Немецкая литература XVII века

НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVII ВЕКА

XVII ВЕК
В XVII в. Германия оказалась в состоянии сильнейшего экономического и политического кризиса. Мировые торговые пути, недавно проходившие через Германию и содействовавшие развитию ее хозяйства, переместились в другие страны и привели к застою торговли и экономики в целом.

В то время как в ряде стран Европы в этот период заканчивалось формирование национальных государств, в Германии усиливалась феодальная раздробленность, власть крупных князей и феодалов. Укреплялись крепостнические отношения.
Бедствия немецкого народа стали поистине ужасающими, когда Германия превратилась в арену опустошительной Тридцатилетней войны (1618—1648). Она была превращена в полупустыню, потеряла около трех четвертей своего населения.
«Когда наступил мир, Германия оказалась поверженной — беспомощной, растоптанной, растерзанной, истекающей кровью; и в самом бедственном положении был опять-таки крестьянин»1. Все это оказало крайне неблагоприятное влияние на развитие немецкой культуры. Библиотеки были расхищены или сожжены, университеты разрушены или закрыты. Даже передовые умы Германии теряют веру в ее лучшее будущее.
В немецкой литературе XVII в. получили распространение два направления — барокко и классицизм. Термин «барокко» 2 утвердился в литературоведении в последние десятилетия, до этого он употреблялся в основном в области искусствознания. Направление это противоречивое, к нему относят писателей, весьма различных по своей направленности. В Германии оно возникло в условиях кризиса немецкого феодализма, вызванного небывало разрушительной войной.
Для литературы барокко характерны мотивы отчаяния, безнадежности, пессимизма, скептицизма, мистики. Весьма часто звучат в ней мысли о непрочности жизни, о господстве злого начала, о бесполезности и обреченности борьбы против общественного зла.
Излюбленной темой литературы барокко является изображение мучительных страданий, демонических страстей, всего ужасного в жизни.
Наряду с литературой идейной и художественно значительной (Грифиус, Мошерош) в барокко были течения и иного порядка. Усиление феодальной реакции в Германии привело к распространению прециозной (вычурной, манерной) литературы, ориентировавшейся на вкусы придворных, знати. Авторы прециозной литературы Цезен, Циглер, Лоэнштейн уводили своих читателей от горестной действительности, забавляя их галантными похождениями своих героев.
Особенностью стиля этих писателей была изощренная вычурность, чрезмерное злоупотребление риторикой, нагромождение метафор, антитез, сравнений, придававших литературе сугубо книжный характер.
Одним из известных представителей прециозиой литературы был Лоэнштейн (Daniel Casper von Lohenstein, 1635—1683), автор пространного романа «Арминий и Туснельда» (Arminius und Thusnelda, изд. в 1689), посвященного изображению жизни древних германцев. Однако герои Лоэнштейна больше походили на аристократов XVII в., чем на древних германцев. Все здесь было вычурно и высокопарно.
Лоэнштейн известен и трагедиями, которые были наполнены изображением всякого рода ужасов, душераздирающих убийств, пыток, кровосмешений.
Антиреалистический характер таких оторванных от действительности произведений сочетался с консервативными взглядами их авторов.
Однако в Германии XVII в. были писатели, глубоко переживавшие национальную трагедию и пытавшиеся по-своему помочь немецкому народу выйти из хаоса и одичания, вызванного войной. К ним прежде всего следует отнести Гриммельсгаузена, Грифиуса, Логау, Мошероша, Опица — родоначальника немецкого классицизма.
Классицизм в Германии не сложился в столь значительное литературное направление, каким он был во Франции. Для этого в стране не было социальных предпосылок. «Немецкие писатели искали поддержку у князей и монархов подобно тому, как французские классицисты связывали свою судьбу с королевским двором. Но французский абсолютизм способствовал национально-политической консолидации и играл исторически прогрессивную роль. Нельзя этого сказать о немецком провинциальном абсолютизме, который закреплял феодальную раздробленность и противился прогрессивным переменам... Естественно поэтому, что немецкий классицизм, в той мере, в какой он отражал интересы феодальных дворов, обречен был на достаточно жалкое существование. Крохоборчество, педантизм, надутая чопорность — вот его характерные черты. Не случайно только очень немногие немецкие классицисты могут быть отнесены к числу прогрессивных писателей. При этом знаменательно, что прогрессивными писателями они становятся именно тогда, когда поднимаются над жалкими региональными интересами феодальных дворов, когда ими движут широкие национальные гражданские интересы»3.
