Девушка в поезде

Четверг, 18 июля 2013 года
Утро
По пути на утренний поезд я купила три газеты: Меган не могут найти
уже четыре дня, и об этом много пишут. «Дейли мейл», как и ожидалось,
раздобыла фотографии Меган в бикини, но и информации о ней собрала
больше других.
Меган, урожденная Миллс, родилась в Рочестере в 1983 году и в
возрасте десяти лет переехала вместе с родителями в Кингс-Линн
в Норфолке. Она была умной и очень общительной девочкой, хорошо
рисовала и пела. По словам одной школьной подруги, «была веселой, очень
красивой и довольно сумасбродной». Ее сумасбродность, судя по всему,
усугубилась смертью брата Бена, с которым они были очень близки.
Он погиб в аварии на мотоцикле, когда ему было девятнадцать, а ей
пятнадцать лет. После его похорон она убежала из дома на три дня.
Ее
дважды
арестовывали:
один
раз
за
кражу
и
один
–
за попрошайничество. Никаких отношений, если верить газете, родители
с ней не поддерживали. Мать с отцом умерли несколько лет назад, так и не
примирившись со своей дочерью. (Когда я читала это, мне было ужасно
жаль Меган. Я понимаю, что она, судя по всему, не так уж сильно
отличалась от меня. Такая же одинокая и неприкаянная.)
В возрасте шестнадцати лет она сошлась с парнем, у которого был дом
в местечке Холкхэм в северном Норфолке. По словам школьной подруги,

---

«он был старше ее, музыкант или что-то вроде того и принимал наркотики.
После того как Меган с ним сошлась, мы практически не общались».
Имя этого парня в газете не называлось, видимо, его так и не удалось
выяснить. А может, его и вовсе не существовало. Подружка запросто могла
все это выдумать, чтобы ее имя попало в газеты.
Несколько лет жизни Меган газета пропустила. Вот ей уже двадцать
четыре года, и она работает официанткой в ресторане в северной части
Лондона. Там она встречает Скотта Хипвелла – частного консультанта
по информационным технологиям, который дружит с менеджером
ресторана, и у них завязывается бурный роман, завершающийся свадьбой.
Ей двадцать шесть лет, ему – тридцать.
В статье приводятся высказывания и других знакомых, в частности,
Тары Эпстайн, той самой подруги, у которой Меган собиралась провести
ночь, но исчезла. Она говорит, что Меган «чудесная и жизнерадостная
девушка» и казалась «очень счастливой». «Скотт не мог причинить ей
боль, – утверждает Тара. – Он слишком сильно ее любит». Высказывания
Тары – сплошные клише. Мне гораздо интереснее слова одного
из художников, которые выставлялись в галерее, где работала Меган.
Его зовут Раджеш Гуджрал, и он сказал, что Меган «замечательная
женщина, с отменным вкусом, веселая и красивая, с глубоким внутренним
миром и отзывчивым сердцем». Судя по всему, этот Раджеш к ней явно
неравнодушен. В последней цитате приводятся слова некоего Дэвида
Кларка, «бывшего коллеги» Скотта, который сказал, что «Меган и Скотт –
отличная пара. Они очень счастливы вместе и невероятно сильно любят
друг друга».
Газета также сообщает о ходе расследования, но заявления полиции
сводятся к тому, что «допрошен ряд свидетелей» и «отрабатывается
несколько версий». Единственное, что представляет интерес, – это слова
инспектора Гаскилла, который подтверждает, что помощь следствию
оказывают два человека. Я не сомневаюсь, что оба они подозреваемые.
Один наверняка Скотт. Может, второй – это «B»? Может, Раджеш – это
и есть «B»?
Я так увлеклась чтением газет, что не заметила, как мы добрались
до семафора и электричка со скрежетом привычно остановилась
на красный сигнал. В саду у Скотта копошатся какие-то люди, у задней
двери стоят двое полицейских в форме. В голове у меня все плывет.
Они что-то обнаружили? Нашли ее? Ее тело зарыто в саду или спрятано
под половицами в доме? Я не могу не думать о груде тряпья возле
железнодорожных путей, что глупо, потому что я видела ее там еще

