Эхо во тьме

Тук. Тук. Тук.
Марк стукнул кулаком по столу и встал. Вновь открыв дверь, он уставился на нее.
– Что тебе нужно, старуха? Скажи мне и оставь меня в покое.
– Зачем ты пришел сюда? – спросила она с завидным терпением.
– Это мое дело.
– Это моя деревня. Я родилась здесь восемьдесят семь лет назад. И этот дом принадлежал человеку, которого я знала и уважала. – Женщина подняла голову и посмотрела Марку в глаза. – А тебя я не знаю.
Марка поразила ее смелость.
– Эта несчастная деревня принадлежит Риму! И я могу взять то, что хочу, а я хочу этот дом. – Уже произнося это, Марк слышал, как высокомерно звучат его слова. Он отвел глаза от пожилой женщины. – А теперь уйди, – проскрежетал Марк, сжав зубы, и хотел было снова закрыть дверь.
Однако старуха уперлась в дверь поднятой клюкой.
– Я не уйду, пока не получу тот ответ, который мне нужен. Зачем ты пришел сюда?
– Я не знаю, – унылым голосом сказал ей Марк. – Ну что, довольна? – Отвернувшись, он пошел в глубину дома. Услышав стук ее клюки, он обернулся и увидел, что женщина тоже входит в дом. – Я тебя сюда не приглашал, – произнес он холодным тоном.
– Тот, кто пригласил сюда тебя, пригласил и меня, – многозначительным тоном сказала старуха, сделав несколько шагов внутрь помещения.
Тяжело вздохнув, Марк провел рукой по волосам и снова сел за стол. Больше он не говорил ни слова. Она тоже молчала так долго, что он поднял голову и снова взглянул на нее. Она медленно огляделась.
– Я не была в этом доме с тех самых пор, как они в последний раз ушли отсюда, – сказала старуха и посмотрела на свет, пробивавшийся сквозь крышу. Она грустно покачала головой. – Анания обязательно залатал бы эти дыры. – Потом она снова посмотрела на Марка выжидающим взглядом.
Марк встретил ее пристальный взгляд глухим молчанием.
– Ответ на мой вопрос я уже знаю, – в конце концов заговорила женщина. – Ты ведь здесь из‑за Хадассы. Что с ней случилось?
– Если я тебе скажу, ты уйдешь отсюда? – сухо спросил Марк.
– Может быть…
– Она погибла. На арене, в Ефесе.
Старуха подошла к нему поближе.
– А почему смерть еще одной иудейки так много значит для римлянина?
Марк сверкнул на нее глазами.
– Она была служанкой в доме моего отца.
– И по одной этой причине ты проделал такой большой путь, чтобы посмотреть, где она жила? – сказав это, старая женщина улыбнулась.
Не в силах больше выносить ее испытующий взгляд, Марк встал и подошел к окну. Вздохнув, он посмотрел на жаркое синее небо.
– Это уже мое личное дело, старуха.
– Не такое уж и личное, если все в деревне об этом знают.
Марк обернулся к ней.
– Что они знают?
– Что какой‑то римлянин пришел к нам и ищет дом Хадассы. И вот теперь, когда он его нашел, заперся в нем, будто покойник в своей могиле.
Марк гневно посмотрел на нее.
– Кому какое дело до того, что я здесь? Пусть люди занимаются своими делами, а мне предоставьте возможность заниматься своими.
– У меня ноги устали. Может, предложишь мне сесть?
– Я предложил бы тебе убраться отсюда!
Устало вздохнув, старуха тяжело оперлась на свою клюку.
– Да, гостеприимства тебе явно не хватает.
В ответ Марк лишь презрительно фыркнул.
– Конечно, разве мы вправе рассчитывать хоть на какую‑то доброту со стороны римлян?
– Прекрасно! Садись! А когда отдохнешь, убирайся.
– Вот спасибо, – сказала старуха, и в ее голосе прозвучали иронические нотки. – От такого великодушия отказаться трудно. – Она опустилась на стул. Потом долго и молча смотрела на Марка. Ему стало не по себе.