К числу крупных писателей и теоретиков немецкого классицизма XVII в. относится Мартин Опиц (Martin Opitz, 1597— 1639). Выходец из обеспеченной бюргерской семьи, он провел значительную часть своей жизни на службе у крупных сановников и князей, выступая как придворный поэт.
Обеспокоенный упадком немецкой литературы, Опиц пытался найти пути ее возрождения. В своем основном теоретическом сочинении «Книга о немецкой поэзии» (Buch von der deutschen Poeterey, 1624) он обстоятельно анализирует проблему дальнейшего развития отечественной литературы. Опиц опирался при этом на поэтику французского классицизма, на традиции античной и французской классицистической литературы.
В своих поисках Опиц исходил из мысли о высоком познавательном и воспитательном назначении поэзии, являющейся не пустой забавой, а школой мудрости и добродетели.
Много внимания Опиц уделял развитию и обогащению родного языка, что являлось необходимым условием создания национальной поэзии. По его мнению, язык еще не достиг уровня разработанного литературного языка, он был засорен диалектизмами и провинциализмами. Отдавая должное литературе на латинском языке, Опиц призывал поэтов писать на немецком, который по своей силе и выразительности не уступает иноземным языкам. Он выступал за ясность и чистоту языка, против засорения его иностранными словами, диалектизмами и провинциализмами.
Большое значение имела реформа стиха, произведенная Опнцем. Он насаждал принципы силлабо-тонического стихосложения, которые в дальнейшем возобладали в немецкой поэзии.
Как стороннику классицизма, строгих правил в литературе, Опицу не удалось избавиться от известной сословной ограниченности. Он противник того, чтобы в «высоких» жанрах — трагедии и эпопее — изображались простые люди. Трагедия, по его словам «... не терпит, чтобы вводились в нее люди низкого звания и что-либо обыденное: ибо трактует она о деяниях и воле монархов...».
Хотя замыслы Опица полностью не увенчались успехом, его деятельность имела плодотворное влияние на дальнейшее развитие поэзии.
Большой популярностью и влиянием Опиц пользовался как поэт. Он автор ряда дидактических и описательных поэм, правда, не свободных от искусственности и книжности. Самая известная и крупная его поэма — «Песни утешения средь бедствий войны» (Trostgedichte in Widerwiirtigkeit des Krieges, 1621 —1633)— явилась откликом на события Тридцатилетней войны, конца которой еще не было видно. В ней автор рассказывал о виденном и пережитом им самим, о бедствиях и кошмарах войны., Это была не книжная поэзия, и автор достиг в ней большой выразительности.
С большим сочувствием повествует он о горестях крестьянина, совершенно разоренного войной.
... Всего лишен теперь крестьянин разоренный,
Украли у него зерно, угнали стадо,
Растоптан урожай прекрасный винограда,
В саду с корнями вырваны стволы дерев.
Все поглотил, пожрал войны кровавый зев.
Серпы и плуги ныне сменены мечами.
Таков удел села. Какими же словами
Мне описать судьбу несчастных городов,
Что отданы во власть безжалостных врагов...
(Пер. А. Сиповича)
Однако гражданский пафос Опица носил достаточно расплывчатый и неопределенный характер. В конечном итоге все свои упования и надежды он возлагает на милосердие божие. Он призывает не столько к противодействию войне, сколько к смирению и надежде, к социальной пассивности.
Демократические тенденции в немецкой литературе XVII ярко проявились в творчестве талантливого поэта-классициста Фридриха фон Логау (Friedrich von Logau, 1605—1655). Выходец из обедневшей дворянской семьи, он сумел стать выразителем умонастроений передовых людей Германии. С большим мужеством и смелостью он выступал с осуждением воины, политики правящих кругов Германии:
Те, что в кандалах томятся, часто меньшие злодеи,
Чем сидящие на креслах с цепью золотой на шее.
(Пер. О. Румера)
Излюбленный жанр, к которому чаще всего прибегал поэт,— это острая и беспощадная короткая эпиграмма. По смелости обличения знати, придворных кругов Логау превосходил большинство современных ему писателей. Так, в эпиграмме «Государева служба» поэт указывал, какой ценой нередко добиваются дворяне почестей и наград:
Через трупы мужиков к чинам и славе путь —
Вот государевой военной службы суть.
Мужик свой крест несет, чтоб лился дождь наград
На тех, кто о своих деяниях шумят.
(Пер. О. Румера)
Придворная жизнь изображается в самом неприглядном виде. В свете процветают угодничество, чванство и лицемерие. Тщетно искать здесь правду и справедливость:
О правде при дворе никто не похлопочет.
Не смеет кто б хотел, кто смеет — тот не хочет.
Остроумно и зло высмеивается паразитизм знати в эпиграмме «Придворные блохи и вши».
