив, женщина отступила в холл и открыла дверь пошире. Фрэнки выбралась из машины и вошла в дом. Дверь за спиной ее закрылась, защелкиваясь с отвратительным звонким лязгом. Фрэнки заметила на ней тяжелые засовы и задвижки. Ее охватил бессознательный ужас – как если бы оказалась узницей в этом зловещем доме. «Ерунда, – подбодрила она себя. – Бобби ждет меня у дома в машине. Я пришла в этот дом не украдкой, открыто. Со мной ничего не может случиться». Избавившись от нелепого ощущения, она последовала за сестрой наверх и далее по коридору. Сестра отворила перед ней настежь дверь, и Фрэнки вошла в небольшую гостиную, обитую веселеньким ситцем и украшенную стоящими в вазах цветами. Настроение ее улучшилось. Что-то пробормотав, медсестра вышла. Минут через пять дверь открылась, и в ней появился доктор Николсон. Фрэнки не смогла сдержать себя и вздрогнула от испуга, который постаралась спрятать за приветливой улыбкой и рукопожатием. – Доброе утро, – поздоровалась она. – Доброе утро, леди Фрэнсис. Надеюсь вы явились сюда не затем, чтобы передать мне плохие вести о миссис Бассингтон-Ффренч? – Она еще спала, когда я уехала, – ответила Фрэнки. – Бедная леди. Ее доктор, конечно, присматривает за ней. – О да. – Помедлив, Фрэнки сказала: – Не сомневаюсь, что вы очень заняты, и я не должна отрывать вас от дела, доктор Николсон. Я приехала, чтобы навестить вашу жену. – Мойру? Это очень любезно с вашей стороны. Интересно, ей показалось или взгляд светло-голубых глаз за толстыми стеклами очков действительно сделался чуть жестче? – Да, – повторил он. – Очень любезно. – Если она еще не встала, – обаятельно улыбнулась Фрэнки, – я посижу и подожду. – О! Она встала, – ответил доктор Николсон. – Хорошо, – сказала Фрэнки. – Я хочу уговорить ее погостить у меня. Она уже практически обещала мне. – Она снова улыбнулась. – Ну что ж, это действительно весьма мило с вашей стороны, леди Фрэнсис. Уверен, Мойра была бы очень рада вашему приглашению. – Была бы? – резким тоном переспросила Фрэнки. Доктор Николсон улыбнулся, блеснув полным комплектом ровных белых зубов. – К сожалению, моя жена уехала сегодня утром. – Уехала? – опешила Фрэнки. – Куда? – О! Просто переменить обстановку. Вы знаете женскую природу, леди Фрэнсис. Молодой женщине тоскливо в моей клинике. И Мойра время от времени решает, что нуждается в новых впечатлениях. – И куда же она отправилась, если не секрет? – спросила Фрэнки. – Полагаю, что в Лондон. По театрам и магазинам. Ну, вы знаете, как это делается. Фрэнки невольно почувствовала, что ничего более неприятного, чем улыбка этого человека, ей не приходилось видеть во всей своей жизни. – Сегодня я уезжаю в Лондон, – бросила она непринужденным тоном. – Не дадите ли вы мне ее адрес? – Она обычно останавливается в «Савое», – ответил доктор Николсон. – В любом случае даст мне знать о себе примерно через день-другой. Впрочем, она не слишком любит писать письма, а я верю в полную свободу отношений между мужем и женой. Короче говоря, думаю, вы, скорее всего, найдете ее в «Савое». Он открыл дверь, и Фрэнки обнаружила, что обменивается с ним рукопожатиями, а потом он провожает ее к входной двери, возле которой стоит медсестра, готовая выпустить ее из дома. Напоследок Фрэнки услышала голос доктора Николсона, учтивый, но при этом, возможно, слегка ироничный: – Весьма любезно с вашей стороны, леди Фрэнсис, пригласить мою жену погостить у себя. Глава 24
По следу Кейманов
Бобби пришлось потрудиться, чтобы сохранить приличествующую шоферу бесстрастную мину, когда Фрэнки вышла из дома в одиночестве. Памятуя о медсестре, та сказала ему: – Назад в Ставерли, Хокинс. Миновав подъездную дорогу, автомобиль выехал из ворот. Потом, когда они оказались на безлюдном участке дороги, Бобби съехал на обочину и вопросительно посмотрел на спутницу. – Что скажешь? Побледневшая Фрэнки ответила: – Бобби, мне это совсем не нравится. Очевидно, она уехала. – Уехала? Утром? – Или вчера вечером. – Не дав нам знать? – Бобби, я в это не верю. Он лгал… Это точно. Побледнев как мел, Бобби пробормотал: – Опоздали! Какими идиотами мы оказались! Нам нельзя было вчера отпускать ее домой. – Так ты думаешь, что ее уже нет в живых… да? – с дрожью в голосе прошептала Фрэнки. – Нет, – заявил мужественным голосом Бобби, явно стараясь убедить себя самого. Оба они помолчали пару минут, затем Бобби изложил свои выводы более спокойным тоном. – Она должна быть жива, поскольку избавиться от тела непросто. Ее смерть должна оказаться естественной и случайной. Нет, ее или куда-то против воли увезли, или же – и в это я верю более всего – она до сих пор находится там. – В Грэйндже? – В Грэйндже. – Хорошо, – отреагировала Фрэнки, – что же нам теперь делать? Бобби задумался на целую минуту. – Сомневаюсь в том, что ты можешь что-то сделать, – проговорил он наконец. – Лучше возвращайся в Лондон. Ты предлагала заняться Кейманами. Вот и займись. – Ох… Бобби! – Дорогая моя, здесь от тебя больше не может быть никакого толку. Тебя узнали – очень хорошо узнали притом. Ты объявила, что уезжаешь – и что еще ты можешь сделать? Ты не можешь остаться в Мерроуэй. Ты не можешь перебраться в «Рыбацкие снасти». Тебя будут обсуждать все местные. Нет, ты должна уехать. Николсон может лишь подозревать, но он не знает, что тебе что-то известно. Ты возвращаешься в город, а я остаюсь. – В «Снастях»? – Шофер должен исчезнуть вместе с тобой. В моей новой штаб-квартире… в Амблдевере, в десяти милях отсюда, и если Мойра до сих пор находится в этом кошмарном доме, я найду ее. Фрэнки ограничилась легким напоминанием. – Бобби, надеюсь, ты будешь вести себя осторожно? – Я буду хитроумен, аки змий. И Фрэнки с тяжелым сердцем сдалась. Предложение Бобби выглядело достаточно разумно. Ничего хорошего в этом краю она более достичь не могла. Бобби отвез ее в город, и Фрэнки, входя в дом на Брук-стрит, вдруг почувствовала себя одинокой и заброшенной. Впрочем, она была не из тех, кто ждет у моря погоды, и в три часа того же самого дня модно, но скромно одетую молодую женщину с пенсне на носу и неподдельной задумчивостью на лице можно было видеть на пути к Сент-Леонард Гарденс со стопкой листовок и брошюр. Сент-Леонард Гарденс в Паддингтоне представлял собой сборище мрачных и угрюмых зданий, по большей части заметно обветшавших. Квартал этот явно знал лучшие времена, однако давным-давно. Фрэнки шла вперед, разглядывая номера домов, и вдруг остановилась с раздражением на лице. На номере 17 висела табличка, извещавшая о том, что дом продается или сдается без обстановки. Фрэнки немедленно избавилась от пенсне и от серьезного вида. Политическая агитаторша перестала быть нужна. В объявлении приводились имена нескольких агентств по продаже недвижимости. Фрэнки выбрала два и записала адреса. А затем приступила к реализации задуманной кампании. Первыми в списке были «Гордон и Портер» с Прэд-стрит. – Доброе утро, – поздоровалась Фрэнки. – Не могли бы вы предоставить мне адрес мистера Кеймана? Он недавно проживал по адресу Сент-Леонард Гарденс, семнадцать. – Действительно, – согласился молодой человек, к которому обращалась Фрэнки. – Но очень недолго проживал, не так ли? Понимаете ли, мы действуем от лица владельцев. А мистер Кейман арендовал дом на квартал, так как ему вот-вот должны были предложить место за рубежом. Полагаю, что именно так и получилось. – То есть у вас нет его адреса? – Боюсь, что нет. Он расплатился с нами, и мы расстались. – Однако у вас должен остаться адрес, с которого он снимал дом. – Отель… Кажется, привокзальный в Паддингтоне. – Может, какие-то иные реквизиты? – предположила Фрэнки. – Он оплатил авансом ренту за четверть года, а также расходы за свет и за газ. – Ох! – С ноткой отчаяния вздохнула Фрэнки, заметив, что молодой человек с любопытством рассматривает ее. Агенты по продаже недвижимости прекрасно определяют общественное положение клиентов. И интерес Фрэнки к Кейманам оказался неожиданным для него. – Он должен мне уйму денег, – соврала Фрэнки. На лице молодого человека немедленно появилось сочувственное выражение. Сопереживая красотке, попавшей в неприятное положение, он пересмотрел папки с перепиской, сделал все возможное, но никаких следов нынешнего и прежнего обитания мистера Кеймана обнаружить не смог. Фрэнки поблагодарила его и отправилась дальше. Сев в такси, она доехала до следующей фирмы и, не тратя времени даром, повторила процесс. Первая фирма сдала Кейману дом. Вторая заинтересована в том, чтобы сдать его снова от имени владельца. Фрэнки запросила осмотр. На сей раз в ответ на удивленное выражение, появившееся на лице клерка, она объяснила, что ищет дешевую недвижимость, чтобы открыть приют для девушек. Удивленное выражение исчезло, а Фрэнки получила ключи от дома 17 на Сент-Леонард Гарденс, ключи от еще пары владений, заходить куда она совершенно не намеревалась, и допуск на посещение четвертого. «Повезло, – подумала Фрэнки, – что клерк не вызвался сопровождать ее; впрочем, возможно, они провожали потенциальных клиентов лишь на осмотр меблированных домов». Застоялый запах давно не проветриваемого дома сразу же ударил в ноздри, когда она отперла и открыла входную дверь дома номер 17. Внутренности здания не внушали восторга, дешевое убранство дополняла облезшая и вздувшаяся грязная краска. Фрэнки методично прошла по всем помещениям от чердака до подвала. Последние постояльцы не прибрали в доме перед отъездом. На полу валялись обрывки веревки, старые газеты, несколько гвоздей и какие-то инструменты. Но ничего личного, на что надеялась Фрэнки, – даже клочков порванного письма. Единственным предметом, способным иметь отношение к делу, оказался железнодорожный справочник, оставленный открытым на одном из подоконников. Ничто не указывало на то, что любое из имен на этой странице могло представлять собой особый интерес для съехавших квартирантов, однако Фрэнки переписала в маленький блокнот это жалкое подобие того, что надеялась найти. На Кейманов не указывало абсолютно ничего. Она утешала себя размышлениями о том, что именно этого и следовало ожидать. Если мистер и миссис Кейман по ту сторону закона, то им как раз и следует с максимальным усердием заметать свои следы. То есть она получила как минимум косвенное свидетельство их противозаконной деятельности. И все же Фрэнки, безусловно, ощущала разочарование, возвращая ключи агентам и успокаивая их лживыми уверениями в том, что непременно свяжется с ними через несколько дней. Она возвращалась домой, приуныв и совершенно не представляя, что следует делать дальше. Безрадостные мысли оборвал внезапно налетевший ливень. Такси в пределах видимости не оказалось, и Фрэнки бросилась спасать любимую шляпку, торопливо нырнув в подземку – станция оказалась совсем рядом. Она взяла билет до площади Пикадилли и купила пару газет в киоске. Войдя в вагон – почти пустой в это время дня, – она решительным образом изгнала из головы досадную проблему и, развернув газету, постаралась сосредоточиться на ее содержании. На нее хлынул поток новостей. Статистика дорожных смертей. Загадочное исчезновение школьницы. Прием леди Питергэмптон в «Кларидже». Выздоровление сэра Джона Милкингтона после происшествия на знаменитой яхте «Астрадора», прежде принадлежавшей покойному мистеру Джону Сэвиджу, миллионеру. Неужели настолько несчастливое судно? Проектировщика подстерегла трагическая смерть. Мистер Сэвидж совершил самоубийство. Сэр Джон Милкингтон чудом избежал смерти. Фрэнки опустила газеты и, нахмурясь, собралась с мыслями. Она дважды слышала имя мистера Джона Сэвиджа – один раз от Сильвии Бассингтон-Ффренч, когда она говорила об Алане Карстерсе, другой раз от Бобби, когда он пересказывал ей свой разговор с миссис Ривингтон. Алан Карстерс был другом Джона Сэвиджа. Миссис Ривингтон полагала, что присутствие Карстерса в Англии каким-то непонятным образом связано со смертью Сэвиджа. А тот… Говорят, совершил самоубийство, посчитав, что болен раком. Предположим… Предположим, что Алан Карстерс не был удовлетворен рассказом о смерти своего друга. Предположим, вернулся в страну для того, чтобы расследовать этот вопрос. Предположим, обстоятельства, окружающие смерть Сэвиджа, как раз и суть первый акт драмы, участниками которой оказались они с Бобби. «Возможно, – думала Фрэнки. – Да, вполне возможно». Она глубоко задумалась, обдумывая, как можно приступить к новой фазе своего расследования. Она не имела никакого преставления о том, кто являлся друзьями и наперсниками Джона Сэвиджа. Тут ее осенила идея – надо посмотреть его завещание. Если в обстоятельствах смерти Сэвиджа действительно было нечто сомнительное, завещание может предоставить ключ к загадке. Фрэнки знала, что где-то в Лондоне существует такое место, где, заплатив шиллинг, можно прочесть любое завещание. Однако она забыла, как его найти. Поезд подъехал к перрону, и Фрэнки поняла, что оказалась на станции «Британский музей». На две остановки дальше, чем «Оксфордская площадь» с нужной пересадкой. Вскочив с места, она выбежала из вагона. Когда Фрэнки вышла на улицу, ее осенила идея. И через пять минут ходьбы она оказалась в офисе «Спрэгг, Спрэгг, Дженкинсон и Спрэгг». Фрэнки приняли с почтением и без промедления провели в личную цитадель мистера Спрэгга, старшего из компаньонов. Мистер Спрэгг был чрезвычайно любезен. Сочный, мягкий и доверительный голос его аристократические клиенты находили чрезвычайно утешающим, когда приходили к своему поверенному затем, чтобы он выручил их из какой-нибудь неприятной ситуации. Поговаривали, что мистеру Спрэггу известно больше неприглядных секретов благородных семейств, чем любому другому человеку в Лондоне. – Какое удовольствие видеть вас, леди Фрэнсис! – восхитился мистер Спрэгг. – Присаживайтесь. Вы уверены в том, что вам совершенно удобно в этом кресле? Погода нынче восхитительная, не правда ли? Бархатный сезон. А как поживает лорд Марчингтон? Надеюсь, благополучно? Фрэнки подобающим образом ответила на эти и прочие вопросы. Наконец мистер Спрэгг снял с носа пенсне и сделался более похожим на юриста – проводника в мире закона. – Итак, леди Фрэнсис, – молвил он, – чему именно я обязан вашим сегодняшним появлением в моем ветхом кабинете? «Шантажу? – спрашивали его брови. – Опрометчивым письмам? Связи с недостойным молодым человеком? Иску от портного?» Спрашивали, разумеется, в самой тактичной манере, каковая и полагается бровям поверенного с опытом и доходом мистера Спрэгга. – Я хочу прочитать кое-какое завещание, – сказала Фрэнки. – Но не знаю, куда идти и что делать. Есть место, где это можно устроить за шиллинг, так ведь? – «Сомерсет-Хаус», – ответил мистер Спрэгг. – Но какое завещание вас интересует? Возможно, я сумею рассказать вам все нужное об… э-э-э… завещаниях вашей семьи. Должен сказать, что наша фирма имела честь составлять их многие годы. – Это не семейное завещание, – сказала Фрэнки. – Нет? – переспросил мистер Спрэгг. И настолько сильна была его почти гипнотическая власть, заставлявшая клиентов откровенничать, что Фрэнки, не собиравшаяся этого делать, подчинилась ей. – Я хотела познакомиться с завещанием мистера Сэвиджа… Джона Сэвиджа. – В самом деле? – В голосе мистера Спрэгга прозвучало самое настоящее изумление. Он не ожидал услышать эту фамилию. – Чрезвычайно удивительно. В самом деле, чрезвычайно удивительно. Такая интонация была настолько несвойственна старику, что Фрэнки с недоумением посмотрела на него. – Надо же, – продолжил мистер Спрэгг. – Даже не знаю, что делать. Быть может, леди Фрэнсис, вы можете назвать мне причину вашего интереса к этому завещанию? – Нет, – медленно промолвила Фрэнки, – боюсь, я не могу сделать этого. Она заметила, что мистер Спрэгг почему-то ведет себя в непривычной манере, не как благодушная и всезнающая личность. Он казался встревоженным. – Полагаю, – вещал мистер Спрэгг, – что мне следует предостеречь вас. – Предостеречь? – переспросила Фрэнки. – Да. Знаки неопределенны, так сказать, крайне расплывчаты, однако они свидетельствуют о том, что затевается нечто нехорошее. А я ни за что на свете не хотел бы, чтобы вы оказались замешанной в какое бы то ни было сомнительное дело. Пока он говорил, Фрэнки могла выложить ему, что уже по горло в деле, с его точки зрения совершенно не заслуживающем одобрения. Однако она только продолжала вопросительно смотреть на юриста. – Все это, в общем-то, является невероятным совпадением, – продолжил мистер Спрэгг, – но что-то определенно творится. Что именно, я пока не вправе сказать. Фрэнки не отводила от него вопросительного взгляда. – До меня дошла информация, что кто-то изображает меня, – сказал мистер Спрэгг. Грудь его вздымалась от негодования. – Изображает, леди Фрэнсис. Злоумышленно выдает себя за меня. Что вы скажете на это? Задушенная приступом паники, Фрэнки какое-то время не могла сказать ничего. Глава 25