– Это твой Иерусалим, римлянин?
– О чем ты?
– Наин – это твой священный город? Ты совершил сюда паломничество, чтобы прославить рабыню, которую любил?
От ее вопроса гнев Марка пропал и в нем пробудилось чувство горечи и одиночества. Он тяжело опустился на скамью, стоявшую под окном, и прислонился спиной к стене.
– Почему ты не оставишь меня в покое, старуха?
– Какой покой ты найдешь в этом доме? Покой смерти?
Марк закрыл глаза.
– Уйди.
Она не сдвинулась с места.
– Ты давно не ел?
Он мрачно усмехнулся.
– Не помню.
Она с трудом поднялась.
– Пойдем со мной. Я дам тебе чего‑нибудь поесть.
– Я не голоден.
– Зато я голодна. Пойдем со мной, поговорим о том, зачем ты сюда пришел.
– Мило с твоей стороны, но я с сожалением вынужден отказаться.
– Я вижу, твое горе велико. – Ее темные глаза буквально сверлили его. – Это потому, что Хадассы больше нет?
Марк снова встал.
– Слишком много ты хочешь знать.
Старуха оперлась на свою клюку и посмотрела на него.
– А что ты сделаешь? Выкинешь старую клячу на улицу? – Она чуть улыбнулась, видя его смущение. – Я уже слишком стара и ничего не боюсь. – Она слегка стукнула клюкой, и это напомнило Марку о том маленьком пастушке, которого он встретил в горах. – Пойдем со мной, римлянин, я расскажу тебе все, что помню о Хадассе.
Марк понимал, что эта женщина пришла к нему не случайно.
– Ты хорошо ее знала?
Женщина с трудом дошла до двери и остановилась на пороге. Солнечный свет бил ей в спину, поэтому Марк не мог видеть выражения ее лица.
– Я знала ее с самого ее рождения и до того дня, как она вместе с семьей отправилась в Иерусалим на Пасху. – Сказав это, женщина вышла на улицу.
Марк вышел вслед за ней и пошел, стараясь соизмерять свои шаги с ее походкой. Пройдя по улице вниз и миновав несколько домов, они остановились, и женщина вошла в дом, выглядевший почти таким же, как и тот, который они только что покинули. Марк стоял в открытых дверях и оглядывал помещение. Все в доме было чисто и аккуратно.
– Входи, – сказала ему женщина.
– Если я войду, твой дом будет осквернен.
Она удивленно засмеялась.
– Ты что же, знаешь наши законы?
– Да, немного, – мрачно ответил он.
– Если наш Господь ел с мытарями и блудницами, то, я думаю, он мог бы есть и с римлянином. – Старуха указала ему на стул. – Садись. – Марк вошел и сел. Вдыхая аромат готовящейся пищи, он почувствовал, что действительно голоден. Хозяйка придвинула ему чашу с финиками. – На, возьми, сколько хочешь. – Марк молчал и с интересом смотрел на нее. Она ведь приготовила все заранее.
Остановившись перед горящими углями, она зачерпнула ковшом густую кашу, положила ее в деревянную миску и поставила перед Марком. Порцию поменьше она положила себе, после чего села напротив своего гостя. Затем она придвинула Марку корзину и достала оттуда пресный хлеб.
– Ты сказала, что расскажешь мне о Хадассе.
– Сначала поешь.
Улыбнувшись одними губами, Марк разломил хлеб и обмакнул кусок в кашу. Попробовав один раз, он полностью предался своему чувству голода. Хозяйка наполнила глиняную чашу вином и подала ему. Когда сосуд с кашей опустел, она наполнила его снова и стала смотреть, как Марк ест.
– Ты постился или просто долго не ел?
– Ни то, ни другое.
Женщина доела свою порцию. Заметив, что его чашка снова опустела, старуха слегка приподняла брови.
– Еще? У меня ее много.
Марк покачал головой, потом тихо усмехнулся чему‑то своему.
– Спасибо, – только и сказал он.
Старуха поставила чашки одну в другую и убрала их. Тяжело встав, она прошла через комнату и, опустившись на старые, изношенные подушки, издала вздох облегчения.
