Была темная, осенняя ночь. Старый банкир ходил у себя в кабинете из угла в угол и вспоминал, как

III часть (удалённая Чеховым в 1901 году)
Прошел год. Банкир давал вечер. На этом вечере было много умных людей и велись интересные
разговоры. Между прочим шла речь о целях жизни и назначении человека. Говорили о богатом
юноше, о совершенстве, евангельской любви, о суете сует и т. п. Гости, состоявшие в большинстве из
очень богатых людей, почти все отрицали богатство. Один из них сказал:
— Среди тех людей, которых мы считаем святыми или гениальными, богачи так же редки, как на небе
кометы. Из этого следует, что при усовершенствовании человеческой породы богатство не составляет
необходимого условия или, короче говоря, оно совершенно не нужно. А всё, что не нужно, то мешает...

---

— Конечно! — согласился другой. — Поэтому самым высшим выражением человеческого
совершенства, хотя и в грубой форме (более тонкая еще не придумана), является монашеский
аскетизм, то есть полнейшее отречение от жизни ради идеи. Нельзя в одно и то же время служить
идее и бирже.
— Не понимаю, почему это так! — перебил раздраженно третий гость. — По-моему, в отречении от
жизни нет ничего похожего на высшее совершенство. Поймите вы меня! Отрицать картины — значит
отрицать художника; отрицать женщин, благородные металлы, вино, хороший климат — значит
отрекаться от бога, потому что всё это создавал бог! А ведь аскеты служат богу!
— Совершенно верно! — сказал старик-миллионер, соперник банкира по бирже. — Прибавьте еще к
этому, что аскеты существуют только в воображении. Их нет на земле. Правда, случается, что старики
отказываются от женщин, пресыщенные люди — от денег, разочарованные — от славы, но я живу на
свете 66 лет и ни разу в жизни не видел такого здорового, сильного и не глупого человека, который
отказался бы, например, от миллиона.
— Такие люди существуют, — сказал хозяин-банкир.
— Вы их видели?
— К счастью, да...
— Не может быть, — усомнился миллионер.
— Уверяю вас. Я знаю одного такого бедняка, который из принципа отказался от двух миллионов.
Миллионер засмеялся и сказал:
— Вас мистифицировали. Повторяю, таких людей нет, и я так глубоко убежден в этом, что готов
держать с вами пари на сколько угодно, хоть на миллион.
— Держу на три миллиона! — крикнул банкир.
— Согласен! Господа, я ставлю три миллиона!
У банкира закружилась голова. Он так был уверен в победе, что уж жалел, что не запросил пяти
миллионов. Этой суммы достаточно было бы для того, чтобы поправить свои дела на бирже!
— По рукам! — крикнул миллионер. — Когда же вы представите мне доказательства?
— Сейчас! — сказал банкир торжественно.
Он хотел уж отправиться к себе в кабинет, чтобы достать из несгораемого шкафа лист с отречением,
но вошел лакей и сказал ему:
— Там какой-то господин желает вас видеть.
Банкир извинился перед гостями и вышел. Едва он вошел в приемную, как на него бросился какой-то
прилично одетый человек, поразительно бледный и со слезами на глазах, схватил его за руки и начал
дрожащим голосом:
— Простите... простите...
— Что вам угодно? — спросил банкир. — Кто вы?
— Я тот самый глупец, который потерял пятнадцать лет жизни и отказался от двух миллионов.
— Что же вам угодно? — повторил банкир, бледнея.
— Я так ошибался! Не смеет судить о жизни тот, кто не видит ее или не имеет силы пользоваться ее

---

благами! Солнце так ярко светит! Женщины так обаятельно хороши! Вино так вкусно! Деревья
прекрасны! Книги — это слабая тень жизни и эта тень меня обокрала! Дорогой мой, — продолжал
юрист, падая на колени, — я не прошу у вас двух миллионов, я не имею на них права, но умоляю вас,
дайте мне сто или двести тысяч! Иначе я убью себя!
— Хорошо, — сказал глухо банкир. — Завтра вы получите то, что хотите.
И он поспешил к гостям. Его охватило вдохновение. Ему страстно хотелось тотчас же объявить всем
громогласно, что он, банкир, глубоко презирает миллионы, биржу, свободу, женскую любовь,
здоровье, человеческие слова, и что сам он отказывается от жизни, завтра же отдает всё беднякам и
уходит от мира... Но, войдя в залу, вспомнил он, что у него долгов больше, чем денег, что у него нет
уже силы любить женщин, пить вино, и что поэтому отречение его в глазах людей не будет иметь
никакого смысла — вспомнил, опустился изнеможденный в кресло и сказал:
— Вы выиграли! Я разорен.
А. П. Чехов, 1889