Мистер Спрэгг рассказывает
Наконец она выдавила: – Как вы это узнали? Хотя собиралась сказать совершенно не то. И уже мгновение спустя была готова откусить язык за проявленную глупость, однако слова вылетели, а мистер Спрэгг не был бы юристом, если бы не сумел заметить в них признание. – Итак, леди Фрэнсис, вам уже кое-что известно об этом деле? – Да, – согласилась Фрэнки. Она помедлила, глубоко вздохнула и призналась: – Все это моих рук дело, мистер Спрэгг. – Я удивлен, – отреагировал мистер Спрэгг. Голос его переполняло напряжение: разъяренный слуга закона сражался с благодушным семейным поверенным. – И как это произошло? – спросил он. – Это была всего лишь шутка, – слабым голосом произнесла Фрэнки. – Мы… нам хотелось чем-то заняться. – И кому же пришло в голову, – потребовал ответа мистер Спрэгг, – изображать меня? Фрэнки посмотрела на старика, лихорадочно соображая, и мгновенно пришла к решению. – Это был юный герцог Но… – Она умолкла. – Не имею право называть имен. Это некрасиво. Однако она понимала, что ситуация изменилась в ее пользу. Можно было не сомневаться в том, что мистер Спрэгг не простил бы такую выходку сыну простого викария, однако слабость к знатным именам позволяла ему снисходительно относиться к чудачествам герцога. Благосклонная манера вернулась. – Ох! Ох уж эта мне светская молодежь… Эта задорная светская молодежь, – погрозил он Фрэнки указательным пальцем. – Как вспомнишь о том, в какие неприятности удавалось попадать вашей братии… Вы удивитесь, леди Фрэнсис, узнав, к каким юридическим осложнениям может привести с виду безвредный розыгрыш, устроенный по мимолетному настроению. Казалось бы, всего лишь шутка, рожденная приподнятым духом… Но как сложно бывает уладить дело в суде. – Вы, мистер Спрэгг, истинно великолепны, – совершенно искренне произнесла Фрэнки. – Честное слово. Лишь один человек из тысячи воспринял бы эту шалость так, как это сделали вы. Мне, право, очень стыдно. – Ну что вы, леди Фрэнсис, – отеческим тоном произнес мистер Спрэгг. – О нет, стыдно. Полагаю, с вами связывалась женщина по фамилии Ривингтон… Что именно она сообщила вам? – Она прислала мне письмо; должно быть где-то тут. Я открыл конверт всего полчаса назад. Фрэнки протянула руку, и мистер Спрэгг вложил в нее письмо, всем своим видом выражая: вот смотрите, к чему вас привела ваша глупость. «Уважаемый мистер Спрэгг! – писала миссис Ривингтон. – Возможно, с моей стороны это большая оплошность, однако я только теперь вспомнила кое-что, могшее помочь вам в тот день, когда Вы посетили меня. Алан Карстерс говорил, что направляется в местечко под названием Чиппинг-Сомертон. Не знаю, способно ли это пригодиться Вам. То, что вы сообщили по делу Малтраверс, очень заинтересовало меня. С глубоким уважением, искренне Ваша, Эдит Ривингтон».– Теперь вы понимаете, что дело может оказаться очень серьезным, – проговорил мистер Спрэгг со всей строгостью, однако смягченной благожелательностью. – Я понял ситуацию так, что созревает чрезвычайно сомнительное дело, вне зависимости от того, с кем оно связано – с делом Малтраверс или с моим клиентом, мистером Карстерсом… Фрэнки перебила его. – Значит, Алан Карстерс был вашим клиентом? – взволнованным тоном спросила она. – Был. Он обращался ко мне, когда в последний раз посещал Англию месяц назад. Вы знакомы с мистером Карстерсом, леди Фрэнсис? – Думаю, что могу так сказать, – ответила Фрэнки. – Чрезвычайно привлекательная личность, – сказал мистер Спрэгг. – Он принес в мой кабинет дыхание… э-э-э… привольных просторов. – Он обращался к вам ради консультации по поводу завещания мистера Сэвиджа, так? – спросила Фрэнки. – Ага! – ответил мистер Спрэгг. – Так значит, именно вы порекомендовали ему обратиться ко мне? Он не мог вспомнить, кто именно это сделал. – И что же вы посоветовали ему? – задала вопрос Фрэнки. – Или профессиональная этика не позволяет вам ответить на этот вопрос? – Не в данном случае, – улыбнулся мистер Спрэгг. – Я ответил, что, на мой взгляд, сделать вообще ничего нельзя, ничего… Ну разве только в том случае, если родственники мистера Сэвиджа готовы потратить уйму денег на судебный процесс – на что, как я понимаю, они не были готовы или не обладали юридическими правами. Я никогда не рекомендую обращаться в суд, не имея уверенной надежды на успех. Закон, леди Фрэнсис, животное своенравное. Его ужимки и прыжки способны удивить не наставленный в юриспруденции ум. Улаживайте свои разногласия, не обращаясь в суд. Таким был всегда мой девиз. – Вся эта история показалась мне очень любопытной, – задумчиво произнесла Фрэнки. Она вдруг ощутила, словно идет босиком по полу, усыпанному канцелярскими кнопками. И в любую минуту может наступить на любую из них – тогда игра будет закончена. – Подобные дела не настолько редки, как вам может показаться, – продолжил мистер Спрэгг. – Случаи самоубийства? – попыталась уточнить Фрэнк… – Нет-нет, я имел в виду случаи злоупотребления влиянием. Мистер Сэвидж являлся трезвым и практичным бизнесменом, однако он превратился в воск в руках этой женщины. И я не сомневаюсь в том, что она до тонкости знала свое дело. – Мне бы хотелось услышать от вас эту историю во всех подробностях, – отважно выпалила Фрэнки. – Мистер Карстерс был… ну, настолько взволнован, что я, по сути, так и не сумела понять ее смысл. – О, дело чрезвычайно простое, – промолвил мистер Спрэгг. – Могу назвать вам факты, они доступны любому – так что ничто не запрещает мне сделать это. – Тогда расскажите, – попросила Фрэнки. – В ноябре прошлого года мистеру Сэвиджу случилось возвращаться из Соединенных Штатов в Англию. Как вам известно, он был чрезвычайно богатым человеком и не имел близких родственников. По пути он познакомился с некоей леди… м-м-м… миссис Темплтон. Об этой миссис особо ничего не известно, кроме того, что она была весьма хороша собой и располагала мужем, ко всеобщему удобству обитавшему на заднем плане. «Кейманы», – подумала Фрэнки. – Эти морские путешествия опасная вещь, – рассказывал мистер Спрэгг, улыбаясь и покачивая головой. – Мистер Сэвидж был явно очарован. И он принял приглашение леди погостить в ее маленьком коттедже в Чиппинг-Сомертоне. Как часто он бывал там, я так и не сумел установить, однако он, вне всякого сомнения, все больше и больше подпадал под влияние этой миссис Темплтон. – Затем произошла трагедия. Мистер Сэвидж уже некоторое время тревожился по поводу состояния собственного здоровья. Он опасался, что заболел некоей болезнью… – Раком? – спросила Фрэнки. – Ну да, действительно, раком. Тема болезни сделалась у него наваждением. В то время он жил с Темплтонами. Они убедили его поехать в Лондон и обратиться к специалисту. Так он и поступил. А теперь, леди Фрэнсис, вот что могу сказать вам, объективно все взвесив. Этот специалист – достойнейший человек, многие годы обладавший высшим авторитетом в своей профессии – под присягой показал на дознании, что мистер Сэвидж не был болен раком и что он ему так и сказал, но мистер Сэвидж был настолько захвачен собственной убежденностью, что не согласился принять правду, когда услышал ее. Однако если рассуждать безо всяких предрассудков, леди Фрэнсис, то, зная медицинское дело, я думаю, что ситуация могла складываться иначе. Если симптомы болезни мистера Сэвиджа озадачили доктора, он мог бы говорить серьезно, сделать серьезную мину, рассказать ему о каких-нибудь современных дорогих лекарствах и, успокаивая пациента, тем не менее создать у него впечатление серьезных неполадок в организме. Мистер Сэвидж, со своей стороны, конечно же, слышал, что врачи обыкновенно скрывают от пациента то, что он болен такой болезнью, и мог интерпретировать этот факт под собственным углом зрения: доктор говорит неправду – значит, болезнь та самая. Как бы то ни было, мистер Сэвидж вернулся в Чиппинг-Сомертон в состоянии глубокого умственного расстройства. Его ждала мучительная медленная смерть. Насколько я понимаю, несколько членов его семьи скончались от рака, и он решил избавить себя от уже знакомых ему страданий. Он послал за поверенным – достойнейшим членом знаменитой своей репутацией фирмы, – и последний там же и тогда же составил завещание, которое мистер Сэвидж моментально подписал и вручил на хранение поверенному. В тот же вечер мистер Сэвидж принял внушительную дозу хлоралгидрата, оставив письмо, в котором объяснял, что предпочел быструю и безболезненную смерть продолжительной и мучительной. B своем завещании мистер Сэвидж оставил свободную от налогов сумму в семьсот тысяч фунтов миссис Темплтон, а все остальное – ряду благотворительных организаций. – Тут явно довольный собой мистер Спрэгг откинулся на спинку кресла. – Дознание вынесло характерный для таких случаев вердикт, определив самоубийство в состоянии умственного расстройства, однако я не думаю, что мы можем на этом основании полагать, что он находился в состоянии умственного расстройства в момент составления завещания. Так решит и любой суд. Завещание было составлено в присутствии поверенного, согласно мнению которого покойный, безусловно, находился в здравом уме и контролировал свои чувства. Вряд ли тут докажешь злоупотребление влиянием. Мистер Сэвидж не лишил наследства близких и дорогих ему людей – единственные его родственники, какие-то многоюродные, которых он редко видел, насколько я знаю, проживают в Австралии. Помолчав, мистер Спрэгг продолжил: – Мистер Карстерс был убежден в том, что подобное завещание абсолютно не соответствует характеру мистера Сэвиджа. Он утверждал, что мистер Сэвидж не испытывал никакой симпатии к организованной благотворительности и очень твердо придерживался того мнения, что деньги должны оставаться кровным родственникам. Однако мистер Карстерс не мог документально подтвердить свои утверждения, а, как я указал ему, люди меняют свои мнения. Чтобы оспорить подобное завещание, пришлось бы вступить в конфликт с благотворительными организациями, а также с миссис Темплтон. Кроме того, завещание уже было представлено на утверждение. – Никакого шума в то время не было? – спросила Фрэнки. – Как я уже упомянул, родственники мистера Сэвиджа проживают на другом континенте и очень немного знают о здешних событиях. Делом занялся мистер Карстерс. Возвратившись из путешествия по внутренним областям Африки, он понемногу ознакомился с подробностями и прибыл сюда, чтобы узнать, можно ли что-нибудь сделать. Я был вынужден сказать ему, что сделать уже ничего нельзя. Право собственности – аргумент непрошибаемый, а миссис Темплтон уже вступила в права. Более того, оставила Англию и уехала жить за границу, полагаю, на юг Франции. Она отказалась вступать в общение по этому поводу. Я предложил запросить мнение юрисконсульта, однако мистер Карстерс решил, что это излишне, и присоединился к моему мнению, тому, что сделать ничего нельзя, – ну, или можно было сделать своевременно, и то без особых надежд на успех, а теперь слишком поздно. – Понятно, – заключила Фрэнки. – И никто ничего не знает об этой миссис Темплтон? Мистер Спрэгг покачал головой и поджал губы. – Такой человек, как мистер Сэвидж, с его-то знанием жизни, не должен был так легко попасться на крючок, но… Мистер Спрэгг скорбно покачал головой, как бы представляя бесконечную вереницу клиентов, которые могли бы заранее хорошенько подумать, но вместо этого являлись к нему, чтобы дела их были улажены без суда. Фрэнки встала. – Мужчины – удивительные создания, – сказала она, протягивая руку. – До свидания, мистер Спрэгг. Вы были удивительно добры ко мне… Просто удивительно. Мне ужасно стыдно. – А ваши энергичные молодые люди могли бы вести себя более осмотрительно, – посетовал мистер Спрэгг, укоризненно качая головой. – Вы просто ангел, – сказала Фрэнки. Энергично пожав руку старика, она отправилась восвояси. Мистер Спрэгг опустился на свое место за столом. Он думал. «Юный герцог». Есть только два герцога, способных подойти под такое определение. Какой же из них? Он взял с полки родословный справочник. Глава 26
Ночное приключение
Необъяснимое исчезновение Мойры встревожило Бобби сильнее, чем он готов был признать. Он постоянно напоминал себе о том, что абсурдно так вот сразу перепрыгивать к выводам, глупо представлять себе, что с Мойрой могли разделаться в доме, полном потенциальных свидетелей – возможно, существует какое-то совершенно банальное объяснение, и в худшем случае она может оказаться всего лишь узницей Грэйнджа. В том, что она покинула Ставерли по собственной воле, Бобби не верил ни на одно мгновение. Он не сомневался, что девушка не могла уехать подобным образом, не дав ему знать о себе. Потом, она так настоятельно подчеркивала, что ей некуда идти. Нет, виноват в ее исчезновении зловещий доктор Николсон. Тем или иным способом тот должен был определить, что замышляет Мойра, и сделал ответный ход. Мойра сейчас находится внутри мрачных стен Грэйнджа, беззащитная узница, не имеющая возможности связаться с внешним миром. Впрочем, как знать, долго ли она останется узницей. Бобби внутренне верил в каждое произнесенное Мойрой слово. Страхи ее не были для него результатом расшалившегося воображения или нервов. Он воспринимал их как мрачную правду. Николсон намеревался избавиться от жены. Несколько попыток уже сорвались. И теперь, открыв его планы другим людям, она ускорила расплату. Значит, он должен действовать быстро или, наоборот, затаиться. Хватит ли ему отваги, чтобы перейти к действиям? Бобби полагал, что хватит. Доктор должен понимать, что хотя незнакомцы выслушали супругу, никаких доказательств у них нет. Кроме того, Николсон должен считать, что ему придется иметь дело с одной Фрэнки. Вполне возможно, что он подозревал ее с самого начала – на это вроде бы указывал дотошный допрос по поводу ее «аварии» – однако Бобби думал, что как шофер леди Фрэнсис он сам не может быть заподозрен ни в чем, кроме как в исполнении своей обычной роли. Да, Николсон будет действовать. И тело Мойры, вероятно, найдут на побережье вдалеке от Ставерли, выброшенным на берег волнами, или у подножия утеса. Бобби не сомневался в том, что все будет выглядеть как «несчастный случай». Ведь Николсон специализируется по таким. Тем не менее молодой человек полагал, что планирование и осуществление подобного мероприятия требует определенного времени – не слишком большого, но тем не менее. Николсону придется поторопиться… Придется перейти к действию быстрее, чем он собирался. Но все-таки логично предположить, что до этого должны пройти как минимум сутки. И пока время не истекло, Бобби намеревался обнаружить Мойру, если она находилась в Грэйндже. Оставив Фрэнки на Брук-стрит, он приступил к исполнению своих планов. Он посчитал разумным держаться подальше от гаража. Нетрудно было предположить, что за мастерской могут следить. В качестве Хокинса он считал