Две школы живописи в русской художественной культуре 17 века «Годуновская» школа1 «Годуновская» школа иконописи

Парсуны¹
Предвестни­ком искусства будущей эпохи становится портрет­ный жанр. Портрет — пар­суна (от искаженного слова «персона» латинское «регsona», личность) — родил­ся еще на рубеже XVI— XVII вв. Изображения Ивана IV из Копенгаген­ского национального музея, царя Федора Иоанновича , князя М.В. Скопина-Шуйского по способу претворения ещё близки к иконе, но в них уже есть определенное портретное сходство. Есть изменения и в языке изображения. При всей наивности формы, линеарности, статичности, локальности есть уже, пусть и робкая, попытка светотеневой моделировки.
В  середине XVII века некоторые парсуны были исполнены ино­странными художниками. Предполагают, что кисти голландца Вухтерса принадлежит портрет патриарха Никона с клиром. Парсуны стольника В. Люткина, Л. Нарышкина конца XVII века уже можно назвать портретами.
В древнерусской графике этой поры много бытовых сцен и портретов. Например, в знаменитом Евангелии царя Фёдора Алексеевича 1678 года содержится 1200 миниатюр. Это фигуры рыбаков, крестьян, сельские пейзажи. В рукописном «Титулярнике» мы находим изображения русских и иностранных властителей. Развитие книгопечатания способствует расцвету гравюры, сначала на дереве, затем на металле. Сам Симон Ушаков участвовал в гравировании «Повести о Варлааме и Иоасафе» вместе с гравёром Оружейной палаты А.Трухменским.
Фресковая живопись¹
Фресковая живопись XVII века с большой оговоркой может быть названа монументальной. Расписывали много, но иначе, чем рань­ше. Изображения измельчены, с большим трудом читаются на расстоянии. Во фресковых циклах XVII столетия отсутствует текто­ника. Фрески покрывают стены, столбы, наличники одним сплош­ным узором, в котором жанровые сценки переплетаются с затейливыми орнаментами. Орнамент покрывает архитектуру, фи­гуры людей, их костюмы, из орнаментальных ритмов вырастают пейзажные фоны. Декоративизм — одна из отличительных особен­ностей фресковой росписи XVII столетия. Вторая особенность — праздничность и постоянный интерес к человеку в его повседневной жизни, акцент в сюжетах Священного Писания на красоте природы, труда человека, то есть жизни во всем её многообразии. Ильина Т.В. не называет это качество живописи XVII века бытовизмом, как это часто звучит в работах по искусству XVII века. Не протокольная унылая фиксация мелочей быта, а подлинная стихия праздника, постоянная победа над обыденностью — вот что такое стенописи XVII века. Ярос­лавские фрески артели Гурия Никитина и Силы Савина или Дмит­рия Григорьева (Плеханова) — самый яркий тому пример.
В XVII веке Ярославль, богатый волжский город, становится одним из интереснейших центров не только бурной обще­ственной, но и художественной жизни. Купцы и богатые посадские люди строят и расписывают церкви.
Мастер из Оружейной палаты, уже упоминавшийся Гурий Никитин, в 1679 году выдвинутый Симо­ном Ушаковым на звание «жалованного» мастера, с большой ар­телью расписал в 1681 году ярославскую церковь Ильи Пророка. В этой росписи наиболее интересны фрески, расположенные по стенам и посвященные истории Ильи и ученика его Елисея. В этих фресках тема священного писания зачастую претворяется в увлекательный рассказ, в котором светские моменты преобладают над религиозным содержанием.
Так, в одной из фресок, изображающих чудесное исцеление святым отрока, сцена самого чуда отодвинута к самому краю композиции. Главное место занимает изображение жатвы. Представлено желтое хлебное поле, на котором жнецы в ярких рубахах сильными, размашистыми движениями жнут и вяжут в снопы рожь. Вдали на горизонте, как бы на фоне синего неба, вырисовываются тёмно-зелёные силуэты деревьев, одиноко стоящих среди ржаного поля. Побочный, бытовой эпизод, который в соответствующей гравюре Библии Пискатора представлял собой небольшую сцену в глубине композиции, превратился у художника в главную тему фрески.
Гравюры Библии Пискатора лежат в основе многих фресок ярославских храмов. Видимо, они привлекали русских художников светским характером своих изображений. Но каждый раз они подвергались сильной переделке, изменявшей не только смысл изображённого, но и самые художественные приёмы. Перспективные изображения гравюр русские художники развёртывали на плоскости, придавая фреске сходство с пёстрым декоративным ковром с равномерно разбросанными яркими пятнами.
В росписи галерей и паперти Ильинской церкви можно обнаружить много фантастических, сказочных мотивов. Здесь развиты темы ветхозаветные и эсхатологические, в изображении которых исполнявшие их мастера, менее связанные священным назначением храма, обнаруживают неистощимую находчивость. Особенно занимательно рассказана история сотворения мира и первых людей.