---

до исчезновения Меган. И в любом случае если с ней и произошло
несчастье, то Скотт тут ни при чем, он просто не может иметь к этому
отношения. Он безумно ее любит, об этом говорят все.
Сегодня мало света, погода испортилась, и небо затянуто свинцовыми
тучами. Мне не видно, что происходит в доме. Я чувствую, как меня
охватывает отчаяние. Я не могу оставаться в стороне, так уж вышло,
что теперь я причастна ко всему этому. Я должна знать, что происходит.
По крайней мере у меня есть план. Во-первых, надо выяснить, есть ли
какой-то способ заставить меня вспомнить, что случилось в субботу
вечером. Я поеду в библиотеку и постараюсь узнать, способна ли
гипнотерапия помочь мне в этом, действительно ли возможно восполнить
пробел в памяти с ее помощью. Во-вторых – думаю, это важно потому,
что полиция, судя по всему, не поверила моему рассказу о любовнике
Меган, – я должна связаться со Скоттом Хипвеллом. Я должна ему все
рассказать. Он заслуживает того, чтобы знать.
Вечер
В поезде полно вымокших под дождем пассажиров, от их одежды
поднимается пар и оседает на стеклах вагонных окон. Спертый воздух
насыщен запахом пота, духов и хозяйственного мыла и обволакивает
опущенные влажные головы. Облака, уже с утра обещавшие непогоду,
темнели и набухали весь день, пока, наконец, не разразились ливнем
в самый разгар часа пик, когда улицы заполнили служащие, движение
на дорогах застопорилось, а входы в метро закупорили толпы людей,
открывающих и закрывающих зонтики.
У меня не было зонта, и я промокла до нитки, будто на меня вылили
ведро воды. Хлопковые брюки прилипли к бедрам, а голубая блузка стала
неприлично прозрачной. Я бежала всю дорогу от библиотеки до станции
метро, прижимая к груди сумочку, чтобы хоть как-то прикрыться.
По какой-то причине меня вдруг это ужасно развеселило – есть какая-то
нелепость в том, чтобы быть застигнутой дождем, – и я смеялась так
сильно, что едва дышала, когда наконец добралась до Грейс-Инн-роуд.
Я не помню, когда так хохотала в последний раз.
Сейчас мне не до смеха. Как только освободилось место, я села
и посмотрела в телефоне последние новости о Меган. Случилось то, чего я
боялась. «В полицейском участке Уитни допрашивается мужчина тридцати
пяти лет, который задержан в связи с исчезновением Меган Хипвелл,
пропавшей после ухода из дома в субботу вечером». Это точно Скотт,
у меня нет никаких сомнений. Я только надеюсь, что он успел прочитать

---

мое письмо в своей электронной почте до того, как его забрали, потому
что допрос после задержания – дело серьезное и означает, что его считают
виновным. Хотя, конечно, многое еще не ясно. Никакого преступления,
может, и не было и с Меган все в порядке. Время от времени мне вдруг
приходит в голову, что она жива и здорова и сейчас сидит где-нибудь
на балконе отеля с видом на море, положив ноги на перила и потягивая
холодный напиток.
Эта мысль одновременно и радует, и огорчает меня, а потом мне
становится стыдно за чувство разочарования. Я не желаю ей зла, как бы
ни злилась за измену Скотту и иллюзию идеальной семьи. Просто я
чувствую себя частью этой тайны и ощущаю свою причастность. Я уже
не просто девушка из поезда, которая бесцельно ездит туда-обратно. Я хочу,
чтобы Меган вернулась в целости и сохранности. Действительно хочу.
Но только не сразу, а чуть попозже.
Утром я послала Скотту письмо по электронной почте. Найти его
адрес оказалось легко: я набрала его имя в поисковике и вышла на сайт,
где он рекламирует «консультационные, облачные и другие услуги на базе
интернет-технологий для бизнеса и некоммерческих организаций».
Я знала, что это он, потому что служебный и домашний адреса совпадали.
Я послала короткое сообщение по указанному на сайте контакту.
Уважаемый Скотт!
Меня зовут Рейчел Уотсон. Мы не знакомы. Я хотела бы
поговорить с Вами о Вашей жене. Я не знаю, где она находится
и что с ней случилось. Однако я располагаю информацией,
которая, возможно, будет Вам полезна.
Если Вы не захотите общаться со мной, я Вас пойму, но если
захотите, напишите мне по этому адресу.
С уважением,
Рейчел.
Трудно сказать, стал бы он выходить со мной на связь или нет, –
окажись я на его месте, наверное, не стала бы. Как и полиция, он скорее
всего решит, что я сумасшедшая, какая-то чокнутая, прочитавшая о деле
в газетах. Теперь я так и не узнаю: если его арестовали, он может никогда
не увидеть это сообщение. Если его арестовали, то о сообщении узнают
только полицейские, что не сулит мне ничего хорошего. Но я должна была
попытаться.