себя свободным от любых подозрений. Но теперь следовало исчезнуть и Хокинсу. В тот же вечер одетый в дешевый темно-синий костюм молодой человек с усиками прибыл в оживленный городок Амблдевер. Молодой человек остановился в привокзальном отеле, назвавшись Джорджем Паркером. Оставив в номере свой чемоданчик, он вышел наружу и занялся поисками места, где можно арендовать мотоцикл. В десять часов того же вечера мотоциклист в кепке и очках проехал через деревню Ставерли и остановился на пустынном участке дороги неподалеку от Грэйнджа. Торопливо укрыв мотоцикл в ближних кустах, Бобби посмотрел в обе стороны дороги, совершенно пустой в это время. После чего прогулочным шагом отправился вдоль стены, пока не оказался возле небольшой двери. Как и прежде, она оказалась незапертой. Глянув еще раз в оба конца дороги и убедившись, что за ним никто не следит, Бобби осторожно скользнул внутрь, предварительно опустив руку в карман пиджака, чья выпуклость свидетельствовала о наличии револьвера, ободряя своим присутствием. На землях Грэйнджа царила тишина. Бобби ухмыльнулся, припоминая леденящие кровь романы, где главный местечковый злодей выпускал на земли своего поместья гепарда или другого крупного хищника, чтобы отвадить незваных гостей. Доктор Николсон как будто удовлетворялся обычными запорами и засовами, однако, похоже, проявлял определенную расхлябанность. Бобби не сомневался в том, что дверцу в ограде не следовало оставлять открытой. В качестве здешнего главного злодея доктор Николсон казался прискорбно беспечным. «Ни тебе ручного питона, – размышлял Бобби, – ни гепарда, ни ограды под током… этот тип безнадежно отстал от времени». В подобных размышлениях не было особой необходимости, они просто ободряли его. И каждый раз, когда он вспоминал о Мойре, сердце его странным образом сжималось. В воздухе перед ним возникло ее лицо – трепещущие губы, большие, полные ужаса глаза. Именно здесь он впервые увидел ее во плоти. И с легким трепетом припомнил, как обнял ее, чтобы удержать на ногах. Мойра… Где-то она теперь? И что сделал с ней этот жуткий доктор? Была бы только жива. – Жива, должна быть жива, – сквозь зубы буркнул себе под нос Бобби. – Других вариантов я не принимаю. Он осторожно обошел весь дом, разведывая обстановку. В нескольких окнах второго этажа горел свет, однако на первом освещено было только одно окно. Бобби подобрался к нему. Шторы были задернуты, однако между ними оставался тонкий просвет. Поставив колено на выступ стены, он бесшумно подтянулся и заглянул в просвет. И увидел плечо и руку пишущего человека. Тот переменил позу, показавшись в профиль. Доктор Николсон. Забавно. Доктор продолжал писать, не подозревая о том, что за ним наблюдают. Странное ощущение овладело Бобби. Николсон находился так близко, что если бы не стекло, Бобби мог бы протянуть руку и дотронуться до него. Бобби осознал, что вообще-то впервые смотрит на этого человека. Сильный профиль, крупный мужественный нос, чисто выбритый выступающий подбородок. Небольшие уши, заметил Бобби, плотно прилегали к голове, а мочка практически срасталась со щекой. Ему вдруг показалось, что подобная форма ушей имеет какое-то особое значение. Доктор продолжал писать, спокойно и неспешно; время от времени отрываясь на мгновение-другое, он подыскивал нужное слово, а потом продолжал писать. Перо его ровно и точно двигалось по бумаге. Раз он снял пенсне, протер стекла, снова надел. Наконец Бобби со вздохом бесшумно спустился на землю. Судя по всему, Николсон будет писать еще какое-то время. Следовало подумать о том, как попасть в дом. Если удастся проникнуть в дом через окно над лестницей, пока доктор будет писать в своем кабинете, то можно будет беспрепятственно обследовать внутренность здания. Бобби снова обошел дом снаружи и выбрал окно на втором этаже. В комнате за открытой панелью не было света, поэтому можно было предположить, что в ней в данный момент никого. Более того, удобно расположенное дерево сулило относительно легкий доступ. И через минуту Бобби уже лез на дерево. Все складывалось отлично, и он уже протягивал руку к краю окна, когда от сука, на котором он сидел, донесся зловещий треск, гнилая ветвь переломилась, и Бобби спикировал вниз головой в куст гортензий, к счастью смягчивший падение. Окно кабинета Николсона находилось на той же стороне дома, но чуть подальше. Бобби услышал голос доктора, что-то воскликнувшего, скрипнуло открываемое окно… Несколько оправившись от вызванного падением потрясения, Бобби выпутался из куста гортензий, вскочил на ноги и, прячась в тени, бросился к дорожке, ведущей в направлении калитки. Немного пробежав, он нырнул в другие кусты. Он слышал голоса, увидел лучи фонарей возле поломанных растений. Бобби лежал неподвижно, затаив дыхание. За ним могли пойти по тропе, и, обнаружив, что калитка открыта, преследователи могут решить, что неведомый злоумышленник уже убежал, и не станут более преследовать его. Однако шли минуты, но от дома никто даже не приближался к тропе. Наконец Бобби услышал голос Николсона, что-то спросившего. Слов он не разобрал, но зато расслышал ответ, произнесенный хриплым и весьма грубым голосом. – Все на месте, все в порядке, сэр. Проверено. – Звуки постепенно затихли, фонари погасли. Все, кажется, возвратились в дом. Бобби очень осторожно выбрался из укрытия, остановился на дорожке, прислушался, сделал два шага в сторону дома. Вокруг стояла тишина. И вот посреди этой тишины нечто выскочило из тьмы и двинуло молодого человека по затылку. Он упал лицом вперед – прямо в другую тьму. Глава 27
«Моего брата убили»
В пятницу утром зеленый «Бентли» остановился возле привокзального отеля в Амблдевере. Фрэнки дала Бобби телеграмму на условленное заранее имя Джорджа Паркера о том, что должна дать показания на дознании по поводу смерти Генри Бассингтон-Ффренча и потому заедет в Амблдевер на обратном пути из Лондона. Она рассчитывала получить ответ с назначением времени и места свидания, однако такового не последовало, и ей пришлось приехать прямо в отель. – Мистер Паркер, мисс? – переспросил коридорный. – По-моему, такой джентльмен у нас не останавливался, но я проверю. Он вернулся через несколько минут. – Приехал в среду вечером, мисс. Оставил свой саквояж, сказал, что вернется поздно. Вещи его у нас, но он не обращался за ними. Фрэнки вдруг сделалось дурно. Она оперлась на стол, чтобы не упасть. Коридорный с сочувствием посмотрел на нее. – Вам плохо, мисс? Фрэнки отрицательно покачала головой и сумела сказать: – Все в порядке. А он записку не оставлял? Коридорный снова вышел и скоро возвратился, качая головой. – У нас лежит для него телеграмма. Больше ничего нет. Он смотрел на нее с любопытством. – Я что-нибудь могу сделать для вас, мисс? Фрэнки помотала головой. В данный момент она хотела только уйти. И подумать, что делать дальше. – Все в порядке, – сказала она и, сев в «Бентли», отъехала от гостиницы. Проводив ее взглядом, коридорный рассудительно покачал головой и промолвил, обращаясь к себе самому: – Сбежал, получается, парень. Обидел ее. Подвел, значит. А товарец-то знатный, девица эта. Интересно, а сам-то он каков собой? – спросил он у молодой леди, сидевшей за столиком администратора, однако та ничего вспомнить не смогла. – Парочка аристократиков, – вполне здраво рассудил коридорный. – Решили пожениться тайком, а он и увильнул. Тем временем Фрэнки катила в сторону Ставерли, обуреваемая самыми противоречивыми эмоциями. Почему Бобби не возвратился в отель? Сему могло быть два объяснения: что он шел по следу, и след этот увел его куда-то в сторону, и что нечто пошло не так, как надо. «Бентли» опасно вильнул. Фрэнки вовремя выровняла машину. «Какая она дура… Позволяет себе воображать всякую чушь. Конечно, у Бобби все хорошо. Он идет по следу… Идет по следу, и все». «Но почему, – спросил ее другой голос, – он не прислал никакой ободряющей вести?» Объяснить это было трудно, однако объяснения существовали. Сложные обстоятельства, отсутствие времени или возможности. Бобби понимает, что она не станет сходить с ума. Значит, все в порядке, все должно быть в порядке. Дознание пролетело мгновенно. Присутствовали Роджер и Сильвия – прекрасная во вдовьем трауре. Она казалась одновременно впечатляющей и трогательной. Фрэнки обнаружила, что восхищается ею, как восхитилась бы исполняющей роль театральной актрисой. Процедура велась крайне тактично. Бассингтон-Ффренчи пользовались популярностью среди местных жителей, и все было сделано для того, чтобы пощадить чувства вдовы и брата покойного. Фрэнки и Роджер дали свои показания, за ними доктор Николсон, а потом зачитали прощальное письмо усопшего. Вопрос был исчерпан за самое короткое время, вынесенный вердикт гласил: «Самоубийство в расстроенном состоянии ума». «Характерный для таких случаев», как выразился мистер Спрэгг. События совместились в уме Фрэнки. Два самоубийства в расстроенном состоянии ума. Не может ли существовать между ними какая-то связь? Она знала, что это самоубийство было подлинным, поскольку присутствовала на месте. Выдвинутую Бобби идею убийства следовало отвергнуть как несостоятельную. Доктор Николсон обладал железным алиби, подтвержденным самой вдовой. Фрэнки и доктор Николсон остались в комнате после того, как все остальные разошлись, а коронер обменялся рукопожатием с Сильвией, сопроводив его несколькими сочувственными словами. – Фрэнки, дорогая, кажется, тебе пришло несколько писем, – сообщила Сильвия. – Ты не будешь возражать, если я оставлю вас и прилягу? Как это все ужасно. Вздрогнув всем телом, она пошла к выходу. Следом поспешил Николсон, что-то бормоча по поводу успокоительного. Фрэнки повернулась к Роджеру. – Роджер, Бобби пропал. – Пропал? – Да! – Где и как? Фрэнки в нескольких словах торопливо объяснила ситуацию. – И с тех пор его не видели? – спросил Роджер. – Нет. И что ты думаешь? – Твои слова мне совсем не нравятся, – неторопливо произнес Роджер. Сердце Фрэнки оборвалось. – Ты думаешь, что… – Ох! Все может быть и в полном порядке… Но тсс, идет Николсон. Обычной для него спокойной походкой доктор вошел в комнату. Он потирал руки и улыбался. – Все прошло очень хорошо, – сказал он. – Даже великолепно. Доктор Дэвидсон провел процедуру со всем тактом и деликатностью. Нам очень повезло, что именно он является местным коронером. – Должно быть, – механически произнесла Фрэнки. – Это важная вещь, леди Фрэнсис. Проведение дознания целиком и полностью находится в руках коронера. Он обладает большой властью. Может по собственной воле затруднить или облегчить течение дела. В нашем случае все прошло великолепно. – Хорошо поставленное представление, – жестким тоном произнесла Фрэнки. Николсон с удивлением посмотрел на нее. – Я понимаю, что чувствует сейчас леди Фрэнсис, – промолвил Роджер. – Потому что разделяю ее чувства. Моего брата убили, доктор Николсон. Стоя позади доктора, он не мог видеть испуганное выражение, промелькнувшее в глазах Николсона. – Я знаю, что говорю, – продолжил Роджер, не позволяя Николсону ответить. – Возможно, в глазах закона это не так, но убийство есть убийство. Преступные мерзавцы, сделавшие моего брата рабом наркотика, именно убили его, как если бы сами нажали спусковой крючок. – Роджер чуть шевельнулся, и теперь его гневные глаза смотрели прямо в глаза доктора. – И я собираюсь поквитаться с ними. – В словах его слышалась явная угроза. Доктор Николсон потупился, не выдержав взгляда Роджера. Он печально покачал головой. – Не могу сказать, что не согласен с вами. О привыкании к наркотикам я знаю больше вас, мистер Бассингтон-Ффренч. Умышленно приучить к ним человека – это действительно страшное преступление. В голове Фрэнки закружили идеи – и одна пуще другой. «Этого быть не может, – сказала она себе. – Слишком ужасно. Тем не менее все его алиби зиждется на ее слове. Но в этом случае…» Выйдя из задумчивости, она обнаружила, что к ней обращается Николсон. – Вы приехали на автомобиле, леди Фрэнсис? На сей раз обошлось без аварий и происшествий? – Улыбка его показалась Фрэнки особенно отвратительной. – На сей раз обошлось, – ответила она. – Мне вообще кажется, что не стоит увлекаться разными там авариями… Я права? Интересно, ей показалось или доктор на самом деле сморгнул? – Может быть, в этот раз вас привез шофер? – Мой шофер… – ответила Фрэнки, не отводя взгляда от Николсона. – Мой шофер исчез. – В самом деле? – Когда его видели в последний раз, он направлялся в Грэйндж, – продолжила Фрэнки. Николсон приподнял брови. – В самом деле? Его заинтересовало что-нибудь на моей кухне? – В голосе его прозвучала веселая нотка. – Поверить не могу. – В любом случае именно там его видели в последний раз, – заявила Фрэнки. – Вы драматизируете ситуацию, – продолжил Николсон. – Возможно, вы обращаете слишком много внимания на местные сплетни. А слухи ненадежны. Мне приводилось слышать самый невероятный вздор. Он ненадолго умолк. А потом продолжил чуть изменившимся тоном: – Мне даже рассказывали, что вашего шофера и мою жену видели разговаривающими в павильоне возле реки. Он снова помолчал. – Должно быть, он весьма выдающийся молодой человек, так, леди Фрэнсис? «О чем это он? – подумала Фрэнки. – Намеревается обвинить моего шофера в похищении его жены? Такова его цель?» Но вслух произнесла: – Хокинс – далеко не обычный шофер. – Похоже на то, – согласился Николсон, поворачиваясь к Роджеру. – Мне пора. Поверьте, я всей душой сочувствую вам и миссис Бассингтон-Ффренч. Роджер последовал за ним в холл. Фрэнки тоже. На столике в холле лежали два адресованных ей письма: счет и – тут сердце ее подпрыгнуло – письмо, написанное почерком Бобби. Николсон и Роджер стояли у порога. Она разорвала конверт. «Дорогая Фрэнки! – писал Бобби. – Я наконец вышел на след. Как только сумеешь, приезжай следом за мной в Чиппинг-Сомертон. Лучше поездом, так как „Бентли“ слишком заметен. Железной дорогой не слишком удобно, но ты благополучно доедешь до места. Дальше ты должна попасть в дом, называющийся Тюдор-Коттедж. Я объясню тебе, как найти его, поэтому ни у кого не спрашивай дороги. (Далее следовали подробные объяснения.) Все поняла? Ничего никому не говори. (Это предложение было подчеркнуто жирной линией.) Вообще никому. Всегда твой, Бобби».Фрэнки взволнованно скомкала письмо. Итак, она была права. Ничего страшного с Бобби не произошло. Он шел по следу… причем по какому-то совпадению по тому же следу, что и она сама. Фрэнки побывала в «Сомерсет-Хаусе» и прочла завещание Джона Сэвиджа. Роуз Эмили Темплтон именовалась в нем женой Эдгара Темплтона из Тюдор-Коттеджа в Чиппинг-Сомертоне. И все это прекрасно согласовывалось с открытой страницей железнодорожного справочника, найденного ею в доме в Сент-Леонард Гарденс. Чиппинг-Сомертон значился среди прочих станций на открытой странице. Кейманы уехали в Чиппинг-Сомертон. Все становилось на место. Они приближались к концу своего расследования. Роджер Бассингтон-Ффренч повернулся, подошел к ней и непринужденно спросил: – Ну, что пишут? Что-нибудь интересное? На мгновение Фрэнки призадумалась. Конечно же, Бобби, рекомендуя ей никому ничего не говорить, не имел в виду Роджера. Или имел? Потом она вспомнила жирную полосу под этой фразой, вспомнила и собственную недавнюю чудовищную идею. Если она верна, Роджер мог без задней мысли выдать их обоих. Приняв решение, она вымолвила: – Нет, ничего интересного. Одни пустяки. Ей предстояло мучительно пожалеть о своем решении еще до истечения суток. А в ближайшие несколько часов она не раз горько жалела об указании Бобби не пользоваться автомобилем. Чиппинг-Сомертон по прямой находился не так уж далеко, однако нужно было три раза пересесть с поезда на поезд, всякий раз долго ожидая на сельской станции, и для нетерпеливой и норовистой Фрэнки подобный неспешный процесс был мучителен и еле переносим. Тем не менее пришлось признать, что в запрете Бобби есть смысл. «Бентли» – машина и впрямь заметная. Она попросила разрешения оставить машину в Мерроуэй-Корт под каким-то самым вздорным предлогом, потому что просто не могла с ходу придумать что-либо основательное. Уже темнело, когда поезд Фрэнки – чрезвычайно неторопливый и задумчивый поезд – остановился на маленькой станции Чиппинг-Сомертон. Казалось, время приближалось к полуночи. Судя по ощущениям Фрэнки, поезд тащился не один час. Кроме того, вдруг начался дождь, внося дополнительное неудобство. Фрэнки плотно застегнула пальто, последний раз глянула на письмо Бобби в свете станционного фонаря, запечатлела в памяти все указания и отправилась в путь. Следовать инструкциям было несложно. Увидев впереди огни деревни, Фрэнки свернула налево на узкую дорогу, круто поднимавшуюся в горку. Оказавшись наверху, на развилке, она свернула направо и увидела скопление домов, составлявших оставшуюся внизу деревню, и рядок сосен впереди. Наконец, оказавшись перед аккуратными деревянными воротами, она зажгла спичку и увидела надпись: «Тюдор-Коттедж». Поблизости никого не было, Фрэнки подняла задвижку и вошла внутрь. Она вполне различала очертания дома за сосновой грядой. Потом постояла, найдя подходящее место среди деревьев, осмотрела дом. Ощущая, как заторопилось сердце, постаралась по мере собственных сил и возможностей изобразить крик совы. Прошло несколько минут, однако ничего не произошло. Она крикнула еще раз. Дверь коттеджа отворилась, выглянула фигура в шоферской ливрее. Бобби! Он жестом пригласил ее войти и отступил в сторону, оставив дверь распахнутой. Фрэнки вышла из-за деревьев и направилась к двери. Ни в одном окне дома не было света, его наполняли мрак и полная тишина. Фрэнки переступила через порог, войдя в темный холл, остановилась, оглядываясь по сторонам. Прошептала: – Бобби? И тут обоняние попыталось предупредить ее. Откуда она знает этот запах, густой и сладкий? И едва мозг дал ответ – хлороформ, – сильные руки обхватили ее сзади. Она открыла рот, чтобы закричать, но на губы легла плотная мокрая ткань. Сладкий и липкий запах наполнил ноздри. Фрэнки отчаянно сопротивлялась, рвалась, извивалась, брыкалась. Но все было бесполезно. Она почувствовала, что сдает, хоть и продолжала сопротивляться. В ушах барабанило, она почувствовала, что задыхается. А потом перестала что-либо чувствовать… Глава 28
В последний момент
Придя в себя, Фрэнки обнаружила, что находится в удручающем состоянии. В последствиях воздействия хлороформа не было ничего романтического. Она лежала на чрезвычайно жестком полу, руки и ноги ее были связаны. Она попыталась перекатиться на живот и едва не ударилась головой о старый ящик для угля. Что не замедлило вызвать некоторые неприятные последствия. Через несколько минут Фрэнки сумела если не сесть, то во всяком случает начать соображать. Рядом с ней прозвучал слабый стон. Она попыталась оглядеться. Насколько можно было судить, она находилась на каком-то чердаке. Свет в помещение проникал только сквозь световой люк в крыше, и в данный момент его было совсем немного. Через несколько минут должна была наступить полная темнота. Около стены находилось несколько картин в поломанных рамах, с ними соседствовала ржавая железная кровать, несколько ветхих стульев и помянутый выше ящик для угля. Стон доносился как будто из угла. Путы на ногах и руках Фрэнки были достаточно свободными для того, чтобы позволить ей двигаться ползком. И она поползла по пыльному полу. – Бобби! – воскликнула она. Да, это был Бобби, так же связанный по рукам и ногам, но в дополнение рот его был перевязан какой-то тряпкой, от которой он уже сумел в значительной степени избавиться. Фрэнки пришла ему на помощь. Руки ее, хотя и связанные, сохраняли кое-какую подвижность, а рывок зубами позволил довести дело до конца. Едва шевеля пересохшими губами, Бобби сумел произнести: – Фрэнки! – Рада нашему воссоединению, – сказала Фрэнки. – Однако, похоже, что мы с тобой крупно опростоволосились. – Надо думать, – мрачным тоном согласился Бобби. – Что называется, схвачены на месте преступления. – А как они взяли тебя? – потребовала ответа Фрэнки. – Это случилось после того, как ты написал мне то письмо? – Какое письмо? Никаких писем я тебе не писал. – О! Теперь понятно, – сказала Фрэнки, прозревая. – Какой же дурой я оказалась! И еще эти указания ничего и никому не говорить. – Вот что, Фрэнки, я расскажу тебе, что случилось со мной, а затем ты поведаешь, как здесь оказалась. Он описал свои приключения в Грэйндже и их мрачные последствия. – Я очнулся в этой мрачной дыре, – говорил он. – Рядом был поднос с едой и питьем. Я был жутко голоден, и потому поел. Должно быть, в еду был добавлен наркотик, так что я почти немедленно уснул. Какой сейчас день недели? – Пятница. – А меня вырубили в среду. Черт побери, значит, я провел в отключке все это время. Теперь расскажи мне, что было с тобой. Фрэнки описала свои приключения, начиная с истории, которую услышала от мистера Спрэгга, и заканчивая тем, как ей показалось, что она увидела Бобби в дверях. – А потом мне сунули в лицо хлороформ, – закончила она. – И… Ох, Бобби, меня только что вывернуло наизнанку в угольный ящик! – Я бы сказал, что это очень ловко, Фрэнки, – ободрил подругу Бобби. – При связанных-то руках и всем прочем? Но вопрос таков: что нам теперь делать? Довольно долго судьба благоволила нам, но теперь ситуация переменилась. – Если бы только я рассказала Роджеру о твоем письме, – пожаловалась Фрэнки. – Я уже хотела это сделать, но засомневалась… А потом решила поступать в точности так, как ты рекомендовал, и не рассказывать никому. – И в результате никто не знает, где мы находимся, – серьезным тоном констатировал Бобби. – Вот что, Фрэнки, дорогая, боюсь, что я вовлек тебя в ту еще историю. – Мы сделались слишком самоуверенными, – печально сказала Фрэнки. – Но чего я не могу понять, так это почему с нами еще не разделались, – удивился вслух Бобби. – Не думаю, чтобы Николсона мог смутить подобный пустяк. – У него есть какой-то план, – поежившись, сказала Фрэнки. – В таком случае и нам следовало бы обзавестись планом. Мы обязаны, Фрэнки, выпутаться из этой ситуации. Но каким образом? – Мы можем кричать, – предложила Фрэнки. – М-да, – протянул Бобби. – Какой-нибудь прохожий может услышать нас. Но судя по тому, что Николсон не стал затыкать тебе рот кляпом, я бы сказал, что шансы быть услышанными невелики. Твои руки связаны не так крепко, как мои. Давай проверим, не смогу ли я развязать их зубами. Следующие пять минут прошли в борьбе с путами, сделавшей честь дантисту Бобби. – А ведь как просто проходят подобные фокусы в книжках, – выдохнул он. – По-моему, ни малейшей подвижки. – Неправда, – сказала Фрэнки. – Узлы ослабевают. Тихо! Кто-то идет. Она откатилась в сторону. На лестнице послышались шаги, тяжелые, громоздкие. Под дверью появилась полоска света. Послышался скрип ключа в замке. Дверь неспешно отворилась. – Ну, как тут поживают две мои пташки? – Послышался голос доктора Николсона. В одной руке он держал свечу, и хотя был в плотном пальто с поднятым воротником и в надвинутой на самые глаза шляпе, голос выдал бы этого человека всегда. Бледные глаза его поблескивали за толстыми стеклами очков. Доктор с игривой ухмылкой покачал головой. – Моя дорогая юная леди, так легко попасть в ловушку – ниже вашего достоинства. Бобби и Фрэнки молчали. Ситуация настолько очевидно сложилась в пользу Николсона, что сказать, по совести говоря, было нечего. Николсон поставил свечу на стул. – В любом случае позвольте мне проверить, уютно ли вам. Обследовав путы Бобби, он одобрительно качнул головой и перешел к Фрэнки. Тут он покачал головой уже укоризненно и заметил: – Как говорили во дни моей юности, пальцы были созданы раньше вилок, а зубы были пущены в ход раньше пальцев. Я вижу, ваш молодой друг успел поработать зубами. В углу стояло тяжелое дубовое кресло с поломанной спинкой. Николсон взял Фрэнки на руки, посадил ее в кресло и надежно привязал к нему. – Надеюсь, не слишком жмет? – спросил он. – Это ненадолго. Фрэнки обрела дар речи. – Что вы собираетесь делать с нами? Николсон подошел к двери и взял в руки свечу. – Вы, леди Фрэнсис, обвиняли меня в особой любви к несчастным случаям. Возможно, вы правы. Так или иначе, я намереваюсь рискнуть и соорудить еще один. – То есть? – спросил Бобби. – Вы хотите, чтобы я вам сказал? Да, пожалуй, скажу. Леди Фрэнсис Дервент, находясь за рулем собственного автомобиля рядом с собственным шофером, ошибается с поворотом и попадает на заброшенную дорогу к карьеру. Автомобиль падает с обрыва и разбивается. Леди Фрэнсис и шофер гибнут. Последовала недолгая пауза, после чего Бобби вымолвил: – Необязательно. Случается, что планы не исполняются. Вот и ваш один в Уэльсе не сработал. – Ваша стойкость к воздействию морфия, конечно же, удивительна, хотя и прискорбна, с нашей точки зрения, – сообщил Николсон. – Но не волнуйтесь за меня, на сей раз никаких неожиданностей. Вы с леди Фрэнсис будете точно мертвы к тому времени, когда ваши тела найдут. Бобби, вопреки собственному желанию, поежился. В голосе Николсона прозвучала странная нотка – интонация художника, созерцающего собственный шедевр. «Он наслаждается собой, – подумал Бобби. – Более того, восхищен!» Если представится возможность, он более не позволит Николсону торжествовать. И он сказал невозмутимым тоном: – Вы ошибаетесь, особенно в отношении леди Фрэнсис. – Да, – продолжила Фрэнки. – В своем сфабрикованном письме вы рекомендовали мне ничего и никому не рассказывать. Но я сделала одно исключение. Я рассказала Роджеру Бассингтон-Ффренчу. Он знает о вас все. И если с нами что-то случится, он будет знать, кто виноват. Так что лучше выпустите нас и убирайтесь отсюда так быстро, как только сможете. Недолго помолчав, Николсон произнес: – Блефуете… Ничего другого не могу сказать. Он повернулся к двери. – А что ты скажешь о своей жене, свинья? – вскричал Бобби. – Ты убил и ее? – Мойра еще жива, – ответил Николсон. – Но сколько ей удастся еще прожить, я, откровенно говоря, не знаю. Все зависит от обстоятельств. Поклонившись, он сказал с откровенной насмешкой: – Au revoir. На завершение приготовлений мне понадобится пара часов. А вы можете усладиться обсуждением ситуации. Я не стану без необходимости затыкать вам рты. Вы меня поняли? Если услышу любой крик и зов о помощи, немедленно вернусь и разберусь с вами. Он вышел на лестницу и запер за собой дверь. – Это неправда, – рассуждал Бобби. – Это не может быть правдой. Ничего подобного в жизни не бывает. – Ощущая при этом, что бывает и что вот-вот случится с ним и Фрэнки. – В книгах всегда кто-то приходит на помощь в последний момент, – сказала Фрэнки, пытаясь пробудить в себе надежду. Но сама она никакой надежды не ощущала. Более того, ею овладевала полная безнадежность. – Все это настолько немыслимо, – произнес Бобби, будто бы споря с кем-то, – настолько фантастично. Сам Николсон показался мне абсолютно нереальным. Мне хотелось бы, чтобы спасение в последний момент было возможно, но я совершенно не представляю, от кого. – Если бы я только сказала Роджеру! – простонала Фрэнки. – Возможно, Николсон все-таки поверил в то, что ты сказала, – предположил Бобби. – Нет, – возразила Фрэнки. – Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Этот проклятый тип слишком умен. – Он слишком умен для нас с тобой, – мрачно проговорил Бобби. – Фрэнки, а знаешь, что больше всего раздражает меня в этом деле? – Нет. И что? – А то, что даже сейчас, когда нас вот-вот отправят в загробный мир, мы все еще не знаем, кто такой Эванс. – Давай спросим у этого, – отреагировала Фрэнки. – Ну, в порядке последнего желания. Он не имеет права отказать нам. Я согласна, что просто нельзя умереть, не удовлетворив свое любопытство. Наступило молчание, потом Бобби произнес: – Как по-твоему, может, нам стоит поорать, использовать шанс? Видимо, другого у нас не будет. – Пока не надо, – сказала Фрэнки. – Во-первых, я не думаю, что нас кто-то услышит – иначе он не стал бы рисковать, и, во-вторых, я чувствую, что не смогу вынести все это ожидание без возможности что-то сказать или услышать чьи-то слова. Так что давай прибережем крики на самый последний момент. Иметь возможность говорить с тобой так утешительно. Голос ее на последних словах чуть дрогнул. – Я втравил тебя в жуткую ситуацию, Фрэнки. – Ох! Не стоит так говорить. Ты не сумел бы помешать мне вляпаться в нее. Я сама хотела этого. Бобби, как ты думаешь, он действительно исполнит свою угрозу? Уберет нас? – Боюсь говорить, но не сомневаюсь в этом. Он чертовски упертый злодей. – Бобби, а ты веришь теперь в то, что это он убил Генри Бассингтон-Ффренча? – Если это было возможно… – Это возможно при условии, что и Сильвия Бассингтон-Ффренч замешана в убийстве. – Фрэнки! – Понимаю. Я сама ужаснулась, когда эта мысль пришла мне в голову. Однако она логична. Почему Сильвия была так слепа насчет морфия? Почему она так упрямо сопротивлялась, когда мы уговаривали ее отослать мужа куда угодно, только не в Грэйндж? Потом, она была в доме, когда прозвучал выстрел… – Она и сама могла выстрелить. – Ну нет! – Да, могла. И потом отдать ключ от кабинета Николсону, чтобы он положил его в карман Генри. – Безумие какое-то, – выдавила Фрэнки полным безнадежности голосом. – Получается, будто смотришь в кривое зеркало. И все люди, казавшиеся тебе нормальными, оказываются искажены – милые, обычные люди. Должно же что-то… Должен же какой-то признак выделять преступников… Брови, уши или что-то еще. – Бог мой! – воскликнул Бобби. – Что такое? – Фрэнки, к нам сюда только что приходил не Николсон. – Ты с ума сошел? Кто же тогда? – Этого я не знаю, но был здесь не доктор Николсон. Я все время ощущал, что здесь что-то не то, но не мог понять, что именно, – и только вот твои слова насчет ушей направили мои мысли по правильному руслу. Когда в Грэйндже я наблюдал за Николсоном через окно, обратил внимание на то, что мочки ушей у него соединяются со щекой. Но этот вот, нынешний… У него мочки совсем другие. – Но что это значит? – спросила отчаявшаяся Фрэнки. – Николсона нам представлял очень талантливый актер. – Но зачем? И кто это мог быть? – Бассингтон-Ффренч! – выдохнул Бобби. – Роджер Бассингтон-Ффренч! Мы с самого начала обнаружили нужного человека, но как дураки погнались за миражом. – Бассингтон-Ффренч, – прошептала Фрэнки. – Бобби, ты прав. Это он. Только он один присутствовал при моем разговоре с Николсоном, когда я поддразнивала его несчастными случаями. – В таком случае все, нам конец, – решил Бобби. – Я все-таки еще самую малость надеялся на то, что Роджер Бассингтон-Ффренч мог каким-то образом унюхать наш след, но теперь последняя надежда исчезла. Мойра в плену, мы с тобой связаны по рукам и ногам, и никто на всем белом свете не знает, где мы с тобой находимся. Игра закончена, Фрэнки. И в тот самый момент, когда он умолк, наверху раздался какой-то звук. В следующее мгновение с жутким треском в световой люк провалилось тяжелое тело. В полной темноте ничего не было видно. – Какого черта… – начал Бобби. Из груды битого стекла отозвался голос: – Б-б-б-бобби… – Мать честная! – вскричал Бобби. – Это же Баджер! Глава 29
Рассказ Баджера
Нельзя было терять ни минуты. Снизу уже доносились какие-то звуки. – Быстро, Баджер, шевелись! – подстегивал Бобби. – Сними с меня один ботинок! Не спорь и не задавай вопросов! Стащи его. Брось в самую кучу осколков и заползай под кровать! Быстро, говорю тебе! Шаги уже звучали на лестнице. Повернулся ключ. В двери появился Николсон – псевдо-Николсон – со свечой в руке. Он увидел Бобби и Фрэнки в тех же позах, в которых их оставил, однако посреди пола высилась груда битого стекла, посреди которой располагался ботинок! Николсон в изумлении уставился сперва на ботинок, потом на Бобби. На чьей левой ноге не было обуви. – Великолепная задумка, мой юный друг, – сухо проговорил злодей. – Акробатический этюд. – Подойдя к Бобби, он проверил связывавшие его веревки, завязал пару новых узлов. И с любопытством посмотрел на молодого человека. – Хотелось бы знать, каким именно образом вам удалось бросить туда свой башмак. Невероятный поступок. В вас должно быть что-то от Гудини, мой друг. Еще раз посмотрев на них обоих, глянув верх на разбитое окно, он пожал плечами, после чего покинул комнату. – Скорее, Баджер. Тот выбрался из-под кровати, достал перочинный нож и с его помощью быстро освободил обоих. – Так-то оно лучше, – воспрял Бобби, потянувшись. – Фух! Все тело затекло! Ну, Фрэнки, что ты скажешь о нашем друге Николсоне? – Ты прав, – сказала Фрэнки. – Это Роджер Бассингтон-Ффренч. Теперь, зная, что перед нами Роджер, исполняющий роль Николсона, я это вижу. Но тем не менее актерское мастерство несомненно. – И голос, и пенсне, – согласился Бобби. – Я учился в Оксфорде с неким Б-б-б-бассингтон-Ффренчем, – сказал Баджер. – Ч-ч-ч-чудесный актер. Н-н-н-но дрянь человек. П-п-п-попал в дурную историю после того, как п-п-подделал подпись своего отца на чеке. Старикан, к-к-к-конечно, не дал хода делу. В головах Бобби и Фрэнки промелькнула одна и та же мысль. Оказывается, Баджер, которому они сочли за благо не доверять, мог поделиться с ними ценной информацией! – Подделал подпись, – задумчиво произнесла Фрэнки. – Это «твое» письмо, Бобби, было сфабриковано чрезвычайно умело. Интересно, где он мог познакомиться с твоим почерком? Если он действует заодно с Кейманами, то мог видеть письмо про Эванса. Баджер печально спросил: – И ч-ч-ч-что мы намереваемся делать дальше? – Мы намереваемся занять удобную позицию за этой дверью, – заявил Бобби. – И когда наш друг вернется, чего, по моему разумению, ждать осталось недолго, мы с тобой набросимся на него сзади, обеспечив главный сюрприз в его жизни. Твое мнение, Баджер? Согласен? – Ну конечно! – Что касается тебя, Фрэнки, когда ты услышишь его шаги, лучше сядь обратно в кресло. Он увидит тебя, как только откроет дверь, и войдет в комнату, ничего не подозревая. – Отлично, – сказала Фрэнки, – а как только вы с Баджером скрутите его, я присоединюсь к вам и укушу его за лодыжку или куда сумею. – Вот это истинно женский боевой дух, – одобрил идею Бобби. – А теперь давайте сядем на пол поближе друг к другу и послушаем одну история. Лично я хочу услышать, какое чудо привело Баджера на эту крышу и сбросило в световой люк. – Ну, понимаешь ли, – начал Баджер, – п-п-п-после того, как ты уехал, у меня начались н-н-неприятности. – Он помолчал. Постепенно из него удалось извлечь печальную повесть о просроченных платежах, кредиторах и судебных приставах, описывающую типичную для Баджера катастрофу. Бобби исчез, не оставив адреса, только сказав, что отведет «Бентли» в Ставерли. Поэтому в Ставерли отправился и Баджер. – Я п-п-п-подумал, может быть, у тебя найдется п-п-п-пятерка, – пояснил он. Совесть Бобби засвербела. Он перебрался в Лондон, чтобы помогать Баджеру в его предприятии, но тут же оставил друга, чтобы вместе с Фрэнки заняться расследованием. И верный Баджер не произнес даже слова укоризны. Баджер не имел желания вмешиваться в предпринятое Бобби таинственное расследование, однако придерживался того мнения, что такой автомобиль, как зеленый «Бентли», нетрудно будет заметить в подобном Ставерли местечке. И, по правде сказать, он увидел этот автомобиль еще до того, как въехал туда: машина стояла возле паба – пустая. – Т-т-т-так что я подумал, – продолжал Баджер, – что можно устроить вам маленький с-с-с-сюрприз. Сзади нашлись коврики и к-к-к-какое-то другое барахло, в машине ни души. Я укрылся б-б-б-барахлом на заднем сиденье, рассчитывая устроить вам самую п-п-п-приятную в жизни неожиданность. И вот из паба появился шофер в зеленой ливрее, и Баджер, подглядывавший из своего уголка, с великим изумлением обнаружил, что это не Бобби. Ему показалось, что лицо этого человека ему знакомо, однако, кто тот такой, ему так и не удалось припомнить. Незнакомец сел на водительское место, и они поехали. Баджер оказался в затруднительном положении. Он не знал, что ему теперь делать. Извиняться и объясняться в такой ситуации вообще нелегко, а тем более перед человеком, ведущим машину со скоростью шестьдесят миль в час. Баджер решил залечь и выбраться украдкой после того, как авто остановится. Автомобиль наконец прибыл в место назначения – Тюдор-Коттедж. Шофер загнал машину в гараж и оставил ее там, однако запер дверь, выходя. Баджер оказался в плену. В боковой стенке гаража имелось небольшое оконце, и через него по прошествии примерно получаса Баджер увидел появившуюся Фрэнки, услышал ее зов и увидел, как она вошла в дом. Все открывшиеся обстоятельства весьма его озадачили. Баджер начал подозревать, что дело здесь нечисто. В любом случае он решил осмотреться по сторонам и разобраться, в чем дело. Воспользовавшись находящимися в гараже инструментами, он сумел отжать язычок замка и отправился на разведку. Все окна на первом этаже были закрыты ставнями, однако он решил, что с крыши сумеет заглянуть в несколько окон второго. Подняться было несложно. По стене гаража проходит удобная труба, а там остается только перебраться с крыши гаража на крышу дома. Осуществляя свою разведку, Баджер набрел на световой люк. Дело довершили вес разведчика и законы физики. Бобби вздохнул, когда рассказ друга подошел к концу. – Тем не менее, – трепетно произнес он, – твое явление – чудо, прекрасное и неповторимое чудо! Без тебя, Баджер, мой дорогой друг, мы с Фрэнки через час превратились бы в два хладных трупа. Он коротко рассказал Баджеру о собственных действиях и поступках Фрэнки. Уже заканчивая свое повествование, он вдруг остановился. – Кто-то идет. Фрэнки, на место. Ну, теперь нашему гениальному актеру, нашему Бассингтон-Ффренчу предстоит испытать величайшее изумление в своей жизни. Приняв самый унылый вид, Фрэнки расположилась в поломанном кресле. Баджер и Бобби заняли места рядом с дверью. Шаги на лестнице отзвучали, под дверью появилась светлая полоска. Ключ проник в замочную скважину, повернулся, дверь отворилась. Свет свечи вырвал из темноты поникшую в кресле Фрэнки. Тюремщик шагнул в помещение. Тут Баджер и Бобби набросились на него. Друзья действовали быстро и решительно. Застигнутый врасплох злодей был сбит с ног, вылетевшую из его рук свечу тут же подобрала Фрэнки, и через считаные секунды трое со злорадным удовлетворением взирали на лежавшую возле их ног фигуру, надежно связанную теми же самыми веревками, что совсем недавно не давали шевельнуться двоим из них. – Добрый вечер, мистер Бассингтон-Ффренч, – молвил Бобби, и если нотка удовольствия в голосе молодого человека прозвучала несколько злорадно, кто станет осуждать его за это? – Сегодня отличная ночь для похорон. Глава 30
Побег
Лежавший на полу человек смотрел на них. Пенсне и шляпа отлетели куда-то в сторону. Места для сомнений не оставалось. Над бровями еще были заметны легкие следы грима, но во всем прочем перед ними находилось симпатичное, несколько обмякшее лицо Роджера Бассингтон-Ффренча. Тот заговорил приятным тенорком, словно вел разговор сам с собой: – Забавно. Я ведь прекрасно понимал, что ни один связанный вот так человек не способен зашвырнуть ботинок туда. Но так как ботинок лежал среди битого стекла, я выстроил причинно-следственную связь и вынужден был предположить, что пусть подобное и невозможно, оно каким-то образом было-таки проделано. Интересный, кстати, пример ограниченности мышления. – Поскольку никто не заговорил, он продолжил с прежней задумчивой интонацией: – Итак, в итоге победа за вами. Крайне неожиданный и прискорбный факт, крайне. Я думал, что удачно обвел вас вокруг пальца. – Обвел, – согласилась Фрэнки. – Это ты, полагаю, подделал письмо от Бобби? – Я обладаю определенным дарованием в этой области, – скромно согласился Роджер. – А что касается Бобби. – Лежа на спине и любезно улыбаясь, Роджер как будто с удовольствием просвещал их. – Я знал, что он отправится в Грэйндж. Мне оставалось только дождаться его в кустах возле дорожки. Я оказался позади в тот момент, когда он бежал после неудачного и неловкого падения с дерева. Позволил сумятице утихнуть, а потом аккуратно огрел его по затылку мешочком с песком. Далее оставалось только отнести его к моей машине, затолкать в багажник и привезти сюда. Я вернулся домой еще до рассвета. – А Мойра? – потребовал ответа Бобби. – Ты ее куда-то заманил? Роджер усмехнулся. Вопрос показался ему забавным. – Искусство подлога бывает очень полезным, мой дорогой Джонс. – Свинья, – буркнул Бобби. Фрэнки вмешалась в разговор. Еще много чего хотелось бы выяснить, а узник как будто не возражал против расспросов. – Почему ты решил изображать доктора Николсона? – спросила она. – Почему… Да, в самом деле, почему? – Роджер словно задавал этот вопрос сам себе. – Отчасти, наверное, потому что мне было интересно надуть вас обоих. Вы были так уверены в том, что старый добрый Николсон по уши замешан в этой истории. – Он рассмеялся, а Фрэнки покраснела. – И всего лишь потому, что он так внимательно расспрашивал тебя о подробностях твоей аварии – в своем напыщенном стиле. Докучливая причуда, эта его любовь к подробностям. – И на самом деле, – неторопливо промолвила Фрэнки, – он ни в чем не виноват? – Как новорожденный, – ответил Роджер. – Но он навел меня на хорошую мысль. Привлек мое внимание к этой аварии. Она и другой случай навели меня на мысль о том, что ты можешь оказаться вовсе не невинной простушкой, какой кажешься. Однажды утром я стоял рядом с тобой, когда ты говорила по телефону, и слышал, как голос твоего шофера произнес «Фрэнки». У меня хороший слух. Я попросил подвезти меня в город, ты согласилась, но явно почувствовала облегчение, когда я передумал. А потом… – Он умолк и повел плечами, насколько позволяли веревки. – Потом было забавно наблюдать, как вы все больше подозреваете Николсона. Он безвредный старый осел, однако выглядит в точности как киношный суперзлодей-ученый. Я задумал поддержать вас в этом заблуждении. Но ведь ничего нельзя предвидеть наверняка. Самые лучшие планы срываются, о чем свидетельствует мое нынешнее положение. – Но ты должен сказать мне одну вещь, – продолжила Фрэнки, – а то я с ума схожу от любопытства. Эванс – кто это? – Ого! – расхохотался Бассингтон-Ффренч. – Так вы не знаете этого? Наконец остановившись, он произнес: – Забавно. Это свидетельствует о том, каким дураком можно оказаться. – Ты про нас? – спросила Фрэнки. – Нет, – ответил Роджер. – В данном случае про себя. А знаете, если вам неизвестно, кто у нас Эванс, я, пожалуй, вам ничего и не скажу. Сохраню этот маленький секрет. Положение принимало забавный оборот. Они поставили Бассингтон-Ффренча в безвыходное положение, но он лишил их самого сладкого плода победы. Лежа связанным на полу, он тем не менее владел ситуацией. – Кстати, разрешите спросить, какими будут ваши дальнейшие планы? – поинтересовался он. Никаких планов ни у кого еще не было. Разве что Бобби неразборчиво пробормотал что-то насчет полиции. – Самый лучший вариант, – бодрым тоном порекомендовал Роджер. – Позвоните в участок и сдайте меня им. Обвинение будет состоять в похищении, полагаю. Я не смогу опровергнуть его. – Он посмотрел на Фрэнки. – Буду признаваться в похищении по любовным мотивам. Фрэнки покраснела. – А как насчет подготовки к убийству? – спросила она. – Дорогая моя, у вас нет никаких свидетельств. Абсолютно никаких. Подумай хорошенько, и ты поймешь это. – Баджер, – сказал Бобби, – лучше останься здесь и пригляди за ним. А я спущусь и позвоню в полицию. – Будь осторожен, – посоветовала Фрэнки. – Мы не знаем, сколько в доме его сообщников. – Нет никого, кроме меня самого, – отрицал Роджер. – Я прокручивал это дело в одиночку. – Не готов верить тебе на слово, – пробурчал Бобби, склоняясь над Роджером, чтобы проверить узлы. – Все в порядке, не уйдет. Лучше спуститься вниз вместе. Можем запереть дверь. – Ты ужасно недоверчив, мой дорогой друг, – сказал Роджер. – Кстати, у меня в кармане лежит пистолет, возьми, если хочешь. Он может придать тебе уверенности, а мне в настоящем положении не принесет никакой пользы. Не обращая внимания на насмешливый тон, Бобби пригнулся и забрал оружие. – Спасибо, что упомянул о нем. Если хочешь знать, мне действительно спокойнее с ним. – Отлично, – ответил Роджер. – Он заряжен. Бобби взял свечу, и троица чередой вышла с чердака, оставив Роджера лежащим на полу. Бобби запер дверь и положил ключ в карман. Пистолет он держал в руке. – Я иду первым. Мы должны быть уверены во всем и теперь-то уж ничего не испортить. – С-с-с-странный тип, правда? – произнес Баджер, мотнув головой назад, в сторону оставшегося позади помещения. – Чертовски хорошо держит удар, – заметила Фрэнки. Даже теперь она не вполне освободилась от чар этого удивительного молодого человека, Роджера Бассингтон-Ффренча. Шаткие ступеньки привели их на лестничную площадку. Вокруг было тихо. Бобби пригнулся к поручням. Телефон находился внизу в холле. – Надо сперва заглянуть в эти комнаты, – сказал он, – чтобы на нас не напали с тыла. Баджер по очереди открыл все двери. В трех из четырех спален никого не было. В четвертой на постели лежала изящная фигурка. – Это Мойра! – воскликнула Фрэнки. Все вошли в комнату. Мойра лежала недвижно, как мертвая, только грудь чуть заметно вздымалась и опускалась. – Она спит? – спросил Бобби. – По-моему, ее чем-то одурманили, – ответила Фрэнки. Она огляделась по сторонам. На столике возле окна на небольшом эмалевом подносе лежал шприц. Рядом стояла небольшая спиртовка и лежала игла для ввода морфия. – С ней все будет в порядке, мне кажется, – заключила она. – Однако лучше бы вызвать врача. – Давай спустимся и позвоним, – предложил Бобби. Они спустились в холл к телефонному аппарату. Фрэнки слегка опасалась того, что телефонные провода могут оказаться перерезанными, однако страхи ее оказались беспочвенными. До участка они дозвонились без затруднений, однако с большим трудом объяснили цель звонка: в полиции их историю воспринимали поначалу как розыгрыш. Как бы то ни было, полисменов наконец удалось убедить, и Бобби со вздохом повесил трубку. Он объяснил, что необходим также доктор, и полицейский констебль обещал прихватить такового. Десять минут спустя к дому подъехал автомобиль, из которого вышли инспектор, констебль и пожилой джентльмен, чей облик однозначно свидетельствовал о врачебной специальности. Бобби и Фрэнки приняли их и, впопыхах изложив дело, повели гостей на чердак, где Бобби отпер дверь да так и застыл, остолбенев. Посреди пола лежала кучка обрезков веревки. Под разбитым световым люком располагалось кресло, поставленное на кровать, которую перед этим подтащили под люк. От Роджера Бассингтон-Ффренча не осталось никакого следа. Бобби, Баджер и Фрэнки были ошеломлены. – Не зря он говорил о Гудини, – заявил Бобби. – Сам-то смог перегудинить его. Каким чертовым образом он перерезал эти веревки? – Должно быть, у него остался в кармане нож, – предположила Фрэнки. – Но если так, как он мог достать его? Обе руки были связаны за спиной! Инспектор кашлянул. Прежние сомнения возвратились. И он еще сильнее, чем прежде, стал подозревать розыгрыш. Фрэнки и Бобби тут же начали излагать ему свою долгую повесть, с каждой минутой казавшуюся все более невероятной. Спасителем их стал доктор. Оказавшись в той комнате, где лежала Мойра, он немедленно объявил, что она одурманена морфием или каким-нибудь опиумным препаратом. И, посчитав состояние девушки неопасным, сказал, что она спокойно очнется через четыре или пять часов. Он тут же предложил перевезти ее в находящуюся поблизости частную лечебницу. На что Бобби и Фрэнки немедленно согласились за отсутствием альтернативы. После того как все они назвали свои имена и адреса инспектору (совершенно не поверившему Фрэнки), им разрешили покинуть Тюдор-Коттедж и с помощью полиции получить возможность провести остаток ночи в деревне – в гостинице «Семь звезд». Там, все еще ощущая, что их продолжают считать преступниками, они с великой радостью разошлись по комнатам – двухместному номеру для Бобби и Баджера и крохотному одноместному для Фрэнки. Через несколько минут после того, как мужчины легли, в их дверь постучали. Это была Фрэнки. – Я вот что подумала, – сказала она. – Если этот дурак-инспектор будет снова настаивать на том, что мы все придумали, у меня есть свидетельство усыпления хлороформом. – В самом деле? И где оно? – В угольном ящике, – решительно ответила Фрэнки. Глава 31
Фрэнки задает вопрос
Утомленная приключениями, Фрэнки проспала все утро. И спустившись вниз в половине одиннадцатого, обнаружила в небольшой кофейне ожидавшего ее там Бобби. – Привет, Фрэнки! Вот и ты наконец. – Стыдно быть столь энергичным после такой ночи, мой дорогой. – Фрэнки осела в кресло. – Что тебе заказать? У них есть пикша, яйца, бекон и холодная ветчина. – Мне? Тосты и некрепкий чай, – угомонила его Фрэнки. – Что это с тобой творится? – Должно быть, дело в мешке с песком, – пояснил Бобби. – Наверное, он поломал какие-то перегородки в моей голове. Я чувствую себя полным энергии, бодрости духа, блестящих идей и желания своротить гору. – И что же тебе мешает ее своротить? – вяло произнесла Фрэнки. – Уже своротил: последние полчаса я провел в обществе инспектора Хэммонда. Мы решили пока что считать всю историю розыгрышем, Фрэнки… Пока что. – Но почему, Бобби? – Я же сказал: пока. Нам нужно развязать этот узел до конца, Фрэнки. Мы движемся в верном направлении, и остается только докопаться до самой сути. Требуется обвинить Роджера Бассингтон-Ффренча не в похищении, а в убийстве. – И мы это сделаем, – произнесла Фрэнки с обновленной энергией. – Так-то оно лучше, – одобрил Бобби. – Выпей еще чайку. – А как Мойра? – Плохо. Очнулась в состоянии жуткого нервного расстройства. Перепуганной насмерть. Ее увезли в Лондон – в какую-то лечебницу возле Квинс-Гейт. Она сказала, что там ей будет спокойнее. – Твердости духа я за ней еще не замечала, – заметила Фрэнки. – Что ж, нетрудно обезуметь от страха, находясь в лапах такого хитроумного и хладнокровного убийцы, как Роджер Бассингтон-Ффренч. – Он не намеревается убивать ее. Он хочет избавиться от нас. – Во всяком случае, в данный момент он слишком занят собственной персоной, чтобы беспокоиться о нас, – сказал Бобби. – А теперь, Фрэнки, мы должны проникнуть в суть. Началом истории стала смерть Джона Сэвиджа и его завещание. Тут что-то явно нечисто. Или завещание было подделано, или Сэвидж убит, или что-то еще. – Завещание вполне могло оказаться подложным, раз в деле замешан Бассингтон-Ффренч, – задумчиво произнесла Фрэнки. – Подделки – его специальность. – Здесь к подлогу, возможно, добавляется убийство. Мы должны это выяснить. Фрэнки кивнула: – У меня остались заметки, сделанные, когда я читала завещание. Свидетелями были Роуз Чадли, кухарка, и Альберт Миэр, садовник. Их отыскать несложно. У нас есть еще поверенные, составившие завещание, «Элфорд и Ли», – очень респектабельная фирма, по мнению мистера Спрэгга. – Хорошо, начнем с этого места. Думаю, что тебе лучше взяться за юристов. Ты сумеешь извлечь из них больше меня. А я займусь поисками Роуз Хадли и Альберта Миэра. – А как насчет Баджера? – Баджер никогда не встает раньше ланча, так что за него можешь не беспокоиться. – Потом надо будет как-то выправить его дела, – сказала Фрэнки. – В конце концов, он спас мою жизнь. – Он скоро опять запутает их, – махнул рукой Бобби, передавая ей небольшую грязную картонку – фотографию. – О! Кстати говоря, что ты скажешь об этом? – Мистер Кейман, – немедленно ответила Фрэнки. – Как она попала к тебе? – Вчера вечером нашел, завалилась за телефон. – Тогда становится совершенно ясно, кем были мистер и миссис Темплтон. Подожди минутку. Заметив подошедшую с тостом официантку, Фрэнки показала ей фотографию. – Вы знаете этого человека? – спросила она. Официантка посмотрела на снимок, чуть склонив голову набок. – Ну, этого джентльмена я видела, только припомнить сейчас не могу. Так! Да, это тот самый джентльмен, которому принадлежит Тюдор-Коттедж – мистер Темплтон. Теперь они куда-то съехали оттуда; наверное, за границу. – А что он был за человек? – спросила Фрэнки. – Не могу вам сказать. Они приезжали сюда нечасто, только на уик-энды, причем не на каждый. На люди особенно не показывались. Миссис Темплтон, та была очень милая леди. Но в Тюдор-Коттедже они жили недолго – всего полгода где-то, – а потом умер очень богатый джентльмен и оставил миссис Темплтон все свои деньги, и они уехали за границу. Только Тюдор-Коттедж не продали, и, по-моему, туда время от времени с их ведома приезжают на уик-энды разные люди. Впрочем, я не думаю, что при всех своих деньгах они сами когда-нибудь вернутся сюда и снова поселятся здесь. – Была ли у них кухарка по имени Роуз Чадли? – спросила Фрэнки. Однако кухарки девушку, по всей видимости, не интересовали. Воображение ее скорее поглощала история получения наследства от богатого джентльмена. В ответ на вопрос Фрэнки она с уверенностью сказала, что не знает и знать не может, и удалилась с пустой подставкой для тостов. – Ясно как день, – сказала Фрэнки, – Кейманы перестали бывать здесь, но от дома не отказываются для удобства своей банды. Они согласились разделить труды по предложенной Бобби схеме. Фрэнки укатила в «Бентли», утешив израненную душу несколькими покупками местных товаров, а Бобби отправился на поиски Альберта Миэра, садовника. Встретились они во время ланча. – Ну и? – вопросил Бобби. Фрэнки отрицательно покачала головой. – О подлоге не может быть речи, – проговорила она с разочарованием в голосе. – Я провела достаточно времени в обществе мистера Элфорда, милейшего старичка. Ему уже пришла весть о наших ночных подвигах, и он горел желанием узнать кое-какие подробности. Не думаю, чтобы в этой глуши у местных жителей было много развлечений. Во всяком случае, я быстро его приручила и перешла к делу Сэвиджа под тем предлогом, что якобы встретила нескольких его родственников и они намекали на подлог. Тут мой старый душка ощетинился и заявил, что этого никак не может быть! Никакой переписки или чего-либо там еще. Он лично посещал мистера Сэвиджа, и тот настоял, чтобы завещание было составлено здесь же и сейчас же. Мистер Элфорд собирался уехать и сделать все так, как положено, – ну, сам знаешь, как это у них заведено: страница за страницей, и все ни о чем… – Не знаю, – ответил Бобби. – Я еще никаких завещаний не составлял. – А я – два. Второе сегодня утром. Мне нужен был какой-то предлог для посещения юриста. – И кому ж ты оставила свои деньги? – Тебе. – Достаточно безрассудный поступок с твоей стороны, тебе не кажется? Если Роджеру Бассингтон-Ффренчу удастся каким-то образом грохнуть тебя, меня могут повесить! – Знаешь, я даже не подумала об этом, – ответила Фрэнки. – Словом, как я уже сказала, мистер Сэвидж был настолько заведен и взволнован, что мистер Элфорд не сходя с места написал завещание, вызванные кухарка и садовник стали свидетелями, после чего мистер Элфорд забрал его с собой и положил в сейф. – Это вроде бы исключает подлог, – согласился Бобби. – Ну естественно. Если ты видишь, как человек собственной рукой расписывается на документе, говорить о подлоге уже не приходится. Что касается второго обвинения – в убийстве, – отыскать информацию на сей счет почти не представляется возможным. Доктор, которого тогда вызывали, уже умер. Тот, которого мы видели ночью, новый человек – он проработал здесь всего два месяца. – Что-то много у нас смертей получается, – заметил Бобби. – А что, еще кто-то умер? – Альберт Миэр. – Ты думаешь, их всех убрали? – Как-то уж больно все сразу. Впрочем, с Альбертом Миэром проще – ему было уже семьдесят два года. – Хорошо, – сказала Фрэнки. – Будем считать тогда, что он умер по естественным причинам. А как насчет Роуз Чадли, есть что-нибудь? – Да. Оставив место у Темплтонов, эта женщина перебралась куда-то на север Англии, но потом вернулась и вышла замуж за человека, с которым встречалась семнадцать лет. К несчастью, она не очень-то хорошо соображает. И ничего ни о ком не помнит. Быть может, тебе удастся что-то выудить из нее. – Схожу к ней, – сказала Фрэнки. – Я неплохо лажу с тупицами. Кстати, а где Баджер? – Боже! Я совсем забыл про него! – воскликнул Бобби. Он поднялся, вышел из комнаты и уже через несколько минут вернулся. – Так и спал, – пояснил он. – Но уже проснулся. Горничная говорит, что четыре раза будила его, но безуспешно. – Что ж, тогда мы можем сходить и познакомиться с этой дурочкой, – решила Фрэнки, вставая. – Потом мне необходимо приобрести зубную щетку, ночную рубашку, губку и другие принадлежности цивилизованного бытия. Прошлой ночью я настолько приблизилась к природному состоянию, что даже не вспомнила о них. Просто сняла с себя верхнюю одежду и повалилась на кровать. – Понятно, – ответил Бобби. – Я тоже так поступил. – А теперь пошли разговаривать с Роуз Чадли, – сказала Фрэнки. Роуз Чадли, ныне миссис Пратт, проживала в небольшом коттедже, переполненном фарфоровыми собачками и мебелью. Миссис Пратт оказалась коровьего вида дамой внушительных пропорций, наделенной рыбьими глазами и всеми признаками наличия аденоидов. – Вот видите, я вернулся, – бодро произнес Бобби. Миссис Пратт, запыхтев, посмотрела на них лишенным всякого интереса взглядом. – Нам было очень интересно услышать, что вы жили у миссис Темплтон, – пояснила Фрэнки. – Да, мэм, – ответила миссис Пратт. – Теперь она вроде как проживает за границей, – продолжила Фрэнки, пытаясь произвести впечатление близкой знакомой семейства. – Я слышала об этом, – согласилась миссис Пратт. – Так, значит, вы действительно прожили у нее какое-то время, так? – спросила Фрэнки. – У кого, собственно, мэм? – У миссис Темплтон. Какое-то время, – повторила Фрэнки, стараясь произносить слова неторопливо и четко. – Я бы так не сказала, мэм. Всего два месяца. – Неужели? А я думала, что вы прожили у нее дольше. – Это была Глэдис, мэм. Горничная. Она была там полгода. – То есть вас было двое? – Правильно. Она была горничной, а я кухаркой. – Вы были там, когда умер мистер Сэвидж? – Прошу прощения, мэм? – Вы были там, когда умер мистер Сэвидж? – Мистер Темплтон еще не умер, во всяком случае, я не слыхала об этом. Он отправился жить за границу. – Не мистер Темплтон… Мистер Сэвидж, – попытался напомнить Бобби. Миссис Пратт взирала на него пустыми глазами. – Джентльмен, который оставил ей все свои деньги, – напомнила Фрэнки. Тень какого-то подобия разума пробежала по лицу миссис Пратт. – О да, мэм, тот джентльмен, о смерти которого производилось дознание. – Правильно, – подтвердила Фрэнки, восхищенная собственным успехом. – Он приезжал к вам и часто оставался на ночь, правда? – Не могу ничего сказать на это, мэм. Я тогда новенькой была, понимаете ли. Вот Глэдис, та знает. – Но вы как свидетельница подписывали его завещание, так ведь? Глаза миссис Пратт сделались пустыми. – Вы присутствовали, когда он подписывал документ, а потом тоже расписались на нем. В глазах снова блеснул разум. – Да, мэм. Я и Альберт. Я никогда не подписывала ничего подобного, и дело это мне не понравилось. Я так и сказала Глэдис, что не люблю подписывать бумаги, а она сказала, что все путем, потому что здесь мистер Элфорд, и он очень добрый джентльмен и к тому ж юрист. – А как все, собственно, произошло? – спросил Бобби. – Прошу прощения, сэр? – Кто позвал вас подписывать бумагу? – уточнила Фрэнки. – Миссис, сэр. Она пришла в кухню и сказала мне выйти и позвать Альберта, а потом прийти с ним вместе в лучшую спальню – она была освобождена ради этого мистера накануне вечером, – и там этот джентльмен сидел в постели: он только что приехал из Лондона и сразу в постель. Выглядел он очень больным. Раньше я не видела его. Но выглядел он жутко плохо, и мистер Элфорд тоже был там, и он говорил очень рассудительно, и сказал, что бояться нечего, и мне нужно только написать свое имя там, где этот джентльмен напишет свое, и я написала, а потом приписала «кухарка» и адрес свой, значит, и Альберт сделал то же, а я пошла к Глэдис вся дрожащая и сказала, что никогда еще не видела джентльмена, похожего на саму смерть, и Глэдис сказала, что вчера вечером он был вполне ничего, и, должно быть, в Лондоне с ним случилось нечто такое, что ужасно расстроило его. Уехал в Лондон с самого утра, когда еще никто не встал. А потом я сказала, что не люблю писать свое имя под чем попало, а Глэдис сказала, что, мол, все хорошо, потому что при этом присутствовал мистер Элфорд. – И мистер Сэвидж – этот джентльмен – когда умер? – Прямо на следующее утро, мэм. В ту ночь он заперся у себя в комнате и не позволял никому входить к нему, и когда утром Глэдис все-таки зашла, он уже был окоченевший и мертвый, и на кровати письмо. «Коронеру» – такая вот была надпись на нем. Ох! Как Глэдис тогда перепугалась! А потом было дознание и все такое. А через два месяца миссис Темплтон сказала мне, что намеревается жить за границей. Устроила меня на севере, на очень хорошем месте, с хорошими деньгами, подарила отличный подарок и все такое. Очень добрая леди эта миссис Темплтон. Теперь миссис Пратт явно наслаждалась собственным красноречием. Фрэнки встала со словами: – Что ж. Мне было очень интересно услышать все это. Она извлекла из бумажника банкноту. – Позвольте оставить вам… э-э-э… маленький подарок. Я так надолго оторвала вас от дел. – Ну, спасибо, спасибо вам за доброту, конечно, мэм. Доброго дня вам и вашему доброму джентльмену. Фрэнки заметно покраснела и торопливо ретировалась. Бобби последовал за ней через несколько минут. Он был явно озабочен. – Ну вот, – проговорил он. – Мы явно выкачали из нее все, что ей было известно. – Да, – согласилась Фрэнки. – И все согласуется. Никаких сомнений в том, что Сэвидж сам составил это завещание, как будто не остается, и, как мне кажется, его страх перед раком выглядит вполне неподдельным. Подкупить доктора с Харли-стрит[26] у них вряд ли бы вышло. Думаю, они воспользовались составлением завещания, чтобы разделаться с ним, пока он не передумал. Но ни мы, ни кто-либо другой не способны доказать, что это так. – Само собой, мы можем только подозревать, что миссис T. дала ему «что-нибудь от бессонницы», но не сможем найти доказательств. Бассингтон-Ффренч мог подделать письмо к коронеру, но опять-таки мы не можем доказать этого теперь. Полагаю, письмо давным-давно уничтожено, сразу после предъявления в качестве свидетельства на дознании. – Итак, мы возвращаемся к прежней проблеме – что именно можем мы узнать о них такого, что настолько пугает Бассингтон-Ффренча и компанию? – Ничего не кажется тебе особенно странным? – Нет, кроме одной вещи. Почему засвидетельствовал завещание садовник, которого пришлось вызвать, хотя в доме находилась горничная? Почему не горничная? – Удивительно, что ты говоришь именно так, Фрэнки, – сказал Бобби. Голос его прозвучал настолько неестественно, что Фрэнки посмотрела на него с удивлением. – Почему? – Потому что я задержался как раз для того, чтобы спросить у миссис Пратт фамилию и адрес Глэдис. – И? – Фамилия горничной – Эванс! Глава 32
Эванс
Фрэнки охнула. Охваченный волнением, Бобби возвысил голос. – Понимаешь ли, ты задала тот же вопрос, что и Карстерс. Почему не Эванс? – Ой, Бобби, кажется, мы наконец преуспели. – Та же самая мысль, наверное, посетила Карстерса. Он, как и мы, разнюхивал обстоятельства, разыскивая следы… И этот момент удивил его, как и нас с тобой. Более того, думаю, что он и в Уэльс приехал по этой причине. Глэдис Эванс – валлийское имя; Эванс, по всей видимости, – валлийка. Он последовал за ней в Марчболт. Но за ним кто-то следил – и потому он так и не встретился с ней. – Так почему же не Эванс? – спросила Фрэнки. – Этому должна быть причина. Такой глупый и мелкий, однако, выходит, очень важный момент. Если в доме две служанки, зачем посылать за садовником? – Возможно, потому что Чадли и Альберт тупицы, в то время как Эванс – особа смышленая. – Это не может оказаться единственной причиной. Там находился мистер Элфорд, а он человек проницательный. Ох, Бобби, здесь ключ ко всей ситуации… Я чую это. Если бы мы могли понять причину… Эванс. Почему Чадли и Миэр, но не Эванс? Она вдруг умолкла и прикрыла глаза руками. – Сейчас будет, – пообещала Фрэнки, – что-то вроде озарения. Подожди минутку… Застыв на месте на минуту-другую, она опустила ладони и посмотрела на спутника со странным огоньком в глазах. – Бобби, если ты остановишься в доме, в котором имеются две служанки, кому ты дашь чаевые? – Горничной, конечно же, – ответил удивленный вопросом Бобби. – Никто не дает чаевых кухарке. Во-первых, ее еще нужно увидеть. – Конечно, и она никогда не видит тебя. Ну, разве что может заметить вскользь, если ты пробудешь в гостях достаточно долгое время. Но горничная прислуживает тебе за едой, общается с тобой, подает тебе кофе. – К чему ты клонишь, Фрэнки? – Они не захотели пригласить в качестве свидетеля Эванс, потому что она могла заметить: завещание составляет не мистер Сэвидж… – Боже правый, Фрэнки, что ты хочешь этим сказать? Кто же тогда? – Бассингтон-Ффренч, кто же еще! Понимаешь, он изобразил Сэвиджа! Спорю, это Бассингтон-Ффренч посетил доктора и устроил весь шум насчет рака. А потом послали за поверенным, человеком, не знакомым лично с мистером Сэвиджем, но зато способным подтвердить, что мистер Сэвидж подписал это завещание в присутствии двоих свидетелей, причем кухарка никогда не видела его в лицо, да и старик, наверняка изрядно подслеповатый, скорее всего, также мог ни разу в жизни не видеть Сэвиджа. Теперь понимаешь? – Но где все это время находился подлинный Сэвидж? – О, он, конечно, приехал, и я подозреваю, что его сразу же опоили, быть может, отнесли на чердак, и продержали там часов двенадцать, пока Бассингтон-Ффренч давал свое представление. Потом Сэвиджа отнесли в кровать, дали хлоралгидрат, и наутро Эванс обнаружила его мертвым в постели. – Боже, Фрэнки, ты все усекла. Но можем ли мы что-либо доказать? – Да… Нет… Не знаю. Предположим, можно показать Роуз Чадли, то есть Пратт, фотографию настоящего Сэвиджа. Сможет ли она заявить: «Нет, это не тот человек, который подписал завещание»? – Сомневаюсь, – заявил Бобби. – Она такая тупая. – По каковой причине ее и избрали для этой роли, так я понимаю. Но тут есть еще один момент. Эксперт должен обнаружить, что подпись на завещании подделана. – Но этого не было. – Потому что никто не ставил так вопрос. Тогда не усматривалась возможность мошенничества. Но теперь дело выглядит иначе. – Мы должны сделать вот что, – сказал Бобби. – Надо найти Эванс. Она может нам еще кое-чего рассказать. Она работала у Темплтонов полгода, не забыла? Фрэнки простонала. – Представляю, сколько придется искать. – А как насчет почты? – предложил Бобби. Они как раз проходили мимо отделения связи, которое внешне скорее походило на универмаг. Фрэнки немедленно бросилась внутрь и начала действовать. В помещении никого не было, кроме начальницы – молодой женщины, наделенной любознательным носом. Фрэнки купила альбом с марками за два шиллинга, высказала свое мнение о погоде, а затем сказала: – Мне кажется, что у вас здесь намного лучше погода, чем в наших краях. Я живу в Уэльсе, в Марчболте. Вы не поверите, какие у нас бывают дожди. Молодая владелица длинного носа в ответ на это сказала, что здесь бывают такие дожди, что о-го-го, и в последние праздники ливень был просто сокрушительный. Фрэнки произнесла: – У нас в Марчболте живет ваша уроженка, может, вы ее знаете. Ее зовут Эванс – Глэдис Эванс. Молодая женщина ничуть не удивилась. – Ну конечно. Она работала в Тюдор-Коттедже. Только родом не отсюда. Родилась в Уэльсе, вернулась на родину и вышла замуж. Теперь ее фамилия Робертс. – Точно, – сказала Фрэнки. – А вы не можете дать мне ее адрес? Я одолжила у нее плащ и забыла отдать. Если бы у меня был ее адрес, я отослала бы его. – Ага, – ответила женщина. – Адрес дать могу. Я время от времени получаю от нее открытки. Они с мужем служат в одном и том же доме. Подождите минутку. Она отошла и принялась копаться в углу, и наконец вернулась с листком бумаги в руке и положила его на конторку. – Вот. Бобби и Фрэнки прочли адрес, увидеть который ну никак не думали. «Миссис Робертс, Уэльс, Марчболт, дом викария». Глава 33
Драма в кафе «Ориент»
Как Бобби и Фрэнки сумели выбраться из почтового отделения, не опозорив себя неуместно бурной реакцией, оба так и не поняли. Оказавшись снаружи, они дружно переглянулись и покатились со смеху. – В доме викария… Все это время! – задыхался Бобби. – А я-то насчитала четыреста восемьдесят разного пола Эвансов, – жаловалась Фрэнки. – Теперь я понимаю, почему Бассингтон-Ффренч так развеселился, когда понял, что мы не знаем об Эванс! – И, конечно, для них было крайне опасно, что ты проживаешь под одной крышей с Эванс. – Поехали! – провозгласил Бобби. – Нас ждет Марчболт. – Заветная цель там, – сказала Фрэнки. – Домой, в родные пенаты! – Опять забыл! – воскликнул Бобби. – Надо что-то сделать для Баджера. Фрэнки, у тебя есть при себе какие-то деньги? Фрэнки полезла в свою сумочку и достала оттуда ворох купюр. – Передай их ему и скажи, чтобы как-нибудь договорился с кредиторами, а папа потом купит гараж и назначит его управляющим. – Хорошо, – сказал Бобби. – Самое важное теперь – поскорее убраться отсюда. – Но зачем такая страшная спешка? – Не знаю, но меня преследует чувство, что может случиться что-то плохое. – Какой ужас. Отъезжаем сию минуту. – Я поблагодарю Баджера. А ты заводи машину. – Так и не куплю зубную щетку. Через пять минут они уже катили из Чиппинг-Сомертона. У Бобби не было оснований жаловаться на недостаточную скорость. Но Фрэнки вдруг произнесла: – Вот что, Бобби, по-моему, мы едем недостаточно быстро. Бобби посмотрел на спидометр, стрелка которого показывала восемьдесят миль в час, и сухо заметил: – Не думаю, что мы способны еще прибавить. – Можно пересесть на воздушное такси, – предложила Фрэнки. – Мы находимся примерно в семи милях от аэродрома Мидшот. – Да что ты говоришь! – воскликнул Бобби. – Если мы сделаем это, то окажемся дома часа через два. – Отлично, – произнес Бобби. – Пересаживаемся на воздушное такси. События начинали приобретать фантастический облик… Зачем надо так безумно спешить в Марчболт? Бобби этого не знал. И подозревал, что Фрэнки тоже этого не знала. Но оба разделяли это чувство. Оказавшись в Мидшоте, Фрэнки попросила вызвать мистера Дональда Кинга, и ей тут же предъявили неопрятного с вида молодого человека, изобразившего при этом вялое удивление. – Привет, Фрэнки, – молвил он. – Я целый век не видел тебя. Что тебе нужно? – Нужно воздушное такси, – заявила Фрэнки. – Кажется, вы занимаетесь воздушным извозом, не так ли? – О да! И куда же ты хочешь попасть? – Я хочу быстро попасть домой! – выпалила Фрэнки. Приподняв обе брови, Дональд спросил: – И это все? – Не совсем, – ответила Фрэнки. – Но в основном. – Ну хорошо, мы можем быстро устроить это. – Я выпишу тебе чек, – отметила Фрэнки. Через пять минут они уже были в воздухе. – Фрэнки, – обратился к ней Бобби. – Почему мы делаем все это? – Не имею ни малейшего представления, – ответила Фрэнки. – Но я чувствую, что мы должны спешить. А ты? – Забавно, но тоже чувствую. Только не знаю почему. В конце концов, наша миссис Робертс не улетит на метле. – Может и улететь. Вспомни к тому же, что мы не знаем намерений Бассингтон-Ффренча… – Ты права, – задумчиво ответил Бобби. Они добрались до пункта назначения, когда начинало темнеть. Самолет приземлился, и через пять минут Бобби и Фрэнки уже катили в Марчболт в «Крайслере» лорда Марчингтона. Они остановились возле ворот дома викария, потому что подъездная дорожка здесь не позволяла развернуться дорогой машине. Выпрыгнув из машины, они бросились бегом по дорожке. «Видимо, я скоро проснусь, – размышлял на бегу Бобби. – Что мы делаем и почему?» На крыльце стояла стройная фигура. Фрэнки и Бобби узнали ее одновременно. – Мойра! – воскликнула Фрэнки. Та повернулась, видно было, что она нетвердо стоит на ногах. – Ой! Я так рада вас видеть. – Да что же привело тебя сюда? – Наверное, то же самое, что и вас обоих. – Ты узнала, кто такая Эванс? – спросил Бобби. Мойра кивнула: – Да. Это долгая повесть… – Войдем, – пригласил Бобби. Но Мойра отодвинулась от него и торопливо сказала: – Нет-нет, давайте пойдем куда-нибудь еще и поговорим. Я должна кое-что рассказать вам перед тем, как мы войдем в дом. В этом городке найдется что-нибудь вроде кафе? Место, где можно посидеть? – Хорошо, – сказал Бобби, против желания отступая от двери. – Но почему… Мойра нетерпеливо топнула: – Узнаете, когда я расскажу. Ну пошли же. Нам нельзя терять ни минуты. Они подчинились ее настойчивости. Примерно посередине главной улицы находилось кафе «Ориент»[27], название которого отнюдь не соответствовало убранству. Все трое вошли. В кафе было затишье – половина седьмого. Они сели за маленький столик в углу, и Бобби заказал три кофе. – Итак? – спросил он. – Пусть сперва подадут кофе, – решила Мойра. Официантка вернулась и поставила перед ними три чашки с еле теплым напитком. – Итак? – повторил Бобби. – Не знаю, с чего начать, – приступила Мойра. – Это случилось в поезде, направлявшемся в Лондон. Такое удивительное совпадение. Я шла по коридору и… Она умолкла. Мойра сидела лицом к двери и вдруг наклонилась вперед, вглядываясь. – Должно быть, он увязался за мной, – сказала она. – Кто?! – одновременно воскликнули Фрэнки и Бобби. – Бассингтон-Ффренч, – прошептала Мойра. – Ты видела его? – Он в городе. Я видела его с рыжеволосой женщиной. – Миссис Кейман! – воскликнула Фрэнки. Они с Бобби вскочили и рванулись к двери. Мойра запротестовала, однако они не обратили на нее внимания. Поглядели в обе стороны улицы, однако Бассингтон-Ффренча нигде не было видно. Мойра присоединилась к ним. – Он ушел? – спросила она дрожащим голосом. – Ох! Будьте осторожны. Он опасен… Жутко опасен. – Он не может ничего сделать, пока мы вместе, – сказал Бобби. – Возьми себя в руки, Мойра, – заявила Фрэнки. – Не поджимай хвост. – Ну, в данный момент мы не можем совершенно ничего предпринять, – рассудил Бобби, первым возвращаясь к столику. – Рассказывай то, что хотела, Мойра. Бобби взял свою чашку кофе. Тут Фрэнки оступилась, навалилась на него всем телом и пролила кофе на стол. – Прости, – сказала она, наклоняясь к соседнему столу, уже накрытому для приема клиентов. На нем стоял небольшой поднос с двумя закупоренными бутылочками, содержащими уксус и масло. Странное поведение Фрэнки насторожило Бобби. Взяв бутылочку для уксуса, она вылила содержимое в пепельницу и принялась переливать в нее кофе из своей чашки. – Фрэнки, ты свихнулась? – спросил Бобби. – Что за чертовщиной ты занялась? – Беру кофе на анализ для Джорджа Арбетнота, – ответила Фрэнки. Она повернулась к Мойре. – Твоя игра закончена! Я поняла твой замысел в тот момент, когда мы стояли у двери! Подтолкнув Бобби под локоть, я увидела выражение твоего лица. Ты что-то подлила в наши чашки, когда мы бросились к двери искать Бассингтон-Ффренча. Игра проиграна, миссис Николсон или Темплтон – не знаю, каким именем ты предпочитаешь себя называть. – Темплтон?! – вскричал Бобби. – Посмотри на ее лицо! – рявкнула Фрэнки. – Если она начнет отрицать, приведи ее к себе: вот увидишь, миссис Робертс опознает. Бобби посмотрел на Мойру. И увидел, как незабвенное тонкое и печальное лицо исказила демоническая ярость. Нежные губы пришли в движение, извергая поток самых гнусных и мерзких ругательств. Она запустила руку в свою сумочку. Бобби, будучи ошеломлен, все же среагировал мгновенно. Рука его выбила пистолет из руки Мойры. Пуля прошла над головой Фрэнки, попав в стену кафе. Впервые в истории этого заведения одна из официанток заторопилась. И выбежала на улицу, оглушительно вопя: – Помогите! Убивают! Полиция! Глава 34
Письмо из Южной Америки
По прошествии нескольких недель Фрэнки получила письмо с маркой одной из наименее известных южноамериканских республик. Прочитав, она передала его Бобби. Вот что там было написано: «Дорогая Фрэнки, искренне поздравляю тебя! Вы с твоим морячком разрушили план всей моей жизни. А я ведь так прекрасно все рассчитал. Не хочешь ли узнать поподробнее? Моя подружка в таких подробностях заложила меня (по злобе, скорее всего, которая является неотъемлемым качеством женской природы), что даже самые разрушительные признания не способны причинить мне особого вреда. К тому же я сейчас начинаю жизнь заново. Роджер Бассингтон-Ффренч мертв. По-моему, я всегда, что называется, шел по кривой дорожке. Даже в Оксфорде вляпался, очень глупо, потому что преступление мое не могло не вскрыться. Папаша выручил меня. Однако отослал в колонии. Там я достаточно скоро познакомился с Мойрой и ее присными. Она была настоящей, законченной преступницей – в свои-то пятнадцать лет. Я сошелся с ней, когда у нее горели пятки: американская полиция шла по следу. Мы понравились друг другу и решили быть вместе. Однако прежде нам следовало кое-что провернуть. Для начала она вышла замуж за Николсона. Таким образом она полностью переменила свою жизнь, и полиция потеряла след. Николсон только что перебрался в Англию, чтобы открыть лечебницу для нервнобольных. Он как раз искал дешевый дом для своей лечебницы. Мойра привела его в Грэйндж. Она со своей шайкой еще занималась торговлей наркотиками, и потому, не ведая того, Николсон был ей очень полезен. У меня всегда были две мечты. Я хотел стать владельцем Мерроуэй и располагать крупными деньгами. Мой предок Бассингтон-Ффренч играл важную роль в правление Карла II[28]. С тех пор род сделался заурядным. Я ощущал в себе способность вновь вывести клан на первые роли. Но мне были нужны деньги. Мойра несколько раз ездила через океан в Канаду – „повидаться с родными“. Николсон обожал ее и верил всему, что она говорила. Мужчины всегда верили ей. Благодаря сложностям, сопровождающим труд наркоторговца, она всякий раз путешествовала под различными именами. В частности, она познакомилась с Сэвиджем, когда плыла в качестве миссис Темплтон. Зная все о Сэвидже и его колоссальном состоянии, она попыталась обольстить его. Он попался, однако все-таки не настолько, чтобы утратить здравый смысл. Тем не менее мы составили план. Эту историю вы превосходно знаете. Некто, известный вам под именем Кейман, исполнял роль бесчувственного мужа. Сэвидж был вынужден приезжать и оставаться в Тюдор-Коттедже. На третий раз мы исполнили свою задумку. Не буду вдаваться в уже знакомые вам подробности. Комбинация прошла с блеском. Мойра получила деньги и исчезла с ними вроде как за границу, а на самом деле уехала в Ставерли, в Грэйндж. Я тогда приступил к остальным деталям плана. Мне следовало убрать Генри и юного Томми со своего пути. С Томми откровенно не повезло: пара идеально подготовленных несчастных случаев закончилась неудачей. С Генри я не собирался дурачиться подобным образом. После падения на охоте он страдал от довольно ощутимых болей. Я познакомил его с морфием. Генри отнесся к нему с полным доверием: простой души был человек. И скоро сделался наркоманом. Наш план требовал отправить его в Грэйндж, где он должен был умереть от передозировки морфия или совершить самоубийство. Заниматься этим должна была Мойра. Я не мог никоим образом оказаться замешанным в эту историю. Тут на сцене появился этот недоумок Карстерс. Похоже, Сэвидж написал ему с корабля о миссис Темплтон и даже приложил ее фото. Вскоре после этого Карстерс отправился охотиться в какую-то там экспедицию. А когда вернулся из своих дебрей и узнал о смерти Сэвиджа и о завещании, откровенно преисполнился недоверия. В этой истории, с его точки зрения, было нечто сомнительное. Он был уверен в том, что Сэвидж смерти не ждал, не боялся ее и уж точно не испытывал никаких опасений в отношении рака. Кроме того, сам текст завещания показался ему не отвечавшим характеру Сэвиджа, который был расчетливым бизнесменом, и хотя, безусловно, он мог приударить за хорошенькой женщиной, но, по мнению Карстерса, ни в коем случае не собирался оставлять ей внушительную сумму, а остальное пожертвовать на благотворительность. Насчет благотворительности придумал я сам. Эта статья завещания показалась мне благородной и потому не внушающей подозрений. Словом, Карстерс явился сюда, намереваясь расследовать дело, и начал совать повсюду свой нос. С самого начала нас ждала неудача. Наши друзья пригласили его на ланч, он увидел фото Мойры на пианино и узнал в ней женщину с присланного ему Сэвиджем снимка. И отправился в Чиппинг-Сомертон, став разнюхивать уже там. Мы с Мойрой забеспокоились – подчас я думаю, что напрасно. Но Карстерс был умен. Я отправился в Чиппинг-Сомертон следом за ним. Он не сумел найти кухарку, Роуз Чадли, потому что она переехала на север, однако обнаружил Эванс, узнал ее новую фамилию и отправился в Марчболт. Положение становилось серьезным. Если Эванс опознает миссис Темплтон и миссис Николсон как одно и тоже лицо, дела наши примут самый скверный оборот. Кроме того, Эванс провела в доме достаточно долгое время, и мы не знали, что еще ей могло быть известно. Я решил, что с Карстерсом надо кончать. Он уже стал для нас серьезной помехой. На помощь мне пришел случай. Я был за его спиной, когда поднялся туман. Подобрался поближе, и внезапный толчок в спину сделал дело. Тем не менее я находился в раздумье, поскольку не понимал, какие компрометирующие нас материалы могут оказаться при нем. Однако ваш юный флотский друг идеально сыграл мне на руку. Я остался наедине с трупом – ненадолго, но достаточно для моих целей. При нем была фотография Мойры, полученная от фотографа, – предположительно для идентификации. Я забрал ее, письма и все, что могло послужить установлению личности. А затем подложил фото одной из женщин, входивших в шайку. Все складывалось хорошо. Псевдосестра и зять явились и опознали покойника. И тут твой приятель Бобби спутал карты. Оказалось, что Карстерс пришел перед смертью в сознание и кое-что сказал. Он упомянул Эванс, а Эванс ведь служит у викария. Должен признать, что мы жутко запаниковали. В некотором смысле даже голову потеряли. Мойра настаивала на том, что его нужно убрать. Мы попробовали один план, с письмом, но он не удался. Тогда Мойра сказала, что сама займется им. Она взяла машину, поехала в Марчболт и решительно воспользовалась нужной ситуацией – подсыпала морфий в пиво, пока морячок твой спал. Однако зелье не подействовало на морехода. Вот неудача так неудача. Как я уже сказал тебе, именно допрос с пристрастием, который учинил тебе Николсон, заставил меня задуматься о том, та ли ты, за кого себя выдаешь. Однако представь себе потрясение Мойры, выбравшейся из дома для того, чтобы встретить меня, но столкнувшейся лицом к лицу с Бобби! Она узнала его немедленно, так как внимательно рассмотрела его черты, когда он спал в тот день. Неудивительно, что она так испугалась, что едва не потеряла сознание. Потом она поняла, что подозревает он не ее, успокоилась и подыграла ему. Затем пришла к нему в гостиницу и рассказала несколько сказок, которые он проглотил как кроткий ягненок. Она представила Алана Карстерса своим прежним любовником и густо полила свой рассказ страхом перед Николсоном. Кроме того, самым наилучшим образом сумела отвести подозрения относительно меня. Я сделал с тобой то же самое и представил ее тебе как слабое и беспомощное создание – это Мойру-то, которая без малейших колебаний убрала бы со своего пути любое количество людей! Положение стало серьезным. У нас были деньги. Мы благополучно реализовывали свой план в отношении Генри. Я не спешил устранять Томми. Мог позволить себе не торопиться. Николсона можно было убрать без труда в должный момент. Но ты и Бобби создавали угрозу. Ваше внимание было обращено к Грэйнджу. Возможно, тебе будет интересно узнать, что Генри не совершал самоубийства. Я убил его! Когда мы с тобой разговаривали в саду, я понял, что больше времени терять нельзя, вошел в дом и приготовился. Пролетевший аэроплан помог мне. Я вошел в кабинет, сел рядом с Генри, что-то писавшим, сказал: „Слушай, старина…“ – и застрелил его! Шум мотора аэроплана заглушил звук. Потом написал умилительное письмо, стер отпечатки своих пальцев с рукояти револьвера, вложил его в руку Генри и позволил оружию упасть на пол. После этого я вложил ключ от кабинета в карман Генри и вышел, закрыв дверь снаружи ключом от столовой, который также подходит к замку. Не буду расписывать сюжет о небольшой петарде, пристроенной в трубе, которой надлежало взорваться четыре минуты спустя, создав необходимый шум. Все сошло великолепно. Мы с тобой услышали „выстрел“ вместе, находясь в саду. Идеальное самоубийство! Единственной подозрительной личностью в данной ситуации оказался бедный старый Николсон. Осел явился за своей тростью или за чем-то там еще! Конечно же, рыцарственное попечение Бобби несколько докучало Мойре. Посему она отъехала в Тюдор-Коттедж. Мы мечтали о том, чтобы полученное из уст Николсона объяснение отсутствия его жены пробудило в вас подозрения. Где Мойра по-настоящему проявила свою силу и отвагу, так это в Тюдор-Коттедже. Поняв по шуму над головой, что меня вырубили, она немедленно ввела себе большую дозу морфия и улеглась на постель. После того, как вы все отправились к телефону, она скользнула наверх, разрезала мои путы и освободила меня. Потом морфий произвел ожидаемый эффект, и к прибытию доктора она уже находилась в подлинном наркотическом сне. Тем не менее нервы сдавали. Она опасалась, что вы доберетесь до Эванс и узнаете, каким образом было сработано самоубийство и завещание Сэвиджа. Кроме того, она опасалась, что Карстерс написал Эванс до приезда в Марчболт. И в итоге сказала всем, что поехала в Лондон, в лечебницу, но сама направилась в Марчболт – и столкнулась с вами на пороге дома. Тут уж ей пришлось думать, как немедленно убрать вас обоих. Избранный ею метод следует назвать в высшей степени грубым, однако я считаю, что она вполне могла справиться. Едва ли тамошняя официантка сумела бы много сказать о женщине, которая приходила с вами. После этого Мойра вернулась бы в Лондон и залегла на дно в лечебнице. Без тебя и Бобби вся эта история ни для кого не представляла бы интереса и постепенно забылась бы. Однако вы разоблачили ее, и она потеряла голову. Как и потом на суде, где заложила меня! Возможно, она начинала надоедать мне. Однако я не мог предположить, что она заметила это. Понимаете ли, у нее были деньги, мои деньги! И женившись на этой женщине, я мог потерять интерес к ней. Я люблю разнообразие. Итак, начинаю новую жизнь. Всецело благодаря тебе и этому крайне неприятному молодому человеку по имени Бобби Джонс. Однако я полагаю, что сумею преуспеть! А уж на какой стезе, бог весть. Я еще не восстановился. Но если ты чего-то не добился, надо пытаться снова, снова и снова. Так что прощай, моя дорогая, – а быть может, и до свидания. Как знать, как знать… Твой любящий враг, отважный и полный скверны злодей, Роджер Бассингтон-Ффренч».Глава 35
Новости из дома викария
Бобби вернул ей письмо, и Фрэнки вздохнула, принимая его. – Все же удивительный он человек. – Ты всегда была неравнодушна к нему, – с холодком отреагировал Бобби. – У него есть шарм, – сказала Фрэнки и добавила: – Как и у Мойры. Бобби покраснел. – Надо же… Все это время ключ к разгадке находился дома, – проговорил он. – Ты ведь знаешь, Фрэнки, что Карстерс действительно писал Эванс… миссис Робертс то есть? Фрэнки кивнула. – Сообщив ей, что хочет приехать и нуждается в информации о миссис Темплтон, по его мнению являющейся преступницей международного масштаба, разыскиваемой полицией. – И когда его столкнули с обрыва, она не сумела сложить два и два, – с горечью посетовал Бобби. – Ну, это потому, что столкнули Притчарда, – ответила Фрэнки. – Опознание было подстроено очень умно. Если с обрыва столкнули Притчарда, как может он оказаться Карстерсом? Так работает ум обыкновенного человека. – Забавно, что Кеймана она узнала, – продолжил Бобби. – Во всяком случае, она видела его, когда Робертс пускал гостя в дом, и спросила мужа, кто это. Он ответил, что мистер Кейман, и она сказала: «Интересно, он – точная копия джентльмена, у которого я служила». – Каково, а? – сказала Фрэнки и продолжила: – Даже Бассингтон-Ффренч пару раз выдал себя. Только я, как дура, ничего не заметила. – В самом деле? – Да, когда Сильвия сказала, что газетное фото очень похоже на Карстерса, он ответил, что не усматривает большого сходства, откуда следует, что он все-таки видел покойника. А потом он еще мне говорил, что не видел лица трупа. – Но как ты, черт возьми, сумела разоблачить Мойру, Фрэнки? – Думаю, по словесному описанию миссис Темплтон, – задумчиво сказала Фрэнки. – Все называли ее «милой леди». Описание не соответствовало этой Кейманше. Ни одна служанка не назвала бы эту особу «милой леди». А когда мы с тобой приехали сюда, я вдруг подумала – что, если Мойра и есть миссис Темплтон? – Великолепная догадка. – И еще мне очень жаль Сильвию, – продолжила Фрэнки. – После того как Мойра выдала Роджера, на бедную женщину обрушилась непереносимая дурная слава. Однако доктор Николсон не отходит от нее, и я не буду ни в малейшей степени удивлена, если дело закончится браком. – Итак, все как будто закончилось просто великолепно, – сказал Бобби. – Баджер процветает в своем гараже – благодаря твоему отцу; и благодаря ему же я получил эту поистине великолепную работу. – Она в самом деле так великолепна? – Управление кофейной плантацией в Кении с потрясающим жалованьем? Разве нет? Я, пожалуй, всегда мечтал о чем-то подобном. Помолчав, Бобби намекнул: – Между прочим, многие ездят именно в Кению отдыхать. – Некоторые вообще живут в этой стране, – кротко промолвила Фрэнки. – Фрэнки, ты серьезно? – Он покраснел, осекся, но взял себя в руки. – В-в-в-в самом деле? – Серьезно, – ответила Фрэнки. – В самом деле. – Я всегда сходил по тебе с ума, – выговорил Бобби напряженным голосом. – И чувствовал себя таким несчастным, понимая, что из этого ничего хорошего не получится. – Значит, именно это заставило тебя быть таким грубым на поле для гольфа в тот день? – Да, тогда я как-то совсем приуныл. – Гм-м, – промычала Фрэнки. – А как начет Мойры? Бобби беспомощно огляделся, но в итоге признал: – Ее лицо произвело на меня впечатление. – Лицом она краше меня, – проявила благородство Фрэнки. – Это не так, однако на какое-то время оно сделалось для меня чем-то вроде наваждения. А потом, на чердаке, ты держалась настолько мужественно, что… Ну, в общем, Мойра совершенно изгладилась из моей памяти. Меня перестало интересовать, что и как будет с ней. Значение для меня стала иметь только ты. Ты была великолепна! Такое мужество! – Но сама я была до смерти испугана, – ответила Фрэнки. – Меня просто трясло. Но я хотела, чтоб ты восхищался мной. – Я и восхищался, любимая. И восхищаюсь сейчас. Всегда восхищался и всегда буду восхищаться. А ты уверена, что тебе понравится в Кении? – Я влюблюсь в эту страну. Англией я уже сыта по горло. – Фрэнки! – Бобби! – Прошу сюда. – Викарий, открыв дверь, пригласил руководство женского благотворительного общества. Ему пришлось торопливо и плотно закрыть ее и извиниться: – Мой… э-э-э… Один из моих сыновей. Он… э-э-э… помолвлен. Одна дама с лукавой улыбкой согласилась: – Похоже на то. – Хороший мальчик, – продолжил викарий. – Еще совсем недавно не относился к жизни всерьез. Но буквально за последние дни очень переменился. Уезжает в Кению управлять кофейной плантацией. Благотворительница шепнула другой: – Ты видела? Он что, целовал леди Фрэнсис Дервент? За час новость облетела весь Марчболт. notes
Примечания
1
Кэдди – те, кто подносит снаряжение при игре в гольф. 2
Фраза из комической песни Эдди Мортона в стиле регтайм (1912). 3
Коронер – лицо, проводящее расследование причин предположительно криминальных смертей. 4
«…острей зубов змеиных неблагодарность детища!» – цитата из трагедии «Король Лир» (пер. Т. Щепкиной-Куперник). Слова эти Лир произносит, будучи обманут двумя своими старшими дочерьми. 5
Примерно полграмма. 6
Джордж Джозеф Смит (1872–1915) утопил трех своих жен в ванне, чтобы ему выплатили за них страховку. 7
По всей видимости, имеется в виду Герберт Роуз Армстронг (1869–1922) – юрист, казненный за убийство жены. Дело об убийстве было заведено через некоторое время после смерти женщины, когда состоялось покушение на главного конкурента Армстронга, которого последний предположительно пытался отравить. Справедливость приговора сразу была оценена как спорная и до сих пор многими признается таковой. 8
Вымышленный сыщик, персонаж детективного писателя Р. О. Фримена. 9
Уида – псевдоним английской писательницы Марии Луизы Раме (1839–1908), известной любовно-приключенческими романами. 10
Самый известный роман (1856) английской писательницы Дины Марии Крейк (Мьюлок). 11
Пукка-сахиб – обозначение на хинди высокостатусных англичан, что очень примерно можно перевести как «истинный джентльмен». 12
French – «французский», «француз» (англ.). 13
Гэнтс – обиходное сокращенное наименование графства Гэмпшир. 14
Франко-британская марка авто; с середины 1990-х машины под ней не производятся. 15
Полукрона – монета, эквивалентная одной восьмой фунта. 16
Христианская наука – течение в протестантизме, для которого характерна крайне радикальная установка на исцеление болезненных состояний при помощи духовного сближения с Христом. 17
Адольф Бек – жертва скандального дела с ошибочными опознаниями; основываясь на показаниях потерпевших и несмотря на доказательства невиновности, в 1896 г. его осудили за мошенничество и кражи ценных вещей, а в 1904 г. чуть не осудили за новые подобные преступления, но тогда уже случайно выяснилось, что настоящий преступник во всех случаях – похожий на него Вильгельм Мейер. 18
«Лионская почта» – основанная на реальном деле времен Французской революции пьеса Чарльза Рида (1854, перераб. 1877), где героя принимают за грабителя почтовой кареты с ценным грузом; несколько раз экранизирована, в т. ч. за три года до выхода настоящего романа, в 1931 г. 19
До скорого (фр.). 20
Визитка – нечто среднее между сюртуком и фраком. 21
Сэвил-роу – улица в Лондоне, знаменитая своими магазинами одежды и ателье. 22
Пау-вау – общий сбор у ряда северо-американских индейских племенных союзов (алгонкинск.). 23
Французское окно – гибрид окна и двери, застекленный выход с проемом от пола до потолка. 24
Благотворительная организация, которая помогает лицам женского пола от 5 до 25 лет найти себя в жизни и раскрыть свой потенциал. Основана в 1875 г. и изначально действовала в Англии и Уэльсе, а сегодня распространена по всему миру. 25
Имеется в виду 7-я сцена I акта пьесы Шекспира «Макбет». 26
Харли-стрит – улица в Лондоне, известная с XIX в. как средоточие высококлассной медицины благодаря множеству принимающих там известных врачей и медучреждений. 27
Англ. «Восток» (от лат. oriens). 28
Карл II – король Англии, Шотландии и Ирландии в 1660–1685 гг.
Do'stlaringiz bilan baham: |