Среди фресок на апокалипсические темы есть одна, изображающая «Ангела Силы»: «Лицо его как солнце и ноги его как столпы огненные», — говорится о нём в Апокалипсисе. Художник изобразил гигантскую фигуру ангела, тело которого сплошь состоит из облака, вместо ног столбы пламени, а лицо представляет собой ярко-красное солнце с расходящимися во все стороны лучами. Таких смело задуманных образов немало во фресках галереи храма.
Через всю роспись основной темой проходит увлекательный рассказ о мире светлом и красивом, в котором живут и действуют не столько аскетически настроенные святые, сколько обычные смертные люди. Попытка оправдания простого, «земного» человека особенно отчётливо выражена в изображении Страшного суда, занимающего западную стену храма. Это сказалось и в пристрастии художника к изображению красивого человека, окруженного столь же красивым пейзажем и богатой архитектурой, и в том, что в этих фресках с необычной для древнерусского искусства смелостью дано изображение нагого тела («Блудница на Звере», «Жена Пентефрия», «Купающийся Нееман», «Непорочная Сусанна», «Вирсавия» и др.).
Фрески Ильинского храма покрывают стены сплошным многоцветным ковром. В стремлении к декоративности художники зачастую сплетают контуры фигур в один замысловатый узор; увлечённые орнаментом, они не только включают его в сюжетную композицию, но и создают целые орнаментальные панно.
К фрескам Ильинской церкви очень близки не только по времени, но и по темам и характеру исполнения росписи храма Иоанна Златоуста в Коровниках.
Несколько позднее Ильинской, в 1694—1695 годах, была расписана церковь Иоанна Предтечи в Толчкове. Выполняла роспись группа мастеров в 16 человек под руководством Дмитрия Григорьевича Плеханова. Фрески этой церкви также являются выдающимся памятником монументальной живописи Ярославля. Однако, исполненные по заказу прихожан, они несколько строже ильинских и по выбору сюжетов, и по характеру их трактовки. Главное место отведено композиции на тему «Премудрость созда себе храм». На стенах фрески расположены в семь рядов. Три верхних ряда посвящены притчам о святой премудрости, в среднем, основном, цикле рассказано житие Иоанна Предтечи. Во фресках галереи и паперти многие изображения повторяют уже найденные ильинскими мастерами композиции.
Кроме этих двух циклов в Ярославле в конце XVII века был создан ещё целый ряд менее значительных росписей. К 1691 году относятся фрески церкви Николы Мокрого. Наиболее интересны в них апокалипсические сцены. Гораздо ниже по своим художественным качествам относящаяся к 1696—1700 годам роспись церкви Богоявления. Роспись Фёдоровской церкви конца XVII века во многом близка ильинским фрескам.
Одновременно с ярославскими возникает ряд значительных фресковых циклов в других городах средней России. Цикл росписей в Воскресенском соборе в Романове-Борисоглебске (ныне город Тутаев) относится к 1680 году; 1685 годом датируются фрески собора Ипатьевского монастыря в Костроме. В 1686—1688 годах создается роспись Софийского собора в Вологде. При отдельных удачах эти фрески в целом значительно уступают ярославским.
С ярославскими фресками могут выдержать сравнение только росписи храмов Ростова, ставшего в конце XVII века крупным художественным центром. Все три церкви Ростовского Кремля — Спаса на сенях, Воскресения и Иоанна Богослова — были расписаны по повелению ростовского митрополита Ионы Сысоевича в 1675 —1680 годах.
Несколько архаичнее остальных роспись храма Иоанна Богослова. Фрески паперти этой церкви, посвященные житию апостола Петра, выдержаны в старых иконописных традициях Дионисия. Внутри храма особенно хороши фрески алтаря, тонко подобранные красочные сочетания, которых образуют замечательное по своему единству декоративное целое.
Паперть церкви Воскресения украшена сценами из Апокалипсиса. В них все построено на утончённо красивых ритмических силуэтах и красочных сочетаниях. Внутри церкви фрески посвящены главным образом евангельским темам. Среди них выделяется своей патетикой изображение «Воскресения».
Роспись церкви Спаса на сенях носит величественный, торжественно-зрелищный характер (особенно огромная композиция «Страшный суд» и сцены «Страстей»).
В ростовских фресках много композиционного мастерства и подлинного колоризма. Однако по самому содержанию своему эта живопись несравненно архаичнее живописи ярославских храмов с её чертами новаторства.
Светские же росписи боль­ше известны нам только по свидетельствам современ­ников, например, роспись Коломенского дворца, ска­зочная, как и его облик, это и дошедшая до нас роспись Грановитой палаты, испол­ненная Симоном Ушако­вым совместно с дьяком Клементьевым.
В целом по росписям XVII века хочется сказать, как верно заметил один из исследователей - В.А. Плугин, что человек в росписях этого столетия редко предстаёт созерцателем, философом, люди в живописи этого времени очень деятельны, они строят, воюют, торгуют, пашут, ездят в карете и верхом; все сцены достаточно «многолюдны» и «шумны». Это характерно как для московских церквей (церковь Троицы в Никитниках, расписанная еще в 50-е годы), так и для ростовских и особенно для ярослав­ских, оставивших замеча­тельные памятники сте­нописи XVII века.