Не питал Логау иллюзий и в отношении церковников. Он обличал религиозный фанатизм священников, их стремление сохранить свою власть, не останавливаясь ни перед какими преступлениями. «Как турецкие султаны, властвовать попы желают»,— замечает поэт. В эпиграмме «Безмозглая вера» он заклеймил церковников как противников разума, самостоятельной мысли.
Антивоенная тема — одна из главных в поэтическом наследии Логау. Он скорбит о бедствиях войны, отмечая ее антинародный характер. В стихотворении «После окончания войны» поэт указывает, что
На войне проклятой
Понабили ранцы
Только иностранцы.
(Пер. О. Румера)
Солдаты же возвращаются с войны «рубищем покрыты, только горем сыты». Их ждут «оскверненные жены», «опустевшие клети».
Помимо всеобщей разрухи, война принесла небывалое моральное одичание, грубость нравов:
Наш современный мир — совсем как тот ковчег:
В нем всюду виден зверь и редок человек.
(Пер. О. Румера)
Несомненной заслугой Логау является то, что он стал создателем жанра эпиграммы, в которой с большой точностью, сжатостью и выразительностью разрабатывались наиболее острые социально-политические темы. Впервые в литературе с такой силой зазвучали антифеодальный протест, недовольство широких слоев немецкого парода.
Великий немецкий просветитель Лессинг в середине XVIII в. высоко оценил эпиграмматическое искусство Логау, к этому времени забытого в Германии. Он относил его к числу классиков немецкой литературы и издал книгу избранных эпиграмм Логау, тем самым возродив интерес к его поэзии.
В «Письмах о новейшей литературе» Лессинг с теплотой писал о патриотизме, гражданском пафосе поэта-сатирика, его поэтическом искусстве. Он отмечал высокую точность его речи, которая была «выразительна и сильна». Критик с живым одобрением отмечал заботу Логау о чистоте немецкого языка. Логау никогда, по словам Лессинга, не прибегал к латинскому или французскому слову, если оно имелось в немецком языке. Логау оказал влияние на формирование демократической поэзии XVIII в.
Большой известностью в XVII в. пользовался сатирико-дидактический нравоописательный роман Иоганна Мошероша (Johann Michael Moscherosch, 1601 —1669) «Диковинные и истинные видения Филандера фон Зиттевальда», (Wunderliche und wahrhaftige Gesichte Philanders von Sittewald, 1640— 1643).
Большой успех этой книги подтверждается тем, что она неоднократно переиздавалась в Германии и даже переводилась на иностранные языки.
Роман Мошероша явился своеобразной сатирической панорамой, отобразившей пороки немецкой и европейской жизни первой половины XVII в. Написанный в форме гротескных «видений», «Зиттевальд» содержал сатиру на немецкую действительность эпохи Тридцатилетней войны. Автор по личному опыту знал злоключения этой поры: его имущество несколько раз подвергалось разграблению, а сам он вынужден был спасаться бегством.
Действие романа развертывается то на земле, то в аду, причем земная жизнь, по мнению автора, не лучше адской. Перед читателем встают страшные картины сожженных и обезлюдевших деревень, хозяйничанья солдат-мародеров, убивавших ни в чем не повинных мирных жителей, угонявших их скот, насилующих женщин. В стране все идет вверх дном, страшно огрубели людские нравы. И если раньше, по словам автора, люди боялись чертей, то теперь черти начинают страшиться людей. Герой романа Филандер в поисках правды странствует по Германии и видит воочию неописуемые картины страданий безвинных людей.
Острие сатиры Мошероша направлено против кичливой знати, дворянства, живущих грабежом своих крепостных, доведенных до крайней степени обнищания.
О нравственном облике такого рода «знати» рассказывает один из дворянчиков, знакомя читателя со своей родней: «Отец мой... мужиков изрядно умел к повиновению привести, контрибуцию, подати собирал неукоснительно, непокорных долг свой соблюдать заставлял огнем и мечом. Дядя мой был полковник Удирай, двоюродный брат полковника Улепетывай».
Наиболее значительны и интересны те главы «Зиттевальда», в которых изображается Германия эпохи Тридцатилетней войны. Сатира здесь особенно остра и беспощадна.
В других главах «Зиттевальда» дается своеобразный обзор человеческих пороков вообще, в частности, высмеиваются нравы, современные моды, воспитание.
Роману Мошероша, безусловно, вредит тяжеловесный стиль. Текст его уснащен многочисленными цитатами на различных языках, ссылками па всевозможные научные авторитеты, источники. Сугубая книжность, излишняя усложненность и витиеватость стиля мешают восприяти