До встречи с тобой

 
 
 
панаме, смотрящим крикетный матч. Вроде бы он заведовал
делами замка, с тех пор как оставил хорошо оплачиваемую
работу в городе. Наверное, чтобы «не потерять навык», по-
добно тому как великодушный землевладелец время от вре-
мени выкапывает картофелину-другую. Он заканчивал ра-
ботать ровно в пять вечера и садился смотреть телевизор с
Уиллом. Иногда мне в спину летело какое-нибудь замечание
об увиденном в новостях.
За эти первые недели я узнала Уилла Трейнора бли-
же. Я заметила, что он, похоже, решил выглядеть совсем
иначе, чем прежде: его светло-каштановые волосы торчали
неопрятной копной, подбородок зарос щетиной. Серые глаза
– из-за усталости или постоянного недомогания – окружала
сетка морщин. Натан сказал, что Уилл редко чувствует себя
хорошо. Глаза Уилла казались пустыми, как у человека, все-
гда на несколько шагов отстоящего от окружающего мира.
Иногда мне думалось, что это защитный механизм, посколь-
ку единственный способ примириться с подобной жизнью –
сделать вид, будто это происходит не с тобой.
Мне хотелось его пожалеть. Правда хотелось. Когда я за-
мечала, как он смотрит в окно, мне казалось, что он самый
печальный человек на свете. С течением времени я поняла,
что его состояние связано не только с сидением в кресле и
утратой физической свободы, но и с бесконечной вереницей
унижений и проблем со здоровьем, опасностей и дурного са-
мочувствия. Я решила, что на месте Уилла тоже была бы

---

 
 
 
ужасно несчастна.
Но Боже праведный, как гнусно он со мной обращался!
На любые мои слова у него находился ядовитый ответ. Ес-
ли я спрашивала, тепло ли ему, он рявкал, что вполне в со-
стоянии попросить второе одеяло в случае необходимости.
Если я спрашивала, не слишком ли громко гудит пылесос
– я не хотела мешать смотреть фильм, – он спрашивал, не
изобрела ли я способ пылесосить бесшумно. Когда я корми-
ла его, он жаловался, что еда слишком горячая или слишком
холодная или что я пихаю в него новую ложку до того, как
он проглотил предыдущую. Уилл умел повернуть почти все,
что я говорила или делала, таким образом, чтобы выставить
меня дурой.
За эти первые недели я научилась сохранять невозмути-
мое выражение лица. Просто поворачивалась и уходила в
другую комнату и говорила с ним как можно меньше. Я на-
чала его ненавидеть и уверена, что он это понимал.
Я не подозревала, что смогу скучать по своей старой ра-
боте еще больше, чем прежде. Мне не хватало Фрэнка и
его искренней радости при виде меня по утрам. Не хвата-
ло клиентов, их общества и непринужденной беседы, кото-
рая вздымалась и опадала вокруг, подобно ласковому морю.
Этот дом, дорогой и красивый, был неподвижным и тихим,
как морг.
«Шесть месяцев, – повторяла я про себя, когда мне стано-
вилось невыносимо. – Шесть месяцев».

---