– Меня зовут Дебора, – она посмотрела на него выжидающим взглядом.
– Марк Люциан Валериан.
– У Хадассы был старший брат, его тоже звали Марк. Анания стал учить его гончарному ремеслу с самого детства, но потом сказал, что у него настоящий талант. Анания считал себя простым гончаром. Марк был художником. – Старуха кивнула в сторону полки, вделанной в глиняную стену. – Вон ту вазу он сделал, когда ему было двенадцать лет.
Марк посмотрел и увидел, что эта работа ничуть не хуже всего того, что он видел в Риме.
– А когда они отправились в Иерусалим, Марку было пятнадцать лет.
Марк смотрел на вазу, и его не покидало чувство печали. Если уже в двенадцать лет этот мальчик подавал такие надежды, каких бы успехов он достиг, если бы остался жив?
– Как жаль, что он погиб совсем юным.
– Жаль для нас. А для него это благословение.
Марк мрачно посмотрел на нее.
– Ты называешь смерть благословением?
– Марк с Господом, вместе с матерью, отцом и сестрами.
Сердце Марка пронзила стрела боли.
– Неужели ты думаешь, что, если Хадассу львы на арене растерзали на куски, – это благословение? Неужели это благословение, если в тот момент, когда она умирала, люди вокруг веселились, бесновались? – И среди них была его, Марка, родная сестра.
– Ты очень зол, Марк Люциан Валериан. Почему?
Он стиснул зубы.
– Я пришел сюда, чтобы услышать о Хадассе, а не рассказывать о себе.
Женщина сложила руки на коленях и загадочно посмотрела на него.
– Что тут сказать? Хадасса была тихой девочкой, которая делала все, о чем ее попросят. В ней не было ничего приметного. Она была очень застенчивой. Каждый раз, когда Анания собирал свою семью в Иерусалим, все видели, как пугался этот ребенок. Ее вера не была сильной.
– Не была сильной? – Марк даже рассмеялся, не веря своим ушам.
Старуха внимательно посмотрела на него.
– По крайней мере, насколько я ее помню. – Когда Марк ничего ей не объяснил, она пожала плечами. – Хадасса была бы счастлива всю жизнь прожить в этой деревне, выйти замуж, родить детей и никогда не уходить дальше Галилейского моря, которое она очень любила. Ей было очень хорошо в ее доме, среди своих родных, среди своих друзей и знакомых.
– И ее Бог лишил ее всего этого.
– Может быть и так…
Марк задумчиво обхватил обеими руками глиняную чашку, стоявшую перед ним на столе.
– А кто были ее друзья?
– Мальчики и девочки ее возраста. Ни с кем из них ты не сможешь поговорить.
– Почему? Потому что я язычник?
– Потому что ее семья оказалась не единственной, не вернувшейся из Иерусалима. В этой деревне осталось много пустых домов.
Марк вздрогнул. Ему стало стыдно. Стыдно за то, как он вел себя с этой женщиной. Стыдно за то, что он римлянин. Он встал и подошел к двери. Открыв дверь, он уставился на грязную улицу. Легкий ветерок поднимал пыль. По улице шла какая‑то женщина, которая несла на голове огромный кувшин, а за ней шли ее дети. У своего дома сидел старик, прислонившись спиной к стене.
– А какой была Хадасса, когда ты знал ее? – спросила его хозяйка.
Марк поднял глаза к ясному небу.
– Когда я впервые увидел ее, я подумал про нее так же, как и ты сказала: неприметная. Истощенная. Голова у нее была обрита. Волосы только отрастали. А таких больших глаз я ни у кого не видел.
Марк обернулся и посмотрел на пожилую женщину.
– Она меня боялась. Дрожала всякий раз, когда я к ней приближался. Поначалу. Позднее она мне говорила такое, что никто другой не осмелился бы сказать. – Марк вспомнил, как в саду Клавдия Хадасса подошла к нему и умоляла пощадить других рабов. И о том, как тогда же она умоляла и за него самого.