---

И теперь я чувствую, как меня охватывает отчаяние. Сквозь толпу
пассажиров я не вижу путей с другой стороны вагона, а даже если бы
и видела, то не смогла бы ничего разглядеть из-за дождя. Интересно,
смывает ли дождь улики, безвозвратно уничтожая в этот конкретный
момент важные доказательства, вроде пятен крови или образцов ДНК
на брошенных окурках? Мне так сильно хочется выпить, что во рту даже
чувствуется вкус вина. Я отлично представляю, как подействует алкоголь,
когда растворится в крови и ударит в голову.
Я хочу выпить и в то же время не хочу, потому что если я не стану
сегодня пить, то будет уже три дня без спиртного, а я и не помню, когда
последний раз не пила три дня подряд. И еще я чувствую старую и уже
забытую упертость. Тогда я могла заставить себя пробегать 10 километров
до завтрака и обходиться 1300 калориями в день на протяжении
нескольких недель. Эта черта во мне Тому очень нравилась, и он часто
говорил, что в моей упертости моя сила. Я помню одну из последних ссор,
когда между нами уже все окончательно разладилось и Том вышел из себя.
«Что с тобой случилось, Рейчел? – воскликнул он. – Когда ты стала такой
слабой?»
Я не знаю. Я не знаю, куда делась моя сила, я не помню, как стала ее
терять. Мне кажется, что от нее постепенно начали отваливаться куски,
их откалывала жизнь, само ее течение.
Электричка резко останавливается, отчаянно скрежеща тормозами,
на красный свет семафора со стороны ветки, ведущей в Лондон. Вагон
заполняется гулом извинений не удержавшихся на месте пассажиров,
которые толкнули соседей или наступили им на ноги. Я поднимаю глаза
и встречаюсь взглядом с мужчиной из того субботнего вечера, того самого,
с рыжеватыми волосами, что помогал мне подняться. Его неестественно
голубые глаза смотрят прямо на меня, и от испуга я роняю телефон.
Я нагибаюсь, чтобы поднять его с пола, и снова смотрю на него, на этот
раз осторожно и не в упор. Я оглядываю вагон, вытираю запотевшее стекло
локтем, чтобы посмотреть за окно, и в конце концов перевожу взгляд
на мужчину. Он улыбается мне, склонив голову немного набок.
Я чувствую, что краснею. Я не знаю, как реагировать на его улыбку,
потому что не понимаю, что она означает. Это «привет, мы уже виделись
как-то вечером», или «так это та пьянчужка, что свалилась на лестнице
и молола невесть что», или что-то еще? Я не знаю, но мысли об этом вдруг
извлекают из памяти слова, сказанные им, когда я поскользнулась
на ступеньках. «Ты в порядке, дорогуша?» – спросил он. Я отворачиваюсь
и смотрю в окно. Я чувствую на себе его взгляд; мне хочется скрыться,

---

исчезнуть. Электричка дергается с места, и через несколько секунд мы
тормозим, подъезжая к платформе Уитни, и пассажиры начинают
собираться, готовясь к выходу: складывать газеты, убирать электронные
книги и планшеты. Я снова перевожу взгляд и с облегчением вздыхаю – он
уже повернулся ко мне спиной и выходит из поезда.
И тут до меня доходит, какая же я дура. Мне надо встать и пойти
за ним, чтобы поговорить. Он может рассказать, что случилось или чего
не случилось; по крайней мере он может заполнить хоть какие-то белые
пятна. Я встаю и понимаю, что теперь слишком поздно: двери вот-вот
закроются, а я в середине вагона и не смогу быстро пробраться сквозь
толпу к выходу. Раздается предупредительный сигнал, и двери
закрываются. Продолжая стоять, я поворачиваюсь и смотрю в окно
на проплывающую мимо платформу. Мужчина из того субботнего вечера
стоит под дождем на ее краю и смотрит, как я проезжаю мимо.
Чем ближе я оказываюсь к дому, тем больше на себя злюсь. Мне даже
хочется выйти в Норткоуте, вернуться в Уитни и поискать его. Дурацкая
мысль, во-первых, и чреватая неприятностями, во-вторых, учитывая,
что Гаскилл только вчера велел мне держаться подальше от Уитни. Но меня
удручает, что шансы хоть что-то вспомнить о событиях субботнего вечера
тают на глазах. Несколько часов (правда, вряд ли достаточных), которые я
провела в Интернете после обеда, лишь подтвердили мои худшие опасения:
гипноз, как правило, не восстанавливает воспоминаний о событиях,
произошедших во время провала памяти. Дело в том – и я об этом уже
читала раньше, – что во время провала наша память не фиксирует
воспоминаний. В ней нет ничего, что можно вспомнить. Этот период так
навсегда и остается черной дырой.

---